– Так это, выходит, вы за нами привидением таскались? – уточнила Василиса. – И цветы отравленные – вы? И тогда в кустах, когда Олаф за палочкой кинулся, тоже вы?
– Я. И еще много раз тоже я, я уже не помню когда, я не записывал… – скромно потупился Виктор Борисович и припал губами к горлышку коньячной бутылки, пару раз судорожно глотнул и только потом сообразил, что бутылочку уже давненько опустошила Василиса.
– А за мной зачем носились? – спросила она.
– С умыслом. Я вам денег дам, только… вы поговорите с ней, а? Ну, чтобы она меня не выгнала, приняла бы там… как-нибудь ласково… И потом, я еще все-таки немножечко сомневаюсь, а вдруг она не до конца не сумасшедшая, вот возьмет и откажется от денег, от меня то есть. Не захочет расписываться. Олюшка сказала, что Люся уважает вас безмерно, слушается во всем. Вот вы и поговорите, пусть послушается, а? Вы же понимаете, Милочке будет с деньгами-то намного лучше, чем с вами, а? Правда же?
Василиса погрустнела. Неожиданно в голову саданул весь коньяк, который она тянула весь вечер. Она собрала в кулак все мужество и честно произнесла:
– Я поговорю с ней, слово даю. Ей и правда с деньгами-то лучше будет. А теперь иди! Иди, дружок, чтобы я не видела тебя никогда больше. Сделай милость, не попадайся, а? И убери свои бумажки…
Виктор Борисович резво поднялся, сунулся к руке Василисы и, уже уходя, бросил:
– Так я через недельку заскочу к Милочке, вы скажите ей! Ровно через неделю! Запомните, за это время вы должны ее уговорить, я больше не могу дать вам ни дня!!
Василиса с ненавистью взглянула на него, и он исчез, радостно припрыгивая.
Теперь она сидела совсем одна в маленьком обшарпанном кафе с волшебным названием «Фея», горестно облизывала пустую бутылку и видеть не могла красивые взбитые сливки на пирожных. В углу дремала буфетчица, ей, вероятно, этот денежный хлыщ отстегнул немало рублей, а может, и долларов, так что выставлять посетительницу она не отваживалась. За окном уже занималось серое утро, по столу ползала заблудившаяся муха, и маленькая, трясущаяся собачка терлась о ножку стола, заглядывала Василисе в глаза и ждала, когда та догадается ее угостить. Василиса подняла собачку на стол и пододвинула к ней тарелку с пирожными:
– Ешь. Ты что думаешь, мне жалко? Ты думаешь, что я Люсе завидую? Нет, думаешь! А я не завидую… как бы тебе объяснить… противно все… Вот этот прощелыга мотался где-то всю жизнь, в ресторане своем брюхо набивал, домой тащил так, что посадили, а не подумал, есть ли кусок у этой Люси с ее маленьким ребенком? С его ребенком! Нет, не у Люси, у Милочки! Ему не хотелось, он и не думал – удобней так было. А теперь деньги маячат, так он все на карачках проползал, но нашел своих Ми-и-илочку, О-о-олюшку! Тьфу ты! И ведь снова предаст, честно тебе говорю: вот деньги получит и предаст!
Собачка смачно чавкала и только изредка вздрагивала, когда Василиса уж больно шумно страдала.
– А! Ты говоришь, чтобы я ничего ей не говорила? Или настроила против? Значит, ты сволочь. Этот прощелыга ведь правду сказал. Не-е-ет, он прав – Люсе лучше будет с деньгами, чем со мной. Ну что ты мне говоришь! Дружба! Душа! Я это и сама знаю, а ты посмотрела, в каких сапогах Люсина душа ходит? А пальто? А ремень вот у нее сегодня от баяна оторвался, потому что старый! Кто, кто! И ремень, и баян! Нет, Люся сумеет деньгами распорядиться, а потом… потом пусть этот Таракашин, если хочет, ее бросит! Еще неизвестно, кто кого быстрее бросит – он ее или наоборот! И я же все равно у Люси останусь! Ты говоришь, что гусь свинье не товарищ? Ты просто Люсю не знаешь! Ей даже такая свинья… такая безденежная подруга, как я, все равно товарищ. И еще запомни: я не могу судить человека! Не могу, и все! Он, этот Таракашин, может, уже исправился и стал хорошим… жену вот свою бросил… больную… сволочь! Но я не сужу… он сам выбрал себе такой путь. И жизнь его наказала… огромными деньгами… Слушай, ты уже все слопала, больше ничего нет. Ты ничейная? Совсем тебе хреново. Не плачь, ко мне сейчас пойдем, у меня жить станешь.
Василиса, чуть пошатываясь, затолкала собачонку за пазуху и направилась к выходу.
– Гражданочка! – встрепенулась буфетчица. – Эй! Вы куда это мою собачку потащили?! Сьюзи! Детка! Иди к мамочке! Сьюзи! Не успеешь глаза прикрыть – все волокут! Топай отсюда, буржуйка!! Такую собачку…
Люся сидела ни жива ни мертва. Рука на ее лице хватку не ослабляла, но сейчас хоть можно было дышать – не зажимали нос. Люся уже успела сообразить: начинает мычать – зажимают нос, дышать нечем; ведет себя спокойно – нос отпускают. Когда шаги Ольги окончательно стихли и даже утих шум отъезжающей машины, преступник заговорил.
– Запомни! – шипел он ей в самое ухо, не отнимая руки. – Запомни, никогда! Ты слышишь, никогда не мешай мне! Я все равно тебя сильнее! И тебя, и твоей чертовки Василисы! Я докажу это! Запомнила? Я докажу, и тогда наступит Суд! Суд над вами! А теперь сиди тихо и не вздумай орать!
Рука исчезла, стало тихо, а потом Люся услышала, как хлопнула дверь. Люся с трудом перевела дыхание.
– Ага! Как же! Стану я тебе сидеть!! – вскочила она и понеслась наверх, грохоча сапогами и начисто забыв про баян.
Конечно, этого мерзкого типа, который зажимал ей рот в темной комнате, уже не было. Он думал, что Люся его не узнает! Идиот!
Люся неслась к аптеке, та находилась ближе всего.
– У вас телефон есть? – крикнула она, врываясь в маленький тихий зальчик.
– Женщина, у нас нет телефонов. Только у заведующего, но тот уже запер кабинет, – сухо проронила аптекарша, продолжая обслуживать немногочисленных клиентов.
– Мне очень нужно…
– Возьмите мой мобильник, – неожиданно откликнулся парень в кожаной куртке и светлых джинсах, – вам набрать номер?
– Ага… набери милицию! – попросила Люся и сунула к уху аппаратик. – Алло! Милиция?! Меня сейчас хотели убить!.. Нет-нет, не ограбить, убить. Рот зажимали, нос… да нет же, не попытка изнасилования! Говорю же вам – просто убить!.. Нет, не убили… Извините…
Люся растерянно протянула телефон парню.
– Они говорят, если не убили, так чего я им голову морочу. А меня и вправду…
– Подождите минутку, мы вас проводим, – сказал парень и обратился к светлой девчушке: – Кать, ты уже взяла?
Интересно, почему Люся всегда так азартно ругала молодежь? Стареет, что ли? Замечательное поколение, не хуже своих родителей.
Люся уже предвкушала, как удивится Василиса, выслушав ее новость. Все! Теперь они, голубчики, у них в руках! Правда, совершенно нет доказательств. Но ничего, они с Василисой знают, у кого эти доказательства искать, еще раз обыск устроят, что-нибудь да нароют. Нет, каков мерзавец!
Люся у подъезда распрощалась с ребятами, сердечно поблагодарила их и пообещала:
– Лет через сто, когда вы станете совсем старенькими, я тоже буду вас до подъезда провожать!
– Да вы оптимистка! – рассмеялся парень, а потом шутливо нахмурился и выкинул указательный палец: – Все! Заметано! Через сто лет, в той же аптеке!
И парочка легко побежала в темноту, разгоняя веселым смехом мрак.
– Сейчас, сейчас… Где у меня ключики? – рылась в кармане Люся и непрерывно звонила в дверь. – Вася спит, понятно, а где же у меня все-таки… Вот они!
Люся стремительно ворвалась в комнату и притихла – Василисы не было. Сразу стало не по себе, и в голову полезли мысли одна страшнее другой.
– Господи… это они нас решили поодиночке… вот фашисты.. Представляю, что они сделали с Васей… или еще не сделали?..
Люся переоделась, уселась на диван и стала ждать. Конечно, она могла бы сорваться и нестись в поисках подруги, но куда? Она и приблизительно не знала, куда мог завести подругу этот щеголеватый Хлебов. Она даже не знала, в какой стороне он живет! Приходилось только ждать…
На улице уже начали чирикать первые пташки, и Люся окончательно потеряла терпение, когда заклацал ключ в замке и вползла унылая, безрадостная подруга. Такой ее Люся еще никогда не видела.
Василиса тупо уставилась на Люсю, потом подошла, крепко, по-мужски, ее поцеловала в скулу, помолчала и обиженно сообщила:
– Мне сегодня… сломали… линию жизни! – После чего рухнула на диван и от души захрапела.
Перепуганная Люся не знала, что делать. Она то бросалась к телефону, то к Василисе, в конце концов стянула с подруги одежду, укрыла ее пледом и, глубоко вздохнув, улеглась в свою кровать. Вероятно, они с Васей зашли слишком далеко. Ее сегодня чуть не придушил этот хмырь Кислицын, а Хлебов… вон как надругался над Васей!
Конечно, Люсе не спалось. Она думала. Да чего там думать, все и без того было ясно: три погибшие девчонки на фотографии, а рядом с ними Кислицын и Хлебов. Круг замкнулся! Нет, стоп, еще немножечко не замкнулся, еще Кирюшу заполошного надо куда-то прицепить, он тоже в одном котле с Хлебовым. Но у Кислицына они с Васей были, даже обыск устраивали, там не за что зацепиться, у Кирюши тоже были, оставался один только Хлебов. Сыщицы до сих пор не знают, где он проживает. На дачу к нему так и не удалось прорваться, да теперь это и опасно. А к нему наведаться тоже нелишне. Кто знает, может, именно у себя он Наталью прячет!
Василиса тупо уставилась на Люсю, потом подошла, крепко, по-мужски, ее поцеловала в скулу, помолчала и обиженно сообщила:
– Мне сегодня… сломали… линию жизни! – После чего рухнула на диван и от души захрапела.
Перепуганная Люся не знала, что делать. Она то бросалась к телефону, то к Василисе, в конце концов стянула с подруги одежду, укрыла ее пледом и, глубоко вздохнув, улеглась в свою кровать. Вероятно, они с Васей зашли слишком далеко. Ее сегодня чуть не придушил этот хмырь Кислицын, а Хлебов… вон как надругался над Васей!
Конечно, Люсе не спалось. Она думала. Да чего там думать, все и без того было ясно: три погибшие девчонки на фотографии, а рядом с ними Кислицын и Хлебов. Круг замкнулся! Нет, стоп, еще немножечко не замкнулся, еще Кирюшу заполошного надо куда-то прицепить, он тоже в одном котле с Хлебовым. Но у Кислицына они с Васей были, даже обыск устраивали, там не за что зацепиться, у Кирюши тоже были, оставался один только Хлебов. Сыщицы до сих пор не знают, где он проживает. На дачу к нему так и не удалось прорваться, да теперь это и опасно. А к нему наведаться тоже нелишне. Кто знает, может, именно у себя он Наталью прячет!
Как Люся ни ломала голову, все мысли сходились к одной – надо посетить Хлебова. Только… только не стоит теперь об этом говорить Василисе, она и без того сегодня настрадалась. Люся постарается в одиночку проникнуть в логово этого страшного зверя. Люся закрыла глаза. Проникать не хотелось.
На следующий день дамы проснулись со страшной головной болью. Ни одна ни другая ни о чем друг друга не спрашивали: Люся потому что боялась разбередить душевную рану подруги, а Василиса просто не догадывалась, что с Люсей могло что-нибудь произойти.
Люся смотрела на подругу с болью и осторожностью, Василиса же разглядывала Люсю как будущую миллионерку и преступно оттягивала момент серьезного разговора. «Теперь ее надо беречь от всяких там расследований… – думалось Василисе Олеговне. – Чего доброго, попадет в какую больницу, а тому буржую нужна здоровая невестка, а то кто его знает, может и денег не дать, капиталист! Ничего, Наташу я и сама вытащу, знать бы – откуда…» Люсенька гремела кастрюлей и размышляла: «Сейчас Василису трогать нельзя. Она и так пострадала. Придется самой. Черт, и про Наталью ничего не известно! Как же девчонку выручать?»
После завтрака подруги чинно устроились на диване, включили телевизор и прилежно уставились на буйные страсти какого-то молодежного сериала. Только спустя полчаса Люся обнаружила, что сериал сплошная эротика, а это сейчас Василисе просто противопоказано. Люся взволнованно стала жать кнопки пульта.
– Люсенька, ты уже вполне созрела для супружества, вон как тебя всколыхнуло, – печально, как добрая матушка, усмехнулась Василиса.
– Вася… не надо этого… я не люблю такие… Вася, а пойдем к Маше! Пойдем к Маше, она приглашала, обижается, что мы не приходим, так обижается, наверное…
– К Маше? Конечно, нам надо к Маше, – решительно поднялась Василиса и пошла одеваться.
«Она даже не стала краситься, – в ужасе подумала Люся. – Все гораздо страшнее, чем мне казалось, это катастрофа…»
Василиса и в самом деле решила не краситься. Кому, к черту, пудрить мозги этой краской, если Люся вон никогда даже губы помадой не красит, а станет миллионершей, а она, Василиса, что ж, для кого ей теперь…
К Маше шли пешком, чинно и торжественно.
– Вася, купить тебе пирожное? – вежливо спрашивала Люся.
– Меня от них тошнит со вчерашнего вечера… – уныло отвечала Василиса, и Люся чуть не впадала в истерику.
«Ее уже тошнит! Со вчерашнего вечера! Ужас какой! А может, и ничего, если у Пашки появится братик или сестричка? Господи, мало ему своих троих…»
Маша встретила подруг с радостью и со слезами.
– Девчодки! Пдоходите скодее! Дадо же, как вы вовдемя! – утирала она платком горошины слез. – Ой, пдямо де здаю… сейчас… Подождите…
Маша куда-то сбегала, привела себя в порядок и уже нормальным голосом пригласила подруг:
– Так ревела, так ревела, думала, горло лопнет. Даже нос заложило…
– Маша, что стряслось? Мальчишки здоровы?
– Здоровы, – насторожилась Маша, а потом поняла и махнула носовым платком. – Ой, да все у нас хорошо! Это я книжку сейчас читала… такая жалистная… такая жалистная, прямо… вот сердце здесь все разбухает, разбухает… Я вам сейчас расскажу. Там, значит, про любовь…
Подруги словно зомби слушали книжную любовную историю и следили, как руки Маши ловко выставляют на стол чашечки и вазочки.
– Ой, девчонки, я сейчас опять заплачу. Там, значит, она его так любила… прям ужас какой-то! А он, сволочь! Нет, он красивая такая сволочь, по нему все с ума сходили, а он ни по ком! А она… Ой, девчонки, она такая хорошенькая вся, страшненькая. Там написано, что она страшная была от природы. Так вот она его так любила! Она каждый шаг его знала, она уже давно все выучила – когда он встает, идет на работу, где любит отдыхать…
Люся медленно повернулась к Василисе. Та уже смотрела на нее сощуренными глазами, и в зрачках плясали чертики. Маша подала прекрасную мысль, и, похоже, обеим подругам одновременно.
– Девочки! Вы куда? А чай? – очнулась Маша.
Но девочки уже обували сапоги и застегивали пуговицы на пальто.
– Я знаю, как его найти… – задыхаясь от быстрой ходьбы, говорила Василиса.
– Ты про Хлебова? Я тоже знаю, – кивала Люся, семеня рядом.
– Надо просто найти Горбатову… Вероника Абрамовна говорила, что она давно по нему с ума сходит, дама она серьезная, не может быть, чтобы досконально не изучила объект своего обожания. Пойдем к ней сейчас же!
– Ага! Идем, сегодня суббота, она должна быть дома. Кстати, ты знаешь, где она живет? – спросила Люся.
– Да нет же, откуда… А ты?
– И я не знаю. Вон наш автобус, бежим!
Подруги заскочили в автобус, расплатились, и только потом Василиса спросила:
– Люсенька, если ты не знаешь, куда надо, и я не знаю, на кой черт мы уселись в этот микроад?
– Пусть везет, едем и едем. Домой поедем, хотя… я думаю, нам не домой надо, а к Веронике Абрамовне, – вдруг решила она и заверещала поросячьим визгом: – Пу-у-у-сти-и-и-ите-е-е! Останови-и-и-ите автобус!!! Мне ногу прищемии-и-ило-о!
Люди в испуге шарахались и никак не могли сообразить, чем это прищемило ногу женщине, которая находится в середине салона. Поэтому автобус остановили, и Люся пробкой вылетела на остановку, Василиса не отставала.
– Теперь туда, надеюсь, что Вероника Абрамовна дома.
Вероника Абрамовна была действительно дома, и даже не одна. Гостей встретила радостным лаем Куся, собачка Матвея Артемовича. А поскольку старичок нигде с ней не расставался, подруги догадались, что и он здесь.
– Девочки! Куколки! Проходите! – ласково ворковала Вероника Абрамовна. – А мы вот…
– А я вот… на минутку забежал… – вышел в прихожую к гостям и сам Матвей Артемович. На мужчине, который «забежал на минутку», красовались синие спортивные штаны, поддернутые чуть ли не до подбородка, и беленькая футболочка с кокетливой надписью: «Догони меня, шалун».
– Чего уж ты, Матвей Артемович, никак пыль в глаза пускать собираешься? С молоденькими решил заигрывать? – с осуждением покачала головой Вероника Абрамовна.
– Да уж… чего уж… так я… – стушевался старичок и зарумянился: разгадала-таки замыслы…
– Мы к вам, Вероника Абрамовна, только на секундочку, – успокоила ее Люся. – Скажите, где Ирина Горбатова проживает?
– Ирина Горбатова? Кто такая? – насупился Матвей Артемович и грозно взглянул на Веронику Абрамовну: – Это не сомнительная женщина, нет? У нее достойное поведение? Мне не хотелось бы, чтобы моя супруга общалась с кем попало! А вы, девушки, почему это, интересно знать…
– Мотя, помолчи, когда серьезные люди говорят, – строго прервала его Вероника Абрамовна, и тот мгновенно умолк, словно захлебнулся. – Ира Горбатова? Она вон в том доме, видите? Ну, который боком к моему стоит… вот в нем живет, на втором этаже, в третьем подъезде от дороги. Не помню квартиру, но как поднимаетесь, так сразу направо.
– Ага, значит, третий подъезд, второй этаж, квартира направо. Спасибо! – крикнула Василиса, выбегая за дверь.
– Девочки! А в гости не зайдете разве? – кричала хозяйка уже на лестничной площадке.
– В другой раз! – отозвались те.
Ирина Горбатова, дама сорока двух лет, проживала одна, поэтому по субботам неизменно устраивала у себя в доме небольшие сабантуйчики. Эта суббота исключением не была, поэтому подруги нашли ее за маленьким столиком, уставленным крохотными бутылочками, вазочками с фруктами и сладостями, в компании трех морских свинок и одного хомячка. Животные меленько семенили между вазочек, а Ирина грустно выпивала рюмочку за рюмочкой. Приход гостей возрадовал ее несказанно.
– Те-е-етки пришли-и-и! – широко распахнула она руки и быстро сообщила: – Сейчас напьюсь.