Опыт Арисемена показывал, что приводит к уничтожению Школы, - пусть она будет одной из самых почитаемых и древних. Единственное серьезное упущение Ректора... Йорвен вряд ли поймет меня. Уж точно не поймет меня Олехен и поддерживающее его. Только теперь я понимаю, что когда-то надеялся, что тогда еще юный Йорвен Сассавит станет блестящим историком. А может и новым Наставником... Как знать. В последнее время я часто думаю об этом. Мной овладели различные болезни и я почти не встаю с кровати. Я знаю, что не допустил ошибки...
В Школе Перинана заправляет Олехен. С безмолвного разрешения Ректората он получил должность вице-ректора. Формально это было нужное решение: вместо постоянно болеющего Ректора должен кто-то управлять Школой, имея на это законные полномочия. Магистр Олехен, - уже в качестве вице-ректора, - навестил меня и фальшиво интересовался моим здоровьем. "Надеюсь, что вы, достопочтенный Герт, скоро поправитесь и примите у меня дела..." Я не верил ему: он желал совершенно обратное тому, что сам говорил. Видимо, магистр почувствовал сам фальшь собственных слов. Он испугался возможных грубостей от меня и быстро ушел, расточая блеклую улыбку. Жалкий и несчастный в своем тщеславии, Олехен!.. На покой запросился магистр Игат. Он упирает на возраст и болезни. Но я знаю истинные причины его прошения: он печалиться из-за Йорвена и боится остаться один на один с вице-ректором. Штат его лабораториума сократился до минимума: остался всего лишь один младший магистр и один магистр-практикант. Тут нет прямой вины вице-ректора. Просто вся молодежь идет в магистратуры ритуала, литургики и традиций. А созерцательные натуры устремились в архивное дело, к радости лысого Брелема. Многих напугала история с Йорвеном... Думаю, Ректорат удовлетворит прошение Игата и он, подобно покойному Лорену, станет помощником начальника архивов. Странно, но ситуация в Школе фактически нормализовалась. Словно бы такой же камень, что и у меня, в свое время тяготил всю Школу. Неизбежность наставничества Олехена теперь видна всем и это прекратило опасные дискуссии и разногласия. Вице-ректор готовится к принятию верховного сана, - я это знаю, не смотря на все его заверения и ухищрения. Он почему-то потерял треть своей силы, - как будто Йорвен унес собой в далекие скитания большую часть недоброжелательности Олехена. Меня регулярно навещают лишь Игат, Марен (не смотря на то, что он в свое время поддержал Олехена) да привратник. Я не сильно приветствую эти посещения: в них больше печали и тоски, чем надежды и поддержки. Они словно бы ходят ко мне как к неизлечимо больному человеку ходят смирившиеся с его болезнью родственники. Это расстраивает меня: я прошу их оставить меня в покое. Когда они уходят, я наслаждаюсь тишиной и спокойным одиночеством. Усталость поселилась в моем теле и теперь ее ничем не выманишь на белый свет дня. Я вспоминаю свою молодость, а еще - Йорвена. Теперь я и сам не знаю, что я думал про него и что ожидал. Теперь это не имеет значения...
Единственное, что меня по-прежнему волнует, так это то, что сталось с ним? Последний раз его видели в Сельберене. А сейчас я не знаю жив он или уже мертв.
Рассказ Йорвена Сассавата
Свобода - это, прежде всего, свобода от благ и хорошей жизни. А уже потом, - для величия и во имя цели.
"Изречения" великого Перинана
Я не собирался возвращаться к родителям - скорей всего, они воспримут случившееся со мной негативно, а негативного мне и так хватает. С тех пор, когда я занимался историей сообщества Лорихар, я практически с ними не встречался: сначала мне было некогда, потом мне было стыдно, и в конце концов я привык к оторванности от своей семьи. Единственное, что я знал, так это то, что моя сестра давно вышла замуж за кузнеца и нарожала кучу здоровых ребятишек. Идти к старым и больным родителям мне не хотелось... Проситься в другие Школы? В других Школах меня вряд ли примут, да и в городе для меня не найдется стоящей работы. Вся серьезная работа распределена между Школами, свободным историкам в Дольмерете - не место. Значит, мне нужно искать работу в других городах, - решил я. Мысль эта одновременно обрадовала (я давно хотел посмотреть свет) и встревожила. Неизвестность - самое худшее для историка. Она - привычное дело для любого Незнающего, будь-то крестьянина, ремесленника, торговца, стражника... Я решил искать счастья в других местах...
Вечером того же дня я попросился в караван торговцев, следующий в Маальмен. "Может быть там найдется мне место и работа?" - надеялся я, когда излагал свою просьбу сопровождать караван тучному торговцу по имени Борем. Торговец спросил меня, к какой Школе я отношусь, и есть ли у меня поручение в Маальмен. Услышав, что я Свободный историк и, соответственно, поручения в Маальмен у меня нет, он нахмурился. С одной стороны, теперь он питал к моей персоне некоторое подозрение (не сомневаюсь, что он впервые услышал о Свободных историках), но с другой... Традиция обязывала предоставлять посильные услуги историкам не взирая на их статус и степень учености, - это знал каждый в Изученном мире. Тот, кто оскорблял или отказывал историку, лишал себя и свою семью услуг историков любых Школ, а значит, лишал себя истории. Человек совершивший акт небрежения переставал иметь имя - отныне власти могли потребовать от него, чтобы он покинул Место Истории. Для торговца это означало конец его карьеры и он никогда бы на такое не отважился. Осторожность пересилила подозрительность. Тучный Борем согласился взять меня в караван без платы, но в его голосе я уловил недоверие. Переночевав в гостинице для торговцев, на следующий день я отправился с караваном в Маальмен. Город Маальмен, столица сообщества Маальметен, находился в пяти днях пути от Дольмерета, - относительно далеко по меркам преимущественно оседлых жителей Изученного мира. Я отправился с караваном: Борем предоставил мне последнюю повозку, где я был вынужден ютится рядом с охранниками. Торговца можно было понять: караван был до верху загружен дольмеретскими тканями, железной чеканкой и многими другими товарами. Но я подозреваю, что тут сыграло роль возникшее ко мне недоверие Борема. Весь путь я развлекал охранников (а это были шумные крепкие парни) рассказами из истории Дольмерета - рассказывать что-либо сложное я был не в состоянии из-за переживаний. Но охранники воспринимали мои рассказы как откровение, и вскоре я заметил, что во время кратковременных остановок ко мне подходят и торговцы. Всем хотелось послушать про пожар в Старых кварталах по вине винодела Окенена в правление Леотара Старшего. Торговцы с удовольствием слушали историю про Первую купеческую гильдию Дольмерета (я все-таки нащупал слабую струнку в их простоватой душе) и когда караван прибыл в Маальмен, мы расстались почти что друзьями. Даже тучный Борем пожелал мне долгих лет созидания и приказал выдать мне небольшое количество еды и символическую плату за использование услуг историка. Благодарный, я отправился к маальменской ратуши, чтобы подать прощение на работу в городе. Но там я узнал, что мне не посчастливилось: в городе насчитывалось пять Школ и никакой работы для свободного историка не было. Приказчик искренне посочувствовал мне, но тут он ничего не мог поделать. Мой статус Свободного историка был проигнорирован - видимо, он не сильно разбирался в делах корпорации. Мне не оставалось ничего другого, как уехать через два дня с новым торговым караваном в Сельберен...
Десять дней пути промелькнули для меня как одно мгновение. В Сельберене работы не было: городской совет наделил Школу Холле большими полномочиями. Школа Холле потребовала от властей города, чтобы "самозванец" немедленно покинул земли их ведомства. Власти Сельберена и вправду решили, что я самозванец и силой выставили меня из стен города. Я был унижен и зол, но понимал, что не мне тягаться с ханжами Холле да еще и в таком качестве... Мне пришлось идти пешком - торговцы, до того дружественно относившиеся ко мне, вдруг наполнились подозрительностью и отказались взять меня в караван. Судьба свободного историка показалась мне в тот момент жестокой и несправедливой. Помнится, я даже пожалел, впервые пожалел о сделанном мною выборе. Но прошлого не вернуть и мне пришлось искать укрытия на ночь в безымянном селении...
Почти год я искал работу в Изученном мире. Иногда мне удавалось создать историю того или иного семейства, но чаще всего работы не было. Одни предоставляли мне бесплатный ночлег и еду (сказывался страх перед наказанием), другие - мотивировали отказ отсутствием комнат. В этот момент они ежились, в их желчном взоре читался потаенный страх, но я не настаивал. Я уже свыкся с жизнью свободного историка. Рассказывая всевозможные истории отдельных городов и селений, я зарабатывал себе на существование - благо, память моя была натренирована магистром Яданом, одним из лучших учителей запоминания. Я работал на базарных площадях, вдыхая запах пота, мочи, благовоний и смрад лежалого мяса. Я забавлял знатных горожан, купцов, стражников, семейства удачливых ремесленников. Я не отказывался даже от предоставления услуг бедным семьям и разорившимся купцам, - они тоже были людьми и они хотели заглушить в чудных рассказах свой страх перед будущим. Это было сродни мне: и я, и мои слушатели ощущали дивную опьяненность того, что уже не существовало, но оживало непонятно как в словах и образах. Мои надежды на Места Лакуны не оправдались. В одним безымянных селениях люди даже не слышали об Истории и не понимали роль историка, - я им еще не был нужен. Я это знал, они - нет... В других селениях я находил уполномоченных Школ. Каково было мое удивление узнать в селении Эларен, до того безымянном Месте Лакуны, о существовании новой Школы Баллуха. Кто такой Баллух - я не узнал: уполномоченный Школы, низкорослый парень по имени Анат заподозрил во мне уполномоченного Холле и не поверил, что я свободный историк. С знанием, что в Изученном мире уже семнадцать установленных Школ, я покинул новое место Эларен. Это знание мне ничего не давало, но я был рад, что Школе Холле все меньше остается места под солнцем. С чувством злорадства я ничего не мог поделать, а признаться, я и не хотел ничего делать. Тогда во мне зародилась мысль о путешествии за пределы Изученного мира, - она была еще неоформленной и я не чувствовал в себе нужной смелости...
Я захотел найти себе Место Лакуны, которое можно было присовокупить к Изученному миру посредством созидания его собственной истории... Место Лакуны, в каком я собирался стать Создателем истории, оказалось пустым и мертвым. Глиняные дома были разрушены, а по узким улицам прохладный ветер носил пожелтевшую листву, словно говорил мне: "Йорвен, я не вижу твоего будущего..." Такое уже случалось со многими историками, когда Места Лакуны оказывались вымершими неизвестно, по каким причинам. Знание причин и следствий дает история - они просто опоздали запечатлеть ее неумолимый ход... Не зная причин смерти селения, я не осмелился приблизиться к нему: а вдруг жители этого места вымерли от неизвестной мне болезни? Страх вселился в меня и погнал прочь от мертвого селения...
Однажды со мной приключилась любопытная история: в некоем Месте Лакуны, что лежало за мелкой рекой к западу от болотистой низины, ко мне присоединился юноша. Я не понимал его языка и нарек его Даавласом - Несущем надежду. Даавлас поняв, что я историк (мне пришлось долго объяснять ему роль Истории и значение ее Изучающего), с рвением захотел стать моим учеником. Столь неожиданная для меня новость наполнила мое сердце неясной радостью. Сам великий Перинан начинал с того, что обзавелся единственным учеником - сыном кузница из селения Ютенер. Я, конечно, же согласился. Наивный, я уже был уверен, что это только начало моей будущей Школе!.. На следующее утро, проснувшись под старым тополем, я не обнаружил любопытного Даавласа. Решив, что он пошел за провизией в родное селение, я на некоторое время успокоился. Но когда пришел вечер, и звезды обильно посыпали черное небо, я заподозрил неладное. Только тогда я обнаружил пропажу почти всех моих вещей, - те немногие пожитки, что я носил с собой по дорогам и тропам этого края. Раскрыв мешок, я нашел лишь всего старую залатанную одежду и одну мелкую монету - очевидно, на рванье юный вор не обольстился, а монету не нашел только потому, что она закатилась в складку материи. Так я лишился всех инструментов для своей работы. Пропал краткий сопоставитель анналов, пропал словарь исторических понятий, пропали бумага, стило... От исторической дисциплины остался только железный значок своеобразный амулет на шее, говоривший о моем сане, да знания и навыки, что пребывали у меня в голове. Я отказался от мысли искать прохиндея и даже не пошел в селение. Мною овладела полная апатия. Можно сказать, тогда я ощутил свое безразличие к жизни... Может именование этого паренька послужило причиной нового несчастья? Ведь, пока я не начал создавать Историю, пока я не основал Школу, именование - дело поспешное... Тут я снова поймал себя на мысли, что суеверия живучи - они лишь скрываются под тонким слоем исторического понимания, и как только в этом понимании возникает маленькая брешь, они заползают тебе в разум и поедают твое сердце. Остатки его - вот мне удел... Такие размышления тешили мое исчезающее самолюбие...
Однажды я нашел поселение Вневременных.
Это была замкнутая община в небольшом лесу, сразу за мостом, что связывает сообщество Нелебан с городом Тальбиганом. Жители ее встретили меня враждебно: нечего было и говорить о том, что я историк и ищу места для созидания нового полотна. Вневременных было не много: шестнадцать мужчин, двадцать женщин и пол сотни ребятишек. Вероятно, они очень давно видели кого-то, кто пришел из внешнего мира и не был похож на них. Мужчины схватили в руки косы, женщины спрятали детей в низеньких домах и деревушка опустела буквально за считанные мгновения. Будучи магистром Школы, я был наслышан о Вневременных, но никогда их воочию не видел. Время от времени часть людей покидала города и сообщества, и уходила в дикие места, чтобы жить там независимо, подчиняясь порядку одних сезонов. Их называли Вневременными: эти странные люди отрицали Историю и какую-либо власть, установленную традицией. Тем они протестовали против всякого насилия, - как законного, так и преступного, коего еще много в Изученном мире. Они не вели счет дням, они не ведали хроник и правления, они не верили в предрасположенность всех вещей и в общие закономерности мира. Вневременные отгораживались от всего покинутого ими стеной, которая была гораздо толще каменной стены Школы Перинана, - стеной полного отчуждения. Простая бесхитростная жизнь среди девственной природы и безлюдья, что течет неторопливо и безмолвно среди вещей и птиц, - иногда я подумывал об этом в минуты большого отчаяния. Но отчаяние проходило, а знание оставалось: эти люди были лишены всего, что было в Изученном мире. Изгои-затворники, - с ними не торговали купцы, с ними не общались крестьяне из ближних селений, к ним не приходили жестокие сборщики налогов, обличенные невидимой властью. Вряд ли в общинах Вневременных нашлись бы старосты, судьи, стражники, не говоря уже о таких, как я...
Я не стал испытывать судьбу, - темное божество, питающееся суевериями Незнающих, - я прошел мимо селения Вневременных и не разу не обернулся. Но я чувствовал как недоверчивые мужские глаза жгли мне затылок. Словно они выискивали непонятные, и от того чуждые им мысли, сеющие семена растерянности... Мужчины, женщины и дети, - они не имели имен в традиционном понимании этого слова. Скорее, это были неприхотливые прозвища, связанные с их незатейливой нежностью. Вневременными их называли только люди Изученного мира... Ощущая замершую за собой общину, я вышагивал равномерно по тропе и посохом сбивал зрелые семена трав. Птица в небе спросила у меня: "Йорвен, куда лежит твой путь?" И тогда я заплакал...
Странствуя по дорогам и тропам Изученного мира, я познавал одиночество и вкушал его плоды. Иногда я находил их задумчиво сладкими. Иногда они были удручающе горькими и я сглатывал внутреннюю горечь случайной песней из литургики, пришедшей мне на ум. Деревья и кусты слушали славословия Матери-Истории и кивали в такт своими ветвями: я не знал, нравятся ли им эти песни, или просто ветер - еще один одиночка - заигрывает со мной...
В Перихорне я увидел отделение своей (я еще по привычке называл ее своей) Школы. В маленьком здании, выложенном красным кирпичом, шли занятия по стихосложению и тонкие голоса осведомляли улицу про подвиги братьев Гота и Лойлама. Сначала я хотел пройти мимо, - я уже понял, что и тут место историка занято... Но вдруг какая-то сила потянула меня к входу. Я встал у дверей и прислушался. От полузабытых слов неожиданно вспомнилось, как я играл в саду Школы, как мой сокурсник Хараан влюбился в дочь мясника и хотел убежать, как Наставник Герт впервые отругал меня - я был еще тогда глупым учеником и пытался самостоятельно интерпретировать городские события... Наверное, воспоминания овладели мною, потому что я не заметил, как занятие завершилось и шумные ученики высыпали на улицу, чуть не сбив меня с ног. Самый шустрый из них громко извинился и разогнал других хриплыми криками, подражая какому-то преподавателю. Заметив у меня на шее знак Изучающих, он удивленно (хоть и несмело) спросил, какой Школы я магистр, - по летам я явно не был схож на ученика, а кроме магистров мальчик, видимо, не знал других чинов корпорации. Услышав, что я Свободный историк, он удивился. Глаза его стали круглыми - он не знал, бежать ли ему за привратником, или расспросить меня про то, что это такое "свободный историк". Страх смешался в его глазах с горящим любопытством. Повинуясь какой-то слабости, я поинтересовался у испуганного мальчуган, - он выглядел уже взрослым, - как поживает достопочтенный Ректор Герт. Мальчуган тут же нашелся и рассказал, что "господин Наставник почил в Истории и слился с рекой времени в один поток"... Ошеломленный, я хотел узнать, кто сменил умершего Герта, но ученик не знал. Испуганный моим расстроенным лицом, он убежал прочь, а я остался стоять перед дверьми Школы. Кто же теперь Наставник Школы Перинана? - думал я, - Не желчный ли Олехен?... Удивительно, но после этого я перестал вспоминать Наставника Герта. Не то чтобы я питал к этому человеку негативные чувства, и не потому, что стыдился вспоминать холодное лицо Ректора в осенний день... Для меня остается загадкой: почему? Словно Наставник Герт умер не только в Дольмерете, но и в моей памяти...
А из Перихорна я ушел в тот же день...
В те дни я пришел к решению: в Изученном мире мне нечего делать. Мне не удалось найти незанятое Место Лакуны. Мне не удалось приобрети учеников, - мой задумчивый и необщительный вид не располагал к ученичеству. Я стал подзабывать то, что изучил в стенах Школы, - мой внешний вид больше не способствовал заработку. Что тебе остается, Йорвен, - спрашивал я себя, - как идти в Неизученный мир и создавать там свою историю?.. Путь этот был опасен. Одиночки не следовали за границы Изученного мира. Лишь один Егенис совершил подобное путешествие, благополучно вернувшись через тридцать лет в новое сообщество Летсарем. Обычно Школы направляли исследовательские караваны, оснащенные оружием и обильной провизией. И то это случалось редко: и в Изученном мире для историка хватало работы, а дикие места были полны всевозможных опасностей... Наставник Герт, наверное, усмехнулся, узнай он, на какую глупость я отважился. А может быть, он сказал бы в пол голоса: "Я догадываюсь, к какому решению ты пришел, - это не трудно понять. Может быть, я и сам в такой ситуации вынес бы такое решение... Может быть, я не знаю..." Это не было смелостью, это не было безрассудством. Год скитаний просто научил меня тому, что подразумевается в пословице Перинана: "Если тебе нет места среди того, что уже есть, сотвори историю несуществующему". Я пришел к решению или решение пришло ко мне? Поздним вечером у пруда, заросшего хрустящим камышом, я избавился от иллюзий. Камыши убеждали меня вернуться в далекий теперь от меня Дольмерет, но я не послушал их навязчивого шепота. Я смыл грязь в стоячей воде под трели лягушек и предоставил свое обнаженное тело луне, - единственной женщине во всей округе. Обсушившись, завернулся в плащ и разведя огонь, заснул под потрескивание тонких веток. Ночь была прохладной и костер был для меня настоящим спасением...