Но Катя переговорила с секретаршей, и та, доложив, пропустила ее сразу — человек из Главка не может ждать.
Катя поздоровалась с начальником УВД и сказала:
— Я не отниму у вас много времени. Я по делу Родиона Шадрина.
Начальник УВД молча указал на кресло. Крупный, полнокровный, оживленный, холерик по жизни, он как-то сразу потемнел лицом, едва лишь Катя назвала это имя.
— Точнее, не только из-за него, а из-за Марины Терентьевой. Я смотрела видео с ее похорон вчера и… Вы ее хорошо знали, да?
— Она работала в нашем отделе кадров пять лет. За все годы никаких нареканий, только благодарности. Она училась заочно в Правовом институте. У нас в управлении ее помнят. Таких людей надо помнить всегда. Она ведь погибла при задержании.
Тут Катя подумала, а стоит ли задавать свой следующий вопрос после вот такого ответа. Городская легенда… миф, как песнь песней он уже сложен здесь и звучит… А как там все произошло на самом деле… Но она собралась с духом, приготовилась даже к тому, что ей сейчас, возможно, укажут на дверь. Ей — человеку из Главка, который покушается на местный миф. На легенду о герое.
— Можно вас попросить?
— О чем? — начальник УВД посмотрел на Катю.
— Расскажите мне все, пожалуйста, так, как было. А не так, как описано в рапортах. Как в рапортах, я знаю. И я… я бы тоже так все написала. Потому что это правильно, это нужно. Но сейчас мне надо знать правду.
— Для чего? — спросил начальник УВД.
— Потому что я изучаю дело Шадрина, его семью. Хочется, чтобы такое больше никогда не повторилось. Может, найдется какая-то полезная для будущих расследований информация, какие-то общие законы, правила…
Катя лукавила, и начальник УВД — человек мудрый это сразу просек.
— Статью пишете про маньяка, сенсацию вам подавай?
— Нет, то есть да, я пишу о нем статью. Не сенсация меня интересует, а его семья и то, что они все знали. Они были в курсе, что он творил. Но на следствии лгали, все отрицали. Я уверена в этом. Я хочу это доказать.
— Что? — спросил начальник УВД. — Что вы сможете доказать? Не смешите меня, девушка.
— Капитан полиции, — вежливо поправила Катя. — Я постараюсь, я вам обещаю. Помогите мне тут, в Дзержинске. Он, Шадрин, ведь жил здесь. И она тоже тут жила, его четвертая жертва, лейтенант Терентьева.
— Они жили всего в квартале друг от друга. А убил он ее на соседней улице. Там старую котельную снесли и строили новый дом, но тогда, два года назад, фирма лопнула, обанкротилась, и строительство законсервировали. Подойдите к окну.
Катя встала и подошла к окну.
— Видите высотный жилой дом?
— Да, вижу.
— Дом теперь стоит там, где он ее убил. Она возвращалась домой в девять вечера. В кадрах всегда полно работы, они там вечно засиживались допоздна. Тут пешком всего четверть часа, а автобуса ждать только время потеряешь. Было светло, май месяц. Он сначала оглушил ее сзади, затащил туда, на стройку и сбросил в котлован. И спустился сам. И уже там все и произошло.
— Она была в форме полицейского?
— Нет, она на работе переодевалась, сотрудникам отдела кадров надлежит всегда быть в форме на рабочем месте. Домой она возвращалась в обычной гражданской одежде.
— Я слышала версию, что Шадрин выбрал ее намеренно как сотрудника полиции, чтобы показать… ну, показать, с кем мы имеем дело, что он не боится убивать и наших.
— Да, эта версия верная.
— Как, по-вашему, он узнал, что она полицейский?
— Он из нашего города, родился тут, вырос. Они жили практически на соседних улицах. Он знал, кто она и где работает.
— Может, следил за ней перед убийством?
— Возможно.
— У вас же много камер на здании и по периметру, что-то было на пленках?
— Нет. Шадрина мы на пленках тогда так и не увидели. Прятался от нас он весьма искусно.
— Он ведь психически больной. Он способен искусно прятаться?
— Он с детства страдает аутизмом. Это и есть его болезнь. Многие с этим неплохо живут всю жизнь. И он жил. Играл в рок-группе, барабанил в свои барабаны. Чувство ритма — мне коллеги в Главке говорили, у него почти что гениальное чувство ритма. Вот вам и психически больной.
— Кто обнаружил тело Терентьевой?
— Наш патруль. Ее мать около полуночи позвонила дежурному — спрашивала, не задействована ли Марина в каком-то рейде, мол, домой она не вернулась и ее мобильный не отвечает. Мы… мы сразу же подняли всех, весь отдел по тревоге. У нас тут и так весь тот май был… сами понимаете, должны помнить, что творилось тогда и в Москве, и здесь в связи с теми убийствами.
— Я в отпуск ездила, его уже задержали, когда я вернулась.
— А, тогда ваше счастье. Мне до сих пор тот май снится. В ту ночь мы сразу прошли маршрутом, которым она ходила домой — подруги в отделе об этом все знали. И в котловане, когда стали с фонарями все на стройке осматривать, мы ее нашли.
— А как вы вышли на Родиона Шадрина? Как вы его задержали?
Начальник УВД помолчал.
— Это не мы его задержали, — ответил он после паузы.
— А кто?
— Из Главка приехала опергруппа, полковник Гущин. Они нам ничего не объяснили тогда. Сразу же поехали по тому адресу на Кирпичную улицу, где Новые дома.
— Шадрина задержал полковник Гущин? — переспросила Катя.
— Так точно. Винил меня, наверное, что я лейтенанта Терентьеву не уберег. Я тогда готов был рапорт подписать… уже написал на уход с должности… Мне не подписали мой рапорт.
Катя помолчала, собираясь с мыслями.
— Выходит, на месте четвертого убийства теперь дом стоит, люди там живут, — сказала она. — Ничего не осталось от того котлована.
— Выходит, что так.
— А где он сам жил? Вы сказали, Кирпичная улица, Новые дома… Он там жил со своей семьей? Это далеко от места убийства Марины Терентьевой?
— Нет, если пешком — минут двадцать. Вряд ли он тогда в автобус или в маршрутку полез, в кровище ведь весь с ног до головы.
— С ног до головы в кровище? — переспросила Катя.
— Он ей нанес больше двадцати ран, там, в котловане, — сказал начальник УВД, — Сначала оглушил, сбросил тело, спрыгнул туда сам на самое дно. Там он ей горло перерезал и нанес раны в низ живота в область половых органов. Орудовал как мясник на бойне.
— Можно попросить у вас его прежний адрес, в Новых домах? Я знаю, они ведь уехали из города… его родители и дети, брат и сестра… Кто теперь живет в их квартире?
— Никто. Квартира их, только закрыта. Шестой дом, двадцать шестая квартира — видите, наизусть до сих пор помню адрес. Новые дома — это… целевая городская программа по улучшению условий жизни многодетных семей. Моя жена в комиссии при мэрии, они занимались и семьей Шадриных. Это уж потом мы все вспомнили тут, когда ясно стало, что это он, когда забрали его на Никитский к вам. Здесь у нас все шерстить стали, всю подноготную их семейки. Так вот под программу они не подходили тогда — трое детей всего, но он ведь, этот подонок, инвалид детства — аутист. И в комиссии решили… В общем, решили облагодетельствовать семью, заменили их старую квартиру в блочном доме на новую, четырехкомнатную в Новых домах. Видно, кто-то похлопотал за них наверху. Мэр Подмосковья их навещал там, представляете? Прошлый мэр, такая получилась реклама, по радио, по местным телеканалам, такая помпа… Если бы тогда нам стало известно, какие возможности у этой дражайшей семейки, мы бы…
— Какие возможности? О чем вы?
Но начальник УВД лишь махнул рукой, и лицо его ожесточилось.
— Квартирой они владеют. Не сдают. Тут в городе сдать ее никому из местных нельзя, не поселится никто из местных. Но приезжих хоть отбавляй сейчас, гастарбайтеров, этим все равно, лишь бы крыша над головой была и плата не кусалась. Но семейка квартиру не сдает.
Катя записала на бумажке — шесть, двадцать шесть, Кирпичная. Она поблагодарила начальника УВД и покинула управление.
Путь ее лежал к тому высотному дому. И она увидела его как маяк, пройдя, возможно, тем самым путем от здания УВД до…
Никакого котлована, никакой ямы в земле, где Шадрин убивал, кромсал свою четвертую жертву. Новый с иголочки современный многоэтажный дом с подземным гаражом и баннерами на каждой лоджии — «Аренда и продажа квартир!».
На автобусной остановке Катя спросила, как дойти до Кирпичной, до Новых домов.
— Вот на автобус садитесь, тут всего три остановки.
— Спасибо, но я лучше пешком, как пройти, подскажите, пожалуйста.
Женщина с хозяйственными сумками, у которой Катя спросила, воззрилась так, словно увидела призрака.
— А зачем вам туда?
— Я… мне нужно, у меня там дело.
— А… ну, если дело у вас там, — женщина внимательно разглядывала Катю — чужую в городе Дзержинске.
Вот так… два года, новый дом на месте убийства, а память, а городская легенда крепка… И это не в словах, не в вопросах, это во взглядах — там, на самом дне темных зрачков.
— Можно по улице, можно дворами, как уж вы хотите, — сказала женщина. Ее автобус посигналил ей — давай садись, что застыла? В маленьких городках водители ждут пассажиров, не то что в больших городах, где норовят перед самым носом захлопнуть двери.
— Вечерами… какой путь самый темный?
— Что вы сказали, простите?
— Где фонарей меньше, уличного освещения?
Женщина не сводила с Кати пристального взора.
— Тогда… раз уж так надо в Новые дома… ступайте дворами. Вот сюда за ракушки и двором, потом следующим, там опять гаражи. За ними дома, но там лишь лампочки над подъездами вечерами и окна горят. А больше-то ничего.
Катя поблагодарила. И свернула во двор. Она была уверена, что идет тем самым путем, которым Родион Шадрин возвращался после убийства Марины Терентьевой.
Домой торопился…
К своей семье.
Все время держась в тени, во тьме, избегая фонарей.
Через тихие безлюдные ночные дворы.
Она ожидала от этих Новых домов все что угодно — пыли, плесени, затхлости, смрада, как от логова, где обитало чудовище.
Но дома оказались самыми обычными новыми домами, каких сотни в Подмосковье. Новый микрорайон с тщательно распланированными автостоянками, детскими площадками и чахлыми деревцами, которые посадили на очередном городском субботнике коммунальные службы.
Катя подошла к шестому дому, и… ей даже не потребовалось входить в подъезд, чтобы определить, где та самая двадцать шестая квартира.
Она увидела, узнала ее сразу — закрытая ролл-ставнями лоджия справа на третьем этаже.
На всех остальных лоджиях по причине жаркого майского дня… ведь опять на дворе стоял май… так вот на всех лоджиях распахнуты окна и двери.
И лишь третий этаж навечно отгорожен от света.
Запечатан наглухо, словно комнаты смерти.
Глава 8 Опередили!
Вернулась Катя из Дзержинска в Москву в Никитский переулок, где располагался Главк, в половине второго, а это значило, что в архиве Главка, который она намеревалась посетить, чтобы посмотреть дело Родиона Шадрина, обеденный перерыв.
Тогда она решила пообедать сама, вышла из ГУВД на Никитскую улицу… столь любимую ею, почти родную Никитскую улицу и добрела до кафе в здании консерватории.
Сколько воспоминаний связано с этим кафе, и счастливых и печальных. Но Катя в эту минуту не собиралась предаваться думам о былом. Она заказала пасту болоньезе и овощной смузи, секунды три созерцала памятник Чайковскому, летнюю веранду кафе и припаркованные рядом с ней мотороллеры и велосипеды и тут же углубилась в свой планшет. Медленно перелистала фотографии, которые она сделала в Дзержинске. Вот новая высотка на месте убийства, а вот и Новые дома, окна егоквартиры, закрытые от мира.
Все новоетам, в этом Дзержинске, из которого они все… вся семья серийного убийцы переехала в Косино.
Она еще раз проверила адрес — опять-таки новый, выписанный ею из документов красной папки, пообедала, попробовала смузи, посолила его посильнее, выпила и решила, что пора идти в архив за секретным делом.
— Вот у меня допуск, подписанный начальником управления криминальной полиции. Литера S, дело Родиона Шадрина, и материалы оперативно-розыскного плана.
Сотрудник архива едва взглянул на разрешение — допуск, который протягивала ему Катя.
— Ничем не могу вам помочь.
— То есть? — Катя опешила.
— Дело сегодня утром уже выдано на ознакомление. Тоже литера S, подписано не только начальником криминальной полиции, но и начальником ГУВД.
— Но я же только вчера разговаривала с полковником Гущиным, и он мне обещал… Сегодня выдали дело? А кому?
Сотрудник архива бесстрастно смотрел на Катю.
— Это дело Родиона Шадрина, самого известного и страшного за последние десять лет серийного убийцы, — сказала Катя. — Вы все отлично понимаете, что это за дело и материалы ОРД. Я что, кроме разрешения, еще и удостоверение свое должна предъявить, вот… вот мое удостоверение, чтобы вы знали, кому дело выдаете, и занесли файл в картотеку. Так кто меня опередил? Кто он, тот, кто забрал дело Шадрина?
— Из Орла сегодня приехали в командировку. Главврач Орловской психиатрической больницы и его секретарь — интерн. Дело Шадрина выдано им на ознакомление по особому распоряжению начальника Главка.
— Главврач Орловской психиатрической больницы приехал?
— Он же там лечится, этот ваш маньяк.
— Да, я знаю, но… зачем они в Главк явились?
— Я так понимаю, что за делом уголовным, снова читать все материалы, — сотрудник архива разговаривал с Катей покровительственно, как с несмышленышем. — Как ваша фамилия? Капитан Петровская? У меня тут для вас пакет оставлен из сопроводительных материалов уголовного дела. Вот, получите, распишитесь. Это можно выносить из архива, только вернуть должны мне сюда до восемнадцати ноль-ноль. Завтра получите снова, если сегодня не закончите изучать.
— А кто оставил для меня этот пакет?
— Полковник Гущин.
Катя забрала пакет — тоненький, плотный, заглянула — в нем опять какая-то папка, из картона.
Она хотела сразу ринуться в приемную Гущина узнать, в чем дело? К чему все эти непонятные странности?
Но любопытство пересилило. Нет, сначала мы почитаем, что там в этой новой папке.
Катя поднялась к себе в кабинет Пресс-центра на четвертый этаж, включила ноутбук, включила планшет, вытащила из сумки мобильный — что называется, обложилась со всех сторон гаджетами и достала из пакета картонную папку.
Несколько документов, фотографии, протокол допроса, и… снова диск для просмотра.
И это все???
Первый документ она узнала по грифу — такие в ОРД, в делах оперативной разработки. Но это ксерокопия. Фамилии, имена, возраст, место работы и фотографии — прижизненные и посмертные.
Катя поняла, что она держит в руках список жертв серийного маньяка.
Она стала просматривать фотографии. Жертв четыре, а фотографий всего шесть. Из-за того, что это ксерокопии, все нечетко и смазано. Может, это и к лучшему сейчас… потому что посмертные фотографии запечатлели жертв такими, какими они стали после того, как Родион Шадрин…
Орудовал как мясник… так о нем сказал начальник Дзержинского УВД.
Катя ощутила внезапную тошноту. Если уж ее вот так ведет, корчит от этих снимков, на которых мало что видно, а то, что видно — пугает до дрожи, то что станет с ней, когда она все же откроет уголовное дело со всеми фотографиями со всех мест убийств?
Она просмотрела фамилии, имена, возраст, место работы. Это у третьей жертвы, Аси Раух двадцати восьми лет, нет фотографий. Лишь указано ее место работы — Единый расчетный центр столичного округа, тут и адрес. Это Москва, район Вешняки.
Что это может значить, что фотографии не приобщены? Только одно. Они столь ужасны, что с них нельзя делать копий. Это все строго конфиденциально в уголовном деле.
Катя сделала на ксероксе копию с копии. Затем обратилась к протоколу допроса.
Дата — 3 июня, протокол двухлетней давности. Место допроса — ГУВД области. Личность допрашиваемого — Шадрин Роман Ильич.
Сначала Катя решила, что это он, сам маньяк, это его допрос, но затем вспомнила — нет, он же Родион. А это Роман… и возраст гораздо старше. Это же его отец.
Она держит в руках протокол допроса его отца, главы семьи, породившей маньяка.
ОТВЕТ: Вы же только что допросили мою жену, она вам, наверное, все рассказала, мне нечего добавить к ее словам…
ВОПРОС: Откуда вы знаете, что она нам рассказала. Вы же не присутствовали на допросе, Роман Ильич. Или это означает, что вы с женой уже заранее договорились о том, что говорить, а что не говорить в кабинете у следователя?
Катя на секунду оторвалась от текста. Вот… вот оно, уже в этом допросе можно отыскать кончик этой лживой веревочки, когда семья, родители лгут ради собственного чада. Это единственный случай в уголовно-процессуальной практике, когда статья «Дача заведомо ложных показаний» не работает. Никто никогда еще всерьез не привлекал родителей и членов семьи, близких членов семьи — жену, мужа, взрослых детей за дачу ложных показаний, которыми они выгораживали своего родственника — преступника. Статья существует, но как бы и не для них. Это словно некий негласный немой договор… Видимо, считается, что это ложь во спасение… Или же это последний, самый окончательный акт милосердия — к ним… к людям, породившим чудовище.
Но надо ли быть к ним столь милосердными?
ОТВЕТ: Я бы хотел предупредить вас, правоохранительные органы, прежде чем вы начнете… ну, всю эту вашу работу по расследованию с нашим мальчиком, с Родиошей… вы должны понять, запомнить — он болен. Он серьезно болен. И он был больным с рождения. Жена принесла вам его больничную карту и другую больничную карту из психдиспансера. И медицинские справки.