Вся эта ночная добыча была немедленно спущена в камбуз, некоторая ее часть была предназначена для хранения в свежем виде, другая — для заготовки впрок.
Когда рыба была убрана и судно возобновило запас воздуха, я, будучи уверен, что «Наутилус» снова отправится на подводную экскурсию, направился в свою каюту, как вдруг капитан Немо обратился ко мне со следующими словами, без всякого приветствия:
— Взгляните, господин профессор, на этот океан; разве он не живет настоящей жизнью? Разве у него нет своей вражды, своей привязанности? Вчера он заснул, как и мы, а сегодня встал после спокойной ночи.
Я никогда не слышал от этого странного человека пожелания доброго дня или спокойной ночи, он всегда обращался ко мне, словно продолжая начатый разговор.
— Смотрите, — говорил капитан, — он пробуждается под ласками солнца! Он снова обращается к своей дневной деятельности. Очень интересно изучить игру его организма. Он имеет пульс, артерии, с ним бывают спазмы, и я вполне доверяю ученому Мори, открывшему в нем такое же реальное круговращение, как и циркуляция крови у животных.
Несомненно, что капитан Немо не рассчитывал получить от меня ответ. К тому же он, вернее, разговаривал сам с собой и с длинными паузами между фразами; он рассуждал вслух.
— Да, — сказал он, — океан обладает настоящим круговращением. Творцу мира было достаточно для этого дать ему тепло, соль и микроскопических животных. И действительно, тепло порождает различие плотности, которое вызывает течения в определенном направлении. Испарение, ничтожное в полярных странах, в странах экваториальных, наоборот, очень сильно, и это различие вызывает постоянный обмен вод экваториальных с полярными водами. Помимо того, я наблюдал также течения сверху вниз и снизу вверх, которые и составляют настоящее дыхание океана.
Я проследил, как частица, нагретая у поверхности океана, опускалась в его глубину, достигала своей наибольшей плотности при двух градусах ниже нуля, затем, охладившись еще более, становилась легче и поднималась к его поверхности. Вы у полюсов увидите следствие этого феномена и поймете, что в силу этого закона предусмотрительной природы замерзание воды может происходить только на ее поверхности.
В то время, когда капитан Немо стал произносить последнюю фразу, я подумал: «Полюс! Неужели эта отважная личность намеревается вести нас туда?»
Между тем капитан замолчал и смотрел на ту стихию, которая так полно и продолжительно им изучалась.
Он снова заговорил:
— Соли находятся в море в огромном количестве, и если бы вам удалось все их собрать из раствора, то вы получили бы массу объемом в четыре с половиной миллиона кубических миль; мы могли бы покрыть солью всю землю слоем толщиной в десять метров. Не считайте присутствие этих солей за каприз природы! Нет. Они задерживают испарение морской воды, а затем препятствуют ветрам уносить слишком большое количество паров, ибо в противном случае страны умеренных поясов подвергались бы страшному наводнению. Роль солей громадна, они — регулятор в общей экономии земного шара.
Капитан Немо снова замолк. Он поднялся, прошел несколько шагов по палубе и возвратился ко мне.
— Что касается инфузорий, — продолжал он, — этих миллиардов миллиардов микроскопических животных, которых насчитывают миллионами в одной капле и восемьсот тысяч которых весят не более миллиграмма, то их роль не менее значительна. Они поглощают морские соли, ассимилируют известные части воды и являются истинными создателями известковых материков в виде кораллов и полипов! А затем капля воды, лишившись своего минерального содержания, становится легче и поднимается на поверхность; в ней растворяются оставшиеся от испарения соли; теперь она становится тяжелее, опускается ниже и приносит микроскопическим животным новые элементы для поглощения. Отсюда двойное течение — восходящее и нисходящее, постоянное движение, постоянная жизнь! Жизнь, более интенсивная, чем на континентах, более разнообразная, более бесконечная, развивается во всех частях океана, в стихии, убийственной для человека, как говорят, но жизненной для миллиардов животных и для меня!
Говоря это, капитан Немо преображался, возбуждая во мне волнение.
— Да, — добавил он, — вот где истинная жизнь! И я убежден в возможности основания подводных городов, строительства подводных домов, которые так же, как и «Наутилус», будут для дыхания каждое утро подыматься на поверхность моря, городов, свободных, независимых! Но кто знает, быть может, какой-нибудь деспот…
Он оборвал свою фразу с яростным жестом. Затем обратился прямо ко мне, как будто желал прогнать мрачную мысль:
— Господин Аронакс, известна ли вам глубина океана?
— Да, по крайней мере, я знаком с результатами, добытыми измерениями.
— Можете вы их сообщить, чтобы я при случае их проверил?
— Вот некоторые из них, — ответил я, — которые удержались у меня в памяти. Если не ошибаюсь, в северной части Атлантического океана найдена глубина в восемь тысяч двести метров, а в Средиземном море — в две с половиной тысячи метров. Самые замечательные измерения сделаны в южной части Атлантики около тридцать пятого градуса, и они показали двенадцать тысяч метров. Словом, полагают, что, выровняв морское дно, получили бы глубину около семи километров.
— Прекрасно, господин профессор, — ответил капитан Немо, — но надеюсь показать вам нечто большее. Что же касается средней глубины этой части Тихого океана, то она не превосходит четырех тысяч метров.
Сказав это, капитан Немо направился к люку, где был выход на лестницу. Я последовал за ним и вошел в салон. Гребной винт пришел немедленно в движение, и лаг указывал на скорость двадцать миль в час.
В течение ближайших недель капитан Немо редко появлялся. Мне пришлось его видеть в короткие промежутки времени. Его помощник регулярно определял на карте место нашего нахождения, что давало мне возможность знать совершенно точно путь, которого придерживался «Наутилус».
Консель и Ленд проводили со мной многие часы. Консель рассказал своему другу о тех чудесах, очевидцем которых ему пришлось быть во время нашей прогулки, и канадец весьма часто сожалел, что не сопровождал нас. Впрочем, я надеялся, что представится случай еще раз посетить океанические леса.
Почти каждый день отворялись на несколько часов ставни окон салона, и наши глаза не уставали созерцать тайны подводного мира.
«Наутилус» держался главным образом направления на юго-восток и плыл на глубине от ста до полутораста метров. Но однажды, я не знаю по какому капризу, углубляясь по диагонали, он опустился на две тысячи метров. Термометр показывал температуру окружающей нас воды в четыре целых двадцать пять сотых градуса, то есть температуру, общую на такой глубине для всех морей и океанов.
26 ноября, в половине четвертого утра, «Наутилус» прошел через тропик Рака под 172° долготы. 27-го он прошел мимо Сандвичевых островов, где погиб знаменитый Кук. К этому времени нами было пройдено, со дня нашего отъезда, четыре тысячи шестьсот восемьдесят миль. Утром, когда я взошел на палубу, я увидел на расстоянии двух миль, под ветром, Гавайи, самый значительный остров этого архипелага. Я ясно различал его побережье, видел его горные кряжи, которые шли параллельно берегу, и его вулканы, из числа которых Мауна-Кеа возвышается на пять тысяч метров над морским уровнем. В наши сети попалось несколько экземпляров полипов весьма грациозной формы.
«Наутилус» продолжал идти на юго-запад. 1 декабря он пересек по 142° долготы экватор, и 4-го числа того же месяца, после быстрого перехода, мы достигли Маркизских островов. Я заметил пик на главном острове этой группы и лесистые горы, но этим и ограничился, так как капитан Немо не любил приближаться к берегам. Здесь наши сети выловили прекрасные виды рыб: золотохвостых с лазоревыми плавниками, с мясом которых по вкусу не может соперничать ни одна рыба; коралловые губаны почти без чешуи, но замечательно вкусные; коралловые рыбки осторинки, с костяными челюстями; желтоватые тасары, не уступающие макрели; да и вообще все рыбы заслужили высокую оценку за столом корабля.
Покинув эти прекрасные острова, состоящие под протекторатом Франции, «Наутилус» прошел в пустынной местности океана около двух тысяч миль. Это плавание можно отметить встречей с несметной толпой кальмаров, любопытных моллюсков, родственных каракатицам. Французские рыболовы называют их «летучие волосатики». Они принадлежат к классу головоногих, к семейству двужаберных, к которому причисляются каракатицы и аргонавты. Эти животные тщательно изучались древними натуралистами и служили как метафорами ораторам агоры, так и лучшим блюдом за столом богатых граждан, если верить Атенею, греческому врачу, жившему до Галена.
Это было ночью на 10 декабря, когда «Наутилусу» пришлось встретиться с этой армией моллюсков, животных исключительно ночных. Считать их приходилось бы миллионами. Они мигрировали из умеренных в более жаркие зоны, идя вслед сельдям и сардинам. Мы их рассматривали сквозь толстые хрустальные стекла, наблюдали, как они пожирали небольших рыб и моллюсков и в то же время служили добычей более крупным моллюскам. Несмотря на быстрый ход «Наутилуса», ему пришлось плыть в окружении этих животных в течение нескольких часов. Среди них я узнал девять видов, указанных д'Орбиньи.
Во время этого перехода море дарило нас чудными зрелищами и варьировало их до бесконечности. Оно меняло декорации, чтобы поражать наши взоры, и мы имели удовольствие не только созерцать в этой жидкой стихии красоты природы, но и случай проникать в самые глубокие тайны океана.
11 декабря я сидел в большом салоне, занимаясь чтением. Нед Ленд и Консель смотрели сквозь окно в светящуюся воду. «Наутилус» был неподвижен и находился на глубине тысячи метров, в том слое воды, в который спускаются только весьма крупные рыбы, и то изредка. Я читал в это время прекрасное сочинение Жана Масэ «Слуги желудка», как внезапно Консель прервал мое чтение.
— Не пожелает ли господин прийти к нам на минуту! — воскликнул каким-то особым голосом Консель.
— Что там такое, Консель?
— Пусть господин взглянет.
Я встал, подошел к окну и стал смотреть.
При ярком электрическом освещении я увидел огромную черную массу, которая висела в воде. Я стал ее внимательно рассматривать, желая узнать натуру этого гигантского китообразного животного. Но вдруг в моем мозгу проскользнула мысль.
— Корабль! — вскрикнул я.
— Да, — ответил канадец, — разбитый и потонувший корабль.
Нед Ленд не ошибся. Мы видели корабль, ванты которого висели на своих цепях. Корпус корабля, казалось, был крепок, и его гибель произошла, несомненно, несколько часов назад. Три остатка мачт, срубленных на расстоянии двух футов от палубы, указывали, что судно должно было пожертвовать своим рангоутом. Оно лежало на левом борту.
Грустное зрелище представлял собой этот баркас, погибший в волнах, не еще более грустное чувство вызывал вид его палубы, на которой лежало несколько трупов, связанных веревками. Я насчитал четыре трупа — четырех мужчин, причем один из них стоял у руля; затем я увидел еще женский труп с ребенком на руках, наполовину высунувшийся из решетки юта. Это была молодая женщина. Я мог благодаря сильному освещению с «Наутилуса» отчетливо рассмотреть черты ее лица, еще не успевшие разложиться. В последних усилиях за спасение она подняла над головой своего ребенка, руки которого обнимали шею матери. Положение тел четырех моряков с искаженными конвульсиями лицами, по-видимому напрягавших все усилия освободиться от связывающих их веревок, казалось мне ужасным. Только один из них — рулевой, — более спокойный, с открытым и серьезным лицом, с поседевшими волосами, держал руки на рулевом колесе и, казалось, продолжал управлять своим трехмачтовым судном в глубине океана.
Какая сцена! Мы онемели, сердца наши трепетали, созерцая это кораблекрушение, так сказать сфотографироваиное в его последнюю минуту. И я уже видел приближающихся огромных акул с горящими глазами, привлеченных запахом человеческого мяса.
Между тем «Наутилус», маневрируя, обошел этот потонувший корабль, и мне удалось прочесть на его корме надпись:
«Флорида, Сандерланд».
Глава XIX ВАНИКОРО
Это ужасное зрелище открывало целую серию морских катастроф, которые предстояло встретить «Наутилусу» на своем пути. С тех пор как он пробегал по морям, более посещаемым, все чаще встречались гниющие остатки кораблей и валявшиеся на дне пушки, ядра, якоря, якорные цепи и тысячи различных железных предметов, покрытых ржавчиной.
Оставаясь по-прежнему пленниками «Наутилуса» и живя в уединении, 11 декабря мы ознакомились с архипелагом Паумоту, окрещенным некогда Бугенвилем — «Опасной группой»; этот архипелаг тянется на протяжении пятисот лье от востоко-юго-востока к западо-северо-западу, между 13°30′ и 23°50′ южной широты и 125°30′ и 151°31′ западной долготы, от острова Люси до острова Лазарева. Поверхность архипелага равняется 370 квадратным милям; он включает в себя группу Гамбье, находящуюся под протекторатом Франции. Все острова кораллового происхождения. Медленное, но непрерывно продолжающееся повышение, как результат работы полипов, предвещает, что со временем все они соединятся между собой. Затем этот новый остров значительно позже соединится с соседними архипелагами, и пятый сплошной материк протянется от Новой Зеландии и Новой Каледонии до Маркизских островов.
Однажды, когда я развивал эту теорию перед капитаном Немо, он мне холодно ответил:
— Земля нуждается не в новых материках, а в новых людях!
Некоторые случайные обстоятельства во время плавания заставили «Наутилус» подойти к острову Клермон-Тоннер, одному из интереснейших в этом архипелаге, открытому в 1822 году Беллом, капитаном судна «Минерва». Таким образом, я получил возможность изучать мадрепорическую систему образования островов в этом океане.
Мадрепоры, которых не надо смешивать с кораллами, представляют низшего порядка организмы, покрытые снаружи известковой корой, и видоизменения в строении последней дали основание моему знаменитому учителю Мильн-Эдвардсу разделить их на пять секций. Микроскопические животные, выделяющие вещества, из которых образуются полипняки, живут миллиардами в своих ячейках. Это их известковое ложе, которое со временем обращается в утесы, рифы, островки и острова. Здесь они образуют кольцо, окружающее лагуну или маленькое внутреннее круглое озеро, которое соединяется с морем посредством внутреннего канала. Там я мог на самом близком расстоянии наблюдать эти замечательные стены, относительно которых зонд показал, что они вздымаются с глубины в триста метров, и наш электрический свет заставлял блестеть искорками их известковую массу.
Отвечая Конселю на его вопрос о продолжительности времени, необходимого для создания таких колоссальных барьеров, я его весьма удивил, сообщив, что ученые определяют приращения не более одной восьмой дюйма в столетие.
— Стало быть, чтобы построить эти стены, — сказал он, — потребовалось…
— Сто девяносто две тысячи лет, мой милый Консель. Добавлю, между прочим, что не меньше нужно было для образования каменного угля путем минерализации потопленных наводнением лесов, а для охлаждения базальтовых утесов потребовались еще более продолжительные сроки.
Когда «Наутилус» поднялся на поверхность океана, я мог обнять взором почти всю низменную и лесистую площадь острова Клермон-Тоннера. Стало очевидно, что плодородию его мадрепоровых утесов способствовали смерчи и бури. Когда-либо какое-нибудь зерно, унесенное ураганом с соседних земель, попадало на эти известковые слои, удобренные разлагающимися остатками рыб и морских растений, образовавших почву, годную для жизни растений. Кокосовый орех, выброшенный волнами, стал произведением этого острова. Выросшие деревья задерживали влагу: образовались ручьи. А пока распространялась растительность, на стволах деревьев, вырванных ветром на соседних островах, приплыли к берегу низшие животные, черви, насекомые. Черепахи стали класть яйца на молодых деревьях, птицы стали вить гнезда. Таким путем развилась животная жизнь, и наконец, привлекаемый зеленью и плодородием почвы, появился человек. Таков конечный результат работы ничтожных микроскопических животных.
К вечеру Клермон-Тоннер исчез вдали, и «Наутилус» изменил свое направление. Дойдя до тропика Козерога под 135° долготы, он направился на западо-северо-запад и прошел весь тропический пояс. Хотя летнее солнце и посылало свои знойные лучи, однако мы ничуть не страдали от жары, так как на глубине тридцати или сорока метров температура воды не превышает более десяти — двадцати градусов.
15 декабря мы шли в западном направлении и прошли на близком расстоянии мимо архипелага Товарищества и острова Таити. Воды архипелага доставили в столовую «Наутилуса» превосходную и весьма разнообразную рыбу, как, например, марбель, бонит, албикорь, особый вид морских угрей.
«Наутилус» прошел восемь тысяч миль, считая по прямому расстоянию. Если же считать пройденный им путь по лагу с захождением в стороны, то пройденное им расстояние оказывалось в девять тысяч семьсот двадцать миль; сюда следует включить архипелаг Тонга-Табу, где погибли корабли «Араго», «Порт-о-Пренс» и «Дюк оф Портланд»; архипелаг Мореплавателей, где убили капитана Лангля, друга Лаперуза, и затем архипелаг Фиджи, где были умерщвлены туземцами команда корабля «Юнион» и капитан Бюро, командир нантского судна «Любезная Жозефина».