Новый управляющий, внимательно осмотрев все здание и приказав на кровле водрузить флаг с гербом своего господина, позаботился провести звонки в нижний этаж, чтобы в любое время можно было вызвать стражу и его самого, начальника этой стражи и дворца. Он поставил двух часовых у подъезда и одного на террасе; таким образом в замке была введена военная дисциплина.
Кастеляну и прислуге все эти нововведения не понравились, но они не показывали своего неудовольствия. Едва все распоряжения нового управляющего были выполнены, явился адъютант дона Карлоса с известием, что последний скоро прибудет. Действительно, в тот же день после обеда он прибыл в сопровождении своего министра и адъютантов.
Стража отдала ему честь, прислуга в парадных костюмах стояла, вытянувшись, у подъезда, конюхи тоже .явились приветствовать своего повелителя, и дон Карлос, заметив везде порядок и нововведения нового управляющего, выразил своим спутникам и ему самому свое удовольствие.
Затем вся свита и он сам разместились в предназначенных им комнатах, рассчитывая провести в замке несколько дней. Дон Карлос хотел не только отдохнуть в своем роскошном дворце от бивуачной жизни, но также имел намерение принять нескольких аристократов и уполномоченных заграничных банкирских домов, от которых он надеялся получить новые большие займы.
На другой же день ожидаемые посетители явились в замок Глориозо и оставались в нем до вечера.
Дон Карлос был, по-видимому, очень доволен результатом своих переговоров с ними, так как после их отъезда остался в наилучшем расположении духа. Об Инес, заключенной в его дворце, он, видимо, совсем забыл. Да ничто и не могло напомнить ему о ее присутствии, так как комната ее находилась наверху во флигеле, хотя и прилегающем ко дворцу, но удаленном от покоев, занимаемых доном Карлосом. Он туда никогда не заходил.
После отъезда гостей дон Карлос расположился в галерее, из которой был выход на террасу, где с ним до поздней ночи оставались его советники и министры. Они обсуждали предстоящие военные операции и новые займы.
Прислуга давно зажгла свечи в настенных канделябрах, а беседа принца со своими советниками еще продолжалась.
Только в одиннадцать часов они начали наконец расходиться. Принц, желая остаться один, чтобы обдумать происшествия дня и мнения своих советников, отпустил даже прислугу, которая немедленно отправилась в свои комнаты.
Оставшись один, дон Карлос начал ходить взад и вперед по устланному мягким ковром покою.
Приближалась полночь, кругом царила глубокая тишина, как внутри дворца, так и снаружи.
Мысли дона Карлоса обратились почему-то к прошлому. Сами по себе вставали перед ним напоминания о его преступных делах — то Амаранта, то ребенок, от которого он так бессовестно, так бесчеловечно отрекся, то усеянные телами убитых поля сражений, то пылающие села и расстрелянные пленные! Почему все эти страшные картины, все его жертвы так живо представились в этот ночной час его воображению? Что вызвало их в этой величественной ночной тишине, царившей во дворце, в садах, на террасе? Возбудить все эти воспоминания мог только голос совести, вдруг проснувшийся и заглушивший Необузданное стремление к блеску, роскоши и могуществу в тщеславной душе этого человека.
Он подошел к высоким стеклянным дверям, выходившим на обширную террасу, края которой терялись в темноте ночи, покрывшей своим мрачным покровом сад и лес; легкий туман, опускавшийся на землю, окутывал черные деревья и всю окрестность серой мглой. Небо было покрыто облаками, сквозь которые лунный свет, пробиваясь временами, слабо освещал окрестности замка.
На террасе господствовал тот неопределенный сероватый полусвет, который наполняет воздух в туманные ночи.
Дон Карлос вышел на террасу. Все было пусто и тихо вокруг, взор его едва различал широкую лестницу, находившуюся в конце террасы и спускавшуюся в сад. По этой лестнице, то поднимаясь, то спускаясь, скользила тень часового.
Дон Карлос, углубившись в свои думы бессознательно смотрел в серую мглу; прохладный ночной воздух успокоительно подействовал на него; скрестив на груди руки, он стоял неподвижно, лицо было мрачно, глаза блестели холодным жестким блеском из-под темных ресниц.
Подул холодный ветер, часы на дворцовой башне пробили полночь.
Вдруг на террасе из тумана, заколебавшегося от ветра, появилась какая-то тень и плавно направилась к тому месту, где стоял дон Карлос; она не шла, казалось, но скользила, как призрак, как привидение, не касаясь каменных плит пола; она совсем не походила на живое существо, облеченное плотью!
Черная длинная одежда скрывала это привидение, медленно проходившее по террасе.
Оно приблизилось наконец к дону Карлосу и, не останавливаясь, плавно прошло мимо него. Он в страхе смотрел на него. В этот самый момент ветер приподнял темную вуаль, скрывавшую лицо привидения, и дон Карлос с ужасом узнал Амаранту!
Опять она явилась своему вероломному соблазнителю, но уже в виде воплощенного укора его совести!
Неслышно продолжала она двигаться вдоль террасы.
С отчаянием и ужасом смотрел дон Карлос на призрак своей возлюбленной, которую он пронзил кинжалом в памятную для него ночь под Ираной.
Он отступил, потом шагнул вперед, по-видимому решившись преследовать удалявшийся призрак, но привидение простерло руку в его направлении, как бы посылая ему проклятие или желая удержать его на месте.
Часовой также видел привидение, проходившее через террасу и приближавшееся к лестнице, но, объятый суеверным страхом, он попятился назад и застыл без движения, а тень, скользя по ступеням, спустилась в сад.
Тут только Дон Карлос пришел в себя и, видя, что призрак исчезнет сейчас в тумане, закричал:
— Эй, караул! Стреляй в эту черную тень! Часовой, услышав голос дона Карлоса, опомнился,
раздался выстрел, нарушив величественную тишину и спокойствие ночи.
Вслед за этим выстрелом дон Карлос поспешно удалился в комнаты и вызвал звонком Изидора.
— Велите сейчас же оцепить и обыскать сад и дворец, — приказал ему дон Карлос с лихорадочной поспешностью.
Управляющий быстро удалился, чтобы немедленно исполнить данное ему приказание.
XV. Старые знакомые
Прошло несколько месяцев, с тех пор как прегонеро так неожиданно посетил герцогиню в ее салоне. Хотяона обещала ему тогда дать небольшую сумму, чтобы заставить его молчать, однако ж, по зрелому размышлению, решила отказаться от своего обещания и не давать ему ни гроша. Она рассуждала так: если она хоть раз даст ему деньги, то он будет все время приходить с подобными требованиями, а значит, единственный способ уберечь себя от таких расходов — это с первого же раза отказать ему и таким образом прекратить раз и навсегда всякие притязания с его стороны.
Прегонеро после долгого ожидания обещанных ему денег попробовал снова проникнуть в салон герцогини, но его не пустили; повторив эти попытки еще несколько раз столь же безуспешно, он потерял, наконец, терпение и твердо решил исполнить угрозу.
Прегонеро знал, что герцог еще находится в Мадриде с Клементо и со всей своей прислугой, что он живет в том же самом отеле и что старик уже успел так привязаться к Клементо, к этому потерянному и снова найденному своему наследнику, будто он действительно его родной сын.
Все эти обстоятельства прегонеро считал для себя весьма благоприятными. «Что ж, — раздумывал он, — герцогиня сама вынуждает меня так поступать, ну и пусть ее обман обнаружится! Дай она мне деньги и не приказывай своей прислуге прогонять меня, я бы этого не сделал».
В один жаркий весенний день, в послеобеденное время, на улице Сиерво показалась огромная широкоплечая фигура, шагавшая мимо окон герцогини и с любопытством заглядывавшая в них.
Этот геркулес с безобразным лицом, покрытым шрамами, был не кто иной, как уже хорошо известный прегонеро. Одет он был в праздничное платье, но оно так неуклюже на нем сидело, и сам он, видимо, так неловко себя в нем чувствовал, что было ясно: он надевает его только в торжественные дни. Сюртук был ему узок, рукава не закрывали его длинных рук — все это говорило, что он куплен на Растро, равно как и панталоны старомодного покроя и цвета были, очевидно, приобретены там же; пестрый галстук, крепко завязанный вокруг шеи, довершал безвкусный костюм безобразного великана, которого никак нельзя было принять за человека, вращавшегося когда-то в приличном обществе и носившего приличное платье.
Прегонеро, однако, казалось, не замечал безобразия своего костюма, вид у него был самодовольный, он с надменной, напыщенной осанкой шел по улице. В окна же герцогини он заглядывал в надежде, что она, увидев его в этом парадном костюме, догадается, что он идет к герцогу. К несчастью, надежда обманула его и на этот раз, Сара Кондоро не подходила к окну и, стало быть, не видела его.
Поправляя на голове черную высокую шляпу, которая, будучи мала, очевидно, сжимала ему голову, он пошел дальше, не подозревая, как смешон был в своем наряде. Но он заплатил за него большие деньги, и продавцы уверяли его, конечно, что в этом костюме он будет выглядеть как человек из высшего общества. По крайней мере, можно предположить, что он был в этом глубоко убежден, так как шел с поднятой головой, глядя на попадавшихся ему прохожих с сознанием своего превосходства над ними. Многие из встречных, в самом деле, с удивлением глядели на его колоссальную фигуру, казавшуюся еще выше в высокой шляпе, и это еще больше убеждало его в собственной неотразимости. Скоро он подошел к цели своего путешествия — изящной гостинице, в которой остановился герцог Кондоро со своим мнимым сыном.
Все прохожие останавливались от удивления, видя, что этот странный, безобразный человек с лицом, покрытым шрамами, входит в роскошную гостиницу, посещаемую лишь людьми высшего круга, у которых не могло быть ничего общего с такой личностью, столь смешно одетой, с грубыми, резкими движениями и, как было видно по всему, принадлежавшей к самым низшим слоям общества.
Швейцар гостиницы тоже был поражен появлением такого необыкновенного гостя; осматривая великана с головы до пят, он недоумевал, зачем тот мог пожаловать в богатую, роскошную гостиницу; дикая, безобразная наружность прегонеро, внушающая недоверие и самые ужасные предположения о его нравственности, смущала привратника гораздо больше, чем его костюм, так как и у благородных и знатных донов он наблюдал иногда странные капризы относительно одежды.
Прегонеро не смутил ни сам швейцар, ни его изумленный вид, так как это изумление он отнес, разумеется, на счет своего изящного, как он думал, туалета, а потому он очень развязно спросил швейцара, продолжавшего удивленно смотреть на него.
— Где проживает герцог Кондоро? Изумление швейцара усилилось.
— Выспрашиваете сеньора герцога? — переспросил он с недоумением. — Вы хотите его видеть?
— Да, я должен видеть сеньора герцога и говорить с ним! Комнаты, в которых он живет с молодым герцогом, кажется, наверху?
— На первом этаже, — отвечал швейцар, указывая на лестницу с позолоченными перилами и разными украшениями, устланную богатыми коврами и уставленную цветами.
Прегонеро начал подниматься по ее ступеням, швейцар проводил его взглядом, недоуменно покачивая головой. Потом счел необходимым послать вслед за подозрительным гостем слугу, поручив доложить о его приходе дворецкому герцога.
Прегонеро, увидев следовавшего за ним человека, отнес это к услужливой предупредительности и, подходя к передней герцога, вложил ему в руку несколько монет с видом знатного дона.
Хотя Оттон Ромеро, вращаясь давно в низших слоях общества, забыл нравы, обычаи и роскошь салонов, некогда ему хорошо известных, как воспитателю юношества, как прилежному молодому человеку с прекрасными стремлениями, но блеск и изящество комнат, занимаемых герцогом, не произвели на него никакого впечатления, атмосфера, в которую он попал, казалась ему хорошо знакомой, родной, как будто он никогда и не покидал ее.
Слуга, сопровождавший его, пошел доложить о нем, а сам прегонеро в ожидании опустился на стул, обитый дорогим бархатом, положив свою шляпу на стоявший рядом столик.
Слуга скоро вернулся и вслед за ним показался старый Рикардо с выражением любопытства на лице. Слуга удалился, оставив странного гостя вдвоем с Рикардо.
Рикардо не сразу узнал прегонеро и какое-то время смотрел на него вопросительно, вглядываясь, но когда тот поднялся со своего места и подошел к нему, на лице старого Рикардо появилось крайнее изумление.
— А, сеньор Ромеро! — сказал он с вынужденной улыбкой.
— Да, я Оттон Ромеро, вы не ошиблись, сеньор Рикардо, — ответил прегонеро. — Я слышал, что его сиятельство дома, — прибавил он.
Изумление Рикардо достигло высшей степени.
— Вы спрашиваете о его сиятельстве герцоге?
— Будьте так добры, сеньор Рикардо, доложите ему обо мне!
— Доложить о вас? Могу я узнать, что вам угодно?
— Нет, сеньор Рикардо! То, что привело меня к герцогу, я могу сказать только ему и никому больше! Будьте так добры доложить его сиятельству, что его желает видеть Оттон Ромеро, бывший воспитатель молодого герцога!
Старый Рикардо стоял в раздумье, выискивая приличный предлог, чтобы отказать непрошеному гостю, но эта нерешительность и молчание Рикардо вывели прегонеро из терпения, и он громко, раздраженным голосом повторил:
— Поторопитесь, сеньор Рикардо, исполнить мою просьбу; я пришел по очень важному делу.
— Я не сомневаюсь в этом, сеньор Ромеро, но все ли вы обдумали? Вспомните хорошенько прошлое, вспомните то, что произошло между вами и герцогом!
— Все это давно забыто. С тех пор прошло столько времени, что странно даже вспоминать об этом, — ответил прегонеро.
— Вами забыто, да, сеньор Ромеро, но».
— Ага! Вы хотите сказать, вероятно, что герцог слишком горд, чтобы принять старого знакомого, — заметил прегонеро громко и нахально, — а я так не думаю, потому что дело, по которому я пришел, касается столько же его сиятельства, сколько и меня! И так как оно очень важно для нас обоих и вместе с тем не терпит отлагательства, то я еще раз прошу немедленно доложить обо мне герцогу и попросить его принять своего старого знакомого!
От слов «старого знакомого» Рикардо впору было рассмеяться.
— Его сиятельство очень болен, и к тому же в настоящую минуту он отдыхает.
— Отдыхает? В таком случае я подожду!
— Если бы я знал, в чем дело…
— Повторяю вам, — прервал его прегонеро, — что пока я не могу сказать вам этого, сеньор Рикардо, это было бы нескромно по отношению к герцогу!
В этот самый момент дверь из соседней комнаты отворилась, и на пороге показался старый герцог Кондоро. Привлеченный громким голосом прегонеро, он вышел посмотреть, что происходит в передней. Несмотря на жаркое время, он был довольно тепло одет. Голова его была почти лысая, с редкими седыми волосами; спереди шею старца прикрывала длинная белая борода. Лицо герцога и вся его фигура носили отпечаток болезненности и большой слабости, по всему было заметно, что он близок к смерти, что одной ногой он уже стоит в могиле. Лицо было сплошь в морщинах, руки худые, костлявые. Болезненная, страдальческая внешность этого старца могла вызвать участие и сострадание к нему в каждом человеке, но на бесчувственного прегонеро она нимало не подействовала, ему были незнакомы слабости и болезни, и потому они не производили на него впечатления. Зато заботливый и дальновидный Рикардо с испугом и состраданием смотрел на слабого, больного старца, не в силах избавить его от неприятного гостя, зная, что всякое волнение может если не тут же убить его, то усилить его страдания и приблизить смертный час. У Рикардо было сильное желание вытолкать в шею незваного посетителя! Но было уже поздно: прегонеро, увидев герцога на пороге, сразу узнал его и, не смущаясь его болезненным видом, начал перед ним раскланиваться, а герцог, не узнавая, вопрошающе посмотрел на Рикардо.
Прегонеро опередил Рикардо, поспешно подойдя к двери, на пороге которой стоял старец.
— Оттон Ромеро, — сказал он, тыкая себя пальцем в грудь, — вероятно, ваше сиятельство припомнит мое имя! Я ведь старый знакомый!
Герцог смотрел на гостя с удивлением, и, очевидно, слова «старый знакомый» не вязались в его уме с фигурой, стоявшей перед ним и производившей самое неприятное впечатление.
— Ничего не понимаю, не знаю, кто вы! — сказал он, отрицательно качая головой, и хотел уже удалиться в свою комнату, предположив, что это какой-нибудь нищий, пришедший просить подаяния.
— Я — Оттон Ромеро, ваше сиятельство, я пришел сообщить вам весьма важные вещи относительно молодого герцога, — воскликнул прегонеро.
Рикардо вздрогнул и побледнел при этих словах, но тут же успокоился, предположив, что бывший воспитатель молодого герцога, вероятно, пришел просить денег за помощь в поисках своего бывшего питомца.
Герцог, по-видимому, колебался, выслушать ли ему Оттона Ромеро, но последний вошел уже вслед за ним в комнату и захлопнул за собой дверь перед самым носом Рикардо.
— Ваше сиятельство, — сказал он, — нам приличнее будет переговорить с глазу на глаз, чем при постороннем лице!
Герцогу, очевидно, не хотелось оставаться вдвоем с неприятным незнакомцем. Не зная, на что решиться в таком затруднительном положении, он невольно, обратил взор на дорогое оружие, разложенное на столе, которое он имел привычку всегда возить с собой.
— Яне знаю вас, сеньор, — ответил он, — и не понимаю, что вы можете сообщить мне о моем сыне!
— Я должен передать вам весьма важное сообщение, ваше сиятельство! Но прежде всего скажем несколько слов о моей особе, чтобы наше давнее знакомство было несомненным для вас! Я — Оттон Ромеро, прежний воспитатель молодого герцога!