Как же хотелось огрызнуться, даже про зубы заготовил: «Майя Львовна, у вас челюсть вставная, вам стоматологи без надобности. Смолчал, вчера вечером клятвенно пообещал маме не связываться. Молчал, а у самого всё кипело в душе. «Быть или не быть? » - неожиданно подумал он и улыбнулся кстати пришедшей на ум гамлетовской фразе.
- Смеёшься, смешно тебе? Все дураки, один ты умный? Да вас, дебилов, в армию бы поскорей, там бы вас быстренько обломали. Сапоги бы «дедам» соплями собственными поутирали, разучились бы улыбаться.
Класс привычно молчал. Про сапоги и сопли - это всё цветочки. Эти стены не то слышали. Класс ждал конца урока.
...Не они прозвали её Пенелопой. До них ещё, уже сейчас не вспомнить кто. Но прозвище прилепилось крепко. Пенелопа, она и есть Пенелопа, всё ждёт прекрасного будущего, когда её дрессированные ученики станут без запинки выкрикивать монологи Гамлета.
Антон Капустин не любил Пенелопу. Пенелопа не любила Антона Капустина. И дело было не только в разном отношении к классикам. «Всё не так просто», - повторяет дедушка Антона, когда Антон спрашивает его о том, о сём. Дедушка знает много и умеет многое объяснить. И объясняет. Но вначале - очки на нос, указательный палец к небу: «Всё не так просто, Антон, всё не так просто». Пенелопа обожает гороскопы. Сама она - «стрелец» и всегда высчитывает, кто из девятого «В» совместим с ней, а кто нет. Вполне серьёзно она может прийти в класс и торжественно объявить: «Сегодня у меня день эмоциональной нестабильности. Прошу вас учесть это, особенно козерогов, с которыми у меня на этой неделе могут быть серьёзные неприятности». И она вызывала к доске одних козерогов. Водолеи и скорпионы торжествовали. Но вот заканчивался праздник на их улице: звёзды отворачивались от них, и в беспросветных потёмках, натыкаясь друг на друга, они понуро несли свои дневники к учительскому столу.
Один раз Антон не выдержал.
- Ты кто по гороскопу? - наскочила на него Пенелопа.
- Не знаю.
- Не знаешь?! Человек должен знать своё созвездие, если, конечно, он образованный человек...
- Майя Львовна, - осторожно начал Антон, - мне дедушка сказал, что в гороскопы нельзя верить, светила созданы, чтобы светить, это их единственная функция во Вселенной. А гороскопы - это как карточная игра...
- Твой дедушка! — взвизгнула Пенелопа. - Много он понимает, твой дедушка. Люди, не дурнее его, составляют графики влияния звёзд на человека. Его дедушка, видите ли... Тоже мне, авторитет!
- Мой дедушка — физик. Он преподавал в институте. Для меня он авторитет, - голос Антона звенел от злости. - И я согласен с ним, что в гороскопы верят только полоумные.
Потом он стоял, нахохлившись, в кабинете директора и твердил «не буду» на настоятельные просьбы попросить прощения у Майи Львовны. Потом с ним долго говорила классная руководительница Зоя Семёновна, географичка, которую он очень жалел за слабое здоровье и тихий голос. Потом он отказался дома от обеда. Потом долго плакал, уткнувшись в диванную подушку, а дедушка сидел рядом и ни о чём не спрашивал. А когда пришла мама, дедушка что-то шепнул ей в прихожей, и она изо всех сил старалась делать вид, что не замечает зарёванного лица сына.
Пенелопа затаилась. Она не видела Антона Капустина в упор. Она не вызывала его к доске, а любовь к гороскопам проявляла вызывающе громко и восторженно:
- Завтра по гороскопу у меня день удачных покупок. Пройдусь-ка я завтра по магазинам, если вы, конечно, не возражаете.
Они не возражали. С того диспута о пользе и вреде небесных светил прошёл месяц. И вот впервые Майя Львовна вспомнила про Антона. Монолог Гамлета... А он ей про больной зуб. И - всё сначала.
Только вчера они долго разговаривали с мамой. И она просила его, Антона, молчать на все оскорбления учительницы: «Представь себе, что это не тебе говорят, ну что ты кино смотришь, где ругаются. Молчи, как в рот воды набрал. Пообещай мне, что будешь молчать, обещаешь?» А дедушка, надев очки, указывая пальцем, сказал тихо: «Всё не так просто. Лида, всё не так просто». И вздохнул. Антон обещал. Вчера вечером ему казалось, что промолчать - пара пустяков, да пусть она хоть лопнет от злости, а я -глухонемой, молчу и молчу. А сейчас так и готова сорваться с языка фраза насчёт вставной челюсти. Наверное, все засмеются... «Молчать, молчать», приказывал он себе. И - промолчал. И Майя Львовна, откричав про недалёкое страшное будущее «дебилов», ушла в учительскую.
Антон чувствовал себя именинником. Впервые не от того, что уел Пенелопу, а от того, что смог переступить через собственную злобу, не дал волю языку, настроению.
- Вот и хорошо, - обрадовалась мама, - ведь её, сынок, тоже понять можно. Немолодая, одинокая. Говорят, её бросил муж, нашёл молодую, уехал с ней куда-то в Прибалтику. А она тут с вами... Забаву себе нашла - астрологические прогнозы, ну и пусть тешится, вы ей не мешайте.
Удивительное дело: Антону вдруг захотелось выучить монолог Гамлета: «Она меня спросит, а я ей как орешки отщёлкаю. Удивится Пенелопа, удивится, это уж точно»...
Он открыл Шекспира на заданной странице. «Что благородней духом - покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством? » Вот тебе раз! Ведь тут как раз про Пенелопу. И про меня. Покоряться или ополчаться - что благороднее? Молчать, как глухонемой, или отбивать её наскоки, а то, если дать ей волю, она так распустится... Гамлет тоже не знал, как лучше, всё не мог решить, что «благородней духом». Но решил же! Решил! Лучше уж, «ополчась на море смут», сразить их... И пошёл сражать, никого ведь не пожалел, даже мать, а я Пенелопу жалеть должен? И опять вразумляла его мама:
— Понимаешь, сынок, это ведь так давно написано. Тогда отношения между людьми были определёнными, примитивными, если хочешь: враг - это враг, друг - это друг. Врага сокрушай, друга люби. А сейчас нет той однозначности. Помнишь, у Высоцкого: и не друг и не враг, а так... Время сейчас ломаное. Тяжело разобраться, прав человек или нет. Да разве нам судить? Нам надо стараться жить по совести. А это значит, не огорчать никого, даже тех, кто тебе неприятен или нелюб. Потерпи. Учись терпению. Сколько ещё в твоей жизни пенелоп таких будет.
И опять мамины слова успокоили. И опять он раскрыл Шекспира и выучил весь монолог Гамлета. Только бы Пенелопа его вызвала!
...На Майе Львовне был строгий серый костюм с малиновым шарфом, завязанным бантом. Она вошла в класс как-то скорбно-торжественно, с высоко поднятой головой.
- Вчера, вернувшись домой после школы, я обнаружила, что у меня из кошелька пропало десять тысяч, моя месячная зарплата. В вашем классе у меня был последний урок. Имейте мужество сказать, кто украл у меня деньги.
Класс молчал. Майя Львовна выдержала паузу, а потом, покрывшись румянцем, выкрикнула в лицо подросткам:
— Да знаете, кто вы? Вы, вы... ничтожества, и родители ваши такие же! Может, они и подучили вас залезть в кошелёк к учительнице? Знаете, что я вам сделаю за это? Да я на вас порчу наведу, да я вас всех... прокляну!
Слово «прокляну» метнулось в классе чёрной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящей тетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, съёжились и опустили глаза. Слово это накрыло собой всё сказанное ранее. И те слова — ранние, ругательные, обидные, грубые — измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора. А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело в глазах и застучало в висках ощущением боли и неминуемой беды. Сам не зная, зачем он это делает, Антон Капустин выпалил:
— Майя Львовна, успокойтесь. Мы вам деньги соберём, Мы попросим родителей, они не откажут. Успокойтесь!
— Значит, мне успокоиться? — учительница иронично оглядела Антона. — Значит, ты всё берёшь на себя? Раз так, то... ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но я хотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус!
Антон беспомощно и виновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил к учительнице:
— Да вы гадина, - сказал он тихо. - Правильно сделал муж, что бросил вас! Гадина, гадина, гадина! - забился он в истерическом душераздирающем крике.
Две недели Антон не ходил в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежало десять тысяч. Майя Львовна отдёрнула от него руку:
— Не надо мне ваших денег. А мальчик будет отвечать по закону, не выгораживайте.
Действительно, через несколько дней принесли повестку в суд. В тоненькой папочке «Дело» белел единстнениый пока документ «Заявление потерпевшей». «Я обратила внимание, что ученик девятого класса «В» Антон Капустин сидел на перемене на подоконнике рядом С МОИМ СТОЛОМ. Рядом были ещё ученики, но моё подозрение надает именно на Капустина, как на дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидный поступок». Первое, что бросилось в глаза, когда я читала заявление потерпевшей, - красивый почерк, крупный, с лёгким наклоном, с кокетливой петелькой у буквы «р».
Мальчик, выучивший назубок монолог Гамлета, не верящий в гороскопы, любящий маму и очень уважающий дедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого, возможного преступника. Кровь холодеет от этих слов. Но всё-таки больше холодеет она от слова учительницы, брошенного детям - «прокляну». Смертельный яд - слово проклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись - несло оно в себе страшный, разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семье инвалид или бесноватый, или по-чёрному ломала человека жизнь, говорили на Руси шёпотом и со страхом: «Никак проклятие искорёжило их род, никак проклятие...»
Когда поведали мне эту историю, я содрогнулась и от другого. Прокатившись по семейным, под уютными абажурами вечерам, эта история, это слово, брошенное сразу почти тридцати мальчикам и девочкам, никого особенно не взволновало. Поганый Пенелопин язык знали многие родители. Но, как говорят, собака лает, а караван идёт... Караван идёт к выпускному вечеру, после которого «свобода нас примет радостно у входа...» И пропади они тогда пропадом, эти пенелопы, вместе взятые. Но ведь сказаны страшные слова.
— А что мы сделаем? — горячится мама одноклассницы Антона. - Она же всё может. Она может до экзамена не допустить, вопрос задать на засыпку...
Да она проклясть может, она может обвинить ребёнка в преступлении! И если она может это, разве не ерунда допуск к экзаменам или хитроумный вопрос? И если она уже сделала самое страшное, чего теперь-то бояться?
Вечный гамлетовский вопрос решился родителями в пользу варианта «не быть ». А ведь смолчать на проклятие - это значит, подставить своих детей почти что под пулемётную очередь. Или с первых шагов по взрослой жизни заставить их ползти по болотной жиже, утираться от плевков. Прогибаться в подобострастном реверансе. Это значит даже самое страшное - вообще не жить. Не жить, а только бояться - вопросика на засыпку, ошибок в диктанте, не совсем желательной строчки в характеристике. В неадекватности оценок происходящего психиатры усматривают серьёзное неблагополучие в здоровье. Здесь же неадекватность налицо. Не усмотрев ничего особенного в самом страшном из существующих в мире слов, родители испугались Пенелопиного неправедного гнева на экзаменах по литературе. Они даже не обсудили это ЧП в девятом «В» все вместе, не попытались прикрыть детей своими широкими родительскими спинами. Вот ведь парадокс. Балуем своих чад, лелеем, нежим, когда совсем это им не на пользу. Оберегаем в пустяках, в ничего не стоящих жизненных катаклизмах. А грянула беда...
Несколько раз Антона вызывали на допросы. Нахохлившись, садился он на краешек стула и «давал показания»: не брал, не знаю, не видел... Следом за ним здесь побывали все мальчики из их класса. Девочки оказались вне подозрения. Следователь признался мне, что очень жалел ребят, а Пенелопе, мягко говоря, не симпатизировал.
- Ну что привязалась к мальцам, — сокрушался он доверительно. - Были бы деньги приличные, а то десять тысяч. Сыр-бор из-за пустяка, в общем-то....
Конечно, мелковато это дело для маститого следователя. И явным подарком для него оказался неожиданный поступок Майи Львовны: она забрала вдруг своё заявление. Почему? «Ошибочка получилась, - обрадованно сообщил следователь. - Она, рохля старая, засунула куда-то деньги, а потом нашла
- А ребята об этом знают?
- Я им не говорил... - уклончиво ответил следователь.
Ясно, не его это было дело.
И не о Пенелопе сейчас речь. С ней, по-моему, всё ясно. Злоба, переполняющая сосуд души, обязательно обрекает душу на погибель. А что может быть страшнее?
История эта сама по себе ничего сверхъестественного не содержит. Но она будет назидательна лишь в том случае, если мы вглядимся в наших детей и разделим с ними их тяжёлый крест существования в нынешнем мире, в котором со времён Гамлета всё так перепутано и так размыто. Но, как во времена Гамлета, так и в наши, остаются вечными две великие силы. Одна созидающая — любовь. Другая разрушающая — ненависть. И как одну надо беречь и холить, чтобы она созидала, так и против другой надо восставать всем миром, чтобы не смела разрушать.
В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ ПРОРОК
Этой встречи я ждала несколько лет. Мы выехали из Самары пораньше, потому что не знали точно дороги. Но за несколько километров до деревни Утёвка сердце мое стало сильно колотиться и комом к горлу подступило волнение. Вот сейчас, уже совсем скоро... Чувствую. Знаю. Жду. «Утёвка» - читаю на дорожном указателе.
Село Утёвка Нефтегорского района, маленькое, глубинное, древнее село, затерявшееся среди таких же сёл в Самарской губернии. Долго петляли мои пути-дороги, пока не привели сюда. Ещё минута, и я буду не таясь плакать у могилы под небольшим узорчатым крестом почти у самой стены Троицкого храма. Здравствуй, Григорий Журавлёв, человек, давно и прочно занявший в моей душе особое место.
В музее Московской Духовной академии, в церковно-археологическом кабинете, я увидела небольшую икону святого Льва - Папы Римского. Было в ней что-то особо трогательное, она не отпускала от себя взгляд, хотя, честно сказать, мало что знала я о житии святого Льва. Семинарист-экскурсовод сказал, что написана сия икона простым крестьянином, а совсем даже не иконописцем, и что у крестьянина того не было ни рук, ни ног, писал он икону зубами. Написана она была мастерски, со вкусом. Как же так? Как же это возможно?
Через год в Пюхтицком женском монастыре мне была дарована радостная встреча. Мать Ирина, по послушанию экскурсовод, показала мне в Успенском храме небольшую иконку святого Георгия Победоносца на коне, повергающего наземь грозного змия.
- Эту икону писал зубами сельский иконописец...
- Журавлёв?! — ахнула я.
- Да, Григорий Журавлёв из села Утёвка Самарской губернии.
С тех пор молилась и просила благословения у Господа на поездку в Утёвку.
Он родился в 1858 году. Уродцем. Едва подрос, выползал на культях во двор, брал зубами прутик и что-то чертил им на земле. Делал он это так упорно, что односельчане дивились — до чего упрям! Земский учитель Троицкий обратил внимание на рисунки убогого мальчика Гриши и поразился, как точно изображает он увиденное. Стал Троицкий учить Гришу Журавлёва грамоте. Грамоту мальчик одолел быстро, ум у него был живой, хваткий, буквы выписывал ловко, одна к одной. Когда Гриша подрос, у него был самый красивый в деревне почерк, ему даже поручали переписывать протоколы экзаменов, что считалось особым знаком доверия и уважения. А уж писем написал будущий художник — за всю деревню. Не просто был грамотный, а выписывал, вырисовывал каждую буковку.
А ещё у него была самая большая библиотека в деревне. Читать любил. Вообще к учебе, всякой, имел склонность. И в Утёвке не остался, уехал в Самару, поступил в гимназию. Ему было двадцать два года, когда он её окончил и вернулся в родную деревню, самообразование продолжал, изучил черчение, анатомию человека. И только после этого стал писать иконы на заказ. Ему охотно заказывали, не диковинка ли без рук, без ног, а рисует.
Пытаюсь представить себе, как это вообще можно и ничего у меня не получается. В маленькой книжечке изданной в Самаре четыре года назад, мне попалась наконец фотокарточка Григория Журавлёва. На табурете в элегантном костюме, нога на ногу, сидит его брат Афанасий Николаевич. А рядом на культяшках, с пустыми рукавами чёрного до полу пиджака - он. Лицо с маленькой бородкой и усами, высокий лоб. Смотрит прямо. От всего его облика веет силой. Чувства жалости к несчастному уродцу нет и в помине. Вдумчивость, волевой характер не оставляют места для вздохов и сострадания. Говорят, что брат его, Афанасий, после смерти матери ухаживал за Григорием, возил его на базар, в баню, конечно, в церковь. Без церкви Журавлёв свою жизнь не мыслил.
Он рисовал, стоя на полу на своих культяшках перед маленьким особым столиком, держа кисть в зубах. Рисовал красками и углем. Говорят, был весёлого нрава, шутник, умел выделывать разные штуки. Например, брал в зубы пастуший кнут, размахивался им и с оглушительным свистом хлопал. Или ловко прихватывал зубами стакан и выпивал. А расписывался! Очень своей росписью гордился, мастерски, виртуозно выводил свою фамилию.
Григорий Журавлёв не сидел без дела. Был он лёгонький, деревенские мужики его по Утёвке носили. Принесут его в церковь, он сидит и на всех зорко посматривает.
В 1885 году в Утёвке началось строительство большого Троицкого храма. Безногий, безрукий мастер берётся расписывать его стены. Специально для него соорудили подмостки, на которых он и работал без устали. После смерти Журавлёва о нём вроде как и забыли. А потом, в богоборческие годы, храм закрыли, священника местного посадили в «воронок» и увезли «без права переписки А иконы, кому не лень, уносили из собора на хозяйские нужды. Они и горят хорошо, и дыру в заборе залатать ими очень даже можно. Но Господь открыл имя забытого художника-иконописца, открыл чудесным образом.