— Прошу прощения вашего высочества, — с невозмутимым видом вставил Карнович, — но защита императорской семьи относится к компетенции моего ведомства, и, смею вас уверить, мы превосходно справимся с этой миссией без участия московской полиции и уж тем более без помощи сыщиков-любителей. — Полковник слегка улыбнулся и уже совсем тихо, как бы про себя, прибавил. — Тоже ещё Шерлок Холмес выискался.
— О, полковник, Фандорин — очень даже не любитель, — возразил ему Кирилл Александрович. — Это необычайно способный человек. Если кто и может помочь нам в этом сложном и деликатном деле, то только он. К тому же он что-то знает про этого мерзавца Линда. Немаловажно и то, что, будучи частным лицом, Фандорин совершенно не стеснён в методах. Нет, Ники, без этого человека нам не обойтись. Я даже склонен полагать, что нам его сам Бог послал.
— Чушь! Полнейшая чушь! — Симеон Александрович отшвырнул карандаш в угол и я достал из кармана следующий. — Я решительно возражаю!
Кирилл Александрович, не привыкший к подобному обращению, да и вообще, насколько мне известно, относящийся к младшему брату с нескрываемым презрением, наклонил львиную голову и вперил в генерал-губернатора свой знаменитый испепеляющий взгляд. Симеон Александрович, в свою очередь, упрямо выпятил подбородок, отчего его холёная узкая борода сделалась похожа на корабельный бушприт, и принял самый непреклонный вид.
Возникла тягостная пауза.
— Что же мы решим с этим Фандориным? — жалобно спросил император. — Звать его сюда или нет? Попросить о помощи или арестовать?
Ни тот, ни другой его величеству не ответили, даже взглядом не повели. Тут была давняя, многолетняя вражда, начавшаяся, когда нынешнего государя ещё и на свете не было. Только, как говорят по-народному, жидковат Симеон Александрович против Кирилла Александровича. Не было случая, чтобы он взял верх над старшим братцем.
Георгий Александрович, хотя бы и в силу комплекции, гораздо покойнее и добродушнее обоих, но уж если разгневается — держись. Вот и теперь он вдруг стал наливаться малиновой краской, весь как-то раздулся, так что я испугался, не лопнут ли крючки на воротнике, и стало ясно: сейчас грянет буря.
Его величество не видел этой страшной картины, так как смотрел на Кирилла Александровича и Симеона Александровича. Если бы видел — уж наверняка промолчал бы, а так начал примирительным голосом:
— Дядя Сэм, дядя Кир, выслушайте моё мнение…
Тут-то гром и грянул. Георгий Александрович так хватил с размаху кулаком по столу, что опрокинулось два бокала, треснула кофейная чашка, перевернулась пепельница, а Симеон Александрович от неожиданности подскочил на стуле.
— Помолчи, Ники! — взревел глава Зеленого дома. — И вы оба молчите! Это мой сын похищен, мне и решать! И не забывайте, что лишь благодаря этому, как его, черт, ну этому, на «Ф», спасена моя дочь! Пусть расскажет нам всё, что знает!
И вопрос решился.
Я бесшумно выскользнул из гостиной, чтобы позвать Фандорина. Там сразу за дверью плюшевый занавес, а уж потом коридор, где было велено дожидаться «сыщику-любителю», как его назвал Карнович.
— Ваши усики — прелесть что такое. И щипчиками не обрабатываете? А фиксатуаром? — услышал я нечто странное и на всякий случай выглянул из-за портьеры — посмотреть, кто это изъясняется подобным манером.
Эраст Петрович Фандорин сидел там же, где я его оставил, закинув ногу на ногу, и перебирал в пальцах зеленые нефритовые чётки. Голос принадлежал не ему, а адъютанту генерал-губернатора князю Глинскому, изящному молодому человеку с по-девичьи миловидным личиком. Про таких в народе говорят «жаль не девица, а то хоть жениться». Князь стоял над Фандориным, согнувшись, и внимательно рассматривал тонкие, аккуратные усы отставного чиновника. У самого Глинского — теперь я отчётливо разглядел — усики были напомажены, да и губы, кажется, подкрашены. Впрочем, чему удивляться?
— Нет, сударь, я фиксатуаром не п-пользуюсь, — учтиво ответил Фандорин, глядя на молодого человека снизу вверх и не делая ни малейшей попытки отстраниться.
— Боже, а какие у вас ресницы! — вздохнул адъютант. — Кажется, ничего бы не пожалел за такие длинные, чёрные, изогнутые на концах. Это ведь натуральный цвет?
— Совершенно натуральный, — все так же благожелательно уверил его Эраст Петрович.
Тут я прервал эту диковинную беседу, пригласив статского советника следовать за мной.
* * *Удивительно, но, оказавшись перед лицом такого количества августейших особ, Эраст Петрович Фандорин не выказал ни малейшей растерянности. Лёгкий, но в то же время почтительный поклон, обращённый вроде бы ко всем присутствующим, но в то же время главным образом к его величеству, сделал бы честь чрезвычайному и полномочному посланнику какой-нибудь великой державы.
Кирилл Александрович, только что превозносивший достоинства Фандорина, без каких-либо приветственных слов, резко и, как мне показалось, неприязненно потребовал:
— Расскажите, что вам известно про доктора Линда и вообще про всю эту историю.
Вошедший наклонил голову, как бы давая понять, что вопрос ему понятен, но сказал совсем не то, чего от него ждали. Взгляд его холодных голубых глаз, скользнув по лицам сидящих, остановился на листке бумаги, лежавшем посреди стола.
— Я вижу, письмо п-получено. Могу ли я ознакомиться с его содержанием?
— Я предупреждал, это наглец, каких мало! — возмущённо воскликнул Симеон Александрович, но Фандорин даже не взглянул в его сторону.
Не обратил внимания на слова брата и Кирилл Александрович.
— Да, Джорджи, прочти письмо вслух. Здесь важно каждое слово.
— Да-да, — подхватил его величество. — Я бы тоже послушал ещё раз.
Георгий Александрович брезгливо взял со стола листок и стал читать послание, написанное на французском:
Господа Романовы,
Предлагаю выгодную сделку: маленького принца Романова весом в 10 килограммов на маленького графа «Орлова» весом в 190 карат. Обмен состоится завтра, и не вздумайте подсунуть подделку — у меня свой ювелир. Если согласны, ровно в полдень дайте ответ с семафора Александрийского дворца. Если нет, принц будет вам немедленно возвращён. Частями.
Искренне ваш, Доктор Линд.P.S. Прилагаю шифр для светового сигнала.
Я как раз собирался подлить его величеству кофе, да так и застыл с кофейником в руках, причём от потрясения даже пролил на пол несколько капель, чего со мной никогда в жизни не случалось. Чудовищность письма превзошла самые мои худшие опасения. Его высочество — частями? Боже, Боже…
— Что за семафор? — вот единственное, что заинтересовало в этом кошмарном послании Фандорина.
Задавать вопросы в присутствии его величества непозволительно, однако государь не только снисходительно отнёсся к такому вопиющему нарушению этикета, но и с всегдашней своей любезностью ответил сам:
— Старинный, световой. Установлен на крыше дворца ещё при моем прадеде, а в царствование деда оборудован электрическими огнями для тёмного времени и пасмурной погоды. С семафора можно посылать световые сигналы, которые видно почти из любой точки города.
Вместо того, чтобы верноподданнейше поблагодарить его величество за милостивое разъяснение, Фандорин лишь задумчиво покивал и уточнил:
— «Орлов» — это, надо полагать, т-тот самый алмаз, которым украшен императорский скипетр?
— Да, — кротко подтвердил государь. — Тот самый, купленный графом Орловым в Амстердаме в 1773 году по поручению Екатерины Великой.
— Невозможно, совершенно немыслимо, — отрезал Симеон Александрович. — Ни о каком обмене не может быть и речи. Это же реликвия!
— Невозможно, — согласился Кирилл Александрович. — Через пять дней торжественный вынос государственных регалий, ещё через два дня — коронация. Без скипетра церемония не состоится. Любые деньги — пускай, но «Орлова» ни в коем случае.
Все, словно сговорившись, обернулись к Георгию Александровичу, чьё мнение, мнение отца, имело здесь особенную важность.
И великий князь оказался достоин своего положения и звания. На его глаза навернулись слезы, рука непроизвольно оттянула тугой воротник, но голос его высочества был твёрд:
— Невозможно. Жизнь одного из великих князей, пусть даже… моего сына (здесь голос Георгия Александровича все-таки дрогнул) не может быть выше интересов монархии и государства.
Вот что я называю августейшим величием — это вершина, достичь которой способны лишь те, кто отмечен и избран Богом. Социалисты и либералы пишут в своих газетёнках и листовках, что императорский дом купается в роскоши. Это не роскошь, это сияющий ореол российской государственности, и каждый из членов императорской фамилии во имя России готов пожертвовать собственной жизнью и жизнью тех, кого любит.
Комната заколыхалась у меня перед глазами, радужно переливаясь, и я заморгал, стряхивая с ресниц слезы.
— А что если заменить алмаз стразом? — раздался из угла голос полковника Карновича. — Можно изготовить такую копию, что не отличишь.
— За столь короткий срок изготовить п-подделку такого уровня невозможно, — ответил ему Фандорин. — К тому же Линд пишет, что у него имеется собственный ювелир.
Кирилл Александрович пожал плечами:
— Я одного не понимаю, зачем ему непременно понадобился «Орлов»? Ведь этот камень бесценен, а стало быть, не имеет рыночной цены. Он известен во всем мире, его даже не продашь.
— Отчего же, ваше высочество, — возразил полковник. — Можно распилить его на три-четыре больших алмаза и несколько десятков средних и мелких.
— И за сколько всё это можно продать?
Карнович покачал головой, не зная, что ответить.
— Я в этом немного разбираюсь, — сказал Фандорин. — Три больших алмаза, каратов по пятьдесят, могут стоить примерно по полмиллиона рублей золотом каждый. Мелкие — ну, п-предположим, ещё полмиллиона.
— Два миллиона? — просветлел лицом император. — Но мы не пожалеем за нашего дорогого Мику этой суммы!
Фандорин вздохнул:
— Ваше величество, дело здесь вовсе не в двух миллионах. Я манеру Линда знаю. Это шантаж, причём г-гораздо большего масштаба, чем кажется на первый взгляд. Речь идёт не просто о жизни одного из одиннадцати кузенов вашего величества. Линд покушается именно на коронацию, отлично понимая, что без «Орлова» церемония невозможна. А жизнь мальчика — лишь средство д-давления. Смысл угрозы даже не в убийстве великого князя, а в том, что Линд сорвёт коронацию и опозорит Россию и династию Романовых на весь мир, подбросив части тела мальчика в самые людные места.
У всех присутствующих, включая и меня, вырвался стон ужаса, а Фандорин неумолимо продолжал:
— Вы говорили, ваше высочество, что во всем мире не сыщешь п-покупателя на «Орлова». Но покупатель уже есть, причём такой, который не может отказаться от покупки. Этот покупатель — дом Романовых. По сути дела, вам придётся выкупить у Линда не великого князя, а алмаз «Орлов», причём по той цене, которую назначит похититель, ведь заодно с камнем на кон поставлены к-коронация и престиж монархии. Боюсь, это обойдётся не в два миллиона. Много, много дороже. И это ещё не самое худшее. — Фандорин мрачно опустил голову, и я увидел, что его руки сжались в кулаки. — Вы заплатите за сохранение камня и возвращение великого князя, но Линд не отдаст ребёнка живым. Это не в правилах доктора…
Наступила зловещая тишина, но всего на несколько мгновений, потому что Павел Георгиевич, до сей минуты тихо сидевший в самом конце стола, вдруг закрыл лицо ладонями и зарыдал.
— Полли, возьми себя в руки, — сурово сказал ему Кирилл Александрович. — А вы, Фандорин, перестаньте нас пугать. Лучше расскажите про Линда.
* * *— Это самый опасный преступник на свете, — так начал Фандорин свой рассказ. — Не знаю, п-почему его называют «доктором». Быть может, из-за того, что он обладает знаниями в самых неожиданных областях. Например, владеет множеством языков. Возможно, и русским — я бы этому не удивился. Про Линда очень мало д-достоверных сведений. Очевидно, он относительно молод, потому что ещё десять лет назад про него никто не слышал. Откуда он родом — неизвестно. Вероятнее всего, американец, потому что самые первые деяния, доставившие ему славу дерзкого и б-безжалостного злодея, Линд совершил в Северо-Американских Соединённых Штатах. Он начинал с ограбления банков и почтовых вагонов, а позднее п-превосходно освоил шантаж, вымогательство и похищение людей.
Фандорин говорил, глядя на стол, будто видел в его полированной поверхности отражение каких-то картин из прошлого, доступных лишь его взору.
— Итак, что же я все-таки знаю про этого человека? Он убеждённый женоненавистник. Около него никогда не б-бывает женщин — ни любовниц, ни подруг. Шайка Линда — это исключительно мужской круг. Если угодно, мужское братство. Доктор словно лишён обыкновенных человеческих слабостей, и из-за этого выйти на его след никому ещё не удавалось. Подручные Линда преданы ему по-собачьи, а это в преступных сообществах встречается крайне редко. Я дважды захватывал людей доктора живьём, и оба раза ничего не добился. Один получил пожизненную каторгу, другой наложил на себя руки, но своего главаря они не выдали… Связи Линда в международных криминальных сферах поистине безграничны, авторитет огромен. Когда ему требуются специалисты какого угодно п-профиля — медвежатники, наёмные убийцы, граверы, гипнотизёры, взломщики — высшие «мастера» уголовных наук считают за честь оказать ему услугу. Я полагаю, что доктор б-баснословно богат. Лишь за то время, что я им занимаюсь — а это немногим более полутора лет — и лишь по тем делам, которые мне известны, он прибрал к рукам не менее десяти миллионов.
— Франков? — заинтересованно спросил Георгий Александрович.
— Я имел в виду д-доллары. Это примерно двадцать миллионов рублей.
— Двадцать миллионов! — Его высочество даже задохнулся. — А мне казна выделяет жалких двести тысяч в год! Это же в сто раз меньше! И он, мерзавец, ещё смеет требовать у меня денег!
— Не у вас, дядя Джорджи, — сухо заметил государь. — У меня. «Орлов» — собственность короны.
— Ники, Джорджи! — прикрикнул на обоих Кирилл Александрович. — Продолжайте, Фандорин.
— У меня было две встречи с доктором Линдом, — сказал Эраст Петрович и запнулся.
В комнате стало очень тихо, только скрипнул стул под полковником Карповичем, так и подавшимся вперёд всем телом.
— Право, не знаю, можно ли это назвать «встречами», потому что в лицо мы друг друга не видели. Я был загримирован, Линд — в маске… Наше знакомство состоялось полтора года назад, в Нью-Йорке. Быть может, русские газеты писали о похищении двенадцатилетнего сына миллионера Бервуда? В Америке эта история не сходила с п-первых страниц целый месяц… Мистер Бервуд попросил меня исполнять обязанности посредника при передаче выкупа. Я потребовал от похитителей, чтобы мне сначала показали пленника. Линд сам повёл меня в потайную к-комнату. Доктор был в чёрной маске, закрывавшей почти всё лицо, длинном плаще и шляпе. Поэтому я заметил лишь, что он среднего роста и что у него усы — впрочем, возможно, наклеенные. Он не произнёс при мне ни единого слова, так что г-голоса его я тоже не слышал. — Фандорин сжал губы, словно борясь с волнением. — Мальчик сидел в комнате живой, с заклеенным ртом. Линд позволил мне подойти к нему, а после вывел меня в коридор, запер дверь на три замка и вручил мне ключи. Согласно предварительной договорённости, я передал ему выкуп — перстень Клеопатры ценой в полтора миллиона долларов — и приготовился к схватке, поскольку их было семеро, а я один. Но Линд внимательно осмотрел перстень в лупу, кивнул и удалился в сопровождении своих людей. Я долго возился с замками, так как открывать их оказалось труднее, чем закрывать, а когда, наконец, проник в комнату, Бервуд-младший был мёртв.
Эраст Петрович снова сжал губы, так что они побелели, и умолк надолго. Все терпеливо ждали, пока он совладает с собой — августейшие особы снисходительны к простым смертным, не обладающим их сверхъестественной выдержкой.
— Я не сразу понял, почему мальчик так неподвижен и низко склонил голову. Лишь подойдя вплотную, увидел, что прямо в сердце ему воткнут тонкий стилет! Я не поверил своим г-глазам. Ведь накануне я, ожидая подвоха, тщательнейшим образом осмотрел помещение в поисках замаскированного люка или потайной дверцы и ничего подозрительного не обнаружил. Только потом я вспомнил, как Линд, пропуская меня вперёд, задержался возле стула — на секунду, не более. Но ему хватило и этой секунды. Какая точность удара, какой хладнокровный расчёт!
Мне показалось, что в тоне Фандорина помимо горечи и лютой, не приглушённой временем ярости звучит невольное восхищение ловкостью этого сатанинского доктора.
— С тех пор я оставил все прочие д-дела — до тех пор, пока не рассчитаюсь с доктором. Не скрою, существенную роль в этом решении сыграло уязвлённое самолюбие и пятно, оставленное на моей репутации всей этой историей. Но не только самолюбие… — Фандорин нахмурил высокий лоб. — Этого человека нужно остановить, потому что он — истинный гений зла, наделённый богатейшей фантазией и беспредельным честолюбием. Иной раз мне кажется, что он поставил себе целью стяжать славу величайшего преступника во всей человеческой истории, а к-конкурентов на этом поприще у Линда, слава богу, хватает. Я чувствовал, что рано или поздно он устроит какую-нибудь катастрофу национального, а то и международного размаха. Именно это ныне и п-произошло…
Он снова замолчал.
— Садитесь, Эраст Петрович, — пригласил Кирилл Александрович, и я понял, что речь Фандорина, очевидно, произвела на его высочество благоприятное впечатление — отставного статского советника уже не допрашивали, с ним беседовали. — Расскажите, как вы охотились на доктора Линда.