Мысли прервал голос Матроны: «Подъем, гомики!» И грохот включенного «на всю катушку» проигрывателя: «Если вы в своей квартире, лягте на пол — три-четыре…»
— А если я в чужой квартире, ранний подъем обязателен? — пробубнил Диванов, скинув ноги на пол.
— Какой ранний!? Ты глянь на часы, Диванов. Не только петушок давно пропел, но и пушка в Питере отстреляла. Скворушка-птичка пусть дрыхнет — у него сегодня нет записи, а у нас, Димон, дела. Скоро приедет директор, будем решать, что ты сможешь делать в туре. Так что быстро встать, умыться и собрать мысли в пучок, — мягко распорядилась она.
Толстый, но весьма расторопный дядька — арт-директор Матроны — плюхнулся в широкое кресло и расплылся в дежурной улыбке:
— Мои приветы и полный респект гениальному телеведущему, — развернулся он всей массой в сторону Диванова, кисло жующего овсяное печенье.
— Респект ему сейчас ой, как нужен, — добавила Матрона. — После полного облома на всех фронтах полный респект — это самое то. И я думаю, у нас это получится. Давай возьмем его в группу пока хотя бы на бас-гитару, а там поглядим, на что он ещё способен…
— Обижаешь соседа? — обиделся Диванов. — Или никогда не слышала ни Диванова гитариста, ни Диванова вокалиста?
— Слыхивала. Но у нас же не шоу «Две звезды», а гастрольный тур последней народной артистки СССР.
— Да? И куда мы едем? — спросил Диванов.
— Мы едем по городам и весям матушки России. Великой и необъятной. Устраивает? Должно устраивать. Вдали от дома грызут не только тоска, но и совесть. Одно из двух тебе полезно, — скороговоркой отчеканила Матрона.
— Любо… Но если б вы знали, госпожа Матрона, как мне надоели разговоры об угрызениях совести! Согласен повесить на шею не только бас-гитару, но и пионерский барабан, лишь бы, госпожа, вы не уподоблялись Волгарю с его душенадрывающими нравоучениями.
— Вот и ладненько. А кто у нас из группы ещё не законтрактован? — спросила она арт-директора. — Фома? Вот и возьмешь на его место Димона. Поедем без Фомы. Меньше будет надираться, а если очень будет нужен и не сойдет совсем с катушек, вызовем в любой город.
— Мой вам респект, — ответил толстяк.
— Ладно. И позвони Кочумаю, пусть распорядится, чтобы в вагоне было тепло. Всё. Идем к столу и готовимся к отплытию. А ты свисти всех наверх. Кто не успел, тот, считай, опоздал.
…Диванов не обиделся, что Матрона не пригласила его в свой белый лимузин. Понятно было, что отныне он с ней не на одной ноге и даже в чем-то зависим, а значит место его не рядом, а там, где остальная группа — в общем автобусе. И на вокзале, когда грузились, она никак не выделила его из группы, взяла в свой персональный вагон только арт-директора и стилиста. По самолюбию Диванова это слегка шлёпнуло, но в его суматошной жизни бывало и не такое. Тем более что предаваться обидам было некогда, надо вливаться в группу и, хотя все музыканты давно знакомы, находить среди них свое место.
Дело это оказалось не из легких. Отменно пьющий Фома был любимцем и заводилой группы, а тут появился, хоть и знаменитый, но чужак, которого много раз видели в «ящике», но ни разу — с бас-гитарой в руках.
— Ты вообще-то лабаешь на басе? — спросил его ударник, самый молодой и шустрый из группы.
Панибратство парня резануло Диванова, но он почел за благо не обидеться:
— Я больше на классике люблю. А бас есть бас — струн меньше, звук глуше, ритм четче. Где наша не пропадала…
— Да «ваша-то» не пропадёт, — ехидно обнадежил ударник. — Но тут главное — слушать меня, а глядеть на Матрону. И не приведи бог, если она упрется глазом в тебя.
— Что это значит? — спросил Диванов. — Мы, вроде часто с ней видимся, рядом живём.
— Знаем, слышали…. Всё равно запомни: на репетиции, если пару раз посмотрит, на третий — в морду даст. А если на концерте, то в первом же антракте скажет: «гуд бай, май лав, гуд бай!» И без выходного пособия.
— Ну, это кто — кому, — не сдержался Диванов.
…Первая остановка случилась в Ростове Великом. Поезд встречали четверо мужчин в легких дубленках и норковых шапках и дама в сереньком потертом каракуле. У мужчин в руках были два свёртка из розовой гофры — букеты, прикрытые от забористого мартовского утренника. Дама прижимала к груди нечто похожее на старинный фотоальбом. Все смотрели в открывшуюся дверь личного вагона Матроны. Но первым, совсем не почину из соседнего вагона вышел, ошалевший от духоты Диванов. Дама в каракуле узнала его и, отодвинув в сторону мужчин, кинулась к нему с громоздким альбомом:
— И вы здесь, Дмитрий Диванов!? Какая радостная неожиданность,… сюрприз для нас какой! Пожалуйста, автограф для жителей древнего города. Не для меня лично, хотя я безумная ваша поклонница, а для города, для музея… Здесь все исторические личности, — тараторила она, суетно перелистывая фолиант и не отрывая взгляда от Диванова.
— Спасибо. Чуть позже. Встречайте гостью сначала, я потом, — сказал он и подался к VIP-вагону, откуда, подхватывая подол шубы, выплывала Матрона. Диванов протянул ей руку, чтобы поддержать, но она, не глянув на неё, подала свою одному из встречавших мужчин.
— Боже, какая красота кругом! — протянула Матрона чуть хрипловато. — Куполов, куполов сколько! Я первый раз у вас и не прощу себе, что раньше проезжала всё как-то мимо.
— Да, здесь живая история России, — сказал тот, на чью руку она оперлась. — Нам уже более тысячи лет. Не мне в смысле, а городу. Великое княжество Ростовское, если помните…
— Не помню. Я чуть помоложе! — нашлась Матрона. — Кто там просил автограф?
— Вот пожалуйста… Здесь все исторические личности… Это для музея города с тысячелетней историей, — радостно проканючила дама в каракуле.
На перроне начал толпиться народ, сдерживаемый милицией. Тесня фанатов, подъехали лимузин, отправленный в Ростов ещё с вечера, пара местных черных иномарок и бело-синяя машина сопровождения.
— Так. Вы с нами, или мы с вами? — спросил тот, что подавал Матроне руку и преподносил букеты.
— Вы — со мной. Остальные за нами. Группа — в автобус, — распорядилась она. — Кстати, где он?
— Автобус на площади, — сообщил объявившийся тут же подполковник милиции. И колонна легковых машин тронулась с перрона.
А группа и Диванов начали перетаскивать инструменты, ящики с оборудованием и чемоданы с костюмами в автобус.
«Вот такая начинается жизнь», — думал Диванов, таща свою долю общего груза.
Глава 21
Душа Сарафанова отлетела ещё до того, как тело его ударилось о затянутый ледяной коркой тротуар, небрежно посыпанный крупным песком и солью. Какое-то время она витала над балконом «Верхотуры», присматриваясь к тому, что творится внутри ресторана, потом пролетела над домом, где жил Сарафанов с женой и сыном, отметила, что сын безмятежно спит, а Нина ворочается в кровати. «Чует что ли, что я раньше ушёл от неё, чем она от меня?» И, наконец, унеслась в пространство, где нет ночи, а есть вечное сияние голубизны.
— Здравствуй, Сашок! — приветствовал душу Сарафанова Волгарь. — Ну, вот и ты Здесь. Рановато, конечно, но всё равно приветствую.
— Привет. Согласен, рано, но сам же говорил: всему своё время. Вот моё и пришло. Не без твоей, наверно, помощи… Memento mori кто мне писал?
— Писал я. А приближал этот час ты уж сам. Все его приближают сами, Саша. Не ты один.
— Интересно, чем? — спросил Сарафанов.
— Ты же себя умным человеком считал. Наши разговоры помнишь?
— Толку-то теперь от этих разговоров… Всё равно уже Здесь. Ты лучше скажи, где Адрес дают, мне мэру надо «мыло» отстучать, чтобы Нинке отдал всё, что должен мне за выборы.
— Адрес, Саша, дают не Здесь. Он зарабатывается всей земной жизнью, осмыслением и осознанием её, и получает его Душа ещё на пути Сюда.
— Привет! Я, что, так и буду Здесь торчать, не имея возможности слова кому-то сказать? — завибрировала всеми своими пятнами Душа Сарафанова.
— Давай-ка я призову Душу, знающую больше меня. Это Душа моего давнего знакомого, в миру архимандрита Павла.
— Он, чего, поможет?
— Мне помогал… А вот и Душа его светлая. Здравствуй, отче!
— Не шутите, так и вам дай, Господь! — приветствовал Павел Волгаря и Сарафанова. — Чем могу?
— Да вот коллега мой бывший прибыл Сюда без Адреса, интересуется, как получить.
Павел всмотрелся во вновь прибывшую Душу, глянул на Волгаря, сравнивая их свечение.
— Чего же ты так попустил Душу-то коллеги? Где она у него так испятналась? — спросил он.
— Прости, не досмотрел. Да он и сам большой, мало кого слушал.
— Из ранних, значит, был? Ну, теперь пускай перебирает каждое пятнышко, соображает, откуда взялось и чем его оттереть. Каким осознанием и раскаянием. А иначе и не придумаю, как обрести ему свет Души. И ты помогай… Коллега, значит?… Я по тебе считал, что у вас почище нутро-то. Других ведь наставляете…
— Чего же ты так попустил Душу-то коллеги? Где она у него так испятналась? — спросил он.
— Прости, не досмотрел. Да он и сам большой, мало кого слушал.
— Из ранних, значит, был? Ну, теперь пускай перебирает каждое пятнышко, соображает, откуда взялось и чем его оттереть. Каким осознанием и раскаянием. А иначе и не придумаю, как обрести ему свет Души. И ты помогай… Коллега, значит?… Я по тебе считал, что у вас почище нутро-то. Других ведь наставляете…
— Профессия была одна, отношение к ней разное, — сказал Волгарь.
— Ну, и что мне теперь: креститься, молиться, святую воду пить? Мэр ведь, сволочь, ничего Нинке не отдаст. А я ему, считай, победу сделал…
— И это для тебя пятно. Ты же знал, почему я отказывался идти к нему в команду. Не он городу нужен, а город ему.
— А мне это до лампы было. Чего соваться в чужие дела? Обещал хорошие бабки, тачку из своего гаража списать для меня… Теперь ведь запросто кинет Нину… Жлоб-то тот ещё …Господи, как она там без меня?! Я-то с Костиком едва справлялся… А она? Ну, хоть бы одну строчку им отстучать. Неужели нельзя? Сделайте же вы чего-нибудь!
— Нине я объясню, где ты и что с тобой. Поможем разобраться и с мэром. А с Адресом не знаю, как теперь помочь, — сказал Волгарь. — Как ты все-таки советуешь, отец Павел?
— Единственно — это думать о жене. Не со злом и не с похотью, а со всей любовью Души, с нежностью, с добром и с пожеланиями вынести всё, чего избежать нельзя. Она, если не каменная у неё Душа, всё почует и поймет. И ответит тем же.
— Через Волгаря ответит?
— Через твою же Душу, неслух! Если очищаться начнёшь… — Светлая Душа Павла сверкнула на прощание и растаяла в пространстве.
Оставил Сарафанова и Волгарь.
«И это всё? — подумал Сарафанов. — Думай сам, делай всё сам, и сам же за всё отвечай? Так и устроен мир? Тот и Этот свет?»
Глава 22
Инаугурация переизбранного мэра прошла успешно. Губернатор, правда, сказался больным и не присутствовал на торжестве. Зато было много гостей из Москвы, (и старый лысый барбос просчитался тут со своей мигренью!), коллег из областных центров федерального округа. Почтил вниманием и полпред президента, преподнеся, как у него заведено, подарок со значением: свёрнутый кольцом кнут и мешок пряников. Мол, вот так и управляй мегаполисом — кнутом и пряником. Было много речей, цветов и сувениров. Чего ещё надо тридцатипятилетнему хозяину полуторамиллионного города, чтобы чувствовать, что жизнь удалась, карьера набирает обороты! Удался и банкет, на сей раз не в любимой «Верхотуре» (надо же, как испортил место этот придурок!), а в ресторане за городом.
Утром следующего дня в сопровождении секретаря, помощника и председателя городской думы он вошел в свой кабинет, остановился у порога, оглядел пространство, подумал: «Надо бы что-то поменять из мебели и планировки… Пожалуй, углубить немного за счет комнаты отдыха… А под неё — переселить куда-нибудь пресс-центр …И незачем здесь устраивать зал заседаний, а то духотища после совещаний… Пусть ищут новое место. И будет прекрасный рабочий комплекс Главы города…»
С порога же он заметил, что на рабочем столе открыт ноутбук. Странно, уезжая вчера на инаугурацию, он выключал его и закрывал крышку. Это точно — закрывал. «Кому ещё там чего понадобилось?». Мэр стремительно прошёл к столу. Экран компьютера светился открытым окном Ofise, по центру которого жирным шрифтом сорок восьмого кегля было написано: «Деньги, заработанные в Вашей предвыборной кампании Александром Сарафановым, должна получить его семья».
— Кто вчера вечером или утром сегодня заходил в кабинет? — быстро спросил он у секретаря.
— Никого не было! — вытянувшись по стойке «смирно» ответил тот. — Вечером я запирал кабинет, а открыл только перед вашим приходом.
— А кто же включал ноутбук?
— Не могу знать! — отчеканил секретарь, отставной штабной служака. Мэр заменил им секретаршу предшественника сразу после первого восшествия в этот кабинет. Так распорядилась жена, заявившая тогда вместо поздравления с победой: «Чтобы никакой курвы в приёмной у тебя не сидело!» Ослушаться он не мог, ибо была она не просто чьей-то там дочерью, а взбалмошной любимицей ну очень влиятельного чиновника из администрации премьера страны, который обеспечивал зятю практическую независимость от губернатора и поддержку в столичных коридорах.
— Не будешь знать, пойдёшь грядки копать, — бросил мэр секретарю и распорядился: — Все свободны. Я — работаю. А ты, — сказал он председателю думы, — готовь повестку дня заседания по утверждению администрации. Свои соображения я пришлю сегодня позже. — И сел за стол.
Он привычно, одним движением «мышки» выделил текст, стукнул пальцем по клавише «Delete» и привстал от удивления: текст не исчез с экрана, лишь переместился выше, шрифт стал чуть мельче и окрасился в бледно-голубой цвет.
— Что за твою мать!? — фыркнул мэр и повторил операцию удаления.
Текст остался на месте.
— А так!? — он торопливо постучал по двум-трем буквам и послал страницу на распечатку. Принтер отозвался и, страница выплыла из его недр. Мэр схватил её. Выше его набора бледно, но достаточно читаемо смотрелся все тот же текст. — Мать! Мать! — прокричал мэр и набрал номер финансиста предвыборного штаба: — На сколько мы контрактовали Сарафанова?… А разве я подписывался на такую сумму?… Ты что-нибудь уже платил ему? Не-ет!?… А сколько мы можем отдать сейчас?… Ты соображаешь? У него жена журналистка. Нам с тобой хай нужен?… Найдёт, где нагадить. Им только повод дай… Ну, исключи, что потратили на гроб, на поминки… Подожди, это же не штабные — бюджетные затраты были. Все равно исключай! Кто там будет разбираться?… Но, вообще-то не торопись, поглядим, как будут развиваться события. Москвичам не забудь отдать, что положено… Как не хватит? Не знаешь, где взять? Обзвони всех, найди и отправь всё до цента!
Отключившись от финансиста, мэр откинулся на мягкую спинку кресла, шумно выдохнул и сцепил пальцы рук чуть ниже затылка, что делал всегда, когда искал выход из трудной ситуации. «Чертовщина какая-то! Что за дела пошли? Один жмурик пишет — всех с ума свел, и другой туда же? Ну и ну!..»
Мэр вызвал секретаря.
— Слушаю! — вытянулся тот, переступив порог.
— Соедини меня с владыкой.
— Насколько я знаю, архиепископ Евсевий должен быть в отъезде. Соединить по мобильной связи?
— Ладно, оставь его, — отмахнулся мэр. — Пригони сюда системщика. Вернее, так: этот ноутбук я забираю домой: мало ли что потребуется записать, на вечер глядя? Распорядись, чтобы он поставил мне что-нибудь подходящее. Экран — не меньше этого, и чтобы была контрастная клавиатура.
— Слушаюсь!
Уже через час системщик, молодой веснушчатый выпускник мехмата местного университета, бережно разместил на рабочем столе мэра новый компьютер.
— Всё, как вы просили. Экран семнадцать дюймов, новейшая операционная система, мощный процессор, оперативная память два гига, жёсткий диск — двести, видеокарта может принимать online любую трансляцию, — рассказывал парень, подключая к ноутбуку путаницу соединений с принтером, звуковой системой, внутренней сетью. — И, наверно, нужно перегнать информацию со старого компа? — спросил он.
— Ты за кого держишь мэра? Я что, не тот же университет кончал? Принеси мне пару-тройку ёмких флешек, сам управлюсь. Свободен. Нужен будешь, позову.
— Хорошо-хорошо. Извините. — И парень унёс ноги из кабинета.
Оставшись один, мэр бережно погладил темно-синюю крышку ноутбука. Она казалась замшевой, мягкой и теплой, хотя была стальной и холодной.
— Ну, а ты мне друг или враг? — спросил он и поднял крышку аппарата. Тот быстро отозвался ровным свечением экрана, на котором ясно проступили слова: «По долгам надо платить».
— Мать! Мать! — заорал мэр и захлопнул крышку.
В кабинет влетели секретарь и помощник.
— Что-то случилось? — спросили они в два испуганных голоса.
— Нет! Свободны! — гаркнул на них мэр.
Глава 23
— Здравствуйте, Владимир, — услышал Волгарь знакомый голос. — Нина Сарафанова вас беспокоит. Встречали ли вы Там у себя Сашу? Если встречали, как он? Я почему спрашиваю? Мне он ничего ещё не написал. Он, что, не может? — торопливо, чуть захлебываясь, спросила она.
— Здравствуй, Нина. Рад тебя слышать. Сашка твоего встречал. Говорил с ним. С одной очень светлой Душой мы объяснили, почему он остался без Адреса. Но он же у тебя упрямый, пока не хочет понимать… Здесь много таких… Очень переживает за вас с Костиком. Это хорошо. Значит у него ещё не всё потеряно, и он когда-нибудь сможет очистить Душу от пятен, от которых не сумел защититься при жизни. — Волгарь помолчал, ожидая вопросов. Потом продолжил: — Тебе я сочувствую, Нина, и стараюсь помочь, чем могу… А ты думай о нём, вспоминай всё самое светлое, что было в вашей жизни. Это нужно ему, и тебе поможет пережить горе.