Переодевшись и спрыснувшись отвратительным одеколоном герра Клемпа, Габриель присел за ночной столик Кьяры и открыл шкатулку с драгоценностями. Одна вещица в ней заметно выделялась среди прочих: кожаный ремешок с нанизанным на него куском красного коралла в форме руки. Сначала Габриель убрал его в карман, потом, повинуясь внезапному импульсу, достал и надел на шею, спрятал под пуловером.
Снаружи, работая на холостых оборотах, дожидался служебный седан. Габриель закинул в салон на заднее сиденье сумку с вещами и забрался следом. Взглянул на часы — но не на время, а на дату: 27 сентября. Когда-то это был его любимый день в году.
— Как тебя зовут? — спросил он водителя.
— Лиор.
— Откуда ты, Лиор?
— Из Беэр-Шевы.
— Хорошо там было в детстве?
— Есть места и похуже.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
Двадцать пять… Почему именно двадцать пять? Габриель вновь посмотрел на часы — не на время, на дату.
— Какие у тебя инструкции? — спросил так некстати пришедшегося двадцатипятилетнего водителя Габриель.
— Мне велено доставить вас в аэропорт Бен-Гурион.
— И все?
— Предупредили, что вы можете попросить сделать остановку по пути.
— Кто? Узи?
— Нет, — мотнул головой водитель. — Старик.
Выходит, помнит… Габриель взглянул на часы. Тот самый день…
— Ну так что? — спросил водитель.
— В аэропорт.
— Без остановок?
— Одну сделаем.
Водитель медленно, будто вписываясь в похоронный кортеж, отъехал от тротуара. Даже не спросил, где Габриель хочет остановиться. Сегодня был тот самый день, и Шамрон о нем не забыл.
***Доехав до Гефсиманского сада, они стали подниматься по узкой извилистой дороге к Масличной горе. Габриель вошел на погост и двинулся через море надгробий, пока не отыскал могилу Даниеля Аллона, родившегося 27 сентября 1988 года и погибшего 13 января 1991-го. Погибшего снежной ночью в Первом районе Вены, в синем «мерседесе», который взрывом бомбы разнесло на куски. Взрывчатку заложил палестинский террорист Тарик аль-Хурани, по прямому приказу Ясира Арафата. Убить хотели не Габриеля — это стало бы для него слишком щедрым подарком. Тарик и Арафат хотели покарать его, заставив смотреть на гибель жены и ребенка, чтобы остаток жизни он провел в горе, как палестинцы. Правда, по одному из пунктов план провалился: Лиа пережила покушение и содержалась теперь в психиатрической лечебнице на горе Герцля, заключенная в темницу памяти и обожженного тела. Поврежденный посттравматическим стрессом и психотической депрессией, ее разум вновь и вновь переживал взрыв. Порой случались короткие периоды ясности, и во время одного из таких перерывов Лиа разрешила Габриелю жениться на Кьяре. «Взгляни, Габриель, — сказала она. — От меня ничего не осталось. Одна лишь память».
Габриель посмотрел на часы, на сей раз сверяясь со временем. Он еще успевал попрощаться, последний раз пролить слезы. Последний раз попросить прощения за то, что не проверил машину, прежде чем Лиа завела мотор. Затем он на негнущихся ногах покинул каменный сад, в день, который некогда был его любимым днем в году, и сел в машину, за рулем которой сидел паренек двадцати пяти лет.
Пареньку хватило такта молчать по дороге в аэропорт. Габриель вошел в терминал как обычный турист и сразу же направился в комнату, предназначенную для агентов Конторы, где подождал посадки на рейс. Устроившись на месте в салоне первого класса, Габриель вдруг испытал совершенно непрофессиональное желание позвонить Кьяре. Впрочем, он тут же использовал техники, которым еще в юности обучил его Шамрон, — и мысленно отгородился от супруги. Для него и она, и Даниель, и Лиа на время перестали существовать, уступив место Мадлен Хэрт, пропавшей любовнице британского премьер-министра Джонатана Ланкастера. Самолет взлетел в темнеющее небо, и Габриель мысленным взором увидел Мадлен, написанную маслом на холсте — вместо купающейся Сусанны. Из-за ограды за ней подглядывал мужчина с угловатым лицом и узкими злыми губами. Человек без имени и родины. Забытый человек.
7 Корсика
Корсиканцы утверждают, что если подойти к их острову с моря, на лодке, то можно учуять запах особого местного кустарника еще до того, как вдали покажется восстающая из моря изрезанная береговая линия. Прилетевший первым утренним рейсом из Орли, Габриель не смог проверить, так ли это на самом деле. Лишь когда он отправился на юг за рулем арендованного «пежо», то уловил в воздухе ароматы дрока, вереска, ладанника и розмарина, приносимые ветром с холмов. Корсиканцы называли кустарник маккия. Маккией приправляли еду, топили очаги, и в ней же спасались во времена войны или вендетты. Если верить корсиканской легенде, то человек, пожелавший скрыться, мог вечно прятаться в зарослях маккии. И такого человека Габриель знал. Потому и надел ожерелье с коралловой рукой.
Спустя полчаса он свернул с прибрежной дороги и направился в глубь острова. Запах маккии сделался гуще, как и ее заросли вокруг городков. Как и древняя земля израильская, Корсика не раз подвергалась вторжениям: после падения Римской империи, например, вандалы устроили такой набег на остров, что местные жители вынуждены были покинуть прибрежную зону и укрыться в горах. Страх перед чужаками со временем не исчез; когда Габриель проезжал мимо затерянной в холмах деревушки, какая-то старуха ткнула в его сторону защитным знаком: оттопырила указательный палец и мизинец, дабы защититься от occhju — сглаза.
За пределами деревни дорога переходила в узкую грунтовую полосу, огороженную с обеих сторон плотными стенами маккии. Через милю Габриель подъехал к границам частных владений: ворота были открыты, однако в проеме стоял внедорожник, укомплектованный парой охранников. Габриель заглушил мотор и положил руки на руль, ожидая, пока охранники соизволят подойти. Наконец один вылез из внедорожника и вальяжно — взяв в одну руку пистолет, а другую заткнув за пояс — направился к машине Габриеля. Молча — просто выгнув толстые брови, — поинтересовался целью визита.
— Я к дону, — сказал Габриель по-французски.
— Дон — человек занятой, — с корсиканским акцентом ответил охранник.
Габриель снял с шеи амулет и протянул его корсиканцу. Тот улыбнулся.
— Я посмотрю, что можно сделать.
***На Корсике ничего не стоило начать кровавую войну: достаточно было кого-нибудь оскорбить, обсчитать на рынке, расторгнуть помолвку, обрюхатить незамужнюю женщину… Из крохотной искры разгоралось нешуточное пламя возмездия: то быка забьют, то срубят плодоносное оливковое дерево, то подпалят дом. После принимались и людей убивать. Так могло длиться очень долго, на протяжении целого поколения, пока стороны не заключали мир или не забывали вражду, просто устав от нее.
Обычно корсиканцы убивали врагов лично, но были и те, кто нуждался в помощи посторонних: например, известные люди, которые брезговали обагрять руки кровью или опасались ареста, изгнания; женщины, которые не могли убить сами и за которых никто не убил бы. Такие люди полагались на профессионалов, известных как taddunaghiu. И обращались почти всегда к клану Орсати.
На земле Орсати росли прекрасные оливы, их масло на Корсике считалось сладчайшим, но сами Орсати жили не просто отжимом масла. Никто не смог бы наверняка сказать, скольких отправили на тот свет убийцы из этого клана за века его истории. Не знали точного числа даже сами Орсати, однако местные поговаривали, дескать, жертв было тысячи. Их могло быть и больше, не повинуйся клан строгому кодексу: Орсати не брались за дело, не убедившись предварительно, что нанесенное заказчику оскорбление и впрямь достойно кровопролития.
При Антоне Орсати, впрочем, все изменилось. К тому времени, как бразды правления кланом перешли в его руки, французским властям удалось уничтожить обычай кровной мести — не добрались они только до самых уединенных уголков острова. Клиентов у нынешнего дона Орсати на острове почти не осталось; пришлось искать работу на стороне, точнее, в континентальной Европе. Дон принимал любые заказы — даже самые бесчестные предложения, а его киллеры считались самыми надежными профессионалами на континенте. Габриель стал одним из двух человек в мире, кому посчастливилось уйти от них живым.
Семья Орсати имела благородные корни, однако внешне дон ничем не отличался от простолюдина — одного из тех, что стерегли границы его имения. Габриель застал хозяина в большом кабинете, одетого в белую рубашку, свободные штаны из беленого хлопка и пыльные сандалии, которые, казалось, были куплены где-нибудь на рынке. Антон Орсати хмуро смотрел в старинный гроссбух. Оставалось только гадать, что могло вызвать неудовольствие дона. Давным-давно Орсати слил оба своих бизнеса в единое предприятие: теперь его киллеры в свободное время работали на фабрике, а все убийства заносились в реестр, как сделки по продаже масла.
Семья Орсати имела благородные корни, однако внешне дон ничем не отличался от простолюдина — одного из тех, что стерегли границы его имения. Габриель застал хозяина в большом кабинете, одетого в белую рубашку, свободные штаны из беленого хлопка и пыльные сандалии, которые, казалось, были куплены где-нибудь на рынке. Антон Орсати хмуро смотрел в старинный гроссбух. Оставалось только гадать, что могло вызвать неудовольствие дона. Давным-давно Орсати слил оба своих бизнеса в единое предприятие: теперь его киллеры в свободное время работали на фабрике, а все убийства заносились в реестр, как сделки по продаже масла.
Встав из-за стола, дон протянул Габриелю тяжелую ручищу. На его жестком лице не отразилось ни тени угрозы.
— Большая честь снова видеть вас, мсье Аллон, — сказал он по-французски. — Если честно, я уже давно ждал вашего визита. У вас репутация человека, который с врагами не церемонится.
— Мои враги — банкиры, что наняли вас убить меня, — ответил Габриель. — К тому же ваш киллер, вместо того чтобы пустить мне пулю в лоб, вручил вот это.
Габриель кивнул в сторону амулета, что лежал подле гроссбуха. Дон взял ожерелье за ремешок и покачал коралловой рукой, словно маятником.
— Необдуманный поступок, — произнес он наконец.
— Который? Оставить меня в живых или подарить талисман?
Орсати уклончиво улыбнулся.
— У корсиканцев есть одна старинная поговорка: «I solda un vиnini micca cantendu». Пением денег не заработаешь, пахать надо. А для меня пахать — значит доводить до конца работу, даже если контракт на знаменитую скрипачку и агента израильской разведки.
— Вы вернули деньги заказчику?
— Вас заказали швейцарские банкиры, а этим деньги нужны в последнюю очередь. — Закрыв гроссбух, Орсати положил на него талисман. — Как вы, наверное, догадались, все это время я за вами внимательно наблюдал. С того раза, как наши пути пересеклись, вы немало работали, и кое-какие из дел — самых интересных — заводили вас на мою землю.
— Я первый раз на Корсике, — возразил Габриель.
— Я говорю про юг Франции. В Старом порту Канн вы убили саудовского террориста Зизи аль-Бакари, а в Сен-Тропе пару лет назад случился неприятный эпизод с Иваном Харковым.
— Я-то думал, Ивана убили его соотечественники, — уклончиво произнес Габриель.
— Его убили вы, Аллон. За то, что он похитил вашу супругу.
Габриель промолчал, зато корсиканский дон улыбнулся — уверенно, как человек, знающий о своей правоте.
— У маккии нет глаз, — сказал он, — но она все видит.
— Вот поэтому я и приехал.
— Понял, понял. В конце концов человеку вроде вас услуги киллера ни к чему. Вы и сами неплохо справляетесь.
Габриель достал из кармана пиджака деньги и положил их на тетрадь смерти, рядом с талисманом. Орсати на деньги даже не взглянул.
— Чем могу помочь, Аллон?
— Нужна информация.
— О ком?
Не говоря ни слова, Габриель положил рядом с деньгами фотографию Мадлен Хэрт.
— Англичаночка?
— Вы не удивлены, дон Орсати?
Корсиканец не ответил.
— Знаете, где ее держат?
— Нет, — ответил Орсати, — зато, кажется, знаю, кто ее похитил.
Габриель показал дону фото неизвестного из «Ле Пальмье», и корсиканец кивнул.
— Кто он? — спросил Габриель.
— Не знаю. Мы с ним только раз встречались.
— Где?
— В этом самом кабинете, за неделю до исчезновения англичаночки. Он сидел в том самом кресле, в котором сидите вы, — добавил Орсати. — Вот только денег принес больше. Куда больше, чем вы, Аллон.
8 Корсика
Было время обеда, любимое время дня дона Орсати. Они с Габриелем перебрались на террасу, за стол, обильно заставленный яствами: местными хлебом, сыром, овощами и колбасой. Солнце светило ярко, и сквозь бреши в зарослях сосен Габриель видел аквамариновые проблески далекого моря. Привкус и запах маккии чувствовался во всем: в воздухе и в еде; казалось, даже дон Орсати испускает ее аромат. Налив Габриелю кроваво-красного вина в большой бокал, он отрезал несколько ломтей плотной колбасы. Из чего она, Габриель интересоваться не стал. Шамрон любил повторять: кое о чем лучше не спрашивать.
— Я рад, что мы вас не убили, — признался Орсати, поднимая бокал.
— Можете не сомневаться, дон Орсати, я вашу радость разделяю.
— Еще колбасы?
— Будьте так любезны.
Отрезав и положив на тарелку Габриелю несколько толстых ломтей, дон Орсати надел очки-половинки и взглянул на снимки неизвестного мужчины.
— Здесь он слегка не похож на себя, — произнес корсиканец. — Впрочем, я его узнаю.
— В чем различия?
— Прическа другая: ко мне он пришел тщательно прилизанный. Деталь несущественная и в то же время эффективная.
— Кем он представился?
— Назвался Полем.
— Фамилия?
— Если я верно понял, это и была его фамилия.
— На каком языке разговаривал наш друг Поль?
— На французском.
— Местный?
— Нет, говорил он с акцентом.
— С каким?
— Я не разобрал. — Дон нахмурил густые брови. — Чувство было такое, будто язык он учил по кассетам: говорил слишком правильно и вместе с тем делал ошибки.
— Вас, я так думаю, он не в телефонном справочнике нашел?
— Нет, Аллон, меня ему рекомендовали.
— Кто-то конкретный?
— Да, он назвал имя.
— Ваш прежний клиент?
— Обычное дело.
— Какую работу вы для него выполняли?
— Такую, когда в комнату входят двое, а выходит один. Не просите называть имя клиента, — быстро добавил Орсати. — Речь все же о моем бизнесе.
Габриель слегка кивнул, давая понять, что дальше в этом направлении копать не намерен — по крайней мере пока. Затем поинтересовался, с какой целью приходил незнакомец.
— За советом, — ответил дон.
— Насчет чего?
— Сказал, что ему надо переправить некий товар и что нужен человек на быстрой лодке — такой, который знает местные воды, ориентируется в них ночью и умеет держать рот на замке.
— Товар, говорите?
— Вы, наверное, удивитесь, но в подробности он не вдавался.
— А вы приняли его за контрабандиста? — в утвердительном тоне спросил Габриель.
— Корсика — основной перевалочный пункт наркотрафика с Ближнего Востока в Европу. Для протокола, — поспешил добавить Орсати, — наш клан героином не промышляет, хотя нам доводилось устранять наркобаронов.
— Разумеется, за плату.
— Чем крупней игрок, тем выше плата.
— И как, вы помогли нашему другу?
— Конечно же, — ответил дон и, понизив голос, добавил: — Случается, и нам надо перевозить кое-что под покровом ночи, Аллон.
— Кое-что — это трупы?
Дон пожал плечами.
— Как ни прискорбно, трупы — побочный продукт нашей деятельности, — философски изрек он. — Обычно мы оставляем их лежать на месте смерти, однако некоторые клиенты платят дополнительно за то, чтобы их враги пропали с концами. Наш излюбленный метод — отправлять тела в бетонных гробах на дно моря. Один бог ведает, сколько их там уже.
— Много ли заплатил этот Поль?
— Сотню тысяч.
— Как вы распределили гонорар?
— Половину мне, половину — лодочнику.
— Лишь половину?
— Пускай спасибо скажет.
— Узнав о пропаже англичанки, вы?..
— …само собой, заподозрил неладное. А уж увидев фото Поля в газетах… — Дон умолк ненадолго. — Скажем так, мне стало неприятно. Меньше всего хочется проблем с законом. Это, знаете ли, вредно для бизнеса.
— Вы принципиально не похищаете молодых людей?
— Как и вы, я полагаю.
Габриель не ответил.
— Не хотел вас оскорбить, — искренне извинился корсиканец.
— Я и не обиделся, дон Орсати.
Дон положил себе на тарелку жареных перцев и баклажанов, полив их маслом собственного производства. Габриель отпил вина и, похвалив его, как бы между прочим спросил имя лодочника.
— Ситуация очень деликатная, — предупредил Орсати. — Я с этими людьми веду дела, и если кто-то из них проведает, что я сдал их человеку вроде вас, Аллон, дела мои могут разладиться.
— Даю слово, дон Орсати, они не узнают, где я раздобыл информацию.
Орсати это заверение ничуть не убедило.
— Чем так важна эта девчонка, если за ней посылают великого Габриеля Аллона?
— Скажу только, что у нее могущественные друзья.
— Друзья? — Орсати недоверчиво покачал головой. — Если в деле участвуете вы, то все не так просто.
— Вы очень мудры, дон Орсати.
— У маккии нет глаз, — загадочно произнес корсиканец.
— Мне нужно имя лодочника, — тихо произнес Габриель. — О нашем разговоре он не узнает.
Орсати поднял бокал кроваво-красного вина и посмотрел через него на солнце.