Их обратный путь проходил через заброшенный сад; нервы Вольферта напряглись до того, что вспорхнувшая птица, шуршание листа, падающий орех заставляли его испуганно настораживаться. Войдя в сад, они заметили в отдалении какую-то причудливую фигуру, которая, согнувшись под тяжестью ноши, медленно двигалась по одной из дорожек. Они остановились и стали следить за нею. На этом человеке был, как им показалось, шерстяной колпак, и притом, что всего ужаснее, кроваво-красного цвета. Человек, медленно подвигаясь вперед, взобрался на прибрежные скалы и остановился как раз у дверей склепа. Прежде чем войти внутрь, он оглянулся вокруг. Нетрудно представить себе, какой ужас охватил Вольферта, когда он узнал свирепое лицо утонувшего у него на глазах буканьера. Он испустил крик ужаса. Человек-призрак неторопливо поднял свой железный кулак и молча погрозил им.
Вольферт не стал дожидаться дальнейшего и понесся, насколько хватило прыти в ногах, да и Сэм, в котором проснулись все его прежние страхи, тоже не отставал и мчался за ним по пятам. Они продирались сквозь кусты и чащи, шарахаясь в ужасе каждый раз, когда их одежда цеплялась за какую-нибудь колючку или сучок, и перевели дух, лишь миновав эту жуткую рощу и выбравшись на большую дорогу, что вела в город.
Прошло немало дней, прежде чем Вольферт собрался с духом и отважился взяться за дело: до такой степени был он напуган появлением ужасного моряка, будь то живой человек или призрак. Сколько душевных волнений за это время пришлось ему пережить! Он забросил свои дела, бродил с утра до вечера мрачный и беспокойный, потерял аппетит, сбивался с мыслей, заговаривался и совершал тысячи всяких нелепостей. Он окончательно утратил покой, и даже во сне его мучил кошмар в образе огромного мешка с золотом, который давил ему грудь. Он бормотал что-то о несметных деньгах, грезил, будто откапывает клад, расшвыривал постельное белье, уверенный, что выгребает землю из ямы, кидался под кровать в поисках сокровищ и вытаскивал оттуда, как ему мерещилось, кубышку с золотыми монетами.
Госпожа Веббер и ее дочь, решив, что к нему возвращается припадок безумия, были в полном отчаянии. Есть два семейных оракула, к которым прибегают голландские хозяйки в необычных и трудных случаях жизни, – я имею в виду домини и врача. На этот раз мать и дочь Вебберы избрали врача. В те времена жил в Манхеттене маленький смуглый врач в напудренном парике, прославляемый городскими старухами не только за искусство исцеления страждущих, но и за познания в области загадочного и сверхъестественного. Звали его доктором Книпперхаузеном; он был известен, впрочем, больше под именем Высокоученого Немецкого Доктора[20]. К нему за советом и помощью, надеясь, что он излечит Вольферта Веббера от нелепостей и сумасбродств, и направились бедные женщины.
Они застали доктора в его маленьком кабинете; на нем была темная камлотовая одежда ученого и черная бархатная ермолка, одним словом, тот самый наряд, который носили Боергаве, Гельмонт[21] и другие светила медицинского мира; на его солидном носу красовались зеленые очки в черной роговой оправе, и он, казалось, был погружен в изучение немецкого фолианта, от которого лицо его казалось еще темней.
Доктор с глубоким вниманием выслушал их рассказ о симптомах болезни, терзающей бедного Вольферта Веббера; когда же они упомянули про его бред о закопанных кладах, маленький человечек и вовсе навострил уши. Увы! Бедные женщины! Как плохо знали они того, к кому обратились за помощью!
Доктор Книпперхауэен употребил половину жизни на поиски кратчайших путей к богатству, на стяжание которого мы растрачиваем большую часть нашего быстротечного века. В молодости он провел несколько лет в горах Гарца, где выведал у рудокопов множество драгоценных сведений относительно способов разыскания скрытых в недрах земли сокровищ. Он продолжал затем занятия этого рода под руководством одного заезжего мудреца, который был равно посвящен как в тайны медицины, так и в таинства магии и прочего жульничества. Его голова по этой причине была напичкана мистическими науками; он знал толк в астрологии, алхимии, ясновидении, умел разыскивать украденное имущество и находить таящиеся под землею источники; одним словом, благодаря темному характеру своих знаний он стал называться Высокоученым Немецким Доктором, что равнозначно приблизительно чернокнижнику.
Доктор не раз слышал толки о кладах, зарытых в различных уголках острова, и уже давно сгорал желанием напасть на их след. Едва ему сообщили о причудах Вольферта, о его бреде наяву и во сне, как он тотчас же понял, что речь идет о явственных симптомах кладоискательства, и не стал терять времени на дальнейшие, праздные на его взгляд, расспросы.
Вольферт в продолжение долгих дней хранил про себя свою тайну, это мучило его несказанно, и так как домашний врач – это своего рода отец-исповедник, то бедняга обрадовался возможности облегчить свою душу. Итак, вместо того чтобы лечить, доктор сам заболел болезнью своего пациента. Все, что он узнал от больного, разожгло его жадность; он не сомневался, что поблизости от таинственных трех крестов действительно зарыты богатства, и предложил свою помощь Вольферту. Он заявил, что в делах подобного рода требуется соблюдение великой тайны и великих предосторожностей, что клад может быть вырыт лишь ночью, что обязательны известные формулы и церемонии, а также сожжение особых снадобий, что нужно произносить различные заклинания и что, помимо всего, кладоискатель должен в первую очередь запастись палочкой-указалочкой, которая обладает волшебным свойством точно указывать место, где лежат спрятанные сокровища.
Поскольку доктор и прежде занимался такими делами, он и взял на себя необходимые приготовления, и так как фаза луны оказалась благоприятною, обещал изготовить палочку-указалочку к назначенной ночи.
Вольферт преисполнился радости, что нашел столь ученого и полезного сотоварища. Все было сделано тайно и быстро. Доктор неоднократно навещал своего пациента, и славные женщины восхваляли его, наблюдая целебное действие его посещений. Между тем чудесная палочка-указалочка – этот всесильный ключ к тайнам природы – была изготовлена. Ради предстоящего дела доктор перерыл свои ученые книги; с черным рыбаком было сговорено, что он доставит их на своем челноке к месту действия, будет работать киркой и лопатой, помогая откопать клад, и предоставит им свою лодку для тяжелой добычи, которой они, без сомнения, овладеют.
Наконец наступила ночь, намеченная для этого опасного предприятия. Прежде чем выйти из дому, Вольферт посоветовал дочери и жене отправиться спать и не тревожиться, если он задержится и не возвратится домой раньше утра. Услышав от него, что не нужно тревожиться, они, как подобает разумным женщинам, немедленно ударились в панику. По его поведению они сразу заметили, что затевается что-то неладное; их страхи и опасения насчет того, что у него не все дома, ожили с десятикратною силою; они молили его не подвергать себя опасностям простуды на ночном воздухе, но все было напрасно: раз Вольферт оказался верхом на своем коньке, нелегко было выбить его из седла.
Стояла ясная звездная ночь, когда он вышел из дома Вебберов. На нем была широкая шляпа с опущенными полями, подвязанная у подбородка платком дочери для защиты от ночной сырости; госпожа Веббер в свою очередь накинула ему на плечи свой длинный красного цвета плащ и закрепила его у шеи. Доктор был не менее заботливо вооружен и снаряжен своею домоправительницей, вечно бдительной фру Ильзи, и отправился в путь в своем камлотовом балахоне вместо обычного сюртука; голову его прикрывала бархатная ермолка, над которой высилась еще треугольная шляпа; под мышкой у него была толстая книга с застежками; в одной руке держал он корзину со своими зельями и сушеными травами, в другой – чудодейственную палочку-указалочку.
Пока доктор и Вольферт пересекали церковный двор, часы на колокольне пробили десять, и ночной сторож хриплым голосом прокричал свое протяжное и унылое: «Все в порядке!» Маленький городок был погружен в глубокий, спокойный сон. Кругом царила зловещая тишина, и ничто не нарушало ее, разве порою лай какой-нибудь непутевой бродячей собаки или серенада романтически настроенного кота.
Вольферту, правда, почудилось – и притом несколько раз, – будто он слышит, как кто-то крадется в отдалении сзади них, но ведь это могло быть лишь эхо собственных их шагов, отдававшихся в глухих пустынных улицах. Ему даже померещилось раз-другой, будто он видит фигуру высокого роста, которая неотступно скользит за ними, останавливается, когда они останавливаются, и трогается с места, едва они двинутся дальше, но туман и тусклый свет фонаря бросали настолько зыбкие тени и отсветы, что все это могло быть просто игрой воображения.
Стояла ясная звездная ночь, когда он вышел из дома Вебберов. На нем была широкая шляпа с опущенными полями, подвязанная у подбородка платком дочери для защиты от ночной сырости; госпожа Веббер в свою очередь накинула ему на плечи свой длинный красного цвета плащ и закрепила его у шеи. Доктор был не менее заботливо вооружен и снаряжен своею домоправительницей, вечно бдительной фру Ильзи, и отправился в путь в своем камлотовом балахоне вместо обычного сюртука; голову его прикрывала бархатная ермолка, над которой высилась еще треугольная шляпа; под мышкой у него была толстая книга с застежками; в одной руке держал он корзину со своими зельями и сушеными травами, в другой – чудодейственную палочку-указалочку.
Пока доктор и Вольферт пересекали церковный двор, часы на колокольне пробили десять, и ночной сторож хриплым голосом прокричал свое протяжное и унылое: «Все в порядке!» Маленький городок был погружен в глубокий, спокойный сон. Кругом царила зловещая тишина, и ничто не нарушало ее, разве порою лай какой-нибудь непутевой бродячей собаки или серенада романтически настроенного кота.
Вольферту, правда, почудилось – и притом несколько раз, – будто он слышит, как кто-то крадется в отдалении сзади них, но ведь это могло быть лишь эхо собственных их шагов, отдававшихся в глухих пустынных улицах. Ему даже померещилось раз-другой, будто он видит фигуру высокого роста, которая неотступно скользит за ними, останавливается, когда они останавливаются, и трогается с места, едва они двинутся дальше, но туман и тусклый свет фонаря бросали настолько зыбкие тени и отсветы, что все это могло быть просто игрой воображения.
Старый рыбак, покуривая трубку, поджидал их на корме своего челнока, который стоял на приколе перед его хижиной. На дне лодки лежали кирка и лопата, а также потайной фонарь и глиняный кувшин доброй голландской подкрепительной и горячительной, в которую честный Сэм, вне всяких сомнений, верил не меньше, чем доктор Книпперхаузен в свои зелья и снадобья.
И вот три храбреца погрузились в челнок-скорлупку и отправились в ночное плавание, обнаружив во всем этом столько мудрости и отваги, что их можно сравнить лишь с тремя мудрецами из Готэма[22], которые решили плыть по морю в чаше. Начался прилив; вода в Саунде поднималась, течение быстро бежало вверх. Оно несло их почти без помощи весел. Город перед ними был погружен во мрак. То здесь, то там едва мерцал огонек из окна в доме больного или из иллюминатора судна, покачивавшегося на якоре. Ни одно облачко не затуманивало усыпанного звездами бездонного небосвода, звездные блики колыхались на поверхности спокойной реки; вспыхнувший бледным сиянием метеор упал где-то в том направлении, в котором плыл и их челн, и доктор счел это в высшей степени благоприятным предвестием.
Вскоре они скользили уже мимо Корлирова мыса с его деревенским трактиром, в котором разыгралась та жуткая ночная история. И хозяева и слуги, должно быть, спали, и в доме было темно и тихо. Вольферт почувствовал, как мороз пробежал у него по коже, когда они проезжали близ мыса, где утонул старый буканьер. Он показал это место доктору Книпперхаузену. В то время как они рассматривали указанный Вольфертом мыс, им показалось, будто и сейчас возле него скрывается лодка; но берег бросал на воду такую черную тень, что ничего нельзя было отчетливо разглядеть. Немного спустя они услышали позади себя тихие всплески, как если бы кто-нибудь старался грести, не производя шума. Сэм налег на весла с удвоенной силой и, отлично зная все водовороты и быстрины потока, вскоре оставил преследователей – если они были и впрямь – далеко за кормой. Еще немного – и они пересекли Черепашью бухту и бухту Кипа, нырнули затем в черную тень, отбрасываемую берегами Манхеттена, и понеслись быстро вперед, скрытые от чьих-либо взоров. Наконец негр загнал свой челнок в закрытую густыми деревьями бухточку и привязал его к уже известному нам кольцу. Они высадились на берег, с помощью фонаря собрали свои инструменты и стали медленно пробираться сквозь заросли и кусты. Всякий звук, даже шуршание листьев под их собственными ногами вспугивал их и заставлял настораживаться; кровь застыла в их жилах, когда они услышали визгливый крик филина, донесшийся с печной трубы старых развалин, что находились поблизости.
Несмотря на предосторожности, принятые в свое время Вольфертом, чтобы запомнить приметы этого места, прошло немало времени, прежде чем они отыскали ту прогалину между деревьями, где, как они думали, были зарыты сокровища. В конце концов нашли они и выступ скалы, и Вольферт, светя фонарем, увидел на ее поверхности три таинственных, выбитых в камне, креста. Их сердца бешено колотились, ибо они стояли пред испытанием, от которого зависела судьба их надежд.
Фонарь держал Вольферт Веббер; доктор вытащил свою палочку-указалочку. Это был небольшой прутик с развилкой, оба конца которой он крепко зажал руками, тогда как третий его конец был направлен вверх, перпендикулярно к небу. Доктор некоторое время переходил с этой рогатинкой с места на место, держа ее на известном расстоянии от земли, но вначале все его действия оставались безрезультатными; Вольферт между тем, направляя на нее свет фонаря, затаив дыхание, следил за своим спутником. Наконец веточка начала медленно опускаться. Доктор стиснул ее изо всех сил; руки его дрожали: он волновался. Палочка-указалочка все поворачивалась и поворачивалась, описывая дугу, пока третий ее конец не установился в направлении, противоположном первоначальному, а именно – перпендикулярно к земле, и не замер, указывая на место клада с такой же настойчивостью, с какою стрелка компаса указывает на полюс.
– Здесь, – едва слышным голосом сказал доктор. Сердце Вольферта, как ему показалось, подкатилось к самому горлу.
– Рыть, что ли? – спросил негр, хватая лопату.
– Potstausends[23], нет! – поспешно ответил доктор. Он велел своим спутникам держаться поближе к нему и хранить гробовое молчание – необходимо было принять известные меры предосторожности и выполнить все церемонии, дабы злые духи, которые стерегут зарытые клады, не учинили какой-нибудь пакости.
Вслед за этим доктор обвел заветное место кругом, достаточным, чтобы внутри него могли стать и он и его спутники. Потом он собрал сухих веток и листьев и запалил костер; в него он бросил какие-то снадобья и сушеные травы, которые принес с собою в корзинке. Поднялся густой дым, распространился отвратительный едкий запах, поразительно отдававший серой и вонючей камедью, быть может и приятный для обонятельных нервов духов и привидений, но едва не задушивший беднягу Вольферта, который принялся чихать и кашлять так громко, что вся чаща загудела ответным эхом. После этого доктор отстегнул застежки у книги, которую тащил все время под мышкой; фолиант этот – в нем заключался немецкий текст – был напечатан черными и красными буквами. Вольферт светил фонарем, и доктор, водрузив на нос очки, прочитал по-немецки и по-латыни несколько заклинаний. Наконец он велел Сэму взять кирку и приступить к работе. Плотная почва упрямо свидетельствовала, что ее не тревожили долгие годы. Пробившись сквозь верхний слой, Сэм добрался до песка и гравия и принялся проворно выбрасывать его налево и направо полными лопатами.
– Tc-cс. – сказал Вольферт, которому показалось, будто кто-то ступает по сухим листьям и шевелится в кустах. Сэм на минуту бросил работу, они стали прислушиваться – все было тихо. Летучая мышь беззвучно пронеслась над их головами; какая-то птица, потревоженная в своем гнезде светом их фонаря, пролетела, кружа над огнем. Среди глубокого безмолвия леса они различали рокот потока, несшего свои воды вдоль скалистого берега, и далекий рев бурунов у Врат Дьявола.
Негр снова взялся за работу и вскоре вырыл довольно глубокую яму. Доктор стоял у одного ее края, читая время от времени по своему колдовскому фолианту формулы заклинаний и подбрасывая в огонь зелья и травы, тогда как Вольферт, склонившись над другим ее краем, пристально следил за каждым движением лопаты Черного Сэма.
Всякий, кто увидел бы эту живописную группу, освещенную костром, фонарем и отсветами красного плаща Вольферта, мог бы с легкостью принять доктора за мерзкого колдуна, насылающего на людей свои черные чары, между тем как седоволосый негр с успехом сошел бы за черного призрака, послушного его воле.
Наконец лопата старого рыбака наткнулась на что-то твердое, прозвучавшее как полый предмет, и на этот звук откликнулось сердце Вольферта. Сэм еще раз ударил лопатой.
– Это сундук, – сказал негр.
– Полный золота, готов поручиться! – вскричал Вольферт, от восторга захлопав в ладоши.
Но едва были произнесены эти слова, как его слух уловил какой-то невнятный шорох, донесшийся до него сверху. Он поднял глаза, и – о ужас! – при свете гаснущего костра ему показалось, что над скалой он видит отвратительное лицо утопленника-буканьера, который, злобно осклабившись, смотрит в упор на него. Вольферт закричал во весь голос и обронил от испуга фонарь. Страх Вольферта заразил остальных. Негр выскочил прочь из ямы, доктор бросил свой фолиант и корзинку и принялся бормотать по-немецки молитвы. Все были охвачены ужасом и смятением. Костер погас, фонарь тоже. В суматохе наши кладоискатели натыкались один на другого, и это окончательно сбило их с толку. Им мерещилось, что на них ринулся целый легион призраков и что в зыбком свете, распространяемом тлеющими угольками угасающего костра, они видят какие-то причудливые фигуры в красных колпаках, которые беснуются и вопят вокруг них. Доктор побежал в одну сторону, негр – в другую, тогда как Вольферт кинулся к берегу. Пробираясь сквозь кусты и колючки, он слышал за собою тяжелый топот. За ним гнались по пятам. Сломя голову ринулся он вперед. Топот все приближался и приближался. Он почувствовал, как его хватают за плащ, но внезапно кто-то напал на его преследователя. Завязалась яростная борьба. Грянул пистолетный выстрел, и его вспышка озарила на мгновение скалу и кусты. Вольферт увидел две схватившиеся фигуры, и опять стало темно, еще темнее, чем прежде. Противники продолжали бороться, они душили друг друга, задыхались, стонали, катались между камней. Слышалось рычание, точно ворчала злая собака; это рычание прерывалось ужасающими проклятиями, и Вольферту почудилось, что он узнает голос буканьера. Он охотно убежал бы отсюда, но, попав на самый край пропасти, не мог сделать больше ни шага. Враги снова вскочили на ноги, и опять возобновилась борьба; только выносливость и выдержка могли, по-видимому, решить исход этой яростной схватки. Вдруг один из противников был сброшен другим с вершины утеса и свалился в глубокий поток, который бесновался внизу. Вольферт слышал всплеск и какое-то жуткое бульканье, но темнота ночи скрыла от него все последующее, и рокот стремительного течения заглушил остальные звуки.