Прикосновение холодного бетона привело ее в чувство. Катька рванула вдоль дома к лазу между гаражами, со всей силы прижимая к себе притихшего Харли. Послышался звук мотора – словно серый фургон зарычал ей вслед – и все так же неторопливо и неумолимо покатил следом.
– Ой, Харли, не надо нам было его клевать! И шипеть не надо было! – прохрипела на бегу Катька, проскакивая в лаз.
Цепляясь рюкзаком за натянутую между гаражами проволоку, Катька проскользнула в соседний двор. В лаз фургону за ней не протиснуться… Катька со всех ног кинулась к ведущей на улицу арке. Скорей туда, где свет, где люди…
Катька подбежала к арке и замерла. Тихо шурша шинами по старому асфальту, серый фургон с погашенными фарами выворачивал ей навстречу.
Катька отпрыгнула обратно во мрак и в отчаянии огляделась. Если она снова побежит через двор, заметят – ее яркая куртка и белые перья Харли четко выделялись в темноте. Катька заметалась. Деваться некуда, ставший неожиданно тяжелым Евлампий Харлампиевич буквально обрывал руку, сумка с продуктами висела гирей… а фургон уже заполонил собой арку, вот-вот протиснется во двор, и Катька с гусем окажутся как на ладони.
Катька снова бросилась в глубь темного двора. Пробежала мимо пристройки у «собачьей» квартиры.
Фургон уже въехал во двор. Катька спиной чуяла, как сквозь лобовое стекло две пары недобрых глаз всматриваются во мрак двора, выискивают…
Что-то с силой ударило ее по коленям. Катька глухо вскрикнула, зашаталась, едва не уронив гуся… плашмя ляпнулась на что-то высокое… твердое… плоское… Она наскоро провела рукой по поверхности и поняла, что, налетев впотьмах на скамейку, она лежит на металлическом дворовом столике, за которым коротают время местные бабушки.
Фургон, словно привязанный к Катьке невидимой нитью, катил точно в ее сторону.
Катька вьюном проскользнула под стол, втащила за собой сумку… и затаилась между столбиками ножек, на всякий случай зажимая рукой клюв Евлампия Харлампиевича.
Темная громада фургона выступила из черноты и нависла прямо над Катькиным убежищем. Громко хрустнул гравий… и грязное колесо остановилось точно перед Катькой. Хлопнула дверь, и с высокой подножки на землю ступили ноги в тяжелых ботинках. Потом еще одни…
Катька в ужасе зарылась лицом в перья гуся. Сейчас ее ухватят за шиворот, выдернут из-под стола… и все, они с Харли пропали!
Обе пары ботинок некоторое время потоптались у самого Катькиного носа, словно их обладатели оглядывались по сторонам… и двинулись прочь. А потом девочка услышала резкое дребезжание дверного звонка и заливистый собачий лай.
Катька осторожно выглянула из-под стола, так, что одни ее глаза торчали над деревянной скамейкой. Она не ошиблась – это были ее знакомцы из супермаркета, Лысый и Репанный. Лысый держался за подбитый Харли глаз и слегка прихрамывал. Подойдя к пристройке, он вдавил кнопку звонка. Его репанный приятель стоял рядом, прислонившись спиной к косяку, и прислушивался к собачьему лаю за плотно закрытой створкой.
Катька высунулась из-за скамейки чуть дальше. Что же получается – эти двое вовсе и не гнались за ней? Они себе ехали по своим делам, а она панику подняла, по двору металась, под стол зачем-то залезла…
Лай за дверью смолк, и тонкий девчоночий голос испуганно и неуверенно спросил:
– Кто там?
– Ты Аня, да? Открой, пожалуйста, нас прислал твой папа, – сладко пропел Лысый, и его тон показался Катьке каким-то очень знакомым. Только она никак не могла сообразить, где уже его слышала.
За дверью «собачьей» квартиры явно воцарилось смятение. Сперва там тоненько недоуменно тявкнули, а потом дрожащий девчоночий голос снова сказал:
– Папа не разрешает никому открывать, когда его нет дома.
Лысый вздохнул так шумно, что, казалось, стекла задрожали:
– Мы не хотели тебя пугать, но… понимаешь, деточка… – он вроде как замялся. – Боюсь, папы твоего сегодня дома и не будет… – горестно протянул он. – Ты же сама знаешь, он ездил на полигон, проводить испытания…
– Облучение? Или взрыв? – теперь в голосе за дверью звучал откровенный ужас.
Катька услышала, как внутри щелкают замки… и из темной, лишенной света квартиры на улицу высунулась изящная длинная морда афганской борзой. Катька кивнула – она всегда догадывалась, что эти собаки не простые, и вот, пожалуйста, – разговаривают!
«Афганка» с легким взвизгом исчезла в дверях – словно ее втянули обратно. Вместо нее на пороге появилась худющая, коротко стриженная девчонка примерно того же возраста, что и Вадька. И быстро спросила:
– Он в больнице? Или… – она задохнулась, и лицо ее, казалось, засветилось в темноте – таким оно было белым. – Или он… Он же не?…
– Нет, нет, конечно, нет, – отступая от порога и пятясь к фургону, ласково-ласково пел Лысый. – И с ним, и с тобой все будет в порядке. Мы отвезем тебя к папе, деточка…
Девчонка невольно шагнула за ним, выходя из квартиры…
В эту секунду Катька сообразила много всякого и сразу. Сначала она поняла: Репанный занял такую позицию, что его невозможно увидеть ни от двери, ни из окна «собачьей» квартиры. Потом до нее вдруг дошло, на что похож приторный голосочек Лысого, – тот говорил в точности как волк из сказки «Семеро козлят»! И Катька вспомнила, что случилось с ней самой, когда она вот так же открыла дверь незнакомым дядькам.
Выскочив из-под стола, Катька заорала:
– Берегись!
Девочка Аня растерянно обернулась на крик…
Дверь за ее спиной с лязгом захлопнулась. Изнутри послышался отчаянный лай собак… А в плечи девочки впились лапищи Репанного. Аня рванулась, попыталась закричать… Широкая ладонь мгновенно запечатала ей рот. Девочка вцепилась в эту ладонь обеими руками, пытаясь отодрать ее от своего лица, взбрыкнула ногами… Лысый тут же ухватил ее за щиколотки. В одну секунду они сдернули извивающуюся и мычащую сквозь заткнутый рот девочку с крыльца… и зашвырнули ее внутрь фургона. Репанный с лязгом захлопнул дверцу… а потом они оба медленно и как-то очень страшно обернулись к Катьке.
И только тогда девчонка сообразила, что столик больше не прикрывает ее.
– Тю! – удивился Лысый. – Это ж та самая девчонка, из супермаркета. Что бутылку с водой уволокла! Оба-на! – завидев у Катьки под мышкой Евлампия Харлампиевича, вскричал он. – И гусь тоже твой? Я не понял – ты что, следишь за нами, малая? – Глаз в сине-черном ободе набухающего синяка налился кровью, и Лысый шагнул к Катьке.
– Ничего я не слежу, – потерянно пробормотала та. – А если вы из-за бутылки, так нате, забирайте, пожалуйста… – И, с силой размахнувшись, Катька запустила кульком с бутылкой и продуктами в Лысого. Пакет угодил ему точно в живот, а Катька попыталась рвануть в сторону…
Ее с силой схватили за руку.
– Я вам покажу, как людей зрения лишать! – яростно взревел вцепившийся в нее лысый дядька. – Обоим шею сверну – и тебе, и гусю твоему!
– Помогите! – чуть не теряя сознание от ужаса, заорала Катька.
– Ори, ори, может, кто и поможет! – издевательски процедил Лысый, выдергивая ее из щели между столиком и скамейкой…
Он оказался прав – ей действительно помогли. Двухголосый лай за дверью «собачьей» квартиры вдруг прекратился, а сама дверь странно хрустнула, словно в ней что-то сломалось. Створка широко распахнулась. Борзая, похожая на длинный росчерк рыжего карандаша, вылетела во двор и кинулась на кабину фургона, где была заперта ее хозяйка. Машина покачнулась. Изнутри послышался крик, и борзая принялась отчаянно биться о дверцу. Выкатившийся следом за ней бульдог, оттолкнувшись кривенькими лапами от земли, прыгнул на Лысого, опрокидывая его на землю и целясь зубами в шею… Лысый завопил, извиваясь в грязи, рванулся и пнул в морду бульдогу тяжелой подошвой ботинка.
Послышалось звучное «хамк!»… Валяющийся на мокрой земле Лысый дрыгал ногой, безуспешно пытаясь стряхнуть бульдога, намертво всадившего в его подошву зубы. Бульдог упорно висел…
Но у Катьки не было времени любоваться этой картиной. Стоило Лысому отпустить ее – она повернулась… и понеслась прочь с такой скоростью, что, казалось, ее собственные ноги не поспевают за этим безумным бегом.
– Убегает! Держи! – мотая ногой и колотя бульдогом то об скамейку, то об землю, кричал Лысый.
Репанный выскочил откуда-то сбоку. Катьку сильно пнули в плечо. Она пошатнулась… и рухнула в широченную лужу. Под ней сдавленно гоготнул Евлампий Харлампиевич. На нее навалились сзади, сильные жесткие руки ухватили ее за предплечья, заломили локти за спину…
– Есть! – торжествующе завопил Репанный. – Я ее поймал… А-а-а! – радостный крик сорвался на вопль боли.
Придавленный Катькой Евлампий Харлампиевич просунул длинную шею над ее плечом… и шарахнул Репанного клювом точно в глаз.
Держась за клюнутый глаз, Репанный опрокинулся в лужу и взвыл. Катька взвилась на ноги…
– Стреляй в нее, Рашид, стреляй! Уйдет! – исходящие из лужи вопли Репанного вдруг приобрели зловещую осмысленность.
Позади бегущей изо всех сил Катьки взревел мотор фургона… Послышался отчаянный визг собаки… Два желтых конуса света ударили ей в спину, выкатились перед ней, как коврик, разворачивая у ног ее собственную черную и длинную тень. Позади глухо хлопнуло – девочка почувствовала, как ее словно бы сильно дернули за рукав куртки. Катька кинула быстрый взгляд через плечо.
Злобно сверкая желтыми фарами, серый фургон катил прямо на нее. Из окна машины высовывался человек, в блеске фар казавшийся просто принявшим человеческую форму сгустком тьмы. Реальным в нем был только направленный на Катьку огромный вороненый пистолет. Из ствола с глухим хлопком вырвался сноп огня – Катьке показалось, что прямо ей в лицо! – и пуля, присвистнув, ударилась об асфальт, подняв в луже фонтанчик брызг.
«Глушитель!» – только и мелькнуло в голове у девчонки.
Молотя крыльями, белый гусь пронесся над Катькиной головой… и ринулся в распахнутую дверь ближайшего подъезда. Катька бросилась за ним. Прыгая через две ступеньки, побежала вверх по лестнице.
Во дворе снова взревел мотор, истошно завизжала собака… и в ответ на лай и человеческие крики наконец-то послышались звуки открывающихся окон.
– Что здесь происходит? – завопили откуда-то сверху.
– Убирайтесь отсюда, хулиганье, сейчас милицию вызову! – звонко объявила какая-то женщина.
Хлопнула дверь парадного…
Взлетевшая на пятый этаж хрущевки Катька кинулась к окошку на лестничной площадке. Сквозь мутное от застарелой грязи стекло она увидела, как из подъездов выбегают люди, мечутся, перекликаясь друг с другом. За темными окнами мелькают огоньки… И еще с высоты пятого этажа было отлично видно, как быстро и тихо сворачивает в соседний проходной двор серый фургон с выключенными фарами, увозя похищенную девчонку. А следом длинными прыжками несется «афганка» и ковыляет бульдог.
Глава 4. День защиты детей и гусей
– Я что-то не понял, – с неожиданным тяжелым недоумением сказал Сева, каменно молчавший все время, пока Катька рассказывала. – Это что же – наша малая пошла в супермаркет, а ее убить пытались? – в голосе его звучало безграничное изумление. – Застрелить из пистолета с «глушаком»?
– Что ты, Севочка, как можно, – с совершенно невозмутимой физиономией ответила Кисонька. – Это просто теперь такая новая гламурная фишка. Ну, то на скейтах катались, потом на роликах, а сейчас модно разъезжать по проходным дворам и из окна машины постреливать по прохожим.
Сева дико покосился на Кисоньку – голос рыжей звучал с такой глубочайшей серьезностью, что было немудрено и поверить.
– А если вдруг попадут? – обалдело поинтересовался он.
– Чучело набивают, – сообщила Кисонька. – На память, трофей все-таки…
Мурка захихикала.
– Я сейчас это чучело сам набью! Ремнем по попе! – пригрозил Вадька, недобро поглядывая на сестру. – И мать, и я сколько раз предупреждали – не суйся в «проходняки»! Там дворовые собаки, там бомжи…
– О стрелках с пистолетами тоже предупреждали? – рявкнул на Вадьку Сева. – Ты у нас в курсе модных тенденций? – Он злобно покосился на Кисоньку. – Народ, вы что себе думаете? Катька выходит из офиса, и ее обстреливают! Даже не потому, что она вела дело и преступник догадался, что на самом деле она – не просто ребенок!
Катька мгновенно приосанилась – всякому приятно слышать, что ты «не просто ребенок».
– В нее стреляли по дороге из магазина! Считай – за просто так! И даже гонорара не будет!
– Ах, вот что тебя возмущает! – пренебрежительно протянула Кисонька.
– Да! Возмущает! – взвился Сева. – Когда обстреливают за гонорар – это наша работа! А когда за просто так – это хамство! Подумаешь – похищение она видела! Тоже мне, невидаль! Мы, с тех пор как «Белого гуся» открыли, и не такого навидались! А вы сидите!
– А что нам делать? – напуганная Севкиным напором пробормотала Мурка.
– Разбираться! – гаркнул Сева. – Никто не имеет права стрелять по нашей Катьке… – он вдруг замялся. – Ну, и по Харли тоже… Вообще по всем нам, сыщикам, никто не будет стрелять безнаказанно! Что за номера – уже за колбасой сходить нельзя, чтоб тебя не обстреляли! – Несмотря на некоторую несвязность последнего заявления, видно было, что Сева настроен решительно.
– Севочка-а! – жалобно протянула Катька. – А гонорар как же? За меня гонорар не заплатят!
– Плевал я на гонорар! – заматывая шею шарфом, огрызнулся Сева.
– Ух ты! – глядя на Севу широко распахнутыми восторженными глазами, выдохнула Катька. Торопливо одернула рукава грязного свитера и кокетливо поправила стянутые в точно такой же, как у Кисоньки, хвост волосы. Косичек она с некоторых пор не носила.
– Ничего себе! – тоже разглядывая Севу, будто впервые его видела, присвистнула Мурка. – Если уж Севке на гонорар плевать… Надо идти, – заключила она, натягивая снятую было куртку.
– Ладно, – покорно согласился Вадька, тоже слегка ошеломленный Севиной яростью. – Только я нашего Саляма отпущу, зачем ему тут сидеть. – Он кивнул на окно в стене, сквозь которое отлично был виден парадный, для приема клиентов, офис агентства «Белый гусь» и сидевший там крепкий бородатый мужик, меланхолично жевавший бутерброд с салями.
Собственно, за страсть к этой колбасе Салям и получил свое прозвище. Как его звали на самом деле, сейчас помнил, наверное, только Сева, который регулярно притаскивал Саляму на подпись всякие документы, – потому что Салям был подставным владельцем «Белого гуся». Что же поделаешь, если по закону двум мальчишкам, трем девчонкам и белому гусю, в полном расцвете его гусиных сил, нельзя владеть собственным детективным агентством! Приходится заводить себе такого бородатого Саляма.
На переговорах Саляма тоже приходилось использовать. Взрослые, как говорит в таких случаях Кисонька, «мыслят шаблонами». То есть если тебе тридцать лет, ты сидишь в навороченном офисе и выглядишь как накачанный шкаф с бородой – ты великий сыщик, способный распутать самое сложное дело. А если ты ходишь в школу и выглядишь как обычный пацан или девчонка – иди учи уроки, деточка, и не лезь в дела взрослых! Поэтому реальное общение с клиентом выглядело следующим образом. Затаившись в рабочей комнате, сыщики наблюдали за клиентом через окно, которое с другой, выходящей в парадный офис, стороны выглядело обычным зеркалом. И через микрофончик за ухом у Саляма подсказывали ему, что говорить. С модными дамами обычно договаривалась Кисонька, а если в офисе появлялся перекачанный браток – к микрофону усаживалась решительная Мурка. Не сладившим со злобными хакерами программистам все нюансы профессионально разъяснял Вадька, а за гонорар всегда торговался Сева. В результате Саляма в городе считали не только гениальным сыщиком, но и человеком, способным с кем угодно найти общий язык. Даже с капризными младенцами и озлобленными животными (Катька и гусь у микрофона).
– Салям, мы уходим, и ты тоже можешь идти, – сказал Вадька.
– Могу, – благодушно согласился Салям. – Ноги-то есть… – вытягивая конечности, чтобы Вадька убедился, что ноги у него действительно есть, сообщил Салям. И впился зубами в очередной бутерброд.
У кого-то другого эта фраза могла сойти за незамысловатую шутку, но Вадька знал, что Салям абсолютно серьезен.
– Рабочий день закончился, – стараясь говорить очень четко и ясно, как маленькому ребенку, повторил Вадька. – Мы запираем офис, иди домой. – Иногда Вадьку бесило, что их «подставной» такой тупой. Но что поделаешь, как говорил Сева: «Был бы Салям умный, хвостик бы мы от его салями имели, а не агентство – по документам тут все его!»
– Не может быть, – уперся Салям. – Я за рабочий день успеваю съесть пятнадцать бутербродов. А сейчас ем только тринадцатый, – демонстрируя Вадьке надкушенный бутерброд, объявил Салям. – До конца рабочего дня еще два с половиной бутерброда осталось. Не годится прерываться на тринадцатом – число несчастливое. – И он снова принялся жевать.
«Ой, тупо-ой!» – чуть не взвыл Вадька и сам себя остановил. Некрасиво даже в мыслях ругать человека, который совсем недавно отбил тебя у шайки грабителей. Кстати, с помощью своей обожаемой салями.
– Давай ты несчастливый бутерброд быстренько доешь, а оставшиеся два с собой возьмешь, – тоже заглядывая в офис, предложила дипломатичная Кисонька. – Дома их проработаешь.
Салям немного подумал и, согласно кивнув, принялся орудовать ножом, сооружая себе бутерброды на дом. Полностью одетые компаньоны нетерпеливо переминались в ожидании.
– Кстати, ты мне колбасу купила? – поглядывая на Катьку, вопросил Салям. – А то у меня заканчивается. Завтра уже не с чем работать, – демонстрируя колбасную «попку», объявил Салям.