Дронго дошел до вокзала, прошел к кассам и купил билет. Поезд уходил в шесть двадцать восемь. В субботу утром на вокзале Майнца было почти безлюдно. Он вышел на центральную площадь, осмотрелся. После такого страшного поражения, которое потерпели немцы во время Второй мировой войны, они смогли не только достаточно быстро восстановиться, но и снова стать ведущей страной Европы, на которой держится благополучие еврозоны и евровалюты. Удивительная нация и удивительная страна. Даже просто выжить после такого разгрома, разделения страны на четыре сектора, унижения, поражения было практически невозможно. Они начали воссоздавать свою страну заново, буквально из руин. Поразительно и другое. В это же время, с разницей в несколько месяцев, капитулировала Япония. Ее тоже подвергали бомбардировкам, на нее сбросили две атомные бомбы. Гордые самураи сотнями делали себе харакири, предпочитая смерть позору. Некоторые отсиживались в лесах по двадцать и тридцать лет. Но и этот народ доказал всему миру, что умеет работать. Буквально в считаные годы они восстановили свою страну и свою экономику. А сейчас Япония и Германия стали ведущими странами в экономике мира. Не имея природных ресурсов, после таких унизительных поражений, после таких невосполнимых человеческих потерь, после полного коллапса своих экономик…
Может, действительно у каждой страны своя особенная судьба, как и у людей? Эти две страны на протяжении последних ста пятидесяти лет были возмутителями спокойствия в Европе и Азии, во всем мире. Или взять огромный Китай, у которого тоже своя судьба. И Америка, и Россия, которая вот уже четыреста лет идет своим необычным путем, преодолевая неслыханные трудности и побеждая вопреки логике и здравому смыслу. Сначала спасение страны после Смутного времени, затем потрясения кровавых восстаний Разина и Пугачева, изнурительные Петровские реформы… Политические потрясения восемнадцатого века, когда женщины, правившие страной, буквально спасали ее от недалеких мужчин… Нашествие Наполеона, победа над французами, которые разгромили всю Европу и споткнулись в России… Террор народовольцев, убийство царя, восстания и революции… И долгий двадцатый век, который вопреки здравой логике, истории, политике, географии, экономике был все-таки веком России. Именно здесь происходили самые важные события в истории цивилизации. Революция семнадцатого года, социальные преобразования, создание первой в мире страны, провозгласившей построение социализма, невиданные темпы индустриализации, победа во Второй мировой войне, спасшая современный мир от фашизма… Первый выход в космос, первый спутник и первый космонавт… И развал собственной страны, после которого началась цепная реакция во всем мире.
Интересно, что у Югославии тоже оказалась своя судьба. Еще в Средние века здесь ожесточенно сражались две империи – Австрийская и Османская. А до этого здесь пытались соперничать Византия и Рим. Через много столетий в эти споры вмешалась и третья империя – православная Россия, которая защищала своих единоверцев-сербов. Постоянные войны шли на этой территории почти две тысячи лет. Именно выстрелы в Сараево станут поводом для Первой мировой войны. Во время Второй мировой Югославию снова разделят на различные страны, и только вставшему во главе страны Тито удастся на время своего правления собрать эти земли в единую державу, которая распадется почти сразу после его смерти. И не просто распадется. Войны в Югославии потрясут всю Европу и весь мир. Такого насилия, подобных жертв и геноцида европейцы не видели со времен последней войны.
Их словно прокляли, обрекая на тысячи лет беспрерывных раздоров и войн, подумал Дронго. Получается, что самый стабильный период в жизни народов Югославии был во время диктатора Тито, когда все республики почти сорок лет жили в мире и спокойствии, а Югославия была одним из признанных туристических центров Европы.
Он вернулся в здание вокзала, прошел к своему поезду. В вагоне первого класса никого, кроме него, не было. Он сел у окна, и поезд медленно тронулся. Сорок пять человек, снова вспомнил Дронго. И среди них должен быть убийца. Хотя нет, наверное, он считает неправильно. Сорок четыре. Все-таки Софию нужно исключить из числа подозреваемых. Так будет правильно.
Глава 16
В свой отель Дронго вернулся к половине восьмого. Электричка шла сорок четыре минуты, остальное время он прошел до «Марриотта» пешком. В своем номере сразу сел за ноутбук, просматривая полученные сообщения. Среди них было сообщение от Павла Орлича из Белграда. Тот успел проанализировать списки, которые ему выслал Дронго, и прислал свой список, состоящий из шести фамилий. Орлич писал, что эти люди могли встречаться с Марко Табаковичем во время боснийской войны. Дронго начал просматривать этот список. Андро Бенкович стоял первым. Собственно, этого и следовало ожидать. Он и не скрывал, что сразу узнал бывшего командира батальона сербского корпуса. Затем шли трое прибывших из Боснии – Халил Иззет, Аржан Милутинович и Салех Каримович. Орлич подчеркивал, что все трое были во время войны в Боснии и могли встречаться с Табаковичем. Пятым шел Зейнал Рамовш, прибывший с делегацией Косово. Орлич особо отмечал, что этот албанец сражался в частях 28-й дивизии, воевавшей против отряда генерала Крстича, который в те годы был еще подполковником. И, наконец, шестая фамилия встречалась впервые. Это была женщина. Мирца Тунджич в начале девяностых жила в Боснии, а в девяносто восьмом переехала в Скопье, где работала в книжном издательстве. Ей было сорок девять лет. Дронго вспомнил – эксперты считали, что удар могла нанести женщина, однако сразу отмели этот вариант, так как женщина навряд ли будет заходить в мужской туалет. А если она была в состоянии аффекта и не совсем понимала, что именно делает, когда шла вслед за своей жертвой? Сыщик снова прочел фамилию неизвестной, приехавшей в составе македонской делегации. Сколько у них еще «скелетов в шкафу»?
К завтраку он спустился в половине девятого. За столиком одиноко сидела фройляйн Зудхоф. Она была в сером платье, вокруг шеи повязан цветной платок. Увидев входившего Дронго, Мадлен скривила губы и отвернулась. Он положил на свою тарелку несколько кусочков сыра, взял хлеб и подошел к ней. Не спрашивая разрешения, уселся напротив и поздоровался:
– Доброе утро, Мадлен.
– Я вас не приглашала, – отрезала она.
– Именно поэтому я к вам и подошел. Не понимаю, почему вы так плохо ко мне относитесь? В чем дело? Почему я так сильно вас раздражаю?
– Этого я вам не говорила.
– Необязательно говорить. Мне достаточно видеть.
– Вы умеете читать чужие мысли? – холодно спросила она.
– Чтобы читать ваши мысли, необязательно быть тонким психологом. Все ваши эмоции отражаются у вас на лице.
– А вы не смотрите, – посоветовала Мадлен. – У вас столько своих забот. С одной стороны, вы спасаете человечество от террористов, с другой – ищете убийцу, а с третьей – успеваете приударить за дамами. Просто человек эпохи Возрождения, – зло добавила она.
– Насчет террористов и убийцы мне понятно, а насчет «приударить» – не совсем. Разве я вас чем-то обидел?
– Я говорила не о себе – слава богу, за мной вы еще не ухаживали. Я говорю о той сербской красавице, к которой вы поехали на полицейской машине в Майнц.
– Откуда вы знаете? – изумился Дронго. Он никому не говорил об этом и вернулся в город только полчаса назад.
– Знаю, – ответила фройляйн Зудхоф, – и даже знаю, что вы провели там всю ночь. Утром я занималась бегом и видела, как вы воровато возвращались в отель.
– Я должен давать отчет сотрудникам вашего издательства, где провожу свои ночи? – ехидно спросил Дронго.
– Нет, не должны. Но не делайте вид, что вы там не были. Вы – типичный представитель мужских самцов. Агрессивный, самоуверенный, самовлюбленный, безапелляционный.
– Подождите, подождите. Я, кажется, догадался. О том, что Фюнхауф дал мне машину, знали только профессор Дюнуа и Грисбах. Видимо, о том, что я уехал в Майнц, вам рассказал Дюнуа?
– Это неважно, кто мне рассказал. Я говорю о вашем поведении. Впрочем, это ваше дело.
– Правильно. Но почему тогда вы так нервничаете?
– Я не нервничаю, а возмущаюсь. Вы знакомы с этой дамой только несколько дней, но уже решили поехать к ней в отель и остаться там на всю ночь… Как это гадко и мерзко! – с чувством произнесла она.
«Кажется, я понял, – подумал Дронго, когда услышал ее последнюю фразу. – Кажется, я начинаю понимать, почему она так бурно на меня реагирует».
– А где ваша подруга? – поинтересовался он вслух.
– Это не ваше дело, – снова огрызнулась Мадлен.
– Вы с ней, очевидно, повздорили и свое раздражение решили выплеснуть на меня. Дюнуа случайно рассказал вам о том, как я попросил машину у Фюнхауфа, чтобы срочно до-ехать до отеля в Майнце. Вы увидели, как утром я возвращаюсь в «Марриотт», и сделали правильный вывод. Но я тоже умею делать выводы, фройляйн Зудхоф. Это была ваша подруга? Ваша интимная подруга?
– Я не нервничаю, а возмущаюсь. Вы знакомы с этой дамой только несколько дней, но уже решили поехать к ней в отель и остаться там на всю ночь… Как это гадко и мерзко! – с чувством произнесла она.
«Кажется, я понял, – подумал Дронго, когда услышал ее последнюю фразу. – Кажется, я начинаю понимать, почему она так бурно на меня реагирует».
– А где ваша подруга? – поинтересовался он вслух.
– Это не ваше дело, – снова огрызнулась Мадлен.
– Вы с ней, очевидно, повздорили и свое раздражение решили выплеснуть на меня. Дюнуа случайно рассказал вам о том, как я попросил машину у Фюнхауфа, чтобы срочно до-ехать до отеля в Майнце. Вы увидели, как утром я возвращаюсь в «Марриотт», и сделали правильный вывод. Но я тоже умею делать выводы, фройляйн Зудхоф. Это была ваша подруга? Ваша интимная подруга?
– Я уже сказала, что это не ваше дело, – повторила она, несколько смутившись.
– Конечно, не мое, – согласился он. – Только хочу вам заметить, что если бы в мире не существовало самцов, как вы изволили выразиться, то вы никогда не появились бы на свет. Самцы еще бывают нужны для обычного воспроизводства людей.
– Не нужно оправдывать свое моральное беспутство интересами человечества, – резко проговорила Мадлен, – я имела в виду ваш конкретный случай.
– Я тоже говорю о вашем конкретном случае. Это была ваша подруга?
– Предположим. Что из этого?
– Ничего. Я никогда и никого не осуждаю. Если вам нравится подобный образ жизни, на здоровье. Только не надо осуждать других. Вы с самого начала невзлюбили меня как ярко выраженного «самца». Честно говоря, это действительно так, и я ничего не могу с собой поделать. Как и вы не хотите менять свою явно выраженную ориентацию. Вы ведь предпочитаете женскую любовь?
– Да, я лесбиянка, – гордо подняла голову Мадлен, – но я все равно не лезу в постель с кем попало. Мы знакомы с моей подругой уже несколько лет.
– Очень похвально, – кивнул Дронго, – но это исключительно ваше личное дело. Я ведь не осуждаю вас за ваши взгляды или встречи, почему же вы считаете возможным осуждать меня?
– Я вас не осуждаю. Я говорила, что не понимаю вашего поведения. Это не осуждение, это непонимание.
– И неприятие.
– Может быть.
– Теперь все понятно, у меня даже отлегло от сердца. Вы меня так успокоили. Представляю, каким отвратительным чудовищем я должен казаться такой убежденной лесбиянке, как вы…
Мадлен ничего не ответила. Дронго поднялся, забирая свои тарелки со стола.
– Ухожу, чтобы не раздражать и не пугать вас. Извините, я лучше посижу за соседним столиком.
Мадлен проводила его долгим взглядом и что-то пробормотала. Очевидно, он не нравился ей еще сильнее, чем прежде.
«Становится легче, – подумал Дронго, – если меня терпеть не может эта лесбиянка, то я явно не умру от огорчения. С Софией мы разобрались… Кто остался? Лейла Азизи? Но она совсем молодая женщина, ей меньше тридцати. Значит, все в порядке». Он посмотрел в сторону Мадлен и даже улыбнулся ей. Она снова отвернулась.
Через час Дронго был уже в помещении книжной ярмарки и прошел в комнату, отведенную для полиции. Там сидели Фюнхауф и Дюнуа. Дронго, успевший распечатать присланный Орличем список, протянул его начальнику полиции и передал распечатанную копию профессору Дюнуа.
– Что это за список? – поинтересовался Фюнхауф.
– Мне прислали его из Белграда, – пояснил Дронго. – Это люди, которые могли встречаться с погибшим во время военных действий в Боснии.
– Шесть человек, – прочитал список начальник полиции, – намного лучше, чем сорок пять. Нужно вызвать всех шестерых и допросить.
– Не нужно, – возразил Дронго. – Я уже говорил с четверыми, в том числе с Бенковичем, которого указали первым. Он действительно сразу узнал Табаковича, который представился Ламбрехтом. Бенкович возглавлял отряд местной самообороны, защищавший хорватов и венгров. Остальные трое приехали в составе делегации Боснии. Халил Иззет был в Сараево вместе с президентом республики Алией Изетбеговичем. Они все время просидели в блокаде. Аржану Милутиновичу повезло больше, хотя он тоже был в блокаде, а Салех Каримович воевал на юге страны. Это я тоже выяснил, причем последний очень нелестно отзывался о погибшем, но уверял меня, что никогда с ним не встречался.
– Остаются двое, – посмотрел на список Фюнхауф.
– Да. Это как раз те, с которыми я еще не разговаривал. Оба – выходцы из Боснии. Мирца Тунджич сейчас живет в Македонии, а Зейнал Рамовш – в Косово. Вчера я пытался его найти, но его нигде не было. Возможно, сегодня мне повезет больше.
– Может, нам лучше официально пригласить их для допроса? – предложил Фюнхауф.
– Нет, – вмешался Дюнуа, – это будет неправильно. Если среди них убийца, он все равно вам ничего не расскажет, а у Дронго есть шанс расспросить подозреваемого и выяснить степень его причастности к этому преступлению.
– Хорошо, – согласился Фюнхауф, – после вчерашних событий я готов доверять вашему эксперту любые разговоры и любые задания. Пусть он сам переговорит с этими двумя подозреваемыми. Между прочим, наша лаборатория проверила нож. Никаких сомнений: на нем кровь убитого Марка Ламбрехта, или Марко Табаковича, как вы его называете. Никаких отпечатков пальцев на ноже нет. Его, очевидно, выбросили сразу после того, как нанесли им роковой удар.
– Что и следовало ожидать, – разочарованно произнес Дронго. – Тогда не будем терять времени. Уже десятый час, пойду искать этого Зейнала Рамовша. Мне намекали, что он должен был хорошо знать погибшего. Если я правильно понял, получается, что в Жепе и Сребренице они фактически воевали друг против друга.
– Может, выделить вам кого-нибудь в помощь? – предложил Фюнхауф.
– Нет. С официальным лицом он не будет таким откровенным. Я всегда могу представиться журналистом или издателем. Не забывайте, что Гаагский международный трибунал по Югославии еще работает, и любой из них понимает, что может предстать перед этим судом за свои военные преступления. Поэтому с официальными лицами они категорически не станут сотрудничать.
– Он прав, – сказал Дюнуа, – пусть идет один. Кстати, Меглих проверил отели и химчистки?
– Он взял еще четверых наших сотрудников и обошел все химчистки в Майнце, где живет большинство членов делегаций. Никаких следов. Нашли одну химчистку, которая чистила костюм художника от красной краски. Художник – из детского издательства, мы специально проверили. В день убийства он находился в Берлине и приехал сюда только на следующий день.
«Бедный Меглих, – подумал Дронго, – инспектору так хотелось продемонстрировать свое рвение в работе. После смерти Рамиреса, которого они не смогли взять в салоне самолета, он готов сутками оставаться на службе, пытаясь загладить свою вину».
Дронго оставил кабинет и пошел в зал, где находилась экспозиция делегации из Косово. Увидев пожилую женщину лет шестидесяти, подошел к ней, но все его попытки заговорить с ней окончились неудачей. Она не знала и не понимала ни английский, ни русский, ни турецкий. Эта пытка закончилась через полчаса, когда подошел руководитель их делегации, хорошо знавший турецкий язык, и Дронго сумел наконец узнать, где находится Зейнал Рамовш. Тот был в это время в соседнем здании, на встрече с немецкими издателями, которые предлагали выпустить их книги в переводе на сербохорватский. Дронго искал Зейнала еще около часа, пока не обнаружил его рядом со стендом немецкого издателя турецкого происхождения Ильдрыма Дагиели. Его издательство специализировалось на выпуске тюркоязычных авторов в переводе на немецкий язык. У Дагиели выходили книги казахских, киргизских, азербайджанских, татарских писателей.
Зейнал Рамовш оказался мужчиной небольшого роста, темноволосым, черноглазым, с пышными, уже седеющими усами. Рукопожатие у него было энергичным, сильным.
– Давайте отойдем в сторону и поговорим, – предложил Дронго, приглашая своего собеседника в кафе. Через минуту они уже сидели за столом. Оба выбрали себе черный чай.
– Меня обычно называют Дронго, – представился эксперт.
– Вы журналист или следователь? – спросил Зейнал.
– Ни то, ни другое. Я – эксперт по вопросам преступности.
– Мне вчера уже сказали, что вы меня искали, – признался Зейнал, – и я даже знаю почему. Из-за этого подонка, которого наконец нашли и убили.
– Вы знаете, что Марк Ламбрехт и Марко Табакович – одно и то же лицо? – удивился Дронго.
– Конечно, знаю. Об этом все говорят. Возмездие наконец настигло этого палача…
– С этого момента давайте подробнее. Вы воевали в составе 28-й дивизии в Боснии?
– Да, воевал. Но сейчас я гражданин независимого Косово.
– Я знаю, но хотел бы вернуть вас в то время, когда вы воевали в Боснии.