– Ну, вот, – азартно потерла ладони Филофея. – Теперь и приодеть тебя можно будет без спешки. Набелить, нарумянить, подсурьмить брови… Вернутся – ахнут!
– Да ну… А вдруг да не понравится?
– Что ты, подруженька! С ног свалятся – точно.
А парни деловито шагали к Москве-реке. Спрямляя путь, свернули с Якиманки в проулок – все ближе. Выйдя к реке, закричали лодочника… Город гулял, наслаждаясь дармовым угощением, по обычаю, выставленным на улицы новым царем. Повсюду слышались песни, шутки, веселые крики. Где-то играли на дудке, где-то плясали, а кое-где – уже и дрались, как же без этого? По улицам бродили полупьяные толпы молодежи, люди постарше степенно сидели за столами, а кто упивался, просто-напросто падал лицом в серую дорожную пыль. Смеркалось.
Докричавшись, наконец, лодочника, друзья переправились через реку и быстро пошли к Черторыю. Миновали веселящуюся Остоженку, вышли на Чертольскую – там было еще пьянее, да и народишко жил тот еще, правда, к уверенным в себе молодым людям, да еще вооруженным, приставать опасались.
Купец Никодим Рыло встретил новых гостей радостно:
– Заходи, парни! Пить-гулять во славу царя-батюшки будем! Эй, дворня, тащите-ка новый бочонок!
Пришлось выпить – а как откажешься? Утерев подбородок, Иван поблагодарил хозяина и поинтересовался насчет Архипки.
– Архипка, купца Ерофеева сын? – улыбнулся хозяин. – Да был, был, мед-пиво пил. Вот, только что ушел, вы с ним едва-едва разминулись.
– А куда пошел, не сказывал?
– Да к пристани. Так, говорит, ближе…
– Это где-то он по пути заплутал, – задумчиво протянул Митрий. – Там, на Черторые, ведь заброшенных изб много…
– Да поразвалились все эти избы давно, – Никодим отмахнулся. – Одни бревна – и заходить страшно, как бы не придавило! Вы пейте, пейте, а за отрока не беспокойтесь – дело молодое, может, девку какую по пути встретил?
Купец скабрезно засмеялся, ну а парни, простившись и поблагодарив за вино, решительно удалились. Раз уж обещали девке отыскать братца – отыщут. А вина можно и после выпить, сколько влезет.
Пройдя темным переулком с покосившимися заборами, зашагали вдоль заросшего репейником и чертополохом оврага – ведущая напрямую к реке тропинка как раз и шла мимо, за избами. Иван внимательно всмотрелся вперед – хоть и темновато уже было, да видно, что к пристани никто не шел, не спускался, – обширная, поросшая невысокими кустами пустошь выглядела совершенно безлюдной. Ну, не мог больше никуда деться парень! Либо спускался бы к реке, либо – шел бы сейчас рядом с избами… А может – лежит убитый в кустах? Или – в избах?
– Митрий, давай по кустам, мы – по избам, – живо распорядился Иван. – Ты, Прохор – с той стороны, а я с этой. Ежели что – кричим.
Обнажив саблю, Иван перешагнул валявшиеся на земле ворота и, войдя на пустынный двор, внимательно огляделся. Покосившийся забор отбрасывал под ноги длинную размытую тень.
– Архип, – оглядевшись, негромко позвал Иван. – Эй, Архипка!
Показалось, кто-то шевельнулся в избе…
Юноша осторожно подошел к входной двери… Чей-то пронзительный, словно бы нечеловеческий крик внезапно полоснул по ушам!
Выставив вперед саблю, Иван рванул дверь… и отпрянул, пропуская орущую, бросившуюся под ноги тень. Кошка! Черт бы тебя побрал…
– Эй, есть здесь кто-нибудь? – громко позвал юноша.
Никто не отзывался. Сквозь провалившуюся крышу были видны первые звезды. Осторожно осмотрев горницу, Иван вышел во двор и, обследовав амбар, выбрался прочь, направляясь к следующей избе, вернее, к ее скелету, черневшему обожженными балками саженях в пяти левее…
На всякий случай покричал:
– Прохор, как там у тебя?
– Ничего, – тут же отозвался Прохор.
Ого! Да он совсем рядом, оказывается.
– Там все прогнило уже, – выйдя из-за ограды, пояснил молотобоец. – Не зайдешь – крыша обвалится.
– Ну, ясно, – Иван повернулся, махнул рукой и хотел было еще что-то добавить, но не успел – кто-то громко закричал на пустыре, ближе к реке.
Парни переглянулись:
– Митька?
И со всех ног бросились к пустоши. Метнулись под ноги репейники, колючие кусты, ямы. Обиженно залаяв, бросились прочь растревоженные бродячие псы. Пахнуло какой-то затхлостью, тленом и еще чем-то мерзостным, не поймешь даже сразу – чем.
– Сюда! – выскочив из кустов, замахал рукой Митька. – Скорее!
Парни подбежали к приятелю в един миг:
– Ну?
– Он здесь, Архипка-то… Похоже, дышит…
Отрок лежал на спине, раскинув в стороны руки. Кафтан его был расстегнут, рубаха разорвана на груди – однако кожа чистая, белая, без всяких порезов и крови.
– Видать, не успел… спугнули… – пояснив, Митька нагнулся к мальчику и, потрогав пульс, легонько побил по щекам.
– А? Что? – Отрок испуганно распахнул глаза. – Кто здесь?
– То я, Иван, не видишь, что ли?
В светлых глазах мальчишки проскользнуло узнавание и несказанная радость:
– И верно – Иван! Господи… А где же тот, страшный… Ошкуй!
– Ошкуй? – Парни вздрогнули. – Как ты сказал?
– Ошкуй, – постепенно приходя в себя, уверенно повторил отрок. – То есть – тело человечье, а голова – медвежья. Белая такая, зубастая… Господи-и-и… – Архипка вдруг зарыдал, бессильно уронив голову.
– А ведь он не мог далеко уйти, – Прохор сильнее сжал в руке саблю. – Ошкуй это или кто еще, но он где-то здесь, в кустах, прячется! Осмотрим, пока не совсем стемнело?
– Запросто! – Иван попробовал пальцем клинок.
Оставив обладавшего недюжинными медицинскими знаниями – еще с французских времен – Митрия с отроком, парни пошли к чернеющим ореховым зарослям, тянувшимся до самой балки, – больше здесь просто негде было спрятаться. Иван чувствовал, как азарт погони и злость встают откуда-то из груди, поднимаются, делаясь все шире и шире… вот уже ударили в голову…
– Слева! – крикнул вдруг Прохор. – Вон там, у жимолости!
Ошкуй – или какая иная тварь, – услыхав крик, дернулся, выскочил и, согнувшись, со всех ног припустил к пристани.
– Бросится в реку – не догоним! – кричал на ходу Прохор.
Иван понимал и другое – если эта тварь не ошкуй, а все же человек… На берегу было довольно людно. Пойди, разыщи! А бежала тварюга быстро, не угонишься. Иван пару раз споткнулся и чуть было не упал, выронив саблю, тем не менее не останавливался, бежал, не слыша позади крика Прохора, – тому повезло меньше, он угодил-таки в какую-то яму, коих было множество на Чертолье, и теперь вот отстал, выбирался…
А Иван сознавал, что не успевает…
Позвать людей? А как же!
Иван на бегу закричал во все горло…
Не хватало воздуху, и получилось тихо… Впрочем, похоже, кто-то услышал…
– Держи его, держи-и-и!
Бах!
Юноша на бегу запнулся о какую-то корягу, перевернувшись, упал, едва не сломав шею… А когда поднялся на ноги – фигура бегущего маячила уже далеко впереди. Эх, сейчас бы пистоль… а лучше – пищаль…
И тут грянул выстрел!
Иван инстинктивно пригнулся – показалось, что стреляли в него. У ошкуя – пистоль? Господи…
Выстрел раздался еще раз!
Стрелял тот самый, что бежал впереди… впрочем, там маячило уже довольно много людей. И стрелял вовсе не в Ивана.
Услышали!
Услышали, господи!
Спустившись к пристани, юноша, тяжело дыша, подбежал к стрелку:
– Ну что, попали?
– Навряд ли, – с сожалением отозвался тот. – Ловкий, стервец, оказался – похоже, выплыл.
Он обернулся, и Иван не сдержал удивленного крика, увидев перед собой… стряпчего Артемия Овдеева!
– Вот так встреча! – заулыбался тот. – А это кто там позади, с саблей?! Никак, Прохор? Господи, парни… Вас-то я и ищу!
Глава 9 Земский двор
Июнь – июль 1605 г. Москва
Белила ложились ровно. Высунув от усердия язык, купецкая доченька Филофея проворно работала беличьей кисточкой – мазала сверху вниз, а щеки – еще и вкруговую, да все приговаривала:
– Во-от, во-от, во-от… Ну, таковой красавицей станешь, Василисушка, жених возвернется – не узнает.
– Уж пора бы возвернуться-то, – озабоченно промолвила Василиска. – Ишь – смеркается.
– Ничего, успеют – трое парняг, чего с ними сделается-то? Братца бы токмо нашли.
– Найдут. Раз пошли – найдут. Из-под земли вытащат – уж они такие.
Покончив с белилами, Филофея аккуратно сложила их в шкатулку, точнее, в небольшой сундучок, в котором, кроме белил, еще имелись румяна, помада, кисточки и разные благовонные притирания. Назывался весь этот наборчик просто – «сундучок», такими у Москвы-реки торговали купцы-персияне. Стоил «сундучок» денег немаленьких и был по карману далеко не всем, а уж у кого был, те всячески им хвалились, вот как сейчас Филофейка. Да, там еще небольшое зеркальце было, в «сундучке»-то.
Умело подсурьмив подружке брови, гостья приступила к щекам. Тут нужно было не торопиться, красить тщательно да следить, чтоб румяна ложились ровным кругом – чуть скривишь, совсем не по-модному будет.
– Ну вот, – девушка с довольным видом оглядела результаты своего труда и протянула зеркало. – На-ко, посмотрись… Каково?
– Ой, красиво-о-о! Подай-ко, Филофеюшка, гребень – волосы расчешу. Эвон он, на поставце лежит, гребень-то.
Гостья потянулась за гребнем – резным, из рыбьего зуба, с изображением белого медведя – ошкуя, – оценила:
– Экий у тебя гребешок баской. А ошкуй-то – словно живой. Ишь, щерится. С топором!
– То Иван из-под Кром привез. Нравится?
– Очень! – призналась девушка.
Василиска рассмеялась, махнула рукою:
– Так забирай, коли понравился!
Филофея явно обрадовалась, но для вида, конечно, покочевряжилась, так, самую малость, чтобы подружка не передумала, – гребешок-то купеческой дочке и впрямь сильно понравился. А уж если что ее нравилось – умрет, но выпросит или купит, как вот ожерелье, к примеру. Да уж, своенравной девушкой была Филофея, но ведь и доброй – коли подарок приняла, сразу и отдаривалась, не любила ходить в должницах. Помолчала, подумала, гребешок, как бы между прочим, в рукав убрала, потом молвила:
– А тебе, Василисушка, вижу, румяна глянулись?
Василиска зарделась – да, румяна б ей не помешали… как и белила.
Филофея словно подслушала мысли:
– А, – сказала, – забирай румяна – твои. Вместе с белилами.
– Вот благодарствую! – Подружки обнялись, закружились, смеяся, по горнице… даже не услышали, как вошли парни.
– Вот это да! – Поглядев на накрашенную Василиску, Иван живо спрятал улыбку в кулак.
Ну, а Прохор с Митрием не стеснялись – ударились в покатуху.
– Ох, – держась за живот, смеялся Митька. – Ты, сестрица, поди, на поле собралась – ворон пугать?
– Дурни вы, – ничуть не обидевшись, отмахнулась девушка. – Ничего в красоте женской не смыслите. Верно, Ваня?
Иван закашлялся:
– Да… уж… – И быстро перевел разговор на другое, с чего, собственно, и надобно было начинать. – Филофея, мы там братца твоего привели с Чертолья. До самого дому проводили, теперь вот лежит – отлеживается.
– Отлеживается?
Гостья побледнела, и улыбка сошла с лица ее.
– Да не переживай, цел он – ни одной царапины.
– Цел? Да что случилось-то?
– Думаю – сам расскажет.
Забыв и попрощаться, девушка убежала домой, к братцу, а Василиска, смыв под рукомойником наведенную красоту колодезной водицей, накинулась с расспросами – что да как?
Ей, конечно, рассказали… так, в общих чертах. А уж потом, после ужина, и совсем огорошили:
– Овдеева встретили, обратно на службу в Земский двор звал, – он теперя там почти главный начальник.
– Овдеева? – не поняла девушка. – А кто это?
– Стряпчий один… – пояснив, Иван рассмеялся. – То есть теперь уже не стряпчий – стольник. Недавно государем жалован!
– Та-ак, – протянула Василиска. – Опять, значит, на старую службу? Не знаю даже – радоваться иль грустить. Опасно ведь!
– Так жисть-то – она вообще опасная! – хохотнул Прохор.
А Митька добавил, что, в общем-то, они еще ничего не решили, и Овдееву ничего конкретного не обещали.
– Сказали лишь, что подумаем.
Василиска покачала головой – в нарушение всех старомосковских традиций, она сейчас сидела с парнями за одним столом – уж больно любопытно было, да и вообще – кого стесняться-то? Кругом все свои.
Парни тоже ей доверяли, а потому тут же, за трапезой, и приступили к совету. Стоит ли принимать предложение стольника? Не зазорно ли для чести? Подумав и поспорив, решили, что нет, не зазорно – все же ведь России служить будут, а не только царю. Сколько уж сменилось этих царей за столь короткое время, можно сказать, на глазах прямо – Борис, Федор, Дмитрий. Ребята, кстати, присягали одному Борису, Федору не успели, что же касаемо Дмитрия, то…
– Пусть хоть и самозванец, да ведь царь, – задумчиво произнес Митрий. – Нельзя ведь совсем без царя-то. Нешто тогда порядок будет? Да и не царю служить будем – Отечеству! Как и служили, не переставая. Опять же, ошкуя кто ловить будет? Овдеев ведь его недострелил, промахнулся.
– Овдеев, кажется, ничего человече, – утерев губы, заметил Прохор. – И самоз… государь к нему благоволит. Как-то под его началом служиться будет?
– Эх, был бы Ртищев!
– Что и говорить – уж Андрей Петрович нам бы растолковал, что к чему…
– Андрей Петрович бы растолковал? А у самого голова на что?
– Ладно вам спорить, – Иван поднял бокал. – Помянем Ртищева, братцы.
– Царствие ему небесное.
– Земля пухом.
Выпив, помолчали, задумались. Конечно, по всему выходило, что предложение Овдеева надо принимать – и Родине послужить, и так, для самих себя, чтоб бездельем не маяться. А порухи для чести тут нет никакой – царь Борис, которому присягали, умер, Федора – то ли убили, то ли сам убился, как бы то ни было, теперь царь – Дмитрий, расстрига он там или еще кто. Вот коронуется – и будет очень даже законным государем, и не важно, какое там у него прошлое. Честно говоря, Ивану Дмитрий был даже симпатичен – веселый такой, запросто подойдет, поговорит – не по-царски, конечно, но, черт возьми, приятно!
– К тому ж он нас должен помнить, – добавил Митрий и тут же поправился: – Я не говорю, что мы должны специально искать его милостей, но все ж таки и бегать от них не должны.
Иван вдруг расхохотался:
– Ай да Митька! Хорошо сказал, черт: не бегать от милостей.
– Ага, – в тон ему поддакнул Прохор. – Можно подумать, они на нас дождем сыплются, милости-то. Но, вообще – да, служить надо! Я – за!
– Я тоже! – тут же воскликнул Митька. – А ты – Иване?
– Ну и я – за, – подумав, махнул рукой Иван. – Куда ж я без вас?
Все трое молча повернулись к Василиске. Та улыбнулась:
– Что ж, мыслю – верно решили. И порухи чести тут никакой нет, не царям – Отечеству служите.
– Стало быть – так тому и быть! – подвел итог Иван. – Завтра с утра заявимся в приказные палаты.
– Оденьтесь получше, – напомнила Василиска. – Кафтаны я пересмотрю, где надо – заштопаю, а уж амуницию сами глядите.
Девушка вскоре зазевала, поднялась в светлицу, спать, а парни еще долго сидели за столом, разговаривали. Обсуждали нового царя, гадали, какие при нем будут порядки, ну и, конечно, не обошли стороной чертольского упыря – ошкуя. О нем-то Иван потом и думал, пока не заснул. Каким образом упырь подстерег Архипку? Заранее выглядывал или так, случайно? Нет, не похоже, чтобы случайно… То есть нет, встретил-то он его, может, и случайно, а уж дальше… Чем Архипка выделялся из толпы себе подобных подростков-отроков? Одежкой, знамо дело – купеческий сын, не из бедных – кафтан с золотым шитьем, рубашка шелковая… На такого, в общем-то, и любой тать вполне мог польститься – ограбить. Но вот польстился – ошкуй. «Тело человеческое, а голова – медвежья» – Иван припомнил слова отрока. Как такое быть может? Может, оборотень какой по Чертолью рыщет? Ага, а потом жир да внутренности своих жертв продает колдунам да ворожеям! Продает ли? Так ведь тогда и не выяснили… Ничего! Теперь, ужо, будет и время, и немаленькие возможности!
С такими вот мыслями Иван и заснул.
А действительность распорядилась иначе.
Овдеев, конечно, их приходу обрадовался, но от предложения заняться ошкуем презрительно отмахнулся:
– После, после, парни. Сейчас другая беда – Шуйские! Государь наказал – выделить лучшие силы. А кто у меня лучший? Что смотрите? Наслышан, наслышан я о ваших прежних подвигах, рассказали…
– Ртищев?
– Ртищев? Гм… ну да, и он тоже. Итак, – Овдеев обвел взглядом притихших парней. – Есть сведения, что князья Шуйские – в особенности Василий – замыслили злое. Небось спросите – откуда сведения? Скажу. От Богдана Бельского, ближнего к государю человека. Источник вполне надежный.
– Да… но – Шуйские! – покачал головой Митрий.
Стольник рассмеялся:
– Что, волосы дыбом встали? Ну и что, что Шуйские? Подумаешь, Рюриковичи и права на престол имеют. Нам-то какая разница – государевым велением боярин-батюшка Петр Басманов указал провести следствие, мы и проводим. Сыщем крамолу – о том и доложим, а уж что с крамольниками потом станется, то не нашего ума дело! Задание ясно?
– Вполне, – Иван кивнул за всех.
– Что потребуется – деньги или еще чего, – обращайтесь без стеснения в любое время – столкуемся.
Обнадежив парней, новый начальник отпустил их с миром. Вернее – с заданием. Честно сказать, оно заставило ребят призадуматься. Шуйские! Шутка ли – пожалуй, один из самых древних и влиятельных боярских родов. К таким только приблизься – прихлопнут, словно букашку какую, и следов не останется. Однако приказ-то был получен совсем недвусмысленный – искать крамолу. Вот – осторожненько – и стали искать, уж раз взялися за гуж…