И вдруг после двух курсов, в Восемьдесят Шестом, - да когда только только стронулись общественные надежды! - как отрубили жизнь: взяли в армию на два года.
Или уж раньше бы? или по окончании? - но почему как раз посередине??
Перегороженный вдох.
И, может быть, - невосстановимый.
Армия - и всегда не сахар, а тут был - самый разгул "дедовщины". А от "дедов" жалости не жди. Но в те годы и Алёша был не худ, как сейчас, а тяжёл и плотен, удар немалый, себя отстоял.
В армии взяли его на радиосвязь. Ещё и там пытался читать книги по физике. Да где уж... Покинул...
Потом стал почитывать газеты, смотреть телевизор - надо же и готовиться к жизни, которая так круговертно изменилась за два его армейских года. Кипели какие-то неформалы, какая-то общественная самодеятельность, невиданное что-то!
Вернулся из армии на третий курс университета - своего? а уже и не своего. Тот? а уже и не тот. (Хотя понимал, что среди множества наплодившихся теперь дутых вузов, вузов, да хоть и НИИ - их Университет ещё держал традиционную свою высоту.) Как будто армия вынула из души стержень живой - жажду к науке. Получал всё так же пятёрки, пятёрки, а утерял вот что: постоянное ощущение красоты в науке, когда даже прознобь берёт. Осталась уже не красота, а только возможность практического применения. Или более выгодного самоустройства, как и во всём нашем быте теперь?
А тут же бурлили в студенчестве эти разрешённые теперь самочинные общества, движения, и многих утягивало в них - потянуло и Алёшу: если можно искать для людей Справедливость - то как остаться в стороне? - это же с детства сидит в тебе святой мечтой: не жить же только для себя, но - для всех! А все структуры кругом - отяжелевшая рухлядь и так и просятся дробить их молодым размахом. И - собрания, союзы! одних разрешают, других нет, протесты, с лозунгами на улицу, теперь это можно, но тоже когда как. Много кипения на это ушло, и до драки с соседними курсантами, потом и допросы в ГБ. (Раньше - дали бы срок тут же, без звука.)
Да жизнь разнообразно потекла многими потоками. Вот появился закон, разрешено создавать кооперативы. Только открыть кооператив, получить разрешение - нельзя без мохнатой лапы. А тут - как раз те студенческие волнения, когда Толковянова таскали в ГБ, - и в университет приехал первый секретарь обкома. Разрешил задавать вопросы - Толковянов и потянулся: университет ремонтируется неэкономно, с перерасходом и пропажей средств; разрешите студенческий кооператив - мы отремонтируем лучше и дешевле. И разрешили! Кидко бросились ребята. Первая хозяйственная смётка, и работа от души, и реальный доход, - но уже катила по стране обратная волна: душить кооперативы все вообще! И - задушили.
Да это и не кооператив - на голом месте, без начальных денег. "Кооператив" удавался тем, кто им прикрывал уже готовые, только скрытые, деньги. А тут - хоть наладили хитрые замки к металлическим дверям, или дверные звонки с разными мелодиями или даже антенны-тарелки, ловить через спутники, - так и берут их, но и не берут, не доверяют "советским" товарам, ищут, ждут заграничных.
Тем временем - унылые накатывали сведения от уцелевших прежних алёшиных однокурсников, теперь кончавших. Выпуск престижного физфака - это всегда был уверенный шаг хоть в уголочек нашей триумфальной науки, под величественные своды её мысли, в отдельную державу ведущих научно-исследовательских институтов. Но, вот, ребята искали, примерялись - и поникали: что-то случилось в Большой Науке, из неё как выпустили дух (прежде того - поджали все финансы). А ещё в большем обомлении - аспиранты. Вакантных мест? стало даже больше? - а потому что учёные оттуда уходили, уезжали. Что-то огромное рухнуло, произошёл обвал и загородил дороги, и отнимал дыхание. Пустели коридоры институтов, в лабораториях углы затягивались паутиной, на столах наслаивалась пыль.
В это нельзя было поверить?.. Это был обрыв всей жизни! Оскорбление! за что??.
Алёша, понеся надлом ещё от армейских лет, - теперь был лучше подготовлен перенести хоть и этот.
Да, видно, придётся жить как-то по-новому.
А уже началась эра "купи-продай" - неслыханные "фирмы"! фирмы! угадывали, как торгануть государственным же, но в рамках ещё неопытных законов, и сразу крупно нажиться. А от этой эры - как отстать? да и жить же на что, да и квартиру надо купить, чтоб жениться (на Тане, с 5-го курса литфака).
Пытался Алёша прибиться к одной фирме, к другой, - на обочине их, на подхвате, - и какое же ощущение отвратной пустоты, некделья. И отдать свою жизнь в такую пустомолку, "гонять воздух", ни на что творческое уже не надеясь, - невозможно?..
Однако по нынешнему времени - невозможно иначе. И только изумляться можно было, как иные партийные чины - прежде недоступные, каменноподобные на страже "народной собственности", - вдруг перелицевались в оборотистых, поспешных, усмотрительных, где можно поживиться, и хватать, хапать взахлёб.
А ещё эти биржи, биржи отовсюду, как грибы? Первыми посещениями их Алёша был оглушён до очумления, неразборно гудела голова: брокеры, маклеры, азартные скупщики и продавцы ваучеров, бумаг, валюты, мигающие табло, быстросменчивые надписи, - и все куда-то кидаются (и ещё каждый бережёт свой портфелик-дипломат - не пойдут ли потом по пятам за удачником и пришьют?) да как вообще можно так жить?
А привыкать - придётся. Компания их сколотилась из трёх мысловатых друзей - ещё одного физика и ещё математика. Все - почти ровесники, сходны мысли, надежды, понятия жизни. Идей было много, но идеи - не деньги. Вот, видели, зарождаются коммерческие банки, иногда и мелкие. Ну совсем непривычное, чужеродное дело - однако отчаянно перспективное и гибкое: при прежнем жёстком государственном кредитовании никакому развитию не состояться. А мелкому банку - стать на ноги трудно, его шатает от каждого ветерка в экономике или политике. Да раньше: надо иметь немалые деньги уплатить взятку за лицензию на открытие банка. А открывшись - надо иметь начальный капитал. К счастью, нашёлся, по-теперешнему, "спонсор", помог стартовать, имея-то цели свои. Назвались сразу раскатно: "Транс Континентальный банк". А ютились сперва в двух подвальных комнатах - и удивлённым первым клиентам объясняли: "Да это - временно, у нас в главном доме сейчас ремонт."
И вышло б дальше что? - но встретился Алёше старый его однокурсник Рашит, который потом университет бросил, но и в армии не был. Когда-то дружили. Теперь сошлись, выпили раз, выпили два - и Рашит сам вошёл в "Транс-Континентальный", а за ним стояли его земляки, - здесь, в этом городе, спаянные по землячеству, крепче обычного; землячество их освоило и в области сильные финансовые позиции, и уже впереплёт с областной администрацией, тоже искавшей новые пути. И в короткое время отгрохали семиэтажное здание, пять верхних этажей сдали в аренду, а банк поместился в двух нижних.
У Рашита были крепкие связи, у Алёши светлая голова, они дополняли друг друга, и зажили в ладу, все четверо, а доли - разные. Ступал Толковянов по неведомой почве, как первый космонавт по Луне. Но домозговался и тут: как чисто и быстро применить клиринг при распаде советских торговых связей чтоб они продолжали служить. Ну, а главное, конечно, был шанс - с постоянно прыгавшей валютой, и при правильном предчувствии это давало потрясающие прибыли. И тут тоже - оказался Алёша успешно угадчив.
А успех как покатит - то только держись, волна взносит и взносит. (Что то надо было знакомым плести: кто тебе так помог?..)
А на душе - гадко. Видно же, что вмазываешься в одно, другое, третье не вовсе чистое, а то и нечистое дело. А без этого не продвинуться. И ты же не один, член четвёрки, дело общее. Но может быть - до некоторого рубежа, а потом удастся, став на ощутимых деньгах, эту грязь с себя стряхнуть, и дальше бы - только честно? получить и проявить свободу действий? Если бы удалось - начал бы тогда делать и добрые дела: первое - школьному образованию помочь; может быть, где когда поддержать бастующих рабочих, чтоб своего добились, или, наоборот, поддержать полезный заводик, чтоб не развалился, вот сушку овощей сверхвысокими частотами? Живём не одним днём, где-то пожертвуем, а где-то выиграем.
Только вряд ли когда вырваться из этих втягивающих прокрутов. По делам уже и таких грязнохватов коснулся - озноб от них.
С Таней - обсуждали не раз. Она - и советчица, и бывает вперёд твоих мыслей, и поперёк им. Ей - еще больше хотелось, чтобы - чисто. Но и она понимала, как это невозможно, как это невылазно. И не бросить же теперь всё чистоплюйски и - что? кануть в нищету?
А потом ещё - отношения с властями. Проигрывая вкруговую везде и во всём, государственный аппарат сохранял только цепкость душить немыслимыми, несуразными, нигде в мире не применёнными налогами, и сдавливал правилами, разбухающей документацией, - сам толкал всех в единственном направлении: обходить закон и обманывать. Так и пошли, на косых, не быть же редкими дураками. (Хотя и тут как бы хорошо: уже бы став сильно на ноги - платить государству честно: ведь в нём живём и через него живём. Но и от государства бы ждать не грабежа.)
И вот - взрыв.
Обсуждали с ребятами советно, но решать-то Алёше.
Если уж начали убивать - то и продолжат? И - кроме собственных пистолетов, ну автоматчика в банковском коридоре, - никто не прикроет, не защитит. И меньше всего - Борцы с Преступностью?.. Вон, в Элломасе - там, знал Толковянов, состоит клин не только собственно коммерсантов, но - и от этих Борцов, и от прямых криминалов, - это всё теперь переплелось неразрывно и сородственно.
А мы, в своём кругу, уж наверняка ли от них начисто убереглись?
Надёжно защититься? - только если Алёше немедленно и прямо укостылять за границу. И деньги на то - есть.
Такого - и ждали все. Весь город, кто знал, - такого и ждал, никто бы не удивился.
Но - бросить уже трёхлетнюю свою структуру? Тотчас разнесётся слух о бегстве главного банкира, вкладчики кинутся расхватывать вклады - и разлетелось всё предприятие в беспомощные дребезги. Сила банка - это сумма привлечённых средств.
Выдалось у них с Таней несколько тяжёлых вечеров.
Говорили. Молчали.
Так - и сынишку взрывом угробят?
Ещё молчали.
Вдруг Таня сказала, как будто некстати:
- Моя бабушка говорила: иглы служат пока уши, а люди пока души.
А, кажется, тут всё и было. Да ещё же: за границей, если не ставить на разбой и на контрабанду - то и не развернуться. Русские учёные? - пожалуй, там нужны. Да не мы, недоросли.
Внешне жизнь течёт, как текла. Никому не видимая борьба в душе, никому не внятное решение: остаюсь, как ни в чём не бывало!
Между тем домовый кооператив постановил: Толковянов должен за свой счёт починить обе входные двери и отремонтировать тамбур. Поскольку всё - из-за него...
Вот это - обидело: людям всего-то и дела? И - для кого же тогда стараться?
В эти самые недели - одного за другим убивали и в Москве, и - видных. Кого - пулями, кого взрывом.
Каждый день и ждёшь. Ещё б не жутко.
Стал носить бронежилет, ездить с автоматчиком.
А теперь же появилась и такая мода: "Награда тому, кто укажет..." Попробовать?
И дал объявление в газетах: кто укажет причастных к покушению - 10 тысяч долларов.
Не надеялся, просто так. Но, удивительно: уже через день подкинуто письмо: укажу! За 11 тысяч.
Удивила - малость этой разницы. Казалась насмешкой или провокацией.
Но предложена дневная встреча - в центре города, в людном сквере.
Да не тебе ж самому! - компаньон Витя, школьный друг, он и взялся пойти. (Ещё один - следить за встречей со стороны.)
И обошлось - без подвоха. Тот - готов назвать. Но нет, не 11 тысяч, а 25.
А вот это - было уже правдоподобно. Хотя Витя высмеял: нет, только 12 с половиной. Назвать заказчиков, назвать исполнителя. И фотографии принести. (Это - понадёжней.)
Тот - замялся. Замялся. Подумал - согласился.
Пока, за начало сведений - задаток. Заказчик служит в фирме Элломас. Исполнителя - не знаю. Заказчика - назову.
Расплатились.
Так Алёша и подозревал: Элломас! Но ведь кто-то постарше, из директоров.
А - дальше теперь? На совете дружков единодушно решили: дальше без Органов ничего не сделаем.
Не этично?
А по отношению к кому?
И Толковянов - позвонил Косаргину.
Да, в этом молодом человеке что-то было. Нынешняя встреча с ним отпечатлилась в Косаргине. Так вот пойди угадай: был какой-то диссидентствующий долговязый студент, которого заслать бы подальше, куданибудь в Якутию, да и с концами. А вот - какой семиэтажный стеклянный отгрохал и какими делами ворочает, к нему хозяйственники льнут за поддержкой, помоги прореху в бюджете закрыть до срока. В это новое смутное проклятое время он ввинтился, как будто в нём и рождён.
А тебе, потому ли, что уже за сорок лет, и привык к порядку, - ох, не извернёшься легко, не втиснешься.
Органы!! Чту виделось вечней и неколебнее их! Что было в позднем СССР динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлённейшие мальчики при уже стареющих, костенеющих ветеранах. (Зато и сколько же опыта у тех.)
И вдруг всё это здание - стройней и красивей московских высотных - не рухнуло, нет, но как-то стало дырявиться, проскваживаться - недоумениями, сомнениями и даже утечкой дрогнувших, кто по собственному желанию, кто по сокращению штатов, кто в правление Союза Ветеранов. А кто - и в ту же коммерцию. Этих - понимали сперва как изменников Делу, а потом - завидовали им как ловкачам , удачникам, да нельзя ли успеть за ними?
Если б такое чудо - чтоб Органам вернулась прежняя Сила. Значение.
Но может ли такое случиться? Упущены моменты.
А - куда всё, всё покатится? Не хватает ума предвидеть.
Косаргин презирал этих беглецов, запретил себе им подражать. Но щели открывались всё шире, в прежнем прочнейшем здании продувало насквозь всё невозвратней. И главное - упало самосознание, потерялась Высшая Задача. И не в бегство, нет, но как выбор все-таки преимущественной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени - Косаргин перешёл на борьбу с организованной преступностью. (Совсем уж не отозваться на зов времени? что же, остаться деревянеть чуркой, где, может быть, никогда уже и никому не понадобишься?)
Так вот, этот мальчик. Удивило в нём, что не просил помощи. По старой обиде? Или собирался бежать, скрыться? - тоже вроде нет.
Впрочем, отклонил помощь не надолго. Через малые дни позвал.
А штат Косаргина - формально, вяло, но следствие открыл само собой. Теперь Косаргин опять поехал сам. Опять в тот кабинет. Только на зелёном сукне застал три-четыре разбросанных увеличенных копии стодолларовых бумажек, обтянутых плёнкой, - шутейные подставки?
И опять подтвердилось приятное впечатление недавней встречи с Толковяновым: какое-то простодушное деревенское лицеочертание его, а взгляд прямо в глаза, внимательный, с нахмуркой, но безо всяких метаний. И всё время тихий, ровный голос - не повысится, не разгорячится. И это - не поза, без усилия над собой, не состроено, - в обычае у него так? Каждый день могло повториться покушение - а страха не выдавал ничем.
Обсудили операцию захвата. Пара переодетых бойцов пошла в тот сквер, близ следующей встречи, - неужели тот так потерял осторожность, ничего не предусмотрел? По сигналу толковяновского друга - легко взяли.
Да, так замутился, растерялся, никакой подстраховки не имел. Ещё того неожиданней: сам-то он и оказался убийца, дальше - сам себя выдал!
Случай обнаружился - ничтожный, анекдотический. И опять-таки физик! - в цвет закруженного этого Времени. И - полный неудачник, уже два уголовных срока отсидел, оба раза выпустили прежде досидки. Жалкий-жалкий у него вид был, мзгляк. Всё ему - не удавалось, погряз в долгах, жена проклинала - и она же принесла от шурина, брата своего, предложение: убить, за 1 0 тысяч долларов, но - чтобы методом взрыва, обязательно. От безденежья, от жениной грызни задыхался - и взялся, 5 тысяч вперёд, в задаток. И вот - неудача. А разозлённые заказчики - как неосмотрительно связались с размазнёй, так и мелочно потребовали с него: за неудачу вернуть не взятые пять, а вдвое десять. А тут - объявление, как и получить десять. Одурённой головой сляпал: одиннадцать, потом очнулся - двадцать пять. Вот - и фотографию шурина принёс.
Молодчики Косаргина кинулись за шурином - а уж нет его, начисто исчез. След остался, не сотрёшь: в Элломасе он и служил, но не на видном месте. А звено выпало - и ничего не докажешь. Остался в руках живой преступник, его показания, фотография ближайшего заказчика, предположения потерпевшего да соображения следствия. В таком виде и передали в суд.
Пока там текло - Толковянов дважды приезжал в Управление, опять встречались. У Косаргина было профессиональное ощущение, что всё-таки попали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести.
Далеко?.. Уже Косаргин наталкивался: далеко - силы сверху не пустят.
Говорили по делу - стали говорить и помимо дела. Потерявши в жизни свою уверенную твёрдую поступь, Косаргин потянулся понять этого успешливого молодого - а через то, может быть, в чём-то перенаправиться и самому? Нет уверенности, что и сейчас не зеваешь, не упускаешь какого-то выбора.
- А не выпьем? - вдруг предложил молодому человеку, да уже и протягивая руку к шкафчику в стене.
Тот повёл головой. Согласился.
Завязался разговор между ними на прямовщину. Как в их городе переслоились скрытые силы с тяжёлой валютой, и выскочки-грязнохваты, и прямые бандиты, - и как, и вообще ли можно когда в будущем это всё искоренить? И возможно ли у нас честное предпринимательство, когда именно и только его давит государство.
Тогда - и о самом государстве. А тогда, перелилось по сообщённым сосудам, - почему и не о самих Органах? - какие они суть сегодня и какими же им быть дальше? Для себя одних только? Или, всё-таки, может и для России?