— А вы не боитесь с Федей, что я тоже уйду? — тихо произнес Цепляев, глядя на Тихонова в упор.
— Леша, — усталым учительским тоном проговорил Тихонов, — ты же не маленький, да? Ты кого решил шантажировать? Нас с Федей? Ну, продолжай. Тебя и сюда-то брать не хотели, такая у тебя блестящая репутация, и ты теперь нас же решил укусить? Федя тебя перед инвестором отстаивал, доказывал, что ты хороший журналист…
— А я хороший журналист! — огрызнулся Цепляев. — И вы с Федей это знаете!
— Так почему же тебя, хорошего такого, никто не знал и брать никуда не хотел? Не потому ли, что кроме понтов и скандалов, ты ничем больше и не знаменит?
— Ну, знаешь! — еле выдохнул покрасневший от злости Цепляев и, не сказав больше ни слова, выскочил за дверь.
Ника, ставшая невольной свидетельницей этого разговора, уткнулась в монитор, надела наушники и постаралась сделаться как можно незаметнее. Обычно Тихонов после подобных сцен вскакивал, начинал метаться по кабинету и орать, изрыгая мат и проклятия, и слушать это Ника совершенно не хотела. Однако, к ее удивлению, сегодня ничего не произошло. Тихонов подошел к ней, аккуратно снял наушники и произнес негромко:
— Ника, поговори со мной, пожалуйста.
Стахова отодвинулась от стола и подняла на Тихонова глаза:
— О чем, Сан Саныч?
— Не знаю. Ну, хоть про Прагу расскажи, что ли. Не могу больше про работу, — жалобно проговорил Тихонов, садясь рядом. — Заколебали все — во! — он провел ребром ладони по горлу. — Притащил свою любовницу, она малолетка какая-то совсем без башки. Хочет писать про «светское общество»! Где оно у нас, общество это?! Где она его видела, мышь лесная?! Илона Валевска, мать ее! Ты это слышала?!
— Ну, про «пишет как бык нассал» это ты загнул, конечно, — аккуратно заметила Ника, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, — но слог действительно тяжелый, я видела пару ее статей.
— Это не называется словом «тяжелый», — вздохнул Тихонов, вертя в руках выдернутый из стоявшего на Никином столе стакана карандаш, — это просто мусор. Как его не присыпай сверху кристаллами Сваровски. И вообще — это не наш формат. Да и Федя не одобрил совсем…
— Тогда ты-то чего страдаешь? — участливо поинтересовалась Ника, дотронувшись до локтя Тихонова. — Боишься, что Цепляев уйдет?
— Куда он уйдет…
— Тогда я вообще не понимаю. Ну, отказал — и отказал, всего-то… И мотив есть — «неформат».
— Ощущение противное, — признался Тихонов, — как будто что-то неприличное сделал. И Лешкино поведение мне не нравится в последнее время. Такое чувство, что он действительно хочет уйти, но не может найти достойный повод. Понимает, что его здесь пригрели и имя сделали, но появилось, видимо, что-то более интересное ему лично.
— Так, может, нет смысла его удерживать? Все равно ведь уйдет, если собрался.
— Не хочу быть к этому причастным.
— Да ты-то при чем тут? — недоумевала Ника. — Ты его не выгонял.
— Брезгливо как-то… человек был, по сути, никем, а теперь с нашей помощью оперился, стал кем-то — и все, возомнил о себе, возвысился, кладет на всех с перебором.
Ника видела, как сильно расстроен разговором с Цепляевым Саныч, но никакого хорошего совета дать не могла. Цепляев ей не нравился. С первого дня, как только она стала работать в «Русской Галактике», она прониклась к Алексею не то чтобы отвращением, но какой-то сильной, необъяснимой неприязнью. Раздражали его татуировки, которые он словно специально демонстрировал к месту и не очень, раздражала манера разговаривать, пренебрежительно снисходя до собеседника, цедить слова сквозь зубы. Кроме того, у Алексея был звериный нюх на конъюнктуру — он мгновенно улавливал скандальные темы и тотчас хватался за них. Особых принципов, как поняла со временем Ника, у него не было: он мог сегодня похвалить кого-то, а завтра извалять в грязи с тем же рвением. Когда его имя стало часто упоминаться в интернете, Цепляев буквально заболел звездной болезнью, стал еще более невыносим в общении, высокомерен и заносчив. Стахова старалась вообще не пересекаться с ним по возможности. Разумеется, она не могла понять причин, по которым сейчас так убивался Тихонов. Уход Цепляева из «Русской Галактики» сайту урона не нанесет — разве что сам Алексей начнет с остервенением лить грязь на бывших работодателей. Да и то — кто сейчас обращает на это внимание?
— Так ты будешь мне про Прагу рассказывать? — с грустной улыбкой спросил Тихонов.
Ника улыбнулась в ответ:
— Ты бы лучше сам туда съездил.
— Будет время — съезжу, если приглашаешь.
— Приглашаю, — кивнула она.
— Нет, ты подумай! — вдруг снова завелся Тихонов, с хрустом сломав в пальцах карандаш. — Кто его знал до «Галактики»? Скандалист из «Твиттера»! Майки с «пуськами» с Тряпичниковым носили — вот и все! А теперь только введи в поисковик — Цепляев то, Цепляев это, но ведь все только в контексте «Русской Галактики»! И он нас же уходом шантажирует!
— Саныч, не рвись ты так, — попросила Ника, осторожно отбирая у него обломки карандаша и бросая их в ведро под столом, — никуда он не уйдет. А если уйдет — ну, сам дурак. Таких денег он нигде не заработает.
— А ему что — семью кормить? Живет в свое удовольствие, квартиру сдает, снимает меньшую плюс родители у него обеспеченные.
— Я слышала — он с ними не ладит?
— Они с ним. Да это не суть… Я просто не могу понять, как люди умудряются так быстро забывать сделанное им добро?
Ника поняла, что Саныч «встал на рельсы» — так называли в редакции манеру Тихонова, зациклившись, говорить на одну и ту же тему продолжительное время. Она решительно встала, щелкнула кнопкой чайника и взяла со стола Тихонова его чашку:
— Давай чайку выпьем.
— Давай, — вяло согласился он.
— Интересно, до завтра компьютер мне продиагностируют или нет? — попыталась перевести разговор Ника, укладывая в чашки пакетики с заваркой.
— Естественно. А тебе у меня плохо, что ли?
— Не хочу тебе мешать. И потом — негоже журналисту делить кабинет с замом главреда, — улыбнулась она, — слухи пойдут.
Тихонов удивленно уставился на нее:
— Ты будто не знаешь, какие слухи уже идут?
— А какие? — насторожилась Ника.
— А что я сюда свою любовницу вожу, — рассмеялся Тихонов, принимая из рук Ники чашку, — так что ты можешь не опасаться за свою репутацию, она не пострадает. Хотя… наши забавники могут запросто сказать, что я тут групповухи устраиваю.
— Сатанинские оргии, — хохотнула Ника, в душе сильно удивленная словами Тихонова — подобные слухи до нее не доходили.
— И их можно, — согласно кивнул он. — Ты сейчас над чем работаешь?
— Цены на недвижимость в Италии и Новой Москве.
— Дурдом, — пробормотал Тихонов, отставляя чашку, — ты никогда не думала в новостники перейти, например?
— Мне неинтересно.
— А недвижка — интересно? И расследования эти?
— Я в этом разбираюсь.
— Слушай, а тебе не приходило в голову покопаться в загашниках у нашего инвестора? — вдруг, понизив голос, спросил Тихонов.
— Зачем? — с недоумением отозвалась Ника.
— Ну, зачем-зачем… мало ли… пригодится когда-нибудь, — туманно ответил он. — Тем более раз ты разбираешься…
— Ты думаешь, там что-то не так?
— Пойдем, покурим, — Тихонов встал и сунул в карман пачку сигарет и зажигалку.
Ника, поставив кружку, сделала то же самое. Она догадалась, почему вдруг Тихонов собрался курить на улицу — поговаривали, что «Нортон» прослушивает своих сотрудников.
На улице, отойдя от здания на приличное расстояние, Тихонов закурил и продолжил начатый разговор:
— Ты вообще в курсе, чем занимается наш инвестор?
— В общих чертах.
— А вникнуть в частности ты не хочешь?
— Я не могу понять зачем, — Ника поежилась от внезапно налетевшего ветра и встала так, чтобы ей не дуло в лицо.
— Мне кажется, что там не все в порядке. А иметь компромат на того, кто платит тебе деньги, всегда неплохо.
— И не всегда безопасно, между прочим.
— Ты чего-то боишься? — удивился Тихонов. — Никогда бы не подумал.
— Представь себе — боюсь. Боюсь, что откопаю что-то такое, о чем сильно пожалею, — призналась Ника, выбрасывая окурок.
— А тебе приходилось откапывать что-то, а потом жалеть?
Ника умолкла. Никто в редакции не был в курсе сложных перипетий ее прошлой жизни, она никогда не говорила об этом, не хотела откровенничать — да и не с кем было. И сейчас, когда Тихонов задал вопрос, она тоже не стремилась пускаться в плавание по волнам памяти — это причиняло боль.
— Ты же читал мои статьи, — только и сказала она, отворачиваясь, чтобы Саныч не видел, как ее глаза стали блестящими и влажными.
— Ну, читал — что с того? В деле «Изумрудного города» ты хорошо покопалась, спору нет. Но последствий для тебя-то не было? — Тихонов взял новую сигарету, а Ника вдруг почувствовала, как ее охватывает раздражение:
— Ну, читал — что с того? В деле «Изумрудного города» ты хорошо покопалась, спору нет. Но последствий для тебя-то не было? — Тихонов взял новую сигарету, а Ника вдруг почувствовала, как ее охватывает раздражение:
— Тебе обязательно надо лезть под кожу? Я не хочу говорить на эту тему — ни с тобой, ни с кем-то еще, неужели непонятно?
Тихонов сперва оторопел, потом пожал плечами и произнес:
— А орать-то зачем? Удивительно, как с такой нервной системой ты ухитрилась такое расследование замутить.
— Если бы ты знал, ради чего я это замутила, как ты выразился, то больше не задавал бы вопросов, — огрызнулась Стахова.
— Так перестань загадывать загадки и расскажи, — спокойно посоветовал он. — Я по натуре человек любопытный и дотошный, как все бывшие педагоги, пока до истины не докопаюсь — не успокоюсь.
И Ника поняла, что легче будет один раз выложить все настырному Тихонову, чем в каждом последующем разговоре натыкаться на одни и те же вопросы.
— У меня сын от Гавриленко, владельца «Изумрудного города», — вздохнув, сказала она, глядя под ноги. — Максим погиб, даже не узнав о том, что он должен родиться. А я знала, что его убили.
— Убили? Вроде там авария была, разве нет?
— Не совсем. Авария была — но ее организовали. И я знала, кто это сделал. Не думаю, что ты, например, обладая такой информацией, смолчал бы.
Тихонов задумался, глядя куда-то поверх Никиной головы, что было довольно непросто — ее рост несколько превышал рост самого Саныча. Стахова закурила еще одну сигарету, чувствуя, как першит в горле — в Праге она столько не курила.
— Н-да… — протянул он наконец, — сильно… Кто еще об этом знает? Я имею в виду — у нас, в редакции?
— Только Федя.
— Ну, из Феди, понятное дело, не вытянешь. Больше никому не говори — ну их к черту, балаболов. — Тихонов поежился: — Тебе не холодно? Ветер что-то поднялся.
Ника пожала плечами — ей было жарко, как, впрочем, всякий раз, когда она заставляла себя рассказать кому-то хоть часть своей истории. Сейчас, стоя на ветру в трикотажной полосатой водолазке и легких джинсах, она совершенно не чувствовала ветра, который крутил вокруг них с Тихоновым какие-то бумажки, обрывки сигаретных пачек и пустые стаканчики из-под йогурта — некоторые из журналистов имели нехорошую привычку бросать тару там же, где опустошали ее.
— Саныч! Ника! — оба повернули головы — к ним, спотыкаясь, бежала Лена. — Вас ищут там!
— Что случилось?
— Сейчас Луцкого полиция забрала!
— Не понял… — протянул Тихонов, вставая и помогая подняться Нике.
— Он к нам приехал зачем-то, и тут — хоп! — полиция. Наручники надели — и увезли, — запыхавшись, выпалила Лена.
— Кто это? — спросила Стахова, и Тихонов, покачав головой, ответил:
— Это один из инвесторов. А обвинение какое? Или просто задержали? — повернулся он к Лене, которая нетерпеливо подскакивала на месте.
— Говорят, жену его нашли дома мертвой. А его подозревают в убийстве.
Тихонов больше ничего не сказал, только потер лысину и, прихрамывая, отправился к крыльцу.
Глава 10 Личная жизнь инвестора
Сотрудники редакции, видевшие, как задержали одного из инвесторов, были слегка подавлены. Не каждый день человека с таким именем и деньгами, как у Луцкого, заковывают в наручники и увозят в сопровождении конвоя. Журналисты переговаривались между собой, строили разные версии, и совершенно ни у кого не наблюдалось желания работать. Тихонов, поняв, что сегодня ему уже не удастся собрать команду и заставить что-то написать, махнул рукой и отпустил всех, сказав, что материалов достаточно, чтобы закрыть все полосы:
— Все равно от вас толку ноль. Ника, ты мне поможешь закончить?
— Помогу.
Стахова оказалась единственной, кого задержание Луцкого никак не впечатлило — она его не знала, разве что фамилию слышала прежде, когда еще работала в «Столичном хроникере» и писала статьи о недвижимости. Луцкий занимался строительством в Новой Москве, но Ника не могла припомнить, чтобы слышала что-то о его личной жизни — только о деловой.
— Слушай, Саныч… а чего все с такими лицами ушли? Он что — человек хороший, Луцкий этот? — спросила она у Тихонова, когда все разошлись и в редакции стало тихо.
Тихонов, яростно выстукивая пальцами по клавиатуре, бросил:
— Человек он нормальный. А жена у него — та еще штучка… Ты вообще слышала о нем хоть что-то?
— Знаешь, так странно — вроде все — и ничего одномоментно. То есть я знаю, кто он и чем занимается, но больше ничего — а у меня ведь в свое время было досье практически на каждого крупного строительного воротилу в этом городе, — сказала Ника, покручивая в пальцах карандаш.
Тихонов оторвался от работы и внимательно посмотрел на Стахову:
— Другими словами, ты не в курсе его личной жизни?
— От слова «совсем», — подтвердила она, — а что? Там есть что-то интересное?
— У каждого человека в жизни есть что-то интересное, если в ней как следует покопаться. А уж в жизни такого человека, как Сергей Луцкий… — туманно ответил Тихонов и снова погрузился в редактуру. Спустя десять минут он перестал терзать клавиатуру и произнес, в упор глядя на Нику: — И будь я любителем расследований, я бы это не упустил.
Высказавшись, он выключил компьютер, встал и, чуть прихрамывая, вышел из кабинета.
Ника закончила свое, посидела еще пару минут в кресле, стараясь отогнать от себя то, что услышала от Саныча, но это никак не удавалось. «Странные разговоры он со мной сегодня заводил, — размышляла Стахова, застегивая сумку и собираясь уходить. — То про внутренние дела инвесторов — мол, неплохо бы компромат иметь, теперь вот про личную жизнь Луцкого… Ему-то это зачем? А мне? Я до сих пор расхлебываю то, что уже нарасследовала, куда мне снова лезть?»
Мысли путались, решения не было, и всю дорогу до метро Ника не могла понять, какие чувства кипят в ней. С одной стороны, совершенно не хотелось лезть туда, куда никто не приглашал, но с другой… Раз все так удручены арестом Луцкого, стало быть, что-то в этом есть. И, возможно, будучи человеком посторонним и незаинтересованным, Ника сможет распутать этот узел?
«Брось, Стахова, забудь об этом, — уговаривала она себя, сидя в вагоне. — Ты только устроилась в хорошее место, занимаешься тем, что любишь, сын у тебя, в конце концов! Зачем тебе этот Луцкий и его мертвая жена?»
По дороге от метро Ника зашла в супермаркет — дома не было молока, она это хорошо помнила. Толкая перед собой непонятно зачем взятую тележку, в которой болталась бутылка молока, она вдруг зацепилась взглядом за что-то знакомое — это оказался брусничный свитер Филонова. Федор стоял в мясном отделе и выбирал курицу. Стахова от неожиданности остановилась. Даже в профиль было видно, что лицо Федора отечно, а рука, потянувшаяся к продавцу за покупкой, покрыта ярко-красными пятнами — аллергия. Филонов положил упаковку с курицей в тележку и в этот момент увидел Нику.
— Вероника? А ты как здесь?
— Да вот, за молоком зашла… Как ты себя чувствуешь?
— Как видишь… распух весь, жена тоже приболела, пришлось самому в магазин.
— Ты что же — живешь здесь?
— Да, практически в соседнем доме.
— Надо же… — протянула Ника, — а я и не знала. А я прямо в этом живу.
— В этом? — переспросил Филонов. — Снимаешь?
— Да. Я же не москвичка, нет у меня здесь недвижимости, — улыбнулась она.
— Значит, мы соседи почти, — Филонов толкнул свою тележку, — я и не знал.
— Да я тоже не знала.
— Ну, как там в редакции? Тихонов что-то не звонил еще, — спросил Филонов, продвигаясь в хлебный отдел.
Ника пошла за ним, чувствуя, как дразнит ноздри запах свежей выпечки. «Вот черт, сейчас ведь куплю и нажрусь, — печально подумала она, в то время как рука безвольно взяла со стеллажа хрустящий теплый батон с чесноком. — Да и черт с ним».
— Нормально все… было, — выдавила она с запинкой, — пока Луцкий не приехал, а за ним следом — полиция.
— Полиция? — удивленно повторил Филонов, останавливаясь. — Зачем?
— За Луцким. Его прямо из редакции и забрали.
Филонов пригладил волосы, потер щеку, потом потряс головой, словно стараясь вытряхнуть полученную информацию:
— Ничего не понял. Луцкого задержали? За что?
— Говорят, подозревают в убийстве жены.
— Чушь какая-то… — пробормотал Федор. — Они с женой давно вместе не жили, с чего бы ему ее убивать?
— Не жили? Тогда странно… — протянула Ника, посматривая на булочки с марципаном и корицей.
— Вот-вот…
Справиться с собой не удалось, и Стахова малодушно опустила в тележку три булочки, а заодно и пару пирожков с капустой. «Ну, что за характер? Почему нельзя взять и выложить все обратно? Ведь нажрусь же! И даже на завтрак не оставлю — так и буду в кухню шастать, пока все до крошки не съем!» — Ругая себя, Ника шла вслед за Филоновым к кассе. Уже рассчитавшись, Федор подождал ее, и они вышли на крыльцо вместе.