Николай Иванович, вздохнув, в очередной раз собрался пересказать историю с метаниями тогдашней советской элиты в поисках идеального государственного устройства, при котором ей ничего не надо будет делать, и ни за что не надо будет отвечать. Ведь ясно, что в наследство от Сталина осталась сложная, фактически многоукладная экономика. Для управления этой экономикой была задействована сложная система управления, основанная на персональной ответственности исполнителей за результат, а так же на весьма сложном механизме выдвижении, подбора, оценки и отбраковки кадров управленцев. Сложность кадровой политики была вынужденной. Просто не было в стране достаточного количества подготовленных кадров. Остро не хватало квалифицированных рабочих, хороших инженеров, врачей, ученых и далее по списку. Подготовленных управленцев, соответственно, тоже не имелось. Но управлять-то ведь было надо. Вот и пришлось Сталину просеивать частым ситом значительную часть населения страны в поисках управленческих талантов. В смысле, что раз нет подготовленных, то подберем хотя бы способных учиться на ходу. Раз нет образованных, то найдем талантливых, они компенсируют отсутствие базовых знаний тем, что некоторые вещи способны понимать на интуитивном уровне. Отсев при такой кадровой политике, разумеется, был дикий. Но куда деваться-то было?
После смерти вождя означенные механизмы были немедленно отключены. Ну, не нравилась элите ответственность за результат. И вообще работать не хотелось, хотелось спокойно жизнью наслаждаться. Прыткие молодые выдвиженцы тоже ей были не нужны.
Сразу выяснилось, что реально управлять имеющимся народным хозяйством стало невозможно. Поэтому основной смысл хрущевских реформ как раз и заключался в максимальной унификации экономики страны. Многоукладность была ликвидирована. Это облегчало управление, но одновременно снижало потенциал развития. Собственно, из хозяйственных субъектов в результате остались только государственные предприятия, колхозы, не слишком от госпредприятий отличающиеся, и пародия на кооперативы.
Выслушали Николая Ивановича внимательно, но заметили, что все это им уже известно из отчетов. И что больший интерес для них сейчас представляют нюансы психологии советских граждан того времени, реакция людей на хрущевские реформы, а в особенности интересно, как вела себя при этом молодежь. После чего Николая Ивановича стали активно пытать насчет "шестидесятников", стиляг, "золотой молодежи" и прочего. Отдувался, как мог, но "пожарные" все равно остались недовольны. Мол, целостной картины нет. А что тут можно было сделать? Сам он в означенные времена был в детском возрасте, мало еще чего соображал, поэтому информацию в основном черпал из фильмов и книг, большая часть из которых, кстати, как раз и была созданы этими самыми "шестидесятниками". Кое-что, разумеется, рассказывали родители. Например, про проводившуюся в целях борьбы с мещанством кампанию по созданию "нового быта". Согласно идеям авторов этого проекта советские граждане должны были питаться исключительно в общественных столовых и кафе, стирать постельное белье и одежду в общественных прачечных, выводить пятна в химчистках. Одежду, обувь и головные уборы, если не нравятся фабричные, шить в специальных ателье и так далее. А освободившее в результате этого время, соответственно, употребить на что-то более полезное, вроде саморазвития.
После чего Николаю Ивановичу пришлось объяснять причины пусть и не полного, но провала данного проекта. Большая часть его элементов не прижилась, или прижилась, но в сильно усеченном и трансформированном виде. Например, питаться в столовых граждан приучить так и не удалось. Зато получили распространение "кулинарии" специализирующиеся на изготовлении различных полуфабрикатов.
Причины провала нововведений, в общем-то, были ясны – паршивое качество и весьма недружелюбный сервис.
Тут Николай Иванович не преминул отметить, что лично ему проблема с "недружелюбным сервисом" при социализме представляется весьма трудноразрешимой, если вообще не безнадежной. Не шли во времена СССР в "сферу услуг" и торговлю нормальные люди даже зная, что там они могут заиметь гораздо больше материальных благ. Эти профессии считались унижающими человеческое достоинство, ими брезговали. Соответственно там скапливался разный шлак в диапазоне от воров и жуликов до скрытых садистов. Для полноты картины Николай Иванович даже сослался на этологов, заметивших, что оказание услуг рядовым членам стаи обезьян недвусмысленно подтверждает низкий ранг особи в социальной иерархии. Так что тут имеется подсознательное противодействие даже на уровне инстинктов.
Именно поэтому в Советском Союзе и пытались по возможности разделить конкретную услугу и человека ее оказывающего. Например, в том же "доме быта" между клиентом и мастерами обычно находился посредник в лице приемщика заказа.
Особого удивления его рассказ у "пожарных" не вызвал. Один из них, ранее представленный как Игорь Ильин, явно обладающий абсолютной памятью (он уже не в первый раз цитировал как по писанному), заметил, что все это давно известно и без обезьян. Что еще Лев Толстой подметил, что рабами являются "…и все бесчисленные лакеи, повара, горничные, проститутки, дворники, банщики, гарсоны и т.п., которые всю жизнь исполняют самые несвойственные человеческому существу и противные им самим обязанности". А, закончив цитату, Игорь Ильин усмехнулся и добавил, что некоторые руководящие товарищи уже сейчас испытывают немалые трудности с поиском горничных и домработниц. И это хорошо, поскольку советскому человеку прислуга не нужна. А в дальнейшем, по общему мнению членов их группы, советскому человеку не понадобится и прочая профессиональная обслуга. Есть, мол, у них идеи на сей счет.
Николай Иванович тогда только недоверчиво хмыкнул, но спорить не счел нужным.
Дальше лидер "пожарных" перевел разговор на времена Горбачева. И опять его интересовали не предательские маневры высшей элиты СССР, и не вылазки националистов и даже не происки ЦРУ. Николая Ивановича принялись трясти на предмет поведения так сказать широких народных масс. В смысле, как вообще получилось, что за советскую власть практически никто не вступился. Разговор получился весьма нелицеприятный, поскольку собеседники требовали в числе прочего изложить и его собственные впечатления, побуждения и действия. С первой часть особых проблем не возникло. Рассказал об антиалкогольной кампании, дефицитах на пустом месте, талонах, голых полках в магазинах, кликушествующем гуру Кашпировском, водящем по воздуху руками шамане Чумаке, взбесившейся творческой интеллигенции, несущей всякий бред с телеэкранов, брякающих касками шахтерах, выдвигающих заведомо невыполнимые требования. О нарастающем ощущении полной иррациональности бытия. Вспомнил, кстати, о карго-культах, существующих у некоторых народов, которые с идиотским упорством ждут прибытия белого корабля, набитого халявным барахлом. Спроецировал это на дурные ожидания советских граждан, понятное дело, в дальнейшем обломавшиеся.
Но вот переход на личности… Это было тяжело. А что он тогда в Перестройку реально мог сделать? Когда все вокруг поголовно спятили и ждали галушек с неба? Когда секретарь их заводской парторганизации нес какую-то пургу, на корню зарубая любые поползновения выступить против политики Горбачева? Что он тогда мог сделать? Выйти на площадь и плакатиком махать? Так толку с того, тогда все махали, кому не лень. Или взять автомат и пойти стрелять "демократов"? Так не было у него автомата, даже ружья охотничьего не было.
В общем, нервы Николаю Ивановичу взвинтили основательно. Хорошо хоть собеседники, в конце концов, заметили, что он на взводе и сочли за благо закончить свой допрос. Сказали, мол, завтра продолжим.
Николай Иванович заткнул пробкой пузырек с валерьянкой. После чего уселся за свой рабочий стол, достал лист бумаги и начал рисовать на нем схему. В смысле, кто есть кто в команде товарища Векшина, какие роли выполняет, в чем конкретно силен и так далее. Начальство надо знать.
С товарищем Векшиным и так было ясно – лидер, координатор, а заодно и аналитик. Игорь Петрович Ильин – скептик и педант, юрист по образованию. Генератором идей в команде явно является Афанасий Николаевич Синебрюхов. Андрей Аристархович Пенкин видимо рабочая лошадка, то есть реализатор и доводчик. С пятым не совсем ясно, Иван Иванович Окунев больше помалкивал.
Закончив, Николай Иванович долго смотрел на получившийся результат, потом подошел к раковине и подпалил бумагу. Дождавшись, когда она догорит, включил воду и смыл пепел в канализацию.
Глава 5
Сергей скрипнул зубами. – Товарищ Векшин, мы не медлим! Мы работаем в соответствии с планом-графиком, утвержденным товарищем Берия. Немедленно пустить в дело все, что имеется в нашем архиве – физически невозможно. У страны просто не хватит на это ни денег, ни ресурсов, ни подходящих кадров. А по многим вещам в настоящее время не имеется и научно-технической базы. На создание этой базы уйдут десятилетия. Если вы считаете, что какие-то позиции следует ускорить – давайте обсуждать конкретно. Вместе и посмотрим, что там можно сделать и за счет чего именно. Тогда возможно и откорректируем график.
Глава 5
Сергей скрипнул зубами. – Товарищ Векшин, мы не медлим! Мы работаем в соответствии с планом-графиком, утвержденным товарищем Берия. Немедленно пустить в дело все, что имеется в нашем архиве – физически невозможно. У страны просто не хватит на это ни денег, ни ресурсов, ни подходящих кадров. А по многим вещам в настоящее время не имеется и научно-технической базы. На создание этой базы уйдут десятилетия. Если вы считаете, что какие-то позиции следует ускорить – давайте обсуждать конкретно. Вместе и посмотрим, что там можно сделать и за счет чего именно. Тогда возможно и откорректируем график.
– И этот график всегда выполняется? – с улыбкой поинтересовался Векшин.
– Да, товарищ Векшин, "вброс" информации всегда происходит точно по плану.
– А реальное использование этой информации ее конкретными получателями тоже всегда происходит по плану?
– Определенные сложности, конечно, бывают, – признал Сергей, – в основном они связаны с тем, что нам необходимо соблюдать режим секретности. Это затрудняет непосредственное вмешательство. Но мы всегда держим ситуацию на контроле. Схема отработана. В соответствующих наркоматах и организациях есть специальные люди, должным образом проинструктированные лично товарищем Сталиным. Через них и подталкиваем, если это необходимо. В особо запущенных случаях приходится прибегать к помощи "тяжелой артиллерии", то есть обращаться за содействием к товарищу Берия, или даже самому товарищу Сталину. Это всегда срабатывает.
– Хорошо, будут вам конкретные предложения. Подготовим. Но объясните, почему должным образом не использована информация об эффективных приемах и методах управления и организации работы, которая у вас имеется? Тут ведь не требуется многомиллионных вложений. Почему в Академии Управления, созданной, как я понял, с вашей подачи, до сих пор нет нормальных методических материалов по теории управления, теории информации, системному анализу и прочему? Я это точно знаю, поскольку моя команда там повышала квалификацию. Одни обрывки и наметки, источником которых явно является товарищ Прутов. Да, нам тогда и эти обрывки показалось откровением, но теперь, когда мы покопались в ваших архивах… Почему нет движения? Почему все это не обобщено и не развито?
– Товарищ Векшин, – Сергей напрягся, – мы проводим работу в этом направлении. Но поймите, специалистов по этому профилю в СССР нет в наличии. А сами мы, как вы понимаете, тоже не теоретики. В том числе и инженер Прутов. Задание на разработку соответствующей теоретической базы он составил, а сама работа была поручена философскому факультету ЛГУ. Нам казалось, что это как раз по их профилю. Тем более что на факультете имелись еще кафедры психологии и логики.
– А где результат? – заинтересовался Векшин, – можно ознакомиться?
– Можно, – вздохнул Сергей, – в архиве имеется. Только это не "результат", а филькина грамота. Там из семисот с гаком страниц отчета примерно треть составляют цитаты классиков марксизма-ленинизма, еще одну треть критика буржуазных теорий и применяемых капиталистами методов организации производства, а в последней трети содержится крайне неудачная попытка вывести заказанные теории из законов диалектики.
Мое мнение таково: пустая трата времени и денег, никакого практического применения все это иметь не может.
– А каково было мнение товарища Прутова? – заинтересованно спросил Векшин.
Сергей хмыкнул. – Инженер был в своем обычном репертуаре. Сказал, что "пора готовить еще один пароход". Сказал, что диалектика настолько велика и всеобъемлюща, что применять ее для решения конкретных задач совершенно невозможно. Мол, с ее помощью легко и просто обосновываются прямо противоположные вещи. А еще сказал, что за "оверквотинг", как он выразился, классиков следует давать десять лет без права переписки. И предложил вообще разогнать все философские факультеты. А вместо них открыть в ВУЗах кафедры "Теории и методологии научного познания", укомплектовав их думающей молодежью. Остальное было матом.
После чего инженер сам взялся за это дело. Но думаю, что ничего путного у него не выйдет, так, кустарничество. Человек он неглупый, но далеко не Карл Маркс и не Гегель.
– То есть дело полностью стоит? – резюмировал Векшин.
– Нет, товарищ Векшин, не совсем так. В НПО "Изумруд" работает специальная группа. Для тех игрушек, которые они создают, тоже требуется Теория информации и прочее. Ребята взялись за это дело без дураков, задействовали хороших математиков. Немалую помощь в этом деле им, кстати, оказали мы. И не только стараниями инженера Прутова. Товарищ Тарасов по базовому образованию тоже что-то полезное помнит. И по "Теории информации" и какой-то там "Теории игр". Если бы он еще в институте больше учебой занимался, а не пивом и девушками…
В общем, дело у них неплохо движется. Проблема в том, что напрямую применить эти наработки для управления конкретно обществом – нет возможности. Люди ведь не электрические реле и не железяки. Требуется серьезная адаптация теории. С чисто технической на социальное приложение.
Кроме того, примерно через год будет закончен первый этап запущенных по нашей инициативе проектов по изучению собственно человека и прочего, что с ним связано.
После чего кто-то должен свести все эти данные воедино. И тогда те обрывки, которые припомнил Инженер, соединятся в единое целое. Мы уже начали подбирать кандидатуры для этой рабочей группы. Только… – Сергей замолчал.
– Какие-то сложности?
– Да, товарищ Векшин, именно что сложности. Можно откровенно?
– Нужно! Тем более что сегодня мы в первый раз беседуем наедине. – Векшин откинулся на спинку стула, давая понять, что готов внимательно слушать.
– Нужно политическое решение в части имеющейся у нас на этот момент теоретической базы, точнее ее практически полного отсутствия. Политэкономия товарища Маркса, как стало ясно, применима только для капитализма, да и то только прошлого века. Социалистические революции промышленно-развитых странах, где они по теории и должны были произойти, успешно провалились. Пролетариат, как выяснилось, переплюнул в будущем по конформизму и соглашательству даже крестьян. Диалектика, тут приходится согласиться с товарищем Прутовым, действительно слабо применима к реальной жизни. Социализм, если разобраться, мы строили без всякой теории, выезжая на гении товарища Сталина. Хоть сколь ни будь внятной модели коммунизма, который собираемся построить – пока тоже нет.
– Да что там говорить, – Сергей безнадежно махнул рукой, – даже базовая модель "человека экономического", на которой все и основано, как однозначно следует из проведенных исследований, имеет весьма отдаленное отношение к действительности.
Вся наша теория на сегодняшний день – это статьи товарища Сталина, которые опубликованы в последние годы. Но там только общие установки. Да и они пока мало осознаются людьми, несмотря на существенную поддержку государственной пропагандой. Провал с философам из ЛГУ – явный тому пример. Товарищ Сталин четко обозначил: сочинения основоположников не догма, надо больше ориентироваться на реальную жизнь, учитывать новые научные достижения. А они упрямо продолжают схоластикой заниматься, цитату на цитату нанизывать.
– Пуганные они, – заметил Векшин. – Рисковать в столь скользком вопросе люди не хотят.
– Это понятно, – кивнул Сергей, – но от этого понимания ничуть не легче. Допустим, нам удастся подобрать в рабочую группу людей должного калибра, допустим, что им хватит интеллекта свести все воедино и создать стройную и работоспособную теорию. А дальше что? Ведь уже сейчас ясно, что от марксизма-ленинизма там мало что останется. Выдергивание с мясом краеугольных камней, а тем более быстрая замена их на новые – дело весьма сложное и небезопасное.
Каким образом новая теория будет доведена до членов партии? От чьего имени она будет подана? Будет ли объявлена общепартийная дискуссия по ней? Какие изменения будут сделаны в Уставе и Программе партии? Как это будет воспринято всем населением страны? Это ведь не шутка во всеуслышание объявить, что основоположники ошибались чуть ли не во всем! Уже знакомый вам инженер Прутов, кстати, утверждает, что марксизм стал в советском обществе чем-то вроде светской религии. Вроде как конфуцианство у китайцев. Со своими священными книгами, со своими пророками, адептами и так далее. И предрекает крупные проблемы при слишком крутом повороте.
В общем, как я уже говорил, необходимо политическое решение.
– К товарищу Сталину вы с этим вопросом обращались? – поинтересовался Векшин.
– Обращался, – подтвердил Сергей. – Два раза. Один раз в личной беседе. Товарищ Сталин тогда только кивнул, мол, принял к сведению. Второй раз в специальном докладе около года назад. Возможно, товарищ Сталин считает, что время решения этого вопроса еще не пришло. В конце концов, ему виднее. Информации о реальной ситуации в стране у него гораздо больше, чем у нас.