— А что будет с такими, как мы с тобой? Я имею в виду наши чувства.
— Мы с тобой представляем меньшинство в наших национальных группах, а ты судишь о том, хорошо или нет общество, по тому, как оно относится к меньшинству, которое не подчиняется установленным правилам, общается с представителя ми других групп, вступает с ними в интимные или дружеские отношения.
— Так ты в самом деле думаешь, что настанет день, когда африканцы будут считать индийцев южноафриканцами, без всяких оговорок?
— Что тебе оказать? Я ведь могу отвечать только за себя.
— Ты прав.
— Во имя будущего страны, во имя счастья африканцев я надеюсь, и я молюсь, чтобы такой день непременно настал.
— А если нет?.. — Она так и не сказала, каким печальным и ужасным окажется их будущее, если этого не случится, лишь взглядом, полным тревоги, молила рассеять ее сомнения.
— Если нет… — медленно начал он, но стук в дверь прервал его на полуслове.
— Извините, мисс Ди, — сказал Дики Наяккар. — Доктор велел переправить его на ферму. — Он указал глазами на Нкоси. — Так вот, вокруг дома шатаются шпики, и единственный способ выбраться отсюда — это смешаться с толпой этих глупых святош, которые отправляются к реке.
— Дики! — одернула его Ди. — Не годится верующих людей называть глупцами.
Дики тотчас же изобразил на своем лице раскаяние.
— Простите, мисс Ди, но ведь они не христиане, они даже в церковь не ходят. Так вот, единственный способ выбраться отсюда — это присоединиться к ним, а они уже начали собираться.
— Сколько у вас времени? — спросила Ди.
— Пять, ну, десять минут, — ответил Дики.
— Хорошо. Пошли сюда Кисси, и пусть она захватит все необходимое для гримировки, а сам тем временем разыщи для мистера Нкоси подходящую одежду.
Дики Наяккар исчез, и почти тотчас же появилась Кисси с небольшим подносом, уставленным пузырьками с различного цвета этикетками. Ди усадила Нкоси перед туалетным столиком, и, не говоря ни слова, женщины принялись за дело. Нкоси смотрел в зеркало и видел, как лицо его постепенно темнеет и из густо-бронзового, с легким оттенком желтизны становится матово-черным. Лнцо, шея и уши были окрашены в черный цвет. Потом, когда все было готово, Ди смочила руку водой и провела ладонью по щеке Нкоси. Никаких следов краски на ладони не осталось.
— Вдруг пойдет дождь или вам придется залезть в реку, — пояснила она.
— А как же ее снять, эту краску? — поинтересовался он.
— Постепенно она сама сойдет. Краска держится не больше пяти дней, но у нас есть и специальная жидкость на тот случай, если понадобится снять краску раньше. Сейчас Кисси изменит черты твоего лица, она большой специалист по этой части, а я тем временем займусь руками, сделаю их черными.
Пока Кисси трудилась над его лицом — меняла форму носа, то здесь, то там накладывая краской штрихи, делала лоб уже, а лицо длиннее, пока меняла форму пухлых губ и форму глаз, он внимательно изучал ее лицо. Трудно поверить, думал он, что обе эти женщины — индианки. Кисси — очень смуглая и тоненькая, с бесстрастным лицом гордых баролонгских женщин. Такие же, как у них, глаза мертвой змеи, широкие костлявые плечи, тонкая, длинная некрасивая шея, плоская грудь, угловатость и резкость в движениях. Впрочем, у всех баролонгских женщин, даже у самых тощих, есть какое-то подобие груди, даже если эта грудь дряблая и свисает до пояса. Кисси была совершенно плоской. Платок, повязанный на африканский манер, целиком скрывал волосы, и только очень темный цвет кожи свидетельствовал о том, что она не из баролонгов. Ни один из баролонгов — будь то мужчина или женщина — не был таким черным, как Дики Наяккар, как Сэмми Найду или как он сам теперь, в гриме. У Кисси были ловкие руки с длинными пальцами, однако Нкоси они казались безжизненными, как и ее глаза. Вот Ди — совсем другое дело. Когда она покрывала краской его руки, каждое ее прикосновение вызывало в нем ответный импульс, биение жизни, ощущавшееся в ее пальцах, передавалось и ему. Ничего подобного он не испытывал от прикосновения Кисси, «Любопытно, — спросил он себя, — это потому, что я не представляю для нее никакого интереса, или потому, что для меня она всего-навсего неодушевленный предмет — так по крайней мере она считает». Не будь здесь Ди, он постарался бы это выяснить. Эта женщина и ей подобные смотрят на отношения с человеком другой расовой группы, пожалуй, гораздо проще, нежели такие, как Ди. А может, он ошибается? Поразмыслив, он пришел к прямо противоположному выводу. Предрассудки особенно живучи в людях малоразвитых: чем проще образ жизни, тем строже и тщательнее соблюдаются обычаи как той или иной расовой группой в целом, так и отдельными ее представителями. И тем не менее ярые защитники предрассудков, точно так же как и их ярые противники, почти всегда были выходцами из более развитой, более привилегированной и более влиятельной части той или иной группы, того или иного общества.
— О чем ты думаешь? — спросила Ди.
— Об истоках предрассудков.
— Кисси навела тебя на эти мысли?
— Странно, не правда ли? Но, глядя на нее, начинаешь размышлять.
— Очень важно, — задумчиво проговорила Ди, — выбрать для общения время и условия. Мы не знаем друг друга, а потому не знаем и самих себя и своих мыслей.
Кисси отошла чуть в сторону, оценивая результаты своей работы, а потом вопросительно посмотрела на Ди. Поглощенная мыслями об истоках предрассудков, Ди лишь устало пожала плечами.
— Отлично, Кисси. Он стал неузнаваем.
Однако Кисеи по-своему истолковала ее жест.
— Но вы недовольны, мисс Ди.
— Просто я думала о другом.
— О предрассудках? — осторожно осведомилась Кисси.
— Да, Кисой, о предрассудках.
— Мы с ними рождаемся, — сухо заметила Кисеи, — И так будет всегда.
Не дожидаясь, какая последует реакция и что скажет на это Ди, Кисси собрала пузырьки и вышла из комнаты.
Ди Нанкху сидела глубоко подавленная. Нкоси почувствовал это и, чтобы не поддаться ее настроению, постарался отвлечься. Он стал думать о том, что его ждет, и чем больше думал, тем сильнее напрягались у него нервы и ум.
От сознания того, что у них нет сейчас единого эмоционального настроя, они испытывали скованность и неловкость и смотрели друг на друга совсем по-иному, как-то отрешенно и безразлично. Им даже не о чем было говорить. Ди отошла к маленькому оконцу и повернулась к Нкоси спиной. Он рассматривал свое изображение в зеркале, стараясь представить себя в индийском тюрбане. Загримированного, его не узнала бы даже родная мать, окажись она рядом. Только Ди не ошиблась бы, мелькнуло где-то в тайниках сознания, Ди сразу бы узнала. Он страстно желал снова ощутить душевную близость с нею, но она стояла спиной к нему, чужая и равнодушная.
Короткое молчание показалось вечностью, а потом пришел Дики и принес одежду, которая должна была окончательно преобразить облик Нкоси. Он напомнил, что в их распоряжении совсем мало времени, и пошел собираться. Нкоси отправился к себе в комнату, переоделся и снова вернулся к Ди. Она подошла к нему и поправила тюрбан.
Снова появился Дики.
— Пора идти, сэр.
Только сейчас Ди очнулась. Она схватила Нкоси за руки и, казалось, никогда его не отпустит. Она посмотрела на его изменившееся лицо и закусила губы. Дики Наяккар стоял как зачарованный, стараясь не смотреть в их сторону и в то же время не желая упустить хоть малейшую деталь этой молчаливой сцены… О боже, ну точь-в-точь, как в кино… И тут он вспомнил огромного Сэмми Найду. Сэмми никогда не показывал виду, но Дики знал, что больше всего на свете он желал, чтобы мисс Ди взглянула на него так, как она смотрела сейчас на этого маленького черного парня.
— Нам надо идти, — повторил Дики Наяккар.
Ди наконец отпустила руки Нкоси.
— Пожалуйста, береги его, Дики.
— Хорошо, мисс Ди.
— Как следует береги.
— Хорошо…
— Он очень дорог мне…
— Мисс Ди…
— Он для меня вое, Дики… Все на свете.
— Понимаю, мисс Ди.
Она резко повернулась, а они молча вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.
Дики Наяккар вел Нкоси к черному ходу. В коридоре толпились больные, дожидавшиеся возвращения доктора. Нкоси заметил цветную женщину с ребенком, который, по-видимому, был лишь наполовину индийцем. Все остальные были индийцы — маленькие, несчастные, какие-то высохшие. Когда они проходили через кухню, Кисси и рослая миловидная девушка в сари, с длинными напомаженными волосами мельком взглянули «а них и продолжали работать как ни в чем не бывало. В воздухе стоял тонкий, неповторимый аромат порошка кари и топленого масла, трав и специй.
Однако стоило им очутиться на улице, как мир снова предстал в тусклом однообразии: здесь царила жалкая нищета, столь характерная для любого района тропических и субтропических стран, где живут бедняки, обездоленные и отверженные. В холодных странах кварталы бедняков тоже тусклы и однообразны, но солнце светит там не та «ярко, не так резко, не так ясно и не та «беспощадно, поэтому краски бедности как бы приглушены. В тропических же и субтропических странах всякая грязь, всякая пакость и мерзость особенно резко бросаются в глаза, озаренные сиянием солнца. И даже земля, которую редко увидишь голой в холодных странах, здесь, из-за отсутствия растительности, приобретает особенно неприглядный вид. Но самое убогое зрелище являют собой внутренние дворы в тропических странах: там солнце безжалостно выжигает все до последней травинки, превращая землю в коричневую корку грязи, там везде валяются отбросы и вьются рои мух. Все эти внутренние дворы и проходы, по которым Дики Наяккар вел Нкоси, составляли один общий огромный и убогий двор — задворки нации; район трущоб, один из многих, удивительно похожий на все другие, независимо от того, кто их населяет — индийцы, цветные или черные, и даже специфические запахи пищи и разные обычаи — свои у каждой группы — не могут затушевать того главного, что делает их похожими друг на, друга.
Даже на людях, встречавшихся им по пути, лежала печать унылого однообразия и жалкого убожества. Будто их тоже иссушило солнце. Такие, как Дики Наяккар, рослые и крепкие, были счастливым исключением.
Постепенно дома и люди стали встречаться реже. Наконец они увидели религиозную процессию, двигавшуюся к реке. Оттуда едва слышно доносились звуки флейты и барабана. Противоположный берег круто поднимался вверх — там начинался город, населенный белыми. Ветер дул как раз в ту сторону, грозя побеспокоить его жителей шумом, производимым процессией, — значит, снова последуют протесты против шествий чужестранцев, против вони и шума, в которых повинны индийцы. Местная газета, возможно, даже начнет ратовать в своих передовицах за то, чтобы «деревню, где живут кули», убрать подальше от города, «где живут белые».
— Надо бы поспешить, сэр, — сказал Дики Наяккар. Называть маленького африканца сэром было для него теперь вполне естественно. — Нам уже попались несколько шпиков, а дальше их будет еще больше. Надо догнать вон ту группу. — Он указал на людей, шедших впереди. Примерно в миле от них на обочине грязной дороги у машины стояло несколько человек. — Это шпики, — оказал Дики, — они непременно остановят нас, если мы будем идти вдвоем. Это они вас ищут. Необходимо затеряться в толпе. — Тут Наяккар по-мальчишески озорно улыбнулся: дескать, все будет в порядке.
Они пошли быстрее. Люди впереди замедлили шаг, потоптались на месте и снова двинулись вперед.
— Черт бы их побрал! — обозлился Дики Наяккар.
— В чем дело?
— Проклятые идиоты! Останавливаются, чтобы мы могли их догнать. С головой выдают нас шпикам. Вот дождутся, что я скажу Сэмми. Мистер Найду им задаст… если, конечно, шпики не схватят нас из-за их глупости! Черт бы их побрал!
— Тогда нам лучше поспешить, чтобы не повторилось все сначала.
Нкоси прибавил было шагу, но Дики Наяккар тронул его за руку.
— Осторожно, сэр! Видите, один из шпиков смотрит в подзорную трубу. Не надо торопиться.
Нкоси принудил себя идти ровным шагом, как и Дики. Люди двигались медленно, однако догнать их было не так-то легко.
Растущее беспокойство Дики передалось Нкоси. Тут кто-то из шедших впереди оглянулся и с таким видом, будто узнал знакомых, принялся махать им, он окликал своих спутников и показывал на Дики и Нкоси.
— И вы им помашите, сэр, — оказал Дики Наяккар и помахал сам. Группа остановилась. Облаченные во все белое двое мужчин и женщин принялись обнимать Нкоси, обрушивая на него потоки бессмысленных слов. И вдруг он отчетливо услышал: «Улыбайтесь и делайте вид, будто говорите с нами». Он оказался в самом центре небольшой группы.
Нкоси таи и не заметил, в какой миг они прошли мимо одетых в гражданское индийских сыщиков, стоявших возле машины, зато хорошо почувствовал, в какой миг миновала опасность, потому что плотно окружавшее его кольцо неожиданно разомкнулось.
Короче говоря, общая опасность, общий противник и общая цель — перехитрить его сплотили и сблизили их. Но миновала опасность, и их уже ничто не сближало. Женщина слева, которая изо всех сил прижималась к нему, проявляла явное стремление скрыться куда-нибудь. Мужчины, хотя и не так заметно, тоже стали удаляться, так что в конце концов он оказался в центре круга, рядом с этими людьми и в то же время далеко от них. Он понимал, что возникшее отчуждение было инстинктивным, что в тот момент, когда они окружили его и взяли под свою защиту, они действовали сознательно, руководствуясь разумом, и это позволило надеяться на лучшее будущее. И все же их инстинктивное отчуждение огорчило Нкоси, и ему захотелось очутиться далеко-далеко от этой страны.
Но появился Дики Наяккар, и ощущение одиночества прошло. Еще немного — и они поравняются с процессией, он отчетливо слышал сотни голосов, говоривших одновременно, и непривычную для его слуха индийскую музыку. Она казалась ему резкой, диссонирующей и не мелодичной. Дики Наяккар что-то сказал, но из-за шума ничего нельзя было разобрать. Нкоси жестом показал, что не слышит. Дики вроде бы понял. Он усмехнулся, и Нкоси снова отметил про себя, какой Дики симпатичный парень. Женщина по-прежнему оставалась на самом крайнем фланге маленькой группы, но мужчины больше не сторонились Нкоси, и он уже не был изолирован ни физически, пи духовно, хотя подозревал, что тут не обошлось без вмешательства юного Дики Наяккар а.
Поравнявшись с процессией, они пробрались в самую гущу толпы. Теперь они были частью огромной массы темнокожих людей в белых одеяниях, массы, двигавшейся, как это повелось испокон веков, к реке, чтобы уже в который раз утвердить вечную и неизменную потребность поклоняться какой-нибудь облагораживающей дух силе.
Нкоси услышал голос Дики Наяккара:
— Пока все идет нормально. Здесь мы пробудем целый день, а потом двинемся в другом направлении. Только вот что, сэр. Не беспокойтесь, если не будете меня видеть. Рядом свои люди, которые все время начеку и заботятся о вашей безопасности. Ничего плохого с вами не случится. Договорились?
— Договорились, Дики.
Молодой индиец так и засиял, когда Нкоси назвал его по имени.
— Ну, тогда я пошел, сэр. Не волнуйтесь. Перекусим у реки. Жаль только, что выпить нечего. Но это опасно. Здесь не все свои, шпики могут подослать к нам агентов.
— Я и без выпивки обойдусь, — сказал Нкоси.
— Мы с ребятами любим немного выпить, когда бываем здесь, у реки, если, конечно, не предстоит работа, как вот сейчас.
— Ясно, — ответил Нкоси. — А скажите, по какому случаю это шествие?
— Какой-то религиозный праздник, — небрежно бросил Дики.
— Понимаю, но какой именно?
— Их вождь, худощавый маленький старикан, видите, вон он идет во главе процессии, произнесет чертовски длинную речь, сэр. — Внезапно Дики указал вниз, в сторону реки, откуда навстречу им двигалась другая процессия, почти такая же многолюдная. — Так вот, сэр, как только процессии поравняются, мы присоединимся к той, другой. Мы проведем здесь весь день, а когда настанет время расходиться по домам, мы пойдем уже с теми.
Тень улыбки скользнула по лицу Нкоси. Реакция Дики была мгновенной.
— Видите там справа верзилу, рядом с девушками, — только смотрите так, чтобы не было заметно. Видите, сэр?
— Вижу.
— Это капрал Сингх, сэр, из политического отделения Натальского уголовного розыска. Успокойтесь, сэр. Не надо волноваться. Я не хотел говорить, а сейчас сказал, потому что уж очень вы расхрабрились.
— Понимаю, — задумчиво произнес Нкоси. — Я вижу, тебе трудно со мной. Извини.
— О, с вами совсем не трудно, сэр. Однажды мне пришлось вести белого профессора от Йоханнесбурга до границы. Чертовски был умный, сэр. Только посмотришь на него — сразу видно. Вот с ним было действительно трудно! Ничего не боялся и не имел понятия, что значит вести себя тихо. Ох, и намучился же я! А потом взял проклятый да написал плохую книгу, говорит, будто мы, индийцы, никогда не поладим с черными!
— А ты читал эту книгу?
— Нет. Но Сэмми — мистер Найду — рассказывал мне… Так что с вами, сэр, не трудно, нет! А капрал Сингх из политического отделения Натальского уголовного розыска тоже член нашей организации. Но здесь много шпиков, вот он и следит, чтобы они нам не навредили. Поэтому не беспокойтесь, но помните, что я вам сказал. Хорошо, сэр?
— Да, Дики. Я все понял.
— Ну и прекрасно.
Дики отошел. Капрал Сингх из политического отдаления Натальского уголовного розыска мельком взглянул на Нкоси и тотчас же исчез из поля зрения. Одна из молодых женщин отделилась от своих подруг и, казалось, совершенно случайно очутилась рядом с Нкоси. Она сложила ладони и склонилась перед ним в традиционном индийском поклоне. Затем сняла с себя гирлянду из белых цветов и надела ее ему на шею.
— Скажите Дики, что у переправы опасно, — быстро прошептала она и незаметно удалилась. И сразу же мир и спокойствие, владевшие процессией и им самим, были нарушены. И все же… И все же… Он взглянул на спокойное, как бы преображенное религиозным экстазом лицо какой-то женщины, которая шла в нескольких шагах от него… И все же…
Глава пятая
Они добрались до фермы на рассвете. После дня, проведенного у реки, и длинного перехода они утомились и стали неразговорчивыми. Хорошо еще, что вторую половину пути они проделали на полуразвалившемся стареньком «лендровере», которому, казалось, впору быть на свалке, а он еще довольно исправно бегал по дорогам. Не то они вконец измотались бы, да и на ферму попали бы гораздо позже.
«Лендровер» поджидал их у последнего селения в поместье Нанды, и до тех пор, пока не миновала опасность, машину вел юноша, житель селения, худой, высокий и гибкий, с каким-то пепельным оттенком кожи. Его непрестанно мучили приступы сухого кашля, с которым он никак не мог справиться. Рядом с юношей на переднем сиденье ехал здоровенный парень, почти такой же высокий и крупный, как Сэмми Найду, только не плотный и мускулистый, а рыхлый и толстый, хотя и был моложе Сэмми. Толстяк сидел с таким видом, словно готов был в любую минуту сменить за рулем тщедушного водителя, если того доконает кашель. И в самом деле, как только у водителя начинался приступ, Нкоси был уверен, что на сей раз он ни за что не выкарабкается, но тот, задыхаясь, брызгая слюной и отчаянно глотая воздух, как-то превозмогал себя. За все время пути никто не проронил ни слова.