Однако Гитлер продолжал настаивать на выполнении своего приказа — прекратить отход и остановиться там, где мы находились в тот момент.
Я: «В таком случае мы вынуждены будем перейти к обороне на невыгодных для нас позициях, как это было на Западном фронте в период первой мировой войны. Нам, как и тогда, придётся вести сражения за счёт использования техники и иметь исключительно большие потери, не имея возможности добиться успехов. Придерживаясь такой тактики, мы уже в течение этой зимы вынуждены будем пожертвовать лучшей частью нашего офицерского и унтер-офицерского корпуса, а также личным составом, пригодным для его пополнения, причём все эти жертвы будут напрасными и сверх того невосполнимыми».
Гитлер: «Вы полагаете, что гренадеры Фридриха Великого умирали с большой охотой? Они тоже хотели жить, тем не менее король был вправе требовать от каждого немецкого солдата его жизни. Я также считаю себя вправе требовать от каждого немецкого солдата, чтобы он жертвовал своей жизнью».
Я: «Каждый немецкий солдат знает, что во время войны он обязан жертвовать своей жизнью для своей родины, и наши солдаты на практике доказали, что они к этому готовы. Однако такие жертвы нужно требовать от солдат лишь тогда, когда это оправдывается необходимостью. Полученные мною указания неизбежно приведут к таким потерям, которые никак не могут быть оправданы требованиями обстановки. Лишь на предлагаемом мной рубеже рек Зуша, Ока войска найдут оборудованные ещё осенью позиции, где можно найти защиту от зимнего холода. Я прошу обратить внимание на тот факт, что большую часть наших потерь мы несём не от противника, а в результате исключительного холода и что потери от обморожения вдвое превышают потери от огня противника. Тот, кто сам побывал в госпиталях, где находятся обмороженные, отлично знает, что это означает».
Гитлер: «Мне известно, что вы болеете за дело и часто бываете в войсках. Я признаю это достоинство за вами. Однако вы стоите слишком близко к происходящим событиям. Вы очень сильно переживаете страдания своих солдат. Вы слишком жалеете их. Вы должны быть от них подальше. Поверьте мне, что издали лучше видно».
Я: «Я, безусловно, считаю своей обязанностью уменьшить страдания своих солдат, насколько это в моих силах. Однако это трудно сделать в условиях, когда личный состав до сих пор ещё не обеспечен зимним обмундированием и большая часть пехотинцев носит хлопчатобумажные брюки. Сапог, белья, рукавиц и подшлемников или совершенно нет, или же они имеются в ничтожном количестве».
Гитлер вспылил: «Это неправда. Генерал-квартирмейстер сообщил мне, что зимнее обмундирование отправлено».
Я: «Конечно, обмундирование отправлено, но оно до нас ещё не дошло. Я проследил его путь. Обмундирование находится в настоящее время на железнодорожной станции в Варшаве и уже в продолжение нескольких недель никуда не отправляется из-за отсутствия паровозов и наличия пробок на железных дорогах. Наши требования в сентябре и октябре были категорически отклонены, а теперь уже слишком поздно что-либо сделать».
Вызвали генерал-квартирмейстера, который вынужден был подтвердить верность моих утверждений. Результатом этой беседы явилась кампания зимней помощи по сбору тёплых вещей, начатая Геббельсом к рождеству 1941 г. Однако в течение зимы 1941/42 г. солдаты ничего из этих вещей не получили.
Затем мы перешли к обсуждению вопросов, касающихся боевого состава войск армии и состояния продовольственного снабжения. Ввиду больших потерь в автотранспорте, которые мы понесли в период распутицы, а также из-за больших морозов ни в войсках, ни в специальных транспортных подразделениях недоставало необходимого автотранспорта для подвоза предметов снабжения. Не получая никакого пополнения взамен выбывшего из строя автотранспорта, войска вынуждены были использовать местные транспортные средства, а именно — крестьянские телеги и сани, имевшие незначительную вместимость. Для того, чтобы заменить недостающие грузовые машины, требовалось очень большое количество местных транспортных средств и многочисленный обслуживающий персонал. Гитлер требовал резкого сокращения частей снабжения и тылов войсковых частей, которые, по его мнению, слишком разбухли, с тем чтобы освободить личный состав для фронта. В той мере, насколько это не вредило делу снабжения, такое сокращение, конечно, уже было сделано. Более значительных результатов можно было добиться путём улучшения других транспортных средств, особенно железнодорожного транспорта. Однако было трудно убедить Гитлера в этой несложной истине.
Далее мы перешли к вопросу об условиях расквартирования войск. Несколько недель тому назад в Берлине была открыта выставка, отражавшая мероприятия главного командования сухопутных войск по обеспечению войск в условиях зимы. Фельдмаршал фон Браухич не поленился лично показать Гитлеру эту выставку. Выставка была изумительно красива, и её даже показывали в кинохронике. Но, к сожалению, войска не имели ни одной из этих красивых вещей. Из-за непрекращающейся манёвренной войны невозможно было что-нибудь построить, а страна давала нам очень мало. Поэтому условия размещения наших войск были исключительно плохими. Об этом Гитлер также не имел ясного представления. Когда мы беседовали на эту тему, присутствовал министр вооружения доктор Тодт, человек умный и здравомыслящий. Под впечатлением моего рассказа об обстановке на фронте Тодт подарил мне две окопные печи, которые он намеревался показать Гитлеру, а затем в качестве моделей отправить в войска, которые должны были производить такие печи, используя для этого местные средства. Его подарок явился, пожалуй, единственным положительным результатом этой длительной беседы.
Во время ужина я сидел рядом с Гитлером и, воспользовавшись этим обстоятельством, рассказал ему некоторые подробности относительно фронтовой жизни. Однако это не произвело на него того впечатления, на которое я рассчитывал. Очевидно, Гитлер, как и его приближённые, считал, что я сильно преувеличиваю.
После ужина беседа была возобновлена, и я внёс предложение о том, чтобы на работу в верховное командование вооружённых сил и главное командование сухопутных войск были поставлены офицеры генерального штаба, имеющие фронтовой опыт. Я сказал:«Судя по отношению работников главного командования сухопутных войск, у меня сложилось впечатление, что наши донесения и доклады оцениваются неправильно, а вследствие этого и вас часто неверно информируют. Поэтому я считаю необходимым на должности офицеров генерального штаба назначать в верховное командование вооружённых сил и главное командование сухопутных войск офицеров, имеющих достаточный фронтовой опыт. Необходимо произвести „смену караулов“. В обоих штабах, на самых высших должностях, находятся офицеры, которые с самого начала войны, т. е. в продолжение двух лет, ни разу не видели фронта. Эта война настолько отличается от первой мировой войны, что фронтовой опыт того периода сейчас не имеет никакого значения».
Мои слова попали в самый центр осиного гнезда. Гитлер с негодованием возразил: «Я не могу сейчас расстаться со своим окружением».
Я: «Вам нет необходимости расставаться со своими личными адъютантами; не об этом идёт речь. Важным является замена руководящих офицеров, занимающих должности в генеральном штабе, офицерами, обладающими фронтовым опытом, особенно опытом боевых действий в зимних условиях».
Эта моя просьба была также категорически отклонена. Беседа закончилась неудачно. Когда я выходил из помещения, где делал доклад, Гитлер сказал Кейтелю: «Этого человека я не переубедил!» Тем самым в отношениях между нами образовалась трещина, которая в дальнейшем уже никак не могла быть ликвидирована.
На следующее утро, прежде чем отправиться в обратный путь, я ещё раз позвонил по телефону начальнику штаба оперативного руководства вооружённых сил генералу Йодлю и вторично заявил, что нынешние методы действий неизбежно приведут к исключительно большим человеческим жертвам, которые ничем не оправдываются. Необходимы резервы, причём незамедлительно, для того, чтобы, оторвавшись от противника, закрепиться на тыловой оборонительной полосе. Этот мой призыв не возымел никакого действия.
21 декабря, после телефонного разговора с Йодлем, я вылетел обратно в Орёл. По приказу Гитлера граница левого фланга моей армии была установлена у места впадения р. Жиздра в Оку. Это изменение в значительной степени увеличило ответственность танковой армии, что было для меня весьма нежелательно. Остаток дня ушёл на разработку и отдачу приказов, которые должны были учесть намерения Гитлера.
21 декабря, после телефонного разговора с Йодлем, я вылетел обратно в Орёл. По приказу Гитлера граница левого фланга моей армии была установлена у места впадения р. Жиздра в Оку. Это изменение в значительной степени увеличило ответственность танковой армии, что было для меня весьма нежелательно. Остаток дня ушёл на разработку и отдачу приказов, которые должны были учесть намерения Гитлера.
Для того, чтобы обеспечить выполнение этих приказов, я 22 декабря отправился в дивизии, входящие в состав 47-го танкового корпуса. После непродолжительной беседы в штабе корпуса я поехал в Чернь, где находилась 10-я мотодивизия, и сообщил командиру дивизии генералу фон Леперу цель нового приказа и причины, заставившие Гитлера его отдать. Во второй половине дня с той же целью я побывал в 18-й и 17-й танковых дивизиях. К полуночи я по гололедице возвратился обратно в Орёл. Во всяком случае, я лично подробно ознакомил командиров соединений, находившихся на самом левом фланге, с изменениями, вызванными приказом Гитлера, и считал, что с чистой совестью могу ожидать событий ближайших дней.
23декабря ушло на беседы с командирами остальных корпусов. В 43-м армейском корпусе мне сообщили, что 167-я пехотная дивизия также сильно пострадала, 296-я пехотная дивизия отступала по направлению к Белову. Способность этого корпуса к сопротивлению оценивалась очень низко. Между его левым флангом и 43-м армейским корпусом образовалась громадная брешь, которая не могла быть закрыта наличными силами, почти не имевшими возможности передвигаться вне дорог по непроходимой местности. Учитывая всё это, я принял решение отвести по шоссе Тула-Орёл 3-ю и 4-ю танковые дивизии к Орлу, дать им трёхдневный отдых для приведения себя в порядок, а затем под командованием штаба 24-го танкового корпуса направить обе дивизии через Карачев, Брянск на север с задачей атаковать фланг противника, форсировавшего Оку. Однако прорыв противника в районе действий 2-й армии вынудил меня повернуть часть этих сил к месту нового кризиса, что замедлило сосредоточение обеих дивизий в районе Лихвина. Все остальные части 24-го танкового корпуса, кроме танковых, были сосредоточены в Орле и использованы в качестве гарнизона города.
День 24 декабря я использовал для посещения ряда госпиталей, где происходили рождественские празднества. Мне удалось доставить радость бравым солдатам. Но это была печальная обязанность. Вечер я провёл за работой, пока не явились Либенштейн, Бюсинг и Кальден, с которыми я и провёл несколько часов в дружеской обстановке.
24 декабря 2-я армия оставила Ливны. Севернее Лихвина противник переправился через Оку. По приказу главного командования сухопутных войск 4-я танковая дивизия была направлена на Белев с задачей задержать противника. Намечаемая мной контратака сосредоточенными силами 24-го танкового корпуса грозила превратиться в частные, разрозненные действия.
В ночь на 25 декабря 10-я мотодивизия вынуждена была оставить Чернь в связи с охватывающим манёвром, предпринятым русскими. Успех русских был неожиданно увеличен тем, что части 53-го армейского корпуса, действовавшие левее 10-й мотодивизии, не смогли удержаться больше на своих позициях, и противнику удалось прорвать здесь наш фронт. Части 10-й мотодивизии были окружены в Черни. Я немедленно доложил командованию группы армий об этом неблагоприятном событии. Фельдмаршал фон Клюге бросил мне ряд резких упрёков, сказав, что я должен был бы отдать приказ об оставлении Черни не в эту ночь, а, по крайней мере, на 24 часа раньше. Результатом задержки приказа и явилось окружение части 10-й мотодивизии. Я же, как об этом сообщалось выше, лично передал войскам приказ Гитлера удержать этот населённый пункт. Поэтому я с возмущением отклонил предъявленный мне несправедливый упрёк.
25 декабря окружённым частям 10-й мотодивизии удалось вырваться из кольца окружения и достигнуть наших позиций, приведя с собой несколько сот пленных. Был отдан приказ об отходе на рубеж рек Зуша, Ока.
Вечером у меня снова произошло резкое столкновение с фельдмаршалом фон Клюге, который упрекнул меня в том, что я представил ему неверное официальное донесение: он повесил трубку, сказав: «Я доложу о вас фюреру». Это было уже слишком. Я сообщил начальнику штаба группы армий, что после такого обращения я больше не считаю возможным командовать армией и прошу освободить меня от занимаемой должности. Это своё решение я немедленно передал также по телеграфу. Фельдмаршал фон Клюге упредил меня в этом отношении и ещё раньше обратился к главному командованию сухопутных войск с ходатайством о моей смене. 26 декабря утром я получил распоряжение Гитлера о переводе меня в резерв главного командования сухопутных войск. Моим преемником был командующий 2-й армией генерал Рудольф Шмидт.
26 декабря я простился со своим штабом и отдал небольшой приказ войскам.
27 декабря я оставил фронт и переночевал в Рославле; ночь на 29 я провёл в Минске, ночь на 30 — в Варшаве, ночь на 31 — в Познани, а 31 прибыл в Берлин.
По вопросу о моём прощальном приказе своим солдатам снова возник спор между фельдмаршалом фон Клюге и моим штабом. Командование группы армий хотело воспрепятствовать отдаче такого приказа, так как фельдмаршал фон Клюге опасался, что приказ будет содержать в себе критику командования.
Приказ, разумеется, был безукоризненный; Либенштейн позаботился о том, чтобы мои войска, по крайней мере, получили мой прощальный привет.
Привожу текст этого приказа:
Командующий 2-й танковой армией
Штаб армии.
26.12.1941 г.
Приказ по армии
Солдаты 2-й танковой армии!
Фюрер и верховный главнокомандующий вооружёнными силами освободил меня с сегодняшнего дня от командования.
Прощаясь с вами, я продолжаю помнить о шести месяцах нашей совместной борьбы за величие нашей страны и победу нашего оружия и с глубоким уважением помню обо всех тех, кто отдал свою кровь и свою жизнь за Германию. Вас, мои дорогие боевые друзья, я от глубины души благодарю за всё ваше доверие, преданность и чувство настоящего товарищества, которое вы неоднократно проявляли в течение этого продолжительного периода. Мы были с вами тесно связаны как в дни горя, так и в дни радости, и для меня было самой большой радостью заботиться о вас и за вас заступаться.
Счастливо оставаться!
Я уверен в том, что вы, так же как и до сих пор, будете храбро сражаться и победите, несмотря на трудности зимы и превосходство противника. Я мысленно буду с вами на вашем трудном пути.
Вы идёте по этому пути за Германию!
Хайль Гитлер!
Гудериан.
Глава VII ВНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЫ
Я был чрезвычайно удручён несправедливым отношением ко мне. Поэтому, приехав в Берлин, я в первых числах января 1942 г. потребовал военного расследования моего дела с тем, чтобы опровергнуть обвинения фельдмаршала фон Клюге и дать объяснения своим действиям. Однако Гитлер отказал мне в этом. Свой отказ он ничем не обосновал. По-видимому, никто не хотел внести ясность в этот вопрос. Всем было хорошо известно, что со мной обошлись несправедливо. Сразу же после моего отъезда из Орла туда прибыл полковник Шмундт, который по поручению Гитлера должен был выяснить обстоятельства всего дела. Шмундт узнал от Либенштейна и ряда фронтовых генералов истинное положение вещей и сообщил по этому поводу своему заместителю в главной ставке следующее: «С этим человеком обошлись несправедливо. Вся армия заступается за него и поддерживает его. Нам следует принять меры к тому, чтобы восстановить его положение». Честные намерения идеалиста Шмундта не вызывают никакого сомнения. Однако ему не удалось осуществить это хорошее намерение. Причины этого следовало искать в действиях других влиятельных лиц.
Я остался в Берлине без дела, в то время как мои солдаты продолжали свой тяжёлый путь. Я знал, что за каждым моим шагом и за каждым высказыванием будут следить. Поэтому я держал себя в течение первых месяцев очень осторожно и почти не выходил из дому. Я принимал только очень немногих посетителей. Одним из первых ко мне явился командир полка лейб-штандарт СС Зепп Дитрих, который предварительно позвонил мне из рейхсканцелярии. Свой визит ко мне он объяснил тем, что хотел дать понять «лицам, находящимся наверху», что со мной обошлись несправедливо и что он лично не причастен к этому. Дитрих не скрывал своего мнения и от Гитлера.
Изменения в руководстве армии не прекратились с отстранением фельдмаршала фон Рундштедта и меня от занимаемых нами должностей. Были также отстранены многие другие генералы, пользовавшиеся до того времени доверием, в том числе генералы Гейер, Ферстер и Гепнер. Фельдмаршал фон Лееб и генерал Кюблер подали в отставку по собственному желанию. Генерал-полковник Штраус объявил себя больным.