Ксюше деваться было некуда, лифт приехал прямо в кабинет, и они остались одни.
Мужику было лет сорок, не толст, не худ, с черными волосами и глазами, одет он был так, как положено бизнесмену в Лондоне, но рязанское происхождение забивало приобретенный аристократизм. Новый русский в тюнинговом исполнении.
Они сели за стол. Круговое панорамное остекление офиса на все стороны Москвы впечатляло. Начальник позвонил, принесли кофе, фрукты, Ксюша поняла, что быстро это не кончится, и попросила показать, где ей помыть руки. В конце кабинета оказалось пространство, где были личные апартаменты хозяина, все как положено, включая спальню, ванную в комнате без штор и туалет, тоже с окнами на все стороны. Было такое ощущение, что сидишь на толчке – а кругом улица, но никто тебя не видит, ты выше всех даже на унитазе. Особенно хорош был писсуар, встроенный в оконный блок – то есть ты как бы ссышь на всех вниз, и тебе хорошо. Ксюша позвонила Приходько и сказала, что здесь затягивается, пусть он идет в кафе напротив, а как только все закончится, она прибежит.
Она вернулась в кабинет и получила букет от хозяина со словами очень большой признательности. Ксюша очень удивилась. Стол был накрыт по полной программе, даже две серебряные крышки на столике рядом скрывали какое-то горячее.
Они сели за стол. Пока Ксюша была в туалете, хозяин получил полную справку о ней, буквально все, включая группу крови и размер обуви.
Сам начальник недавно развелся с женой, на шее которой, а точнее, на шее ее папы, вице-губернатора одной дотационной области, въехал в бизнес-рай.
Область могла прокормить всего десяток человек, и папа его жены был в этом списке вторым.
Папа и дал зятю старт, а на финише зять бортанул папу. Ленточку с призом блокирующего пакета градообразующего предприятия порвал уже без жены, которая отстала на середине дистанции. Потом у него были разные девушки из «зала ожидания» – так называли их шоблу, снующую по горным и морским курортам, желающую получить богатых и знаменитых. Но скоро такие девушки ему надоели.
То, что он увидел в Ксюше, его потрясло: всю свою сознательную жизнь он любил женский пол исключительно из пользы. В юности главным для него был обмен веществ, тело получало необходимое, а он и не парился. Потом он любил из удобства: одни давали крышу над головой, другие – возможности, а потом уже жена, приятная во всех отношениях. Но теперь он хотел другого, созрел для иного, желая отдать женщинам за все, что он получил в разные годы. Ксюша попала к нему в нужное время, он хотел ее, желал ее и ждать не собирался, и предложил ей все и сразу…
Она была ошарашена. Ей никогда ничего не предлагали, всего в своей жизни она добилась сама – золотая медаль, институт, работа, все досталось ей потом и трудом. Ксюша твердо усвоила, что ее – дело ее рук. Все своими ручками – для нее это стало естественным способом существования.
Любовь у нее уже была, Приходько никуда не уйдет. Конечно, родной человек, может, самый родной в ее жизни, может быть, он роднее ее сына, которого она тоже любит. Но он игрушка для нее, любимая игрушка, он вырастет и будет жизнь без нее, а она уже не может жить около Приходько, ей надо от него оторваться, поставить себя в обстоятельства, когда он будет далеко и не будет соблазна увидеть его.
Все это кружилось в ее хмельной голове под бурный поток слов хозяина кабинета, который отбивал ее доводы – то, что она работает, что у нее муж и ребенок, что мама и папа ее старенькие, и ехать с ним, с человеком, которого она совсем не знает, полное безумие, да и он не знает ее. А вдруг они через неделю поймут, что не подходят друг другу, так поступать нельзя – это легкомысленно и неумно.
Он выслушал ее сбивчивые доводы, а потом спросил: «О чем ты мечтаешь?»
У нее было две мечты – жить с Приходько и построить домик на даче, баню…
О первой мечте Ксюша вслух не сказала, а вторая мечта прозвучала в ее устах.
Начальник страшно обрадовался – он любил париться больше, чем трахаться. Он быстро нашел картинку своего дома на озере в Южной Корее, и Ксюша увидела чудо.
В нереально красивом саду, среди цветущей сакуры, весь в цветах стоял чудный дом немыслимого размера с пагодой вместо крыши и ультрасовременной начинкой.
Начальник провел виртуальную экскурсию, показал Ксюше, где будут жить ее мама, папа, сын и все, кого она хочет взять с собой, потом эффектным движением мышки открыл свое главное сокровище – банный комплекс народов мира. Там было все: турецкая, японская в бочках, земляная полинезийская, финская и, конечно, русская – деревянная с искусственным сугробом и прорубью с ледяной корочкой на поверхности. Из принтера вылезла бумага, и начальник вписал данные Ксюши – это была дарственная. Пока Ксюша читала, он куда-то позвонил, и зашел человек с готовыми документами – это был нотариус. Пока они ели горячее, нотариус все сделал, подал Ксюше, она подписала, как в тумане.
Она подписала себе приговор, она выбрала крутой поворот, хуже не будет. Мужик был не противный, похоже, щедрый, завелся не на шутку, пусть мама с папой поживут в раю на старости лет. Мужу можно объяснить, дать ему денег, он готов, он возьмет, он знает, что финал назрел, все заканчивается, так и не начавшись.
Ксюша встала и пошла в стеклянный туалет, решила позвонить Приходько и все сказать.
На полке в туалете лежал военный бинокль – хозяин, видимо, любил посмотреть на людей-муравьев. Ксюша взяла бинокль, стала искать в ресторане Приходько и нашла – он сидел с опущенными плечами, немолодой человек, пытающийся выглядеть бодро. Даже с высоты небоскреба она видела, что он уже выпил двести, а эта норма в последнее время сбивала его с ног. Раньше он был крепче, после такой дозы разжигался, как камин, от него шел жар, он пел, смеялся, хватал ее за разные места и склонял найти укромное место для сомнительных приключений.
Ей стало его пронзительно жалко, сердце ее сжалось, ей хотелось погладить его по голове, утешить и ободрить, но сил на это не было. Она даже боялась, что не выдержит такого разговора, что расплачется и изменит решение, пожалеет, и все останется по-прежнему. А она уже решила все изменить, устала бороться, захотелось пожить так, когда не надо думать, как жить и на что.
Ксюша смотрела в окуляр бинокля и видела согнутую спину Приходько, руку, в которой он держал рюмку. В другой руке тлела сигарета, о которой он забыл. Он был печален, что-то чувствовал, он всегда чувствовал, когда с Ксю что-то происходит, чувствовал ее всегда, любое ее состояние открывалось ему, как картинка на мониторе, они были едины.
Ксюша не позвонила Приходько.
Приходько поднес рюмку к губам и посмотрел на стеклянный куб, где Ксюша попала в заложники, он в этом не сомневался. Она увидела его взгляд и тоже выпила с ним за все, что было. Что было, она никогда не забудет, но сил продолжать и ждать у нее нет. Ксюша выпила до дна, осушив бокал, не оставив ни капли, прошлое осталось в пустом бокале, а новая жизнь была за стенкой, и оттуда уже нетерпеливо стучали.
Ксюша вышла из прошлого в настоящее. Настоящее било копытами, мужик был готов ехать, лететь, он не желал ждать, он привык брать свое и даже чужое.
Они вышли из офиса и сели в машину, мужик взял ее телефон и выбросил его в окно. На светофоре машина остановилась, Ксюша чуть приоткрыла окно и увидела Приходько почти рядом. Дверь щелкнула, Ксюшу заперли, чтобы она не выскочила.
Приходько в щелку открытого окна увидел ее глаза. Ксюша уже была не с ним, в глазах ее, как два брильянта, сверкнули слезы. Машина сорвалась почти на красный, улетела, а Приходько остался на пыльной обочине.
x+y=0
Живут два чела, вроде разные люди, но тянет их друг к другу, как разноименные заряды из учебника Перышкина за шестой класс, а если точнее, как сообщающиеся сосуды из того же учебника.
Попробуем исследовать и найти десять различий, как в детской игре.
Сначала поищем сходства.
Оба принадлежат к одному народу, возраст у них вполне репродуктивный, оба не лишены слуха и голоса и любят петь до посинения. Оба любят успех и двигаются по восходящей к вершине, под ноги себе не смотрят, переступают через препятствия из людей, блядей и прочих обстоятельств непреодолимой силы. Два домашних, комнатных мальчика: один тонкий, почти хилый, другой пухлый, но постоянно борется с весом, качается, наращивает мужественность, пыжится, старается культивировать себя, как крутого мужика с харизмой.
Харизма у них, по непроверенным данным, небольшая, но гиперсексуальность покрывает этот недобор физических кондиций.
Оба лучшие друзья девушек с брильянтами и больших людей. Пройти по VIP-зоне, обняв за плечо девушку из журнала или мужчину из списка «Форбс», – ежедневная мечта. Любимое занятие обоих друзей – это девушки и получать долю со всего, к чему друзья прикасаются. Им нравится, чтобы все было, как у царя Мидаса, но чаще получается, как у Черномырдина: реже золото, чаще говно, которое из них прет.
С девушками тоже непросто: хочется самых-самых, а чем взять, ведь главная цель – взять не свое, и чтоб девушка была супер, а лучше, чтоб из-под какого-либо значительного типа вроде олигарха. Лучше, чтоб лицо значительное попользовалось до них. Вроде берешь такую со знаком качества, имеешь ее и как бы сам встал в ряд с теми, кто раньше ее имел.
Бывало, что и в рожу получали за такое, но даже по харе получить от значительного лица считалось победой, даже сломанный нос можно монетизировать, получить компенсацию, и все шептаться будут с почтением: вот он идет, кому икс нос сломал, сам икс, а это круто.
В бизнесе для этих ребят правил нет, нет ни друзей, ни врагов. Если можно взять, что плохо лежит или упало на время из слабых рук, тут же, как шакалы, прибегут, отгрызут кусок и в кусты – доедать. Ничем не брезгуют, могут человека в туалете увидеть с другим человеком, небедным, и сразу, не помыв рук, в уголок оттащат своего знакомого и предъявляют процентик за знакомство со ссущим рядом министром, которого они знают, а он их нет.
Спят они мало, почти не спят, боятся пропустить что-нибудь такое, где можно по-легкому срубить бабла. Как тут заснешь, уснул, проспал что-нибудь, где делили, и вот тебе упущенная выгода. Если услышат, что кто-то планирует заработать свою копеечку, с утра побегут туда, где копейка лежит, и сами поднимут ее, а потом скажут тому, кто доверился по-товарищески: ну ты понимаешь, старик, это бизнес.
Хочется им всего, чтобы было как у больших: дом как у больших, самолет свой, не хватает на свой – возьмем на троих в лизинг. Все трое будут говорить потом: «Это мой», – и яхта на троих, и даже жена может быть на двоих.
Если ее кто-то значительный захочет – ну чего мелочиться, всем хватит жены, и мужу тоже достанется, а польза налицо, человечек привязан через жопу своей законной, и с нее не убудет, и должок можно потом получить.
Вроде свои жены уже надоели, другие нравятся, даже кажется, что любят новую, а как подумаешь, что придется делиться, тут все проходит, вся любовь проходит. Как отдать половину, нажитую непосильным трудом, – придется терпеть в интересах семьи, общества и государства.
Думаешь, глядя на таких, на усилия их титанические, и так и хочется сказать в сердцах: «Вы что, триста лет жить собираетесь, как черепахи, сколько же вам надо бабок и баб? Всех не перетрахаешь, всех денег не заработаешь, ну будет у тебя на двадцать две жизни, но твоя всего одна, и она не бесконечна».
Вот ты едешь с сопровождением по трассе правительственной прямо на летное поле в свой лайнер, взятый в долг на время, всходишь по ковровой дорожке, вот ты на яхте, не на своей, а на яхте знакомого чиновника, который на тебя ее оформил, чтобы глаза не кололи. Лежишь с бабами, которым все равно, кто за них платит, они и собаке дадут, если предоплата будет, – и что, счастье тебе привалило?
Вот добился ты всего, чего хотелось, и вроде ничего уже не желается, но спать без задних ног по-прежнему не получается.
Всегда будет кто-то на твоем горизонте, у кого яхта длиннее, и поэтому до утра ты будешь орать в открытом море песни под караоке или даже с музыкантами наемными песни хитовые, и так заебешь всех своим пением, что капитан яхты встанет и скажет в сердцах, чтобы ты не слышал: «Как он достал своими песнями!» Даже чайки перестали кружить от твоего воя и тоски, которую не выскажешь в песнях советских композиторов.
По пути наверх такие люди давно избавились от тех, кто видел их в съемных квартирах в Перово и в Марьиной Роще.
Когда эти люди ели один раз в день в целях экономии на свои деньги, а остальное доедали на чужих столах, элегантно покидая стол до расчета.
Тех, кто видел их в другие времена, давно рядом нет, нет и тех, кто помнит, как они ели козявок из носа. Ведь правда, кому приятно видеть тех, кто знал тебя не праздничным, бедным.
Ведь ты сегодня на коне, и все стоят по стойке «смирно», когда ты входишь в кабинет с гербом и фотографией на стене, зачем тебе те глаза, помнящие неприятное. Новая жизнь, новая биография, и никаких свидетелей времени, где ты выглядел не так значительно.
А так – он добрый; денег всегда дает бывшим на похороны, на жизнь жалко было – не по понятиям, ни рыбы не дал, ни удочки, считал про себя справедливо, все равно пропьет или проиграет, а на похороны надо дать, тут не надо мелочиться, да и люди отметят душу сердобольную. Какой человек, скажут в толпе, денег дал, не погнушался маленьким человеком, приехал, жене руку подал, телефон дал прямой и сына обещал не забыть, в жизни будущей…
На похороны заехать обязательно, а на юбилей – это еще посмотреть надо список, кто заявлен, будет ли икс или игрек, приглашениями весь стол завален, надо все взвесить, кто сегодня важнее, к кому в первую очередь, к кому во вторую, кому просто послать букет с водителем, а кому эсэмэску от секретарши: «Помним, любим, я не в стране».
Каждый день строгий учет доходов-расходов, день прошел – не нажил ничего, настроение дрянь, на следующий день усилия утроим, добудем три нормы, способ значения не имеет. Ну, кто-то потеряет свой бизнес, который ты уже считаешь своим, человек потеряет – ты найдешь, все правильно, неестественный отбор, слабый должен посторониться.
А теперь поищем различия. А нет их в видимой части спектра на звездном небе. В электронный телескоп можно, если напрячься, увидеть полутона, а так – неотличимы, один генотип, одна система координат, вот потому они вместе – чтобы дополнить друга друга, дополняют для полноты картины. Если сложить вместе, то получается целое, а отдельно – две дроби, где числитель значительно меньше знаменателя. А если сложить, будет целое, равное нулю.
Диалоги двух полюсов
Ираида Платоновна плакала навзрыд. Только что позвонил Фима и сказал, что не придет, жена загрипповала.
В духовке томилась баранья нога, в холодильнике стыла водка. Одетая во все новое, плакала Ираида.
Ефим был ее последним другом. Ей уже пятьдесят, ждать, когда выздоровеет его жена, никакого здоровья не хватит, каждый день стоит года. Ефим не может, а Ираида может ждать неделю и получить за два часа до встречи такой удар. Сколько таких ударов у нее впереди, даже думать не хочется. Она стала накрывать на стол – не пропадать же продуктам.
Через десять минут стол сиял. Серебро, салфетки и старая посуда из бабушкиного сервиза, мерцающая в свете свечей. О еде говорить нечего – хозяйка была мастерицей, сколько желудков мужчин нашли дорогу к ее столу, ну а потом и к телу.
Она налила себе рюмочку холодной водочки, зажмурилась и выпила за своего папу, образцового мужчину и ангела-хранителя.
Папа умер два года назад, попал в лапы к женщине, которая его убила. Сначала она увела его от мамы, увезла на дачу в Малаховку, потом покрестила и стала кормить сырыми овощами. Он бегал с ней по оврагам, купался в пруду в Быкове и умер. Ведьма его тайно похоронила, даже не сообщив дочери.
А когда-то папа был совсем другим: он руководил большим гастрономом на Таганке, сидел в белом колпаке и шелковом халате в кабинете, и там всегда толпился народ.
Они сидели у папы в приемной, как у академика, и он их принимал, а потом давал по громкой связи команду Маше или Даше обслужить клиента по высшему разряду.
Клиент шел в подвал, там ловкие люди укладывали деликатесы в папиросную бумагу и пакеты, и клиент уходил с радостью, благодаря папу, как бога, за дары земные.
Папу боготворили и академики, и народные артисты, он был нужен всем. Закончив прием до обеда, он запирался в кабинете с группой товарищей, приглашенных на обед, и обедал часа три. Обед готовила ему тут же в магазине повар из «Националя», оформленная грузчиком. Она сама заезжала на рынок, все покупала и готовила.
Ираида помнила, что в кабинете папы всегда были свежие фрукты и марочный коньяк, на стене висела картина – схема разделки туши, под номерами были указаны части – «антрекот», «шейка» и т. д.
Схема была выполнена уральскими самоцветами и сияла, как космическая съемка Уральских гор. Ираида долго не могла есть антрекот – он на схеме был изумрудного цвета. До сих пор она ест только рыбу, изумрудное мясо ей так и не пошло, так же, как и мраморное.
Папа был золотой, ничего не запрещал, ни в чем не отказывал, но она знала, как себя надо вести порядочной девушке, и папу не подвела ни разу.
А он подвел, связался на старости лет с дрянью, которая свела его в могилу, опоила, осурочила, приворожила – вот он попал в лапы ее гадкие. Свела в гроб и живет теперь на их старой даче, где жила счастливо семья благородных людей, а теперь туда ни ногой. Сука там живет по завещанию с дочкой своей, мнут цветы, посаженные мамой, ушедшей еще до папы – не смогла перенести его ухода к той твари, разрушившей семью.
Сама Ираида замужем была три раза, все три раза удачно. Все мужья потом растворились по разным причинам: один ушел к другу по театральному коллективу, второй ушел в секту в тайге, где строит до сих пор храм Веры, женщины из налоговой, возомнившей себя пророком после напряженной работы по взиманию недоимок. Вера ушла в тайгу от силовых органов и увела своих недоплательщиков, как Моисей.