Большинство книг были очень старыми, переплетенными в ткань или кожу, с затертым золотым тиснением на корешках. Олив любила читать, но на ее вкус интересного здесь не было. Среди названий преобладали такие, как «Глубоко исчерпывающее и всестороннее исследование захватывающей жизни улиток» или «Печальное сказание о деве, разгуливавшей без горжетки»… Однажды она взяла с полки книгу под названием «Дикие птицы. Как правильно их готовить», думая, что там будет рассказано, как поймать дикую птичку и приручить ее, но вторая часть названия, которая не поместилась на обложке и потому была напечатана на первой странице, гласила «Трактат о самых современных методах ощипывания, видах начинки и соусов для пернатой дичи, содержащий шестьдесят вручную раскрашенных гравюр самых восхитительных блюд и бесценные советы для готовки в домашних условиях». Олив положила книгу обратно.
Теперь она стояла посреди библиотеки, чувствуя, как от пыли, набившейся в нос, вот-вот начнет чихать. Если после МакМартинов действительно остался сборник заклинаний – тот мальчик назвал его «гримуар», – логичнее всего, что он окажется здесь, среди остальных книг. При воспоминании о том, как загорелись глаза Резерфорда Дьюи, когда она ляпнула: «В моем доме раньше жили ведьмы», Олив вся зачесалась от стыда. Зачем она ему это сказала? Зачем вообще открыла рот? Девочка вцепилась обеими руками в волосы. «Вот же дура, – сказала она себе. – Дура-дура-дура».
Девочка оглядела библиотеку. Важная книга легко могла спрятаться здесь среди тысяч других. Целый дневник с коварными планами и заклинаниями МакМартинов, быть может, лежит прямо здесь, у нее под носом!
Но с чего начать поиски?
Никакого порядка в библиотеке не было. Книги не были расставлены ни по алфавиту, ни по темам, как, например, в библиотеках школьных. Книги о растениях, о которых никто никогда не слышал, стояли рядом с книгами о политиках, о которых тоже никто никогда не слышал, и, поскольку корешки были сильно истерты, большую часть книг приходилось открывать, чтобы понять, о чем в них написано.
Олив подкатила лестницу на колесиках в угол комнаты по правую руку от себя. Залезла на верхнюю ступеньку, уцепилась за стеллаж, вытянула первую книгу и повернула названием к себе. На пальцах остался толстый слой пыли. Обложка гласила «Родословная русских царей». Олив раскрыла книгу. На нее смотрел мужчина в меховой шапке, похожей на торт. Тут определенно не было никаких заклинаний.
Следующая книга, «Сказки для устрашения непослушных детей», оказалась поинтересней, но и это было не то, что она искала. Пролистывая каждую новую книгу и постоянно чихая, девочка постепенно одолела первую полку. Олив просматривала «Блестящие достижения в производстве канадской бечевки», когда раздавшийся снизу голос напугал ее так, что она едва не сверзилась с лестницы.
– Что ты задумала? – сурово спросил Горацио. Олив закачалась и схватилась за спасительный стеллаж.
– Просто… смотрю, – ответила она.
Горацио устроился на ковре с восточным узором.
– Да, я догадываюсь, что глазами обычно делают именно это. С какой-то определенной целью смотришь?
– Вроде того, – сказала она медленно. – Горацио, у МакМартинов был… гримуар? Ну, что-нибудь типа книги заклинаний?
Пронзительные зеленые глаза Горацио уставились прямо в ее.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто из любопытства.
Горацио моргнул:
– Ты пытаешься убить меня?
– Что?
– Знаешь ведь: любопытство кошку сгубило.
Олив улыбнулась.
– Горацио, мне показалось, или ты только что пошутил?
Тот почти смущенно опустил морду и перевел взгляд на собственные лапы.
– Ну все-таки, – не отступилась Олив, разглядывая огромного рыжего кота из-под опущенных ресниц, – гримуар существует?
Горацио вздохнул. Плюхнулся на ковер, растянувшись в пушистую оранжевую скобку, потом вытянул каждую лапу по очереди. Расправив кости, лег в позу сфинкса и снова посмотрел на Олив.
– Да, у них была книга заклинаний, – сказал он, – хотя в нее записывалось далеко не все, на что были способны МакМартины. Скажем так, существуют виды магии, которым из книг не научиться. Так или иначе, я не видел его уже больше семидесяти лет. Олдос его спрятал… Или Аннабелль уничтожила. В любом случае, очень сомневаюсь, что ты ее отыщешь.
Естественно, от этого Олив еще сильнее захотелось найти книгу.
– Но вы же были их помощниками. Разве вы не должны знать, куда делась такая важная вещь?
– Именно. Мы были их помощниками. МакМартины перестали ладить с нами задолго до того, как гримуар исчез. Олдос еще мог заставить нас повиноваться, но он нам больше не доверял. – Горацио, отвернувшись, поцарапал лапами по солнечному пятну на ковре. – А теперь я бы предложил тебе послушаться народной мудрости и не будить котов, пока спят тихо.
– Там вообще-то про «лихо» говорится, – поправила Олив.
Но Горацио, уже приготовившийся ко сну, проигнорировал это замечание.
Одной рукой крепко держась за лестницу, девочка проехала вдоль стены к следующему стеллажу и вытащила первые две книги: «Жуткий тарарам» и «Что же нам делать с Гортензией?» Ее пыл поутих. Со всех сторон Олив окружали плотно заставленные полки, покрывая стены библиотеки от пола до потолка. Даже если бы названия на старинных корешках можно было разобрать, МакМартинам наверняка хватило ума спрятать книгу заклинаний под какой-нибудь не вызывающей подозрений обложкой. Она сама иногда так делала. Детектив в мягкой обложке легко помещался в учебник математики.
Ей потребовалось около пятнадцати минут, чтобы просмотреть книги на одной полке. На каждой короткой стене было по четыре стеллажа, на длинных – между двумя высокими окнами, камином и картиной с девушками на лугу – по шесть. Каждый стеллаж состоял из девяти полок. Если сложить, а потом умножить общее количество полок на минуты, которые она потратила на одну полку… Числа забегали в голове, врезаясь друг в друга, будто толпа слепых футболистов. Потребуется очень много времени.
Олив взяла следующую книгу, вдохнула облачко пыли и чихала до тех пор, пока перед глазами не поплыли пятна.
– Вот уж чего у тебя не отнять, – пробормотал Горацио с ковра далеко внизу. – Ты не сдаешься.
Она потерла зудящий нос и вернулась к делу.
Солнце лило сквозь окна струи персикового света. В библиотеку, бодро насвистывая себе под нос считалочку про гусеницу[2], зашел мистер Данвуди. Это была их с миссис Данвуди песня. Они танцевали под нее на своей свадьбе и, скорее всего, на стоящей на столе мистера Данвуди фотографии, где юные и влюбленные Алек и Алиса сияли улыбками посреди крошечного танцпола, романтично мерцая стеклами больших круглых очков. Теперь миссис Данвуди носила контактные линзы.
Когда мистер Данвуди устроился в кресле за письменным столом, Горацио поднялся и направился прочь из комнаты.
– По-моему, этот кот ко мне неважно относится, – вздохнул мистер Данвуди.
– Он нормально к тебе относится, – подала голос Олив, сидящая в дальнем уголке, будто паук-книголюб. – Он просто немного… замкнутый.
Мистер Данвуди в изумлении поднял глаза:
– О, привет, Олив. Я не знал, что ты здесь.
– А к кому ты тогда обращался?
Он задумчиво уставился в потолок.
– Правомерный вопрос.
Она сдула пыль с пальцев.
– Пап, как ты думаешь, сколько примерно книг в этой комнате?
– Тебе нужно приблизительное количество? – Мистер Данвуди осмотрел стены. – Двадцать стеллажей по девять полок в каждом, в среднем по сорок пять книг на полке? Около восьми тысяч ста книг – чуть больше или чуть меньше.
Словно играя на беззвучном фортепиано, Олив провела пальцем по ряду истрепанных корешков.
– А если тратить по тридцать секунд на каждую книгу? Просто пролистывать? Сколько времени надо, чтобы посмотреть все?
Мистер Данвуди с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла.
– Тридцать секунд на книгу – выходит двести сорок три тысячи секунд, что эквивалентно четырем тысячам пятидесяти минутам или шестидесяти семи с половиной часам.
– Я так и думала, – кивнула девочка. – Очень много времени.
– «Много времени» – понятие относительное, – заметил мистер Данвуди. – И само время тоже относительно.
Олив, которой такого рода вещи говорили столь же часто, как другим детям говорят, что надо чистить зубы, покорно кивнула.
– Ну, а как ты думаешь, не пора ли ужинать? Здесь и сейчас, в реальном времени?
Мистер Данвуди принюхался.
– Судя по запахам, я бы сказал, что да.
– Отлично.
Олив неловко сползла по лестнице. Ныло у нее не только тело, но и душа. Похоже, она ничуть не приблизилась к желаемому. И что еще хуже, воспоминание о том, как она брякнула: «В моем доме раньше жили ведьмы!» – совершенно незнакомому человеку заставляло ее задыхаться от досады на себя каждый раз, как она мысленно слышала собственный голос. Зачем же она выболтала этому мальчишке свой самый большой секрет?
Мистер Данвуди принюхался.
– Судя по запахам, я бы сказал, что да.
– Отлично.
Олив неловко сползла по лестнице. Ныло у нее не только тело, но и душа. Похоже, она ничуть не приблизилась к желаемому. И что еще хуже, воспоминание о том, как она брякнула: «В моем доме раньше жили ведьмы!» – совершенно незнакомому человеку заставляло ее задыхаться от досады на себя каждый раз, как она мысленно слышала собственный голос. Зачем же она выболтала этому мальчишке свой самый большой секрет?
– Пап, – сказала Олив, шагая вместе с отцом по коридору на восхитительный запах лазаньи, – если бы ты рассказал кому-то секрет и не был уверен, что этому человеку можно доверять, что бы ты сделал?
– Хм, – озадачился мистер Данвуди. – Непростая ситуация. Люди так непредсказуемы. Однако я бы сказал, что самый безопасный образ действий – привести обе части уравнения к единому знаменателю.
– Как это? – спросила Олив, которой почему-то две части уравнения представились на качелях.
– Если ты узнаешь об этом человеке такое, что он или она желает сохранить в тайне, вероятность того, что он или она раскроет твою тайну, уменьшится, поскольку человек вряд ли захочет рисковать своей.
– Разве это не шантаж? – удивилась Олив, отодвигая стул от стола.
– Я бы сказал, это больше похоже на третий закон Ньютона, – уточнил мистер Данвуди, тщательно поправляя подставку так, чтобы она оказалась параллельна краю столешницы. – На каждое действие существует равное противодействие.
– Я их уже поправила, милый, – сказала миссис Данвуди, неся противень с лазаньей к столу.
– Да, любовь моя. Но ты же знаешь, как я отношусь к параллельным линиям…
Миссис Данвуди улыбнулась.
– В их совершенстве кроется их уникальность.
– И то же самое я думаю о тебе, – сказал мистер Данвуди, целуя ладонь жены.
Олив со вздохом уронила голову на тарелку.
5
Той ночью она едва могла спать. В мозгу роем вились коротенькие сновидения, в полузабытье врывались летающие стопки книг и перевернутые слова в зеркалах. Иногда там было написано что-нибудь вроде: «Книга заклинаний спрятана в блубкепуке» или иная ерунда. А иногда надписи гласили: «В моем доме раньше жили ведьмы!», и на глазах у Олив отражались все в новых и новых зеркалах, превращаясь в огромную паутину, сотканную из одних и тех же слов. Паутина опутывала ее. Девочка застревала в ней, пришпиленная к месту, не в силах вырваться. Только гримуар мог ей помочь. Спасти ее. И спасти Мортона. Она должна была найти книгу раньше, чем ее найдет кто-нибудь другой. Олив заколотила руками и ногами, сердце зашлось в панике… КНИ-ГА, стучало оно, отдаваясь эхом у нее в голове. КНИ-ГА. КНИ-ГА. КНИ-ГА. КНИ-ГА.
Послышалось громкое шипение.
Вздрогнув и проснувшись, девочка обнаружила, что яростно ворочается в постели. Горацио, который любил спать у нее в ногах, смотрел с пола горящим взглядом.
– Извини, Горацио, – прошептала Олив. – Мне снился кошмар.
– Я заметил, – фыркнул кот. – Что ж, не беспокойся обо мне. Хотя, конечно, во сне приземляться на лапы несколько труднее.
– Извини, – снова шепнула она.
Горацио запрыгнул обратно на кровать, оставив ногам Олив достаточно места.
– Я сегодня сделала глупость, – сказала девочка, подняв Гершеля, своего потертого плюшевого медведя, и крепко прижав его к груди.
– Подумать только, – пробормотал кот.
– И теперь не могу заснуть, потому что никак не забуду об этом.
– Очень продуктивное занятие, – сказал Горацио, устраиваясь в складках одеяла.
– У миссис Дьюи живет мальчик, – продолжала Олив, чем вызвала у кота раздраженный вздох. – Это он спросил меня о существовании заклинаний. Но он спросил только потому, что… – Олив сбилась на смущенное бормотание, – …потому что я сказала ему про МакМартинов.
Горацио резко повернулся.
– Что конкретно ты ему сказала?
– Просто, что раньше здесь жили ведьмы. Я даже не называла имен. – Олив потерлась подбородком о голову Гершеля – обычно это ее очень успокаивало. Но почему-то не сегодня. – Не знаю, зачем вообще начала об этом говорить.
Мгновение Горацио молча смотрел в окно. Лунный свет отражался в его глазах, отчего они светились, будто далекие костры.
– Говоришь, этот мальчик живет с миссис Дьюи?
– Да. Его зовут Резерфорд Дьюи.
– Тогда тебе не стоит особенно об этом беспокоиться, – подытожил Горацио, уткнувшись носом в одеяло.
– Но я все равно беспокоюсь! – возразила Олив. – Никак не могу перестать об этом думать. – Она осторожно тронула шерстку кота пальцем ноги. – Горацио, я точно больше не засну. Давай сходим навестить Мортона? Совсем ненадолго? Пожалуйста!
Горацио отодвинулся от пальца.
– Ну пожалуйста!
Кот сурово посмотрел на Олив:
– Если я тебя отведу, ты обещаешь, что остаток ночи не станешь спихивать меня на пол?
– Да. Я даже лягу поперек кровати.
– Хорошо! – Горацио легко спрыгнул на половицы и исчез за дверью. Девочка поспешила за ним, только обернулась на секундочку, чтобы укрыть Гершеля одеялом.
Коридор второго этажа освещали лишь квадраты лунного света, льющегося из далеких окон. Горацио бежал по толстому ковру совершенно беззвучно. Олив на цыпочках кралась следом, прислушиваясь к скрипам и шорохам дома и стараясь занимать в темноте как можно меньше места.
Они остановились перед изображением Линден-стрит.
– Хватайся, – скомандовал Горацио.
Олив взяла его за хвост, и в то самое мгновение, как пальцы коснулись кошачьего меха, картина ожила у нее на глазах. По укутанной туманом траве побежали волны легкого ветерка. Далеко-далеко в окнах домов, дрожа, замерцали огни. Горацио перепрыгнул через раму, увлекая за собой Олив. Со знакомым ощущением, словно она скользит в теплом желе, девочка просунула в полотно голову, потом плечи, а следом вся целиком нырнула за нижнюю планку рамы.
Оказавшись по ту сторону картины, она плюхнулась в росистую траву. Рама висела в воздухе над головой. Горацио, который, конечно же, приземлился на лапы, уже направлялся по мягкому зеленому холму в сторону улицы. Там, будто радушные маяки, светились фонари. Олив встала и поспешила за ним.
В мире Мортона всегда царил вечер. Нарисованную Линден-стрит окутывали блеклые, туманные сумерки, небо никогда не темнело и не светлело. На этой улице никто не спешил ложиться спать, садиться за ужин, надевать пижаму. На самом деле, поскольку большую часть людей заманили в эту картину Олдоса МакМартина прямо из постелей, они все и так уже были одеты в домашнюю одежду.
Когда Олив оказалась здесь в первый раз, на улице царила зловещая пустота, а через крошечные окошки в закрытых дверях на нее недоверчиво глядело множество лиц. Теперь люди глядели на нее с улыбкой. Во многих окнах через задернутые шторы пробивался приглушенный свет свечей или лампы. Несколько человек даже сидели у себя на верандах, поскрипывая качелями в серебристом тумане. Один старик в ночном колпаке приветственно поднял руку. Олив помахала в ответ.
Горацио быстро бежал по тротуару мимо пустого участка, где стоял бы большой каменный дом, если бы Олдос МакМартин его нарисовал, к высокому сероватому зданию по соседству.
– Я иду искать! – крикнул кто-то.
Олив подскочила. Горацио ощетинился.
За углом серого дома раздался смех. Почти не задумываясь, Олив пригнулась в росистой траве, стараясь, чтобы ее не было видно. Мгновение спустя вдоль стены пронесся маленький мальчик в длинной белой ночной рубашке, тяжело дыша и хихикая, с вытянутой вперед рукой, словно пытался поймать что-то прямо у себя перед носом. Почти белоснежные волосы мальчика вихрами торчали в разные стороны, а круглое, бледное лицо напоминало улыбающуюся луну.
Хорошенько размахнувшись, мальчик хлопнул ладонью по воздуху перед собой, споткнулся о подол ночной рубашки и со смехом растянулся на траве.
– Ладно! – воскликнул он, поднимаясь на ноги. Трава, на которую он приземлился, тоже поднялась и расправилась. – На этот раз ты выиграл.
Олив поморгала и тщательно осмотрела весь газон, но по-прежнему не видела никого, кроме мальчика в белой ночной рубашке. С кем же он разговаривал?
– Значит, я опять вожу, – объявил мальчишка в пустоту и подбежал к перилам крыльца. – Считаю до ста. На старт, внимание, МАРШ! – Он опустил лицо в ладони и начал считать.
Новоприбывшие обменялись неуверенными взглядами. Еще раз медленно обведя глазами двор, Олив на цыпочках подошла к крыльцу.
– Эй… Мортон!
– Двадцать восемь…Что? – Мальчик в ночнушке поднял глаза, и на его круглом, бледном лице мелькнула улыбка. – Олив! – воскликнул он. Улыбка исчезла. – Я из-за тебя сбился.
– Извини. Ты в прятки играешь?
– Ага, – засиял Мортон, спрыгивая вниз по ступенькам. – Я вожу.
Девочка снова огляделась. В нескольких домах от них только пожилая женщина раскачивалась на крыльце в кресле-качалке. И она определенно не пыталась спрятаться.