– Да что ж вы бегаете-то? – неся обоих за шкирки, словно котят, недоумевал Прохор. – Надо же, и лошаденку свою бросили, и сани… Что, не надобны?
Пойманные молчали, а Иван покачал головой:
– Отпусти их, Прохор.
Едва бывший молотобоец поставил ребят на ноги, те повалились на колени в снег:
– Не убивайте за-ради Господа! Все отдадим, все, что хотите, сполним, токмо не мучьте!
– Та-а-ак, – протянул Иван. – А ну, поднимите-ка глаза, парни! Смелей, смелей… Теперь скажите-ка, с чего это вы взяли, что мы обязательно будем вас убивать и мучить? Что, у нас других дел нет? Или так на людоедов похожи? Ну? Что молчите? Отвечайте же!
Младшенький отрок заплакал, старший же вскинул глаза:
– Отпустите-е-е…
– Да отпустим! Вот те крест, отпустим! Сперва скажи: пошто нас за татей приняли? Ой, только не реви… На вот тебе монету. Бери, бери, не сомневайся – «пуло московское»!
Парнишка осторожно взял в руку маленькую медную монетку, не такую, конечно, маленькую, как «мортка» или «полпирога», но все ж не очень большую.
– Ну? – прикрикнул на него Иван. – Теперь говори, сделай милость!
– Монаси зловредные на большаке объявились, – шмыгнув носом, поведал мальчишка. – С пищалями, с саблями… Всех, кого ни встретят, направо-налево секут, грабят.
– Так уж и всех? – усомнился Митрий.
– Ну, не всех… С кем сладят.
– Чудны дела твои, Господи! – покачав головой, Иван посмотрел на своих спутников. – Что скажете? Не первый раз уж мы про этих монасей слышим!
– Гнусы они, а не монаси, – пробурчал Прохор. – Ух, попались бы мне…
Митрий покачал головой:
– Это плохо, что они впереди едут. Не впервой уж нас за них принимают… Эй, парень, их, монасей тех гнусных, тоже трое?
– Говорят, трое.
– Как и нас… Не было б нам с того худу! А ну, как где вилами встретят?
– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Иван.
– Хорошо б нам их обогнать, – улыбнулся Митька. – Спросим вон робят, где можно путь срезать. Вон и сани у них есть с лошадью, довезут – заплатим. Заплатим, заплатим, не сомневайтесь.
Отроки разом моргнули:
– Ин, ладно. Покажем, где срезать. А вы куда идете-то?
– Да в Кромы.
– В Кромы? – Старший парнишка почесал затылок. – Есть тут одна дорожка, по ручью. Все по Орловскому шляху ездят, там вроде и ближе, но дорога хуже, а по ручью – куда веселей будет.
– Ну, так ведите, парни! – Иван засмеялся. – Вот вам алтын, покажете, где ручей. Лошаденка-то выдержит нас?
– Да выдержит! – Старшенький отрок живо зажал монету в ладони. – Выносливая.
К Путивлю вышли засветло, успели-таки до вечерни. Высокие деревянные стены с угловатыми башнями, заснеженный, местами превращенный в ледяную горку вал, ворота, невдалече широкая река – Сейм.
– Ну, что дальше? – Иван обернулся к друзьям. – В город?
– В город, куда же еще-то? А уж там сообразим, что делать.
Соображать, впрочем, не пришлось: от городских ворот навстречу путникам уже неслись конники в коротких польских кафтанах, в блестящих шишаках, с саблями.
– Кто такие? – осадив коня, грозно поинтересовался какой-то усатый воин.
– Паломники мы, – разом поклонились все трое. – Монаси, нешто не видишь?
– Ах, монаси, – ухмыльнулся усач. – Тогда милости прошу. Эй, парни, – он махнул рукой. – Проводите.
Так они и вошли в Путивль – с эскортом вооруженных всадников, – что, наверное, смотрелось немного нелепо: всадники и монахи. Миновали ворота со сторожевыми башнями и оказались на широкой площади среди множества вооруженных людей – казаков, пищальников, польских гусар с чудными гусиными перьями на длинных железных полозьях. Гусар, впрочем, было мало.
– Прошу! – спешившись, усач гостеприимно кивнул на большую избу, из-за множества военных больше напоминавшую кордегардию.
– Ой, не нравится что-то мне такое гостеприимство, – наклонившись к Ивану, прошептал Митрий. – Как бы и здесь нас за других не приняли. Говорил – надо было переодеться.
– Ага, а одежку где взять? Украсть или кого ограбить?
– Эй, хватит пререкаться! – начальственно распорядился усатый. Кто-то из воинов назвал его на иноземный манер: «господин ротмистр». – Заходите, милости просим.
Парни поднялись на крыльцо. Часовой в блестящей кирасе услужливо распахнул дверь. Вошли… Низкая притолочина, просторная горница с изразцовой печью, в горнице, за столом и на лавках – воинские люди в коротких польских кафтанах, с пистолями, палашами, саблями.
– Вот, привел, – усатый ротмистр показал рукой на парней и, обернувшись, спросил: – Оружья какого при себе нет ли?
– Нет… Так, ножики – мясо порезать.
Ротмистр повернулся к своим:
– Обыщите их!
– Э, – запротестовал Иван. – Зачем же обыскивать? Хоть скажите, зачем? А то шли мы шли по своим делам, и нате вам – обыск!
– Обыск для того, что сам государь Дмитрий Иоаннович, возможно, на вас посмотреть захочет! – важно пояснил усач.
– Дмитрий Иоаннович?! – непроизвольно ахнул Иван. – Государь?
– Вот именно!
Дождавшись, пока воины тщательно обыскали прибывших, ротмистр приказал отвести их в небольшую комнатушку – чулан с ма-аленьким – в ладошку – оконцем и тяжелой дубовой дверью.
– Посидите покудова тут, – усмехнувшись, пояснил он и, обернувшись, громко приказал: – Кабакин, скачи на государев двор. Доложишь – поймали троих монахов. Тех самых, о ком писано…
– Что?! – дернулся было Иван.
Со стуком захлопнулась дверь.
Глава 6 Самозванец
Март 1605 г. Путивль
– Какие еще монахи? – Усатый ротмистр угрюмо посмотрел на вестового.
– Не могу знать, господин ротмистр! – вытянулся тот. – Сказано – известить.
– Ну, так извещай, что стоишь? – Усач раздраженно хватанул кулаком по столу, да так, что подпрыгнула яшмовая чернильница, а приведенный для разговора Иван (сам напросился) хмыкнул.
– Осмелюсь доложить, господин ротмистр, люди Дворжецкого поймали трех монасей, у коих нашли подметные грамоты – дескать, Дмитрий-царевич не царевич вовсе, а беглый монах Гришка Отрепьев!
Доложив, вестовой замолк, почтительно наклонив голову. Был он в широких казацких штанах-шароварах и в польском кунтуше, темно-зеленом, с желтой шнуровкою. С пояса свисала до самой земли увесистая турецкая сабля.
– Да-а, – задумчиво протянул ротмистр. – Значит, и Дворжецкий монахов словил? И тоже трех, – он сумрачно взглянул на Ивана. – Которые же из них лазутчики?
– Они, – юноша усмехнулся. – Которых поляк этот поймал… Дворжецкий.
Ротмистр нервно потеребил ус:
– Ага, так я тебе и поверил. Пытать вас троих велю, вот что! А ты что уши развесил? – усач накинулся на вестового. – Все доложил?
– Все.
– Тогда чего стоишь?
Еще раз вытянувшись, вестовой поклонился и вышел, плотно прикрыв за собой дверь губной избы, где с удобством расположился усатый ротмистр вместе с подчиненными ему воинскими людьми. На стене, прямо над головой ротмистра, висела подзорная труба, выкрашенная черной краской. Наверное, затем, чтобы следить, как выполняют распоряжения подчиненные.
– Хм, интересно, – покачал головой Иван. – Зачем тебе нас пытать, коли ты еще ничего не спрашивал? Может, мы и так тебе все расскажем, безо всяких пыток.
– Ага, – ротмистр недоверчиво хохотнул и махнул рукой. – Давай, рассказывай, коль не шутишь.
– Спрашивай, – улыбнулся пленник.
– Надо говорить: «Спрашивай, господин ротмистр», – наставительно поправил его усач. – У нас тут не шайка какая-нибудь, а истинного царевича Дмитрия войско! Это что? – Он показал юноше лежавшие на столе бумаги – обличающие самозванца грамоты, вытащенные из голенищ Ивановых сапог.
Насколько московский дворянин помнил, грамоты были написаны по-польски и – немного – по-латыни. Латыни ротмистр наверняка не ведал, а вот польский вполне мог знать, да и так мог позвать кого-нибудь прочитать – в войске самозванца хватало поляков.
– Это – важные бумаги, врученные мне самим царевичем Дмитрием, – приосанившись, важно молвил Иван. – Посмотри, там, внизу – его подпись на латинице – «ин ператор Демеустри», что значит – «царевич Димитрий». Мало того, господин ротмистр, что ты схватил преданных царевичу людей – нас, – так еще и посадил под арест, мало того – намеревался пытать! Хорошо хоть меня решил выслушать – иначе б дорого тебе это все обошлось!
– Болтай, болтай… да знай меру.
Было хорошо видно, что слова пленника заставили ротмистра задуматься, на что и рассчитывал Иван. Плохо, когда рубят с плеча, а вот когда начинают думать, тут же появляются и всякого рода сомнения.
– Не веришь мне, поинтересуйся у самого царевича! – нагло заявил пленник. – Можешь даже нас к нему отвести, только не забудь развязать руки: Дмитрий Иоаннович терпеть не может, когда вяжут его верных слуг! Живо разжалует из ротмистров в простые пищальники. Впрочем, может быть, и не разжалует – зла-то ты нам не причинил, по крайней мере пока. А что посадил под замок – так то от неусыпного бдения, качества весьма похвального на воинской службе.
– Вот именно, – негромко произнес усатый. Похоже, он теперь не знал, как себя вести с пленниками… Сомневался!
– Вот что, – наконец решился ротмистр. – Сделаю, как ты просишь – сообщу о вас царевичу, и грамоты все ему передам…
– Ага, – с усмешкой заметил Иван. – То-то он и обрадуется, что его людей под замком держат. Ой, попадешь под горячую руку, господин ротмистр! Пойми – я ведь тебе зла не желаю, наоборот, доложу государю о должной твоей преданности и решительности… Зовут как?
– Кого? – опешил ротмистр.
Пленник расхохотался:
– Ну, не меня же! Имя свое скажи – о ком мне докладывать.
– Э… Афанасий Поддубский.
– Ну, Афанасий, что ж поделать, если со лжемонахами повезло Дворжецкому, а не тебе, так ты что ж, за усердие свое наград не достоин? Конечно, достоин! Обязательно доложу государю о столь усердном воине.
Ротмистр почтительно улыбнулся:
– Прямо сейчас желаете предстать перед очами царевича?
– Как скажешь, господин ротмистр, как скажешь.
– Собирайтесь! – Афанасий решительно подкрутил усы. – Сейчас велю вас развязать и…
– Да, вымыться бы хорошо, – попросил Иван. – Неудобно в грязном виде перед государем предстать.
– Помыться? – Ротмистр задумчиво поскреб затылок. – Сегодня у нас что? Понедельник?
– Да вроде бы…
– Значит, вчера наши баню топили… вода еще должна бы остаться. Федька! – выглянув в дверь, позвал Афанасий. – Беги в баню, проверь – осталась ли вода? Смотри, живо мне, одна нога здесь, другая там.
Сработала! Та дикая чушь, которую нес Иван незадачливому усатому ротмистру, сработала! Сказать по правде, парни и не надеялись, просто решили хоть что-нибудь делать – не очень-то хотелось сходу попасть на дыбу, а именно к этому все и шло. И вот – получилось! Что дальше – об этом пока не думали, главное сейчас было – обрести хоть какую-то свободу, выбраться из-под замка, а там… там снова нужно было бы соображать.
В бане было довольно тепло после вчерашней топки, в обложенном камнями чане плескалась вода, в маленькое волоковое оконце бил яркий солнечный свет, а в предбаннике сидел Федька с заряженной пищалью, посланный предусмотрительным ротмистром якобы в целях защиты «верных государевых слуг» от злохитрых татей и прочей нечисти, коих в «любом граде полно», по утверждению того же ротмистра.
– И что теперь? – осмотревшись, шепотом спросил Прохор.
– Митька, – Иван оглянулся на парня. – Ты у нас ростом и комплекцией схож с этим Федькой. Да и мастью – у того тоже волос темный.
– Угу, – понятливо кивнул Митрий. – Значит, переодеваюсь да бегу доставать мирскую одежку… времени у меня сколько будет?
– Немного. Вряд ли и до полудня.
– Тогда чего ж мы мешкаем?
– Ну, готовься к любимому делу, Проша!
Отворив дверь, Иван позвал Федьку:
– Феденька, глянь-ка, вроде б чан протекает… Так и было – не скажите потом, что мы.
– Где протекает? – Часовой осторожно заглянул в дверь.
Бах!
Прохор уложил его быстрым ударом в скулу. Дешево и сердито! С парня тут же стащили одежку – кунтуш с шароварами, сапоги и баранью казацкую шапку да, связав руки, затащили под лавку.
– Осторожней! – Иван придержал бросившегося было к выходу Митьку. – Снаружи вполне может быть и второй часовой. Глянь-ко…
Митрий, чуть приоткрыв дверь, посмотрел в щель. Так и есть… Около бани, на улице, тоже прохаживался пищальник.
– Прохор, опять тебе развлечение. Митька, зови!
– Э-гей! – закричал в щель Митрий. – Подь-ка сюда… То я, Федька.
– Чего тебе?
– Да тут баклажка с вином осталась.
– С вином? Вот, славно! Молодец, что позвал… – Войдя в темный предбанник, часовой прислонил пищаль к стенке. – Ну, наливай!
– Держи!
Прохор махнул кулаком, и несчастный воин тихонько сполз вниз по стеночке.
– Вот и славно, – потер руки Иван. – Еще одежонка… Митька – бери пищаль и на улицу, мало ли, ротмистр в подзорную трубу смотрит? Есть у него такая штука, в избе на стенке висит.
Митрий послушно взвалил на плечо тяжелое ружье и вышел на улицу, стараясь не поворачиваться лицом к сторожевой башне. Мало ли. Быстро переодевшись, выбрался из бани Иван. Прохора, подумав, решили так и оставить в рясе – слишком уж дорого было время.
Ротмистр Афанасий Поддубский оказался не лыком шит! Разглядев в подзорную трубу подозрительное шевеленье у бани, живо выслал отрядец в полтора десятка человек. Иван заметил их первым, когда до людных улиц оставалось не так уж и много – всего-то пересечь пустошь. Но погоня было конной, поднимая снежные брызги, всадники пустили лошадей в намет, и беглецы со всей отчетливостью осознали, что не успеют.
Иван вытащил саблю, пожалев, что оставил в бане пищаль – слишком уж громоздкое было ружье.
– Эвон, овражек! – показал рукой вперед Митька. – Рванем?!
Рванули. Уж туда-то должны были успеть, и преследователи, поняв это, погнали галопом. Да, по дну оврага можно было уйти в огороды, к улицам, и там затеряться, растворясь среди местных жителей. Тем более что ротмистр Поддубский разгадал намерение беглецов слишком поздно.
Позади, проваливаясь в снег – ага, вышли все же в сугробы! – свистели и размахивали саблями спешившиеся всадники, впереди маячило заснеженное устье оврага, до которого оставалось саженей двадцать… десять… пять…
Оп! Нырнули. Саблю в ножны, чтоб не мешала бежать…
Вытянув руки вперед, Иван съехал на животе вниз, вслед за друзьями. Ударила в нос холодная снежная пыль, какие-то высохшие колючки в кровь расцарапали щеки; прокатившись, сколько мог, юноша поднялся на ноги, побежал… увидев, как бегущие впереди Митька и Прохор вдруг остановились, попятились, углядев впереди четырех вооруженных всадников. Нет, не тех, что остались наверху, те просто не успели бы сюда так быстро добраться. Маловероятно, чтобы была засада…
Тем не менее всадники повернули коней наперерез беглецам. Один из них скакал быстрее других. Иван выхватил саблю… Оно, конечно, пеший против конного долго не выдюжит… Юноша воткнул саблю в снег и развел в стороны руки:
– Чего это вы на честных людей бросаетесь?
– А вы чего по овражинам носитесь? – осадив коня, поинтересовался всадник – молодой светловолосый парнишка в стеганом бумажном панцире-тегиляе с высоким стоячим воротом и в войлочном колпаке.
– Слушай-ка, – Иван широко улыбнулся и сделал пару шагов вперед. – Ты, случаем, не из людей Дворжецкого?
– Не-а, я из…
Рывок за пояс – и парень кувырком полетел в сугроб, не помогли и стремена, слишком уж широки оказались. Птицей взлетев в седло, Иван обернулся, увидев кружащих вокруг Прохора с Митькой всадников. Всего-то трех! Дав стремена коню, нагнулся, подхватив саблю, страшное оружие в умелых руках, куда убойнее, нежели шпага или даже палаш.
– Эгей! – подлетев, Иван нанес удар первым.
Конечно же, вражина – дворянин или боярский сын в тегиляе – удар тут же парировал, но не сказать, чтоб уж очень умело. Правда, силен был детинушка, ничего не скажешь… Иван на это и рассчитывал, закружил рядом, нанося удары градом…
Удар! Искры! Удар!
Холодные злые глаза из-под шапки. Рыжие усы, бородка… Боже, как жутко пахнет чесноком!
Еще удар!
А теперь, не давая опомниться, саблю – плашмя. Пусть отобьет со всей дури…
Противник так и сделал – и силу отбива ловко использовал Иван, как когда-то учили. Вообще-то сабля в таком случае должна была войти противнику в шею… Но дернулся конь, и удар соскользнул на луку седла. Ничего… Еще раз…
– Эй, хватит! – грозно приказали рядом. – Я сказал: хватит! Сабли в ножны – оба!
Соперник испуганно погнал коня в сторону. Иван скосил глаза – больно уж голос казался знакомым. Господи! Не может быть!
В толпе нарядно одетых всадников он неожиданно признал недавнего своего знакомца Михайлу Пахомова, которому сам же помог бежать! Михайла, правда, сейчас ничем не походил на того пьянчужку, которого помнил Иван… хотя нет, глаза по?прежнему искрились весельем. А одежка-то одежка – фу-ты ну-ты! Рейтарский полудоспех из стальных платин с блестящей кирасой, на голове сверкающий круглый шлем с накладными наушниками, в руках два пистоля!
Иван ухмыльнулся:
– Здорово, Михайла! Как сам?
Михайла, если и удивился, то не показал виду, лишь кивнул – привет, мол – да еще раз приказал убрать в ножны саблю.