Поезд все однообразнее стучал колесами. За окнами вагона – все та же однообразная степь. Иногда только покажется в солнечном мареве какая-нибудь далекая станица, где в белых домиках под зелеными деревьями живут себе кубанские казаки и кубанские казачки. Со своими казачатами.
Станица покажется, медленно развернется и постепенно исчезнет вдали. А мы едем и едем дальше…
Этот экспериментальный «скоростной» поезд только время от времени набирал свою скорость, а в основном неспешно постукивал на стыках и делал такие частые остановки, что Алешка со смешком шепнул мне как-то: «Вроде собачки, которая целый день на улице не была, у каждого столба лапку задирает».
Очень похоже. Поезд останавливался на каждой станции, на каждом полустанке и даже на дачных платформах. И машинист с помощником обходили весь состав, снимали показания всяких приборов, заносили их в путевой журнал и докладывали начальнику. Начальник изучал эти данные и давал отправление. И мы ехали дальше…
Мама либо разгадывает длинный кроссворд, либо не сводит глаз со своего кактуса. Папа не сводит глаз со своих газет, которые ему приносит симпатичный начальник поезда Юрий Иванович. Мы с Алешкой лениво валяемся на верхних полках, уже все бока отлежали. Алешка со своей высоты заглядывает в мамин кроссворд, я – в папины газеты.
– Воинское звание адмирала Нельсона, – задумчиво произносит мама.
– Старший сержант, – с усмешкой подсказывает папа.
Алешка хохочет, мама обижается и, закусив губу, вписывает в клеточки: «Адмирал».
– «Обмирал», – поправляет Алешка. – Перед боем.
– Сам ты кактус! – опять обижается мама. – Колючка вредная.
А я их уже не слушаю, меня привлекла заметка в папиной газете. Я изо всех сил свесился с полки и стал ее читать, не отрываясь.
Заметка называлась «Фальшивомонетчики». Майор милиции А. Тарасов рассказывал в ней о том, что правоохранительные органы обнаружили подпольный цех по изготовлению фальшивых долларов. В этом цехе работали цветные принтеры и день и ночь печатали стодолларовые купюры. «К сожалению, – сообщал майор, – нам не удалось задержать организаторов преступления, им удалось скрыться, и они объявлены в розыск, но от наказания не уйдут». Дальше он пояснил, что задержанные операторы – какие-то бедные студенты – признались, что напечатали огромное количество фальшивой американской валюты. Но куда эта валюта исчезла, объяснить не смогли. Или не захотели. «Есть сведения, – завершал заметку майор А. Тарасов, – что вся партия отправлена по железной дороге. Наши сотрудники взяли под контроль все поезда южного направления. На розыск этих фальшивых долларов брошены все наши силы».
«И наши силы – тоже», – подумал я.
– Дим, свалишься, – предупредил меня папа, поднимая голову. – Зачитался…
– Пап, как ты думаешь, куда они дели эти доллары?
– Вывезли куда-нибудь, в другие края.
– Чтобы спрятать?
– Почему спрятать? Продать кому-нибудь.
– Во они влипнут! Покупатели эти.
– Ничего они не влипнут. Они же знают, что покупают фальшивки.
Я чуть в самом деле с полки не упал. И Алешка тоже.
– Они что, дураки? – спросил он.
– Далеко не дураки, – усмехнулся папа.
И он нам объяснил.
Предположим, я напечатал миллион фальшивых долларов. И продал их Алешке. Примерно за треть цены. А Лешка собирает большую команду одноклассников, раздает им доллары и посылает их обменивать на рубли. Причем в таких местах, где наивные люди не смогут разглядеть фальшивки. А поступающие рубли Алешка обменивает в банке уже на настоящие доллары. Не слабо? Конечно, миллион он не наберет, какие-то фальшивки кто-нибудь да распознает, но все равно сумма получится громадная.
– Глупость какая-то, – сказал мне Алешка. – Пошли лучше гулять.
– Это называется «гулять», – проворчала мама, – шляться по вагонам.
– А больше им негде шляться, – заступился за нас папа.
Шляться по вагонам – наше единственное, кроме чая, развлечение. И, надо сказать, неплохое. Всегда либо попробуешь что-нибудь вкусненькое, либо узнаешь что-то новенькое.
Вообще же мы все больше привыкали к нашему поезду. Обживались, знакомились. Он скоро стал казаться нам многоквартирным домом на колесах со своими жильцами, у которых были свои проблемы.
И все жильцы-пассажиры эти проблемы знали и иногда все вместе участвовали в их решении. Только Кланя и Гриня, отгородившись своим багажом, занимались лишь своими проблемами. У них даже в туалет выйти – и то проблема. Они сидели в своем купе, как в осажденном городе. И время от времени остальные жильцы милосердно просовывали в щели между коробками то бутылку воды, то пачку печенья.
В общем – дом как дом, среди степей. Несется куда-то вдаль. Но если глубоко задуматься, то и обычный дом, без колес, тоже не стоит на месте. Он тоже мчится вперед. Пусть не в пространстве, но во времени – уж точно.
Я даже высказал эту мысль папе. Он внимательно посмотрел на меня и как-то двусмысленно похвалил:
– Ты здорово поумнел. Я и не заметил.
Мне это показалось обидным. Как это так – незаметно, что человек здорово поумнел! Внутренне, значит, поумнел, а снаружи – дурак дураком остался?
А папа продолжил:
– Да, Дим, все мы живем в одном доме. И поэтому надо соблюдать в нем нравственную чистоту.
– Правильно! – горячо подхватил Алешка. – А то вон в пятом подъезде…
– Где, где? – не понял папа.
– В пятом вагоне, в шапито этом, – поправился Алешка. Он уже так освоился в нашем «скором» доме на колесах, что по городской привычке вагоны стал называть подъездами, а купе – квартирами. Если дальше так пойдет, то начальника поезда он станет домоуправом величать. А проводницу Лельку – старшим по подъезду.
– А что там, в пятом подъезде… то есть вагоне? – уточнил папа.
– А то! Окурки в окна бросают, банки из-под пива.
– Странно, – задумался папа.
И я тоже. Странно. Ведь в этом таинственном вагоне – всего одно служебное купе, а все остальное – багажное отделение. А окурки – Алешка прав – изо всех окон летят. Кто же их бросает? Трапеции и батуты?
– Когда будете шляться по подъездам… – посоветовал папа. – По вагонам то есть, скажите об этом начальнику поезда, он наведет порядок.
Ну вот, мы теперь в нашем доме – общественность, за порядком будем следить. А там, глядишь, нам и щетки выдадут. И рабочие халаты.
Но к начальнику мы зайдем обязательно. И вовсе не из-за окурков. Мы к нему вообще чаще всего заходим.
Глава III МОРСКОЙ ГНОМ
По пути в первый вагон мы кое к кому заглянули, с кем-то поздоровались, кое-кого на цыпочках обошли. Например, ту тетку в зеленых брюках, которую Лешка кактусом уколол.
Но она нас в этот раз подкараулила. Когда мы тихонько пробирались мимо ее «квартиры», дверь вдруг раскрылась, и тетка внимательно посмотрела нам вслед. И вдруг сказала Алешке доброжелательно, со смешком:
– Мальчик, у тебя шорты сзади лопнули.
Алешка машинально прикрыл руками попу, но не обиделся: оценил юмор.
– А из вашей квартиры, – ответил он не без намека, – все время конфетами пахнет.
Это в самом деле так. Дверь в восьмое купе всегда была чуть приоткрыта и оттуда тянуло каким-то сладковатым, приторным запахом. Какой-то косметикой.
– Это не конфеты пахнут, – вздохнула тетка с сожалением. – Это цветы. Я везу их в Светлорецк на выставку. Но и конфеты найдутся. Заходите как-нибудь вечерком.
– Спасибо, – ответил я. – Обязательно. Мы любим цветы.
– И конфеты, – строго добавил Алешка.
Тетка засмеялась и скрылась в своем купе.
А мы пошли дальше, по своим делам. К начальнику нашего многоквартирного поезда.
Он нам очень нравился. Начальника я имею в виду.
Когда он снимает свою форменную фуражку, то становится похожим на доброго сказочного гнома: посреди головы – розовая лысина, окруженная седыми лохмами, густая седая борода и румяные щеки, словно яблочки. И почему-то из-под кителя виднеются порой полоски тельняшки.
– Морской гном, – как-то сказал Алешка.
Что он имел в виду? Его не всегда сразу поймешь. Но чутье на хороших людей у Алешки, как у умной собаки, – никогда не ошибается.
Нравится нам начальник поезда Юрий Иванович. А его купе нравится еще больше.
Оно – особенное. Как бы из двух обычных сделанное. Просторное такое, непривычное. И чем-то неуловимым напоминает каюту капитана на большом океанском корабле. Узенькая койка, всегда аккуратно заправленная; диванчик с подушечкой; столик, на котором все время пыхтит и пускает дым в окошко забавный походный самоварчик, затейливо сделанный в виде старинного паровозика.
На перегородке висят стенные часы в виде корабельного штурвала и картинка из журнала, на которой рассекает пенистые валы стальной красавец крейсер. А рядом – смутная такая, старая фотография мальчугана в пилотке и военной форме, с настоящим автоматом на груди. За его спиной видна какая-то стальная громада на колесах и с пушками, торчащими из нее во все стороны.
– Это ваш сын? – вежливо спросил Алешка про фотографию.
Начальник поезда, морской гном, весело рассмеялся: побежали от глаз к щечкам-яблочкам хитрые морщинки, замелькали в седой бороде несколько зубов.
– Это я сам, Леша! В боевой молодости! Когда служил в железнодорожном флоте. Бравый боец сухопутного крейсера – бронепоезда «Беспощадный».
Сухопутный крейсер, морской гном… Что ж, в дальней дороге всякое бывает.
– Вы, значит, – восхитился Алешка, – в детстве с немцами воевали?
– Еще как! – похвалился боевой гном, наливая нам красивый чай в стаканы в красивых подстаканниках. – Во! Гляди, Леха! – Он отодвинул в сторону бороду, и на его кителе, пониже тельняшки, вспыхнули два ордена и три медали – за боевые заслуги!
– У нашего папы, – не утерпел Алешка, – тоже полна грудь орденов и значков.
– Известное дело, – уважительно вздохнул гном, – он ведь тоже все время воюет… Пейте, пейте чай, ребятишки. Такого чая больше нигде не попробуете. Особенный!..
– Ага, – вежливо похвалил Алешка чай, – особенный. Из паровоза. – И громко хлюпает, и гремит ложечкой, пользуясь отсутствием мамы.
А наш поезд все мчится и мчится. И что-то в нем происходит. А мы об этом пока не знаем…
– Я ведь, ребятишки, с детства и всю жизнь мечтал моряком стать. Плавать на стальном броненосце, охранять морские рубежи Родины. А стал машинистом…
– А я всю жизнь мечтал стать машинистом, – сказал Алешка.
– Не получилось еще? – с сочувствием покачал головой Юрий Иванович.
– Получилось. Один раз, – признался Алешка.
Я тогда на эти его слова не обратил внимания. Так они, как-то промелькнули мимо. Как столбы за окошком вагона. Я, наверное, подумал, что он сказал о нашей «домашней» железной дороге – модели. Или о детской железной дороге в Кратове. А ведь Алешка имел в виду кое-что посерьезнее. В общем – проговорился. А я и не заметил…
– Был я тогда постарше Лехи, помладше Димки, – ударился в воспоминания Юрий Иванович. – Жили мы возле паровозного депо, батя мой там работал мастером. И мечтал он, чтобы я тоже пристал к паровозному делу. А тут война; батя – на фронт, я – на его место, в депо. Ладили мы там, знаете, что? Бронепоезд. Для фронта. Одевали его в броню, ставили на него орудия и пулеметы. Ну и, конечно, как сдали бронепоезд командованию, как развел он пары, загрузился продуктами и боеприпасами и двинул на фронт, я затаился в тендере, где уголь, и объявился, когда наш «Беспощадный» вовсю стучал колесами на запад. Хотели меня на первой же остановке ссадить да домой отправить – не вышло…
– Остановок не было? – догадался Алешка.
– Точно! Так и мчались мы до первого боя. Немцы тогда танковый десант бросили, чтобы железную дорогу перекрыть, а мы им со всех бортовых орудий так долбанули!
– И вы долбали?
– Нет, врать не стану. В том бою не долбал. Помогал кочегару уголек в топку бросать. Так и прижился. Командир бронепоезда приказал мне форму справить, оружие выдать…
– И стали вы юный герой!
Юрий Иванович немного смутился:
– Не сразу, конечно. Но стал. – Он опять раздвинул бороду и показал все свои медали. – Ну, а потом уж – вся жизнь на железной дороге. Машинистом стал, всю страну объездил. Сейчас-то я пенсионер, вот и поставили меня начальником…
И вот тут его прервали. Зашуршала трансляция, и чей-то строгий голос произнес:
– Начальника поезда просят срочно пройти в кабину машиниста!
– Жаль, – сказал Алешка. – А то бы вы нам рассказали про свои боевые заслуги.
– Успею еще, путь дальний. – И он заспешил к машинистам.
А мы – к родителям.
Мама сразу же возмутилась:
– Где вы шляетесь? Мы так волнуемся!
Но Алешка сразу же ее переключил:
– Не расцвел?
Мама вздохнула с надеждой:
– Вот-вот распустится.
Тут поезд стал тормозить – какая-то станция появилась.
И мы с Алешкой тут же выскочили на платформу. Мама даже не успела крикнуть нам вслед: «Вы куда?»
Станция оказалась так себе. Какая-то мазаная избушка с надписью «касса», два дерева по ее бокам и коза, которая старательно одно из них обгладывала, тряся бородой. От удовольствия. И больше – ничего.
Мы тогда сразу помчались к «цирковому» вагону – чем-то он нас привлекал. Какой-то он был загадочный. И даже морда нарисованного тигра казалась нам хитрой и вредной. У нее было такое выражение: «А я что-то знаю, да не скажу!».
Охранник вагона «Шапито» вышел на платформу и прохаживался взад-вперед, настороженно и внимательно поглядывая по сторонам. «Осторожно! Злая собака!» Он был в черной форме, с дубинкой на поясе. Подозрительно взглянул на нас. Но Алешку это ничуть не смутило.
– Дядь, – спросил он охранника, – а у вас там тигры? Дайте посмотреть.
Охранник взглянул на него искоса, сверху вниз, и небрежно бросил:
– Иди отсюда!
Алешка хамства и грубости не терпел.
– Твоя, что ль, платформа? – так же небрежно ответил он.
– Ща врежу дубинкой – узнаешь чья!
– Врежь! – Алешка остановился напротив него, задрал голову с хохолком на макушке. – А я папу позову.
Охранник заржал, как дикий конь. Или зарычал, как дикий тигр.
– Зови! И папе твоему достанется.
Тут уж и я не стерпел.
– А ты знаешь, кто у нас папа? Полковник милиции!
– А мама – генерал, – добавил Алешка.
– Полковник… Генерал… – проворчал дикий конь. Но уже не так грубо. – Не положено здесь посторонним. Охраняемый объект.
– Ну зачем же так грубо, дорогой мой? – укорил его ласковый, прямо мурлыкающий голос.
Мы обернулись.
В дверях вагона стоял огромный толстый человек, похожий на перекормленного «Вискасом» рыжего кота. Он жмурился от степного солнца, почесывал себя за ухом волосатой рукой и мурлыкал:
– Зачем же так грубо, Костя? Такие симпатичные любознательные детишки. – И он обратился к нам: – Жаль, что ничего в этом вагоне интересного не предвидится.
– А что предвидится? – спросил Алешка.
– Хурда-мурда всякая, – промяукал громадный кот. – Трапеции, турники, батут.
– А зверей нет? – разочаровался Алешка.
– Звери, дорогой мой, в следующем поезде едут.
– Тигры?
– И тигры, и бегемоты. – Дядька ловко, несмотря на свои размеры, спустился на платформу, взял Алешку за руку и не спеша пошел вдоль состава. – И всякие другие звери.
Но от Алешки так просто не отвяжешься.
– Ну хоть злую собаку покажите, – проныл он.
– Какую собаку? – удивился кот. – Никакой здесь злой собаки нет…
«Кроме охранника», – подумал я.
– …И доброй тоже нет. Все дрессированные собачки едут следующим поездом.
– Да вот же – у вас написано! – Алешка обернулся и ткнул пальцем в табличку с собачьей мордой.
– А… Это… – Какая-то тень пробежала по его лицу и исчезла. Оно cнова стало противно-приветливым. – Это так… Предупреждение для особо назойливых. – Намек на нас, что ли? – Чтобы возле вагона не крутились. А вы в каком вагоне едете?
– А вон, – Алешка махнул рукой.
– Хороший вагон, – почему-то похвалил его громадный кот. – Мне нравится.
– А это наши родители, – Алешка показал на маму и папу, которые стояли у дверей вагона.
– Хорошие родители, – промурлыкал кот, поклонился им издали и попрощался с нами. – Заходите как-нибудь на чаек. И родителей пригласите.
– Так чего заходить? – откровенно признался Алешка. – Зверей-то в вашем вагоне нет. А чаю у нас своего навалом.
– Да, чего нет, дорогой мой, того нет, – вздохнул кот и мягкой походкой вернулся к своему вагону, где не было ни злых собак, ни добрых зверей.
Только вот звери-то там были. И не цирковые, дрессированные и добродушные. А вовсе дикие.
Но мы этого тогда еще не знали. И узнали, к сожалению, слишком поздно.
– Где бегали? – спросил папа.
– Зверей смотрели, – сказал Алешка.
– Ну и как?
– А их там нет. Одна хурда-мурда. И собачья морда.
Мама поморщилась на его вольные выражения, но ничего не сказала.
Мы поднялись в вагон, и поезд мягко и плавно отчалил от перрона.
Глава IV ЧУК И ГЕРДА
Вагонная жизнь опять пошла своим чередом. Постукивали колеса, посвистывал электровоз, позвякивали ложечки в стаканах.
В нашем купе было совсем как дома. Папа читал газеты, мама шепталась со своим кактусом, мы с Алешкой, лежа на верхних полках, смотрели в окно, за которым ничего особенного не было. Одна только большая, совсем бескрайняя степь, над ней – круглое жаркое солнце, да парят в небе большие, вроде орлов, птицы.
Скучновато…
Но странно: поезд шел себе и шел, жизнь в нем текла спокойно и размеренно, но мне почему-то казалось, что вокруг нас происходят какие-то тайные события. Будто в театре, за занавесом, во время антракта, какие-то неведомые люди меняют декорации. Мы спокойно пьем в буфете чай с печеньем и не догадываемся, что когда занавес распахнется, то начнется совсем другое действие – таинственное, тревожное, опасное…
Я не удержался и тихо спросил Алешку: