Хаксли Олдос Портрет
Олдос Хаксли
Портрет
Перевод С. Сухарева
- Картины? - переспросил мистер Биггер. - Вы хотите взглянуть на картины? Ну что ж, сейчас в наших залах выставлено немало современных работ, очень интересных. Французы, англичане...
Покупатель протестующе поднял руку и покачал головой.
- Нет-нет, ничего современного! - решительно заявил он. В произношении его слышался приятный северный выговор. - Картины мне нужны настоящие, старые. Рембрандт, сэр Джошуа Рейнолдс и всякое такое.
- Превосходно, - кивнул мистер Биггер. - Старые мастера. Разумеется, у нас есть и старинная живопись.
- Дело в том, - заговорил посетитель, - что недавно я приобрел дом, и довольно-таки просторный. Поместье, - прибавил он внушительно.
Мистер Биггер улыбнулся: непритворное простодушие посетителя не могло не вызвать симпатии. Любопытно, как ему удалось разбогатеть? Поместье... Премило сказано. Такие вот, как он, проложили себе путь от рабской зависимости к дворянству, с низших ступеней феодальной пирамиды взобрались на самую ее верхушку. Его собственная судьба, судьба целых классов угадывались в той гордости, с какой он произнес: "Поместье"... Незнакомец продолжал говорить, и мистер Биггер заставил себя сосредоточиться.
- ...В таком доме и с моим положением в обществе, - услышал он, - нужны картины. Старых мастеров, конечно, - Рембрандтов и как их там еще...
- Безусловно, - подтвердил мистер Биггер. - Полотно старого мастера это символ преуспевания.
- Вот-вот, - вскричал его собеседник с довольным видом, - именно это я и хотел сказать.
Мистер Биггер с улыбкой склонил голову. Отрадно повстречать человека, который все сказанное воспринимает буквально, не замечая скрытых колкостей.
- Конечно, старые мастера требуются нам только для гостиной: покупать их еще и для спален - это уже чересчур.
- Разумеется, чересчур, - согласился мистер Биггер.
- Собственно говоря, - продолжал Владелец Поместья, - моя дочь сама немного рисует. И довольно мило. Кое-какие ее рисунки я отдал вставить в рамки, чтобы развесить в спальнях. Полезно, когда в семье есть художник. Не надо тратиться на картины. Но для гостиной, конечно, необходимо что-нибудь эдакое, старинное.
- Думаю, у меня есть как раз то, что вам нужно. - Мистер Биггер поднялся и позвонил в колокольчик. "Моя дочь немного рисует"... Он представил себе пышную блондинку за тридцать, похожую на официантку, все еще не замужем и слегка перезревшую. В дверях появилась секретарша. - Мисс Прэтт, принесите мне венецианский портрет - тот, что в задней комнате. Вы знаете, что я имею в виду.
- Устроились вы тут как будто неплохо, - заметил Владелец Поместья. Дела идут ничего, верно?
Мистер Биггер вздохнул:
- Если бы не кризис... Нас, торговцев произведениями искусства, он задевает чувствительнее всего.
- Кризис!.. - Владелец Поместья фыркнул. - Да я с самого начала его предвидел. Кое-кто, похоже, вообразил, будто добрым временам и конца не будет. Вот олухи! Я-то все распродал еще на гребне волны, потому и могу теперь покупать картины.
Мистер Биггер тоже развеселился: покупатель оказался как раз какой надо.
- Вот если бы тогда, во время бума, у меня нашлись покупатели...
Владелец Поместья расхохотался так, что из глаз у него потекли слезы. Он все еще смеялся, когда мисс Прэтт снова вошла в комнату с картиной в руках, держа ее перед собой наподобие щита.
- Поставьте картину на мольберт, мисс Прэтт, - сказал мистер Биггер. Вот, - обернулся он к Владельцу Поместья, - что скажете?
Глазам их предстал поясной портрет полнощекой белолицей дамы в платье из голубого шелка с отделанным зубчатыми фестонами корсажем, туго стягивающим высокую грудь, - типичное изображение итальянской аристократки середины восемнадцатого века. На пухлых губах дамы играла легкая самодовольная улыбка, в одной руке она держала черную маску, как будто только что сняла ее, придя с карнавала.
- Очень мило, - проговорил Владелец Поместья, но тут же с сомнением прибавил: - На Рембрандта не слишком похоже, верно? Краски уж больно яркие, чистые. Обыкновенно у старых мастеров ничего толком не разберешь - сплошной мрак и все как в тумане.
- Справедливо, - сказал мистер Биггер. - Однако не все старые мастера схожи с Рембрандтом.
- Наверно, нет. - Владелец Поместья, казалось, все еще не был разубежден.
- Это венецианская школа восемнадцатого столетия. Она всегда отличалась светлым колоритом. Имя художника - Джанголини. Умер он рано, и нам известно не более полудюжины его картин. Это одна из них.
Владелец Поместья кивнул. Что-что, а цену всякой редкости он знал хорошо.
- С первого взгляда в картине находят влияние Лонги, - беспечно пояснял мистер Биггер. - А в трактовке лица усматривают morbidezza {Живой, естественный цвет (ит.).}, как это встречается у Розальбы.
Владелец Поместья в замешательстве переводил глаза то с мистера Биггера на картину, то с картины на мистера Биггера. Что может быть тягостней беседы с человеком, знающим куда больше, чем ты? Мистер Биггер сполна воспользовался своим преимуществом.
- Забавно, - продолжал он, - что здесь совершенно не признают сходства с манерой Тьеполо. А каково ваше мнение?
Владелец Поместья кивнул. Лицо его вытянулось и помрачнело, углы ребяческого рта опустились. Казалось, он вот-вот расплачется.
- Как приятно, - заметил мистер Биггер, сжалившись наконец, поговорить с человеком, который по-настоящему разбирается в живописи. Истинных знатоков так мало.
- По правде говоря, как следует я в это никогда не вникал, - скромно сознался Владелец Поместья. - Но уж если мне что-то нравится, я это вижу сразу.
Его лицо просветлело: он снова почувствовал себя на твердой почве.
- У вас врожденное чутье, - сказал мистер Биггер. - Это весьма редкий дар. Об этом я догадался по вашему виду - стоило вам войти в галерею.
Владелец Поместья был явно польщен.
- Ну что вы, что вы, - пробормотал он, чувствуя, как вырастает в собственном мнении. Он критически склонил голову набок. - Да, картина, по-моему, очень хорошая. Очень. Однако мне хотелось бы что-нибудь историческое - надеюсь, вы меня понимаете. Что-нибудь связанное с известными в истории личностями. Портрет какой-нибудь знаменитости - Анны Болейн или, скажем, Нелл Гвинн, герцога Веллингтонского или вроде того.
- Но, дорогой мой сэр, я просто не успел вам сказать. Эта картина тоже по-своему знаменита. - Мистер Биггер подался вперед и легонько похлопал Владельца Поместья по колену. Глаза его под кустистыми бровями оживленно заблестели, он снисходительно и понимающе улыбнулся. - С написанием этого портрета связана в высшей степени примечательная история.
- В самом деле? - Владелец Поместья заинтересованно приподнял брови.
Мистер Биггер откинулся на спинку кресла.
- Дама, которую вы видите перед собой, - начал он, указывая на портрет, - была супругой четвертого графа Хертмора. Ныне этого рода не существует: девятый по счету граф скончался в прошлом году. Я приобрел эту картину при распродаже фамильного имущества. Грустно быть свидетелем исчезновения старинных родовитых семейств.
Мистер Биггер вздохнул. Владелец Поместья сохранял торжественный вид, как если бы находился в церкви. Оба помолчали, затем мистер Биггер заговорил снова, уже другим тоном:
- Судя по известным мне изображениям, четвертый граф Хертмор был длиннолиц, сумрачен - короче, блестящей внешностью не отличался. Нельзя было представить его себе молодым: он принадлежал к тем людям, которым на вид всегда около пятидесяти. Главный интерес его жизни составляли музыка и римские древности. На одном из портретов в левой руке он держит флейту из слоновой кости, правой опирается на обломок римского изваяния. Едва ли не половину жизни он провел в Италии в поисках античных редкостей и слушая музыку. На пятьдесят пятом году он вдруг решил, что настало время жениться. Вот его избранница. - Мистер Биггер указал на портрет. - Состояние и титул, очевидно, возместили многие недостатки графа. При взгляде на леди Хертмор едва ли скажешь, что она питала живой интерес к римским древностям. Полагаю, что теория и история музыки столь же мало ее волновали. Она любила наряжаться, блистать в свете, флиртовать, играть в карты - словом, наслаждаться жизнью сполна. Новоиспеченные супруги, надо думать, не слишком ладили между собой, однако до открытого разрыва дело не доходило. Спустя год после женитьбы лорд Хертмор предпринял очередную поездку в Италию. Супруги прибыли в Венецию ранней осенью. Для лорда Хертмора Венеция была городом нескончаемой музыки. Его ждали ежедневные концерты Галуппи в сиротском приюте "Мизерикордия". Его ждали творения Пиччинни в театре "Сайта-Мария". Его ждали оперные премьеры в театре "Сан-Моизе" и дивные кантаты во множестве соборов. Его ждали любительские концерты, ждали Порпора и лучшие певцы Европы, ждал Тартини, ждали другие величайшие скрипачи-виртуозы. Леди Хертмор ждала от Венеции совсем иного. Для нее Венеция означала азартную игру в "Ридотто", балы-маскарады, веселое общество за ужином - словом, все удовольствия самого увлекательного из городов на свете. Так как оба вели независимый образ жизни, ничто не нарушило бы их счастья, если бы однажды лорду Хертмору не пришла в голову злополучная мысль заказать портрет супруги. Ему рекомендовали Джанголини как молодого, подающего большие надежды живописца. Вскоре начались сеансы. Джанголини был красив и дерзок, Джанголини был юн. Искусством любви, как и кистью, он владел в совершенстве. Могла ли леди Хертмор устоять перед ним, если только ей не были чужды человеческие слабости? А человеческие слабости были ей отнюдь не чужды.
- Как и всем нам, верно? - Владелец Поместья ткнул мистера Биггера пальцем в бок и расхохотался.
Из вежливости мистер Биггер тоже немного посмеялся; когда же приступ веселья у собеседника миновал, он возобновил свой рассказ:
- В конце концов они задумали бежать вдвоем за границу, обосноваться в Вене и жить на фамильные драгоценности рода Хертморов, заботу о сохранности которых леди Хертмор должна была взять на себя. Драгоценности эти стоили не менее двадцати тысяч, а в Вене, во времена Марии-Терезии, на одни только проценты с этой суммы можно было существовать вполне безбедно.
Подготовка к побегу длилась недолго. Друг Джанголини оказал влюбленным всяческое содействие: раздобыл паспорта на вымышленное имя, нанял лошадей, которые должны были ожидать их на материке, предоставил им в распоряжение собственную гондолу. Бежать они условились сразу после заключительного сеанса. И вот этот день настал. Лорд Хертмор, как обычно, в гондоле доставил супругу в мастерскую Джанголини, где она устроилась в похожем на трон кресле с высокой спинкой, и снова отправился на концерт Галуппи в "Мизерикордии". В ту пору карнавал был в полном разгаре. Даже среди бела дня по улицам все расхаживали в масках. Леди Хертмор носила маску из черного шелка - ту самую, что вы видите на портрете у нее в руке. Ее супруг, отнюдь не склонный к увеселениям и порицавший карнавальный разгул, все же предпочитал следовать причудливым нравам горожан, дабы не привлекать к себе ненужного внимания.
Обычным одеянием знатных венецианцев в карнавальные недели были черный плащ до пят, громадная треугольная черная шляпа и маска из белой бумаги с длинным носом. Так же одевался и лорд Хертмор, ничем не желая отличаться от других. Угрюмый, невозмутимо степенный английский милорд, облаченный в шутовской наряд участника веселого маскарада, должно быть, представлял собой на редкость нелепое и ни с чем не сообразное зрелище. "Панталоне в костюме Пульчинеллы" - так прозвали его наши любовники: старый дурень в извечной комедии, выряженный шутом. Итак, в то утро, как я уже сказал, лорд Хертмор, как обычно, явился в нанятой гондоле вместе со своей супругой. Что до леди Хертмор, то она явилась со спрятанной в складках просторного плаща кожаной шкатулкой, в которой на шелковой подкладке уютно покоились фамильные драгоценности Хертморов. Сидя в темной каюте гондолы, супруги провожали взглядом соборы, роскошно украшенные палаццо и высокие, скромного вида здания, медленно скользившие мимо них. Из-под маски Панча голос лорда Хертмора звучал глухо, размеренно, невозмутимо:
- Высокоученый падре Мартини, - говорил он, - намерен оказать мне высокую честь - отобедать завтра у нас. На свете нет человека, более сведущего в истории музыки. Я прошу вас отнестись к нему со всею предупредительностью.
- Вы можете быть уверены в этом, милорд. - Она едва сдерживала внутреннее ликование, готовое вот-вот прорваться наружу. Завтра в обеденный час она будет уже далеко отсюда, за кордоном. Миновав Горицию, она будет мчаться по направлению к Вене. Бедный старик Панталоне! Впрочем, жалости к нему она совсем не испытывала. В конце концов, он остается со своей музыкой, к тому же у него целая куча мраморных обломков. Под плащом она еще крепче сжимала шкатулку с драгоценностями. Сколь восхитительно волнующей была ее тайна!
Мистер Биггер заломил руки и театральным жестом прижал их к левой стороне груди. Он испытывал подлинное блаженство. Повернув к Владельцу Поместья свой острый, словно бы лисий, нос, он благодушно улыбнулся. Владелец Поместья сидел неподвижно, весь обратившись в слух.
- И что же? - с нетерпением спросил он.
Мистер Биггер разжал пальцы и уронил руки на колени.
- Итак, - продолжал он, - гондола приближается к дому Джанголини, лорд Хертмор помогает супруге выйти, ведет ее в мастерскую художника на втором этаже, с привычными изъявлениями вежливости препоручает ее его заботам и затем отправляется на утренний концерт Галуппи в "Мизерикордии". В распоряжении любовников остается добрых два часа для последних приготовлений.
Как только старый Панталоне скрывается из виду, в комнату вбегает приятель художника - в маске, в плаще, как и все на улицах карнавальной Венеции. Следуют приветствия, рукопожатия, смех не смолкает ни на минуту: все удалось как нельзя лучше, ни у кого не возникло ни малейшего подозрения. Леди Хертмор извлекает из складок плаща шкатулку с драгоценностями. Она открывает ее: тотчас же раздаются по-итальянски бурные восклицания, выражающие изумление и восторг. Бриллианты, жемчуга, огромные изумруды Хертморов, рубиновые застежки, алмазные серьги - все эти сверкающие, искрящиеся вещицы любовно рассматриваются, передаются из рук в руки. По мнению приятеля, все это богатство стоит не менее пятидесяти тысяч цехинов. Любовники в экстазе бросаются в объятия друг друга.
Друг Джанголини напоминает, что напоследок предстоят еще кое-какие дела. Нужно пойти в полицейское управление за паспортами. О, это простая формальность, но без нее не обойтись. Он отправится вслед за ними и продаст один из алмазов, чтобы обзавестись суммой, необходимой для путешествия.
Мистер Биггер прервал свой рассказ, закурил сигарету и, выпустив изо рта облако дыма, заговорил снова:
- Итак, закутавшись в плащи и надвинув капюшоны на глаза, они разошлись в разные стороны - друг Джанголини в одну, художник со своей возлюбленной в другую. О, любовь в Венеции!
Мистер Биггер мечтательно закатил глаза.
- Случалось ли вам влюбляться в Венеции, сэр? - спросил он Владельца Поместья.
- Нет, дальше Дьеппа я нигде не бывал, - отозвался тот, покачав головой.
- О, вы многое потеряли в жизни. Навряд ли тогда вам удастся представить, что чувствовали юная леди Хертмор и Джанголини, когда они скользили по бесконечным каналам, глядя друг на друга через прорези масок. Быть может, они целовались - это не так просто, когда на лице маска, - и, кроме того, существовала опасность, что кто-нибудь узнает их через окошечко гондолы. Нет, пожалуй, - задумчиво заключил мистер Биггер, - им достаточно было только смотреть друг на друга. В Венеции, когда медленно плывешь вдоль каналов, вполне довольно созерцания, одного лишь созерцания.
Он слегка покрутил в воздухе рукой и умолк. Сохраняя молчание, он несколько раз глубоко затянулся; когда же заговорил снова, голос его звучал негромко и ровно:
- Спустя примерно полчаса после их ухода к дверям дома Джанголини приблизилась гондола, из нее вышел человек в бумажной маске, закутанный в черный плащ, с неизменной треугольной шляпой на голове, и поднялся по лестнице в мастерскую художника. Она была пуста. С мольберта улыбался портрет - мило и слегка глуповато. Но художника нигде не было видно, и кресло для модели пустовало. Сохраняя невозмутимый вид, человек в маске с длинным носом оглядел комнату. Его рассеянный взгляд задержался, наконец, на открытой шкатулке, беспечно оставленной любовниками на столе. Глубоко посаженные, окруженные тенями глаза под гротескной маской долго и пристально всматривались в брошенный предмет. Длинноносый Пульчинелла, казалось, погрузился в размышление.
Вскоре на лестнице послышались шаги, раздался смех. Человек в маске повернулся к окну, чтобы выглянуть на улицу. За его спиной с шумом распахнулась дверь: возбужденные, беззаботно веселые, в комнату со смехом влетели любовники.
- А, caro amico! {Дорогой друг (ит.).} Уже здесь? Что с бриллиантом?
Закутанная в плащ фигура у окна не шелохнулась. Джанголини оживленно продолжал рассказывать: с подписями не возникло ни малейшего затруднения, расспросов не последовало, паспорта лежали у них в кармане. Можно было отправляться немедленно.
Леди Хертмор принялась вдруг безудержно хохотать: она никак не могла остановиться.
- Что случилось? - смеясь вместе с ней, спросил Джанголини.
- Я представила, - еле выговорила она в промежутке между приступами хохота, - я представила себе, как старик Панталоне сидит в "Мизерикордии", мрачный, будто сыч, и слушает, - она едва не задохнулась, голос у нее задрожал и сделался пронзительным до визга, как будто она говорила сквозь слезы, - слушает допотопные нудные кантаты этого нудного старика Галуппи.
Человек у окна обернулся.
- К сожалению, мадам, - произнес он, - ученый маэстро сегодня нездоров. Концерт не состоялся, и посему я взял на себя смелость возвратиться ранее, чем обычно. - Он снял маску. Их взорам предстало узкое, серое, бесстрастное лицо лорда Хертмора.
Любовники застыли на месте, как пораженные громом. Леди Хертмор схватилась за сердце: в груди у нее словно что-то оборвалось, под ложечкой засосало от непереносимого ужаса. Бедняга Джанголини стал белее своей бумажной маски. Даже тогда, во времена чичисбеев, этих узаконенных воздыхателей, бывали случаи, когда взбешенные от ревности мужья прибегали к кровопролитию. Художник не имел при себе оружия, а одному только небу было ведомо, какие смертоносные предметы могли скрываться под загадочным черным плащом лорда. Однако лорд Хертмор не совершил ничего варварского и достоинства своего не уронил. Как всегда суровый и невозмутимый, лорд Хертмор приблизился к столу, взял шкатулку с драгоценностями, со всею тщательностью закрыл ее, со словами "кажется, это моя шкатулка" опустил ее в карман и вышел из комнаты. Оставшись одни, любовники недоуменно смотрели друг на друга.