А Макаронин, зажевав дозу, продолжил:
– Так вот, Шестецкий, отвечаю на твой вопрос! Эту… вашу… живую воду можно превратить в массу самых разных… э-э-э… напитков, причем, без всякого колдовства.
Юрик опустился на лавку, взял с тарелки кусок колбасы и принялся задумчиво жевать. Вся компания молчала, словно боясь вспугнуть глубокую мысль великого алкогольного колдуна. Наконец Юрик проглотил колбасу и продолжил свои рассуждения:
– Во-первых, живую воду можно превратить в настойку или наливку! Настойки и наливки, как это видно из самих названий, производятся путем… э-э-э… стояния и… наливания!
Тут он снова сбился, внимательно посмотрел на Пятецкого и неожиданно спросил:
– У вас сахар имеется?!!
– Кто?! – Чуть испуганно переспросил мужик, явно не понимая о чем идет речь.
– Сахар, сахар!.. – Раздражаясь повторил Макаронин.
– Нет!.. – Потряс головой Пятецкий и, оглядев сидящих вокруг мужиков, добавил, – …даже и слова такого не слыхали!
Юрик склонил голову набок и пробормотал, словно бы про себя:
– Да… Сложный случай… Ну, ничего, выберемся…
И, прихлебнув из кружки, заговорил прежним лекторским тоном:
– Так вот – настойки и наливки! Настойка делается так: наливаешь живую воду в… э-э-э… емкость, кладешь туда что-нибудь и пусть стоит…
– Что кладешь-то?.. – Неожиданно донеслось с противоположного конца стола.
Макаронин направил грозный взгляд в сторону перебившего, но вряд ли смог выделить его лицо среди полутора десятков других. Поэтому он ответил всем:
– Я же сказал – что-нибудь!..
Над столом повисло недоуменное молчание, и тут решил вмешаться я.
Приподнявшись над столом, я громко проговорил:
– Мой друг хочет сказать, что положить надо что-нибудь растительное – травку, можно сухую, корешки, орешки, семечки, корочки…
– Гнилушечки, кузнечиков, – перебил меня Юрик, громко икнув, – только ни в коем случае не давить, божьих коровок, хотя… опять же… дружок у меня один на божьих коровках совершенно божественную настоечку творил…
– А можно не в живую воду что-то класть, а наоборот – саму живую воду налить, допустим, в дубовую посуду и как следует закрыть… – перебил я Макаронина.
– И пусть стоит!! – Перебил меня Макаронин, послав мне грозный взгляд. – Будет настойка!!
Таким образом последнее слово осталось все-таки за старшим лейтенантом, чем он был весьма доволен.
Однако, аборигены как-то слишком уж задумчиво молчали, словно что-то сильно смущало их в нашем объяснении. Наконец, Шестецкий, стрельнув из-под кустистых рыжих бровей взглядом, скромненько поинтересовался:
– И долго она… живая вода, то есть… стоять должна?
Юрик уперся в рыжую, волосатую морду мужика грозно-вопросительным взглядом, и тот добавил, как бы оправдываясь:
– Я к тому, что кто ж это выдержит, чтобы живая вода… э-э-э… стояла?!
Такую постановку вопроса Юрик мгновенно понял. Лицо его помягчело, и он с явным сочувствием ответил:
– Ну… как сказать… С мягкой ягодкой и суток достаточно, а с твердым семечком и неделю потерпеть придется!
– Знать бы, что того стоит – можно было бы и потерпеть… – задумчиво почесал бороду Шестецкий.
– Н-да, – вторил ему бас Пятецкого, – попробовать бы этой самой… настойки, сразу б стало ясно!..
– Так что ж не попробовать?! – Усмехнулся я. – Все, как говориться в наших руках!
Это называется полностью перехватить инициативу. Только что, весь стол, разинув рот, внимал Макаронину, а после моих слов все разом повернулись ко мне с весьма заинтересованными лицами.
– А что, мил человек, – выразил общее любопытство Семецкий, потряхивая своим костылем, – у тебя в запасе разве ягодки есть, травки или эти… божьи коровки?.. Не знаю, кто это такие…
– Только сутки ждать не хотелось бы!.. – Быстро добавил Шестецкий.
– Я же сказал – все в наших… руках! Так что ни травки, ни божьи коровки мне не нужны!
Поднявшись с лавки, я крепко потер ладонь о ладонь и оглядел стол.
– У всех налито?!
Последовало несколько суетливое наполнение кружек, после чего все снова уставились на меня.
– Пробуем «Хреновину»! – Провозгласил я, как заправский дегустатор и, уловив некоторое смятение на лицах мужиков, пояснил. – То бишь, настойку на хрене с добавлением меда, кедровых орехов и зеленой бузины!
Я взмахнул ладонями, прищелкнул пальцами и потряс над столом рукавами своей джинсовой куртки. Мгновенно над столешницей возникло едва заметное, чуть желтоватое облачко, сразу же всосавшееся в наполненные кружки.
– Пробуйте!
Мужики разобрали кружки и… сперва заглянули в них…
– Мутненькое… – осторожно проговорил небольшой кряжистый мужик, сидевший рядом с Семецким и до сей поры молчавший.
– Ну, что ж ты хочешь от хрена… с орехами?! И потом, тебе, Четвертецкий, к мутненькому не привыкать!.. – Тут же отозвался бойкий калека и, нюхнув содержимое кружки, добавил, – зато пахнет… симпатично.
В этот момент кто-то справа от меня громко и довольно крякнул. Я быстро обернулся – Пятецкий ставил свою опустевшую кружку на стол, на его ресницах блестели слезы, а губы кривились в довольной улыбке.
– Хороша… хреновина!.. – Охрипшим басом прохрипел он, – Все нутро, как наждаком продирает!..
Мужички немедленно и весьма активно приступили к дегустации, и через пару секунд все кружки опустели.
– Наливай! – Скомандовал я.
И в кружки снова хлынула прозрачная жидкость.
– Теперь мы пробуем… «Рябиновый сучок»!
Я в точности повторил свои манипуляции ладонями и рукавами, однако облачко, потянувшееся на этот раз в кружки, было гораздо заметнее из-за своего ярко оранжевого цвета. И кружки на этот раз были опорожнены без разговоров. Народ потянулся к закуске, а потому я решил сделать небольшой перерыв в своей демонстрации и тоже перекусить.
На дальнем конце стола вдруг зашумели, но никто из сидевших поблизости не обратил на это внимания. А я, бросив туда взгляд, увидел, что трое или четверо мужиков уже опустили отяжелевшие головы на не слишком чистую столешницу, трое, выползши из-за стола, лениво пихаются, изображая драку, а один, подперев голову кулаком, воет что-то жалобное.
И тут я вдруг понял, что солнце село, вечерние сумерки опустились на деревню, и из леса выползли густые тени. В сердце толкнула тоска – что я здесь делаю?.. почему сижу и пьянствую с какими-то совершенно незнакомыми мне мужиками, когда Людмила находиться неизвестно где и… неизвестно с кем!.. Э-э-эх!!
– По какому случаю гуляем?! – Раздался за моей спиной спокойный, суховатый голос, и все головы разом повернулись в его сторону. Я тоже обернулся, и увидел высокого, поджарого мужика, одетого в простую холщевую рубаху с вышитым воротом такие же широкие холщевые штаны. В руках он держал небольшой кувшинчик, закрытый плотно пригнанной крышечкой.
– Да… вот… – рыжий Четвертецкий поднялся с лавки и отвечал стоя, – Пятецкий вчера привел из бора троих чужаков, так один из них оказался Шептуном, – он ткнул пальцем в сторону осоловевшего Володьши, – второй превратил вся медовуху Семецкого в живую воду, а третий щас показывает, как из живой воды разные другие… э-э-э… выпивки творить. А мы, понимаешь, пробуем.
На спокойной и какой-то слишком уж уверенной физиономии вновь прибывшего появилось легкое удивление.
– Погоди, погоди!.. Что значит – всю медовуху Семецкого в живую воду превратил?!! Каким это образом?!!
– Ну-у-у… Каким, каким… Колдовством, конечно!.. – Не слишком уверенно ответствовал Четвертецкий.
– Никаким не колдовством! – Немедленно возмутился Макаронин. – Все на чисто научной, можно сказать, материалистической основе! Двойная возгонка, плюс тройная фильтрация… – тут его взгляд скользнул в мою сторону, и он нехотя добавил, – …жаль только марганцовки не было и этой… суб… прости… тутиси!
Мужик быстро протянул руку к стоявшему на столе кувшину, схватил его за горло и перевернул над первой попавшейся пустой кружкой, и после того, как кружка наполнилась, понюхал ее содержимое.
Когда он поднял глаза на Макаронина, его удивление значительно увеличилось.
– И ты можешь повторить этот… свой… научный… материалистический?..
– Нет! – Энергично мотнул головой старший лейтенант. И не давая горькому разочарованию захлестнуть мужика, добавил. – Медовухи больше нет!
– А если медовуха будет?.. – Оживляясь переспросил мужик.
– Будет медовуха – будет и самогон! – Бодро кивнул Юрик и громко икнул.
– Да ты посмотри, Первецкий, какую чуднуювыпивку вот этот парень из живой воды творит! – Оживленно пробасил Пятецкий и повернулся ко мне. – Слушай, парень, сделай для Первецкого этого… ну… сучка!..
– Пусть лучше хреновину наколдует! – Не согласился с выбором Пятецкого Шестецкий. И тут вдруг с места вскочил перебинтованный Семецкий.
– Это чтой-то вы на мой самогон пасти разеваете?!! Свой натворите и делайте с ним что хотите, а мой хватит портить!..
– Это чтой-то вы на мой самогон пасти разеваете?!! Свой натворите и делайте с ним что хотите, а мой хватит портить!..
Подпрыгнув на одной ноге он развернулся в сторону Первецкого.
– Лучше чистой живой воды ничего нет, а всякие там… эти… стоячки и… эти… наливайки… это все от болотного!!
Он косо оглядел стол и неожиданно низким голосом рявкнул:
– Они, Первецкий, божьих коровок и кузнечиков хотят в живой воде замочить!!!
На минуту над столом повисла мертвая тишина, а затем раздался спокойный вопрос Первецкого:
– Зачем?..
Смотрел он при этом на Юрика, подозревая, видимо, что именно этот тип собрался испортить весь запас так счастливо обретенной живой воды. При этом физиономия у Макаронина была такая, что я невольно расхохотался.
Окружающая атмосфера, сгустившаяся после нелепого выкрика Семецкого, сразу помягчела, но все взгляды сосредоточились теперь на мне, так что и пояснения пришлось давать мне:
– Просто мой друг советовал употреблять разнообразное питье, и назвал несколько рецептов настоек, а я решил дать ребятам возможность попробовать некоторые из них. Но если Семецкий желает пить исключительно чистый спирт – это его право!
– Да!!! – Немедленно откликнулся Семецкий. – Это мое право и я на нем… это… настаиваю!!
– Эт-т-т будет тоже… настойка! – Неожиданно выдал Володьша, глянув вокруг трезвым глазом.
Однако Перецкий не обратил внимания на заявление Шептуна, а продолжал с интересом разглядывать меня.
– Значит, ты делаешь из живой воды… настойку?..
– Нет, – я отрицательно покачал головой, – я делаю имитацию… Ну… нечто похожее. Чтобы сделать настоящую настойку, надо положить в живую воду…
– Кузнечиков и божьих коровок!! – Гаркнул Семецкий, перебивая меня. – И пусть стоит!! Представляешь, Первецкий, насыпать в живую воду всякой гадость и подождать, пока она там протухнет! Кто ж это потом пить станет?!!
Первецкий, глядя мне в глаза, вопросительно поднял бровь, и вынужден был ответить на невысказанный вопрос:
– Кладешь то, что считаешь нужным. Вот перед твоим появлением ребята пробовали «Рябиновый сучок». Для того, чтобы его получить, надо в спирт насыпать рябиновых ягод, добавить пару маленьких веточек, размолотой коры осины… можно еще березовых сережек.
– А есть еще наливки, бальзамы, коктейли… – Неожиданно вставил свое «слово» Макаронин и вдруг, закатив глаза и прикрыв веки мечтательно пропел. – Ах, какие есть коктейли!!!
Первецкий перевел заинтересованный взгляд на Юрика, но я не дал Юркой Макаронине перехватить инициативу:
– Но больше всего мой друг уважает пунш!
– Пунш?! – Немедленно переспросил Первецкий. – И что это такое?!
Еще державшиеся за столом мужики заинтересованно загудели, видимо им тоже понравилось название.
– Пунш – это такая выпивка, которую пьют, когда она… пылает! – Ошарашил я алкогольно необразованных аборигенов.
– И ты можешь этот… пунш… наколдовать? – Поинтересовался совершенно трезвый Первецкий.
– Конечно, только для этого нужна… живая вода.
– Не дам!!! – Возопил Семецкий. – Не дам, и не просите!!
Однако Первецкий даже не посмотрел в сторону буянистого калеки. Он спокойно поставил на стол свой небольшой кувшинчик и просто сказал:
– Колдуй.
Я оглядел стол и повернулся к Первецкому.
– Мне нужна большая глубокая миска и небольшая плошка.
Первецкий коротко глянул на рыжего Шестецкого, и тот, сорвавшись с места, исчез в обступившей стол темноте. А Первецкий вдруг посмотрел на Пятецкого и неожиданно спросил:
– А зачем ты этих ребят вообще к нам привел?
Пятецкий коротко пожал плечами и прогудел:
– Так они к нам и шли… Их Баба-Ага к нам послала.
– Вы знаете Бабу-Агу? – Повернулся Первецкий ко мне.
– Да, знакомы со старушкой. – Утвердительно кивнул я.
– И давно?..
– Да нет, вот только утром познакомились.
– Как утром, – снова удивился Первецкий, – утром познакомились с Бабой-Агой и остались целы?!
– А что нам сделается?..
– Ну как же… Обычно после знакомства с этой… женщиной люди долго в себя приходят! Она что, вас не… «агакала»?..
– «Агакала», – кивнул я, – только у нее ничего не получилось. А потом мы выпили кувшинчик медовухи и подружились. Летели на ее везделете в столицу, да по пути машина попала в Мертвую Плешь, так что пришлось совершать вынужденную посадку. Вот она нас к вам и направила… ну… в Мертвяковку!.. Сказала, что ты можешь нам помочь.
– Ага!.. – Задумчиво «агакнул» Первецкий. Наш Шептун оторвал от стола голову и негромко пробурчал:
– Громче надо говорить, громче! Иначе ваше «ага» никого не испугает… до обморока!
В этот момент из темноты вынырнул Шестецкий, в руках у него была здоровенная миска и небольшая глиняная плошка.
Первецкий взглянул на доставленную посуду и спросил:
– Подойдет?..
Я кивнул, поставил миску и плошку рядышком на стол, откупорил кувшинчик Первецкого и вылил его содержимое в глубокую миску. Содержимого было явно маловато!
Я осторожно понюхал миску, а затем обмакнул палец и лизнул – В кувшинчике Первецкий притащил чистый ректификат!
«Ничо! – Подумал я про себя. – На пробу хватит. Пуншик градусов на семьдесят – добавим треть воды, сахарцу и… вишенки для вкуса! То-то будет лепота!»
Быстро составив в уме заклинание, я сделал поправку на вкусовые и ароматические ингредиенты и начал его медленно нашептывать, для пущего эффекта поводя над миской ладонями. Через несколько секунд жидкости в миске значительно прибавилось, из прозрачной превратилась в темно-вишневую и, наконец, вскипела.
Я с улыбкой поднял голову. Мужики, все, как один, вскочили с лавок и с живейшим интересом следили за превращением живой воды. Семецкий даже пытался отпихивать мешающих ему костылем. Шестецкий, заметив, что я оторвал взгляд от миски и справедливо решив, что «выпивка» готова, потянулся к миске со своей кружкой, однако я остановил его:
– Секундочку! Последний штрих!..
Моя правая рука взметнулась кверху, и с высоко поднятого указательного пальца в миску упала сияющая искра. Мгновение ничего не происходило, а затем по поверхности варева побежали бледные, голубовато-розовые язычки беззвучного пламени.
– А теперь смотрите, как это пьют! – Назидательно произнес я и, осторожно зачерпнув плошкой варева, поднес его к лицу. Над плошкой полыхнуло быстрым мертвенно голубым лепестком огня, я сильно дунул, сбивая пламя, а затем медленно выцедил жидкость и передал плошку Первецкому.
Тот в точности повторил мои действия, и после того, как проглотил варево, закрыл глаза, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. Спустя секунду, глаза его изумленно распахнулись, он с шумом выдохнул и снова потянулся плошкой к миске. Однако на полпути его рука замерла, он с явным сожалением протянул плошку Четвертецкому и повернулся ко мне:
– Действительно, замечательный напиток! Ты можешь нас научить этому колдовству?!
– Не знаю, – пожав плечами ответил я, – но такой напиток можно получить без всякого колдовства.
– И ты знаешь как?..
– Конечно. И не только этот, а и многие другие. Моя бабушка была большой мастерицей по части… домашней выпивки. А кроме того, мой друг… – Я кивнул в сторону насупившегося Юрика, – …тоже знает толк в этом деле.
Макаронин приосанился и со значением кивнул.
– Ты куда это лапу тянешь! – Раздался вдруг басовитый возглас Пятецкого.
– Куда надо – туда и тяну!! – Отвечал ему высокий фальцет Семецкого.
Мы повернулись к столу и увидели, что «бдитель» буквально навис над миской с пуншем, поедая горящим взором перебинтованного калеку. Тот держал в здоровой руке свою огромную кружку и пытался добраться до остатков пунша, однако Пятецкий всякий раз отталкивал трясущуюся алчущую руку, вызывая этим в своем противнике сумасшедшую ярость.
– Да нет, ты куда не надо тянешь! – Гудел спокойный, уверенный бас Пятецкого. – У тебя своего пойла вон сколько, делится с нами ты отказался, так и неча на обчественное добро зубки точить и губки разматывать!!
– А я и не точу!! – Взвизгнул Семецкий. – Все обчество пробует, а я что, изгой какой-то, мне тоже пробовать дозволено!!
– Все пробуют плошечкой, – резонно возразил Пятецкий, – а в твою кружку две такие миски войдет и до края не достанет!!
– А я, может не хочу из вашей плошки облизанной хлебать! – Истошно заверещал Семецкий, – Вы, может, в эту плошку макробов до краев наплевали, а мне слизывать?! Я из своей стерлильной посуды употребить хочу!!
Тут он быстро поставил свою круженцию на стол, ловко ухватил стоящий рядом костыль и попытался этой здоровенной деревяшкой оттолкнуть Пятецкого от стола. Не тут-то было! Здоровяк Пятецкий даже не пошевелился, и тогда Семецкий, лихо развернувшись, заехал своей импровизированной дубиной Пятецкому по голове… Вернее, попытался заехать… Бдитель вовремя пригнулся, вскинув правую руку, перехватил просвистевший мимо костыль и несильно дернул. Семецкий, с трудом устояв на ногах, немедленно дернул костыль к себе. Безуспешно. Пятецкий снова дернул деревяшку, и снова не слишком сильно. Семецкий, провизжав что-то совсем уж нечленораздельное, рванул костыль к себе, и в этот момент Пятецкий отпустил свою добычу. Над столом мелькнули ноги Семецкого, опутанные развязавшейся повязкой, и бедный калека, перелетев через скамейку, грохнулся на утоптанную землю. Его ноги, подпертые скамейкой, торчали практически вертикально вверх.