Спасение пришло назавтра около двух часов пополудни. И оно оказалось весьма кстати, потому что солнце палило нещадно, и Тане приходилось прятаться от него в тени вертолета, да и почти всю воду из НЗ она выпила (и выпоила так и не пришедшему в сознание арабу).
С утра она обошла остров – он оказался просто неровным куском земли, бурно поросшим травой, размером не больше футбольного поля. Площадка, куда она ухитрилась столь жестко посадить вертолет, была едва ли не единственной более-менее гладкой поверхностью. И никакого источника пресной воды: ни ключа, ни даже лужицы. Песок и сорняки. И соленая, мутноватая вода вокруг.
Вода в заливе была теплющей, Таня смочила запястья, лодыжки, затылок (лучший способ переносить жару!), однако купаться не стала, справедливо рассудив, что от соленой средиземноморской воды и палящего солнца только сильнее захочется пить.
Таня вернулась назад к вертолету. Араб в сознание по-прежнему не приходил – да ему, кажется, еще хуже стало: весь белый, дышит с трудом, черты лица заострились… Девушке потихоньку становилось все грустней, да и страшнее тоже…
Но вот на море показалась точка. Садовникова стала всматриваться в нее – что-то неслось вдоль косы к островку. Точка становилась все больше, и вскоре не было уже сомнений: лодка идет по направлению к ней. И через пару минут белоснежный катер бросил якорь на расстоянии метров пятидесяти от островка. Татьяна прекрасно видела фигуры людей на палубе.
Она поднялась с земли, вышла из тени вертолета и помахала им – ей ответили, заулыбались.
С катера спустили две резиновые лодки, и обе, чуть не наперегонки, устремились к месту вынужденной посадки вертолета.
На тихом ходу лодки уткнулись носами в песок, четверо мужчин выпрыгнули из них, вытащили надувные суденышки на берег. Татьяна побежала к ним, но быстро увязла в песке и перешла на шаг.
– Гуд афтенун, – вежливо приветствовала она спасителей на интернациональном английском. Мужчины улыбнулись и чуть смущенно пробормотали: «Хелло». Выглядели они словно рыбаки или другие труженики Средиземного моря: резиновые сапоги, комбинезоны, старые свитера, чернявые, загорелые, с грубыми, неухоженными руками, с заусенцами и траурными полосками под ногтями. Может, они и были рыбаками? Таня еще подумала в тот момент: «Забавных помощников навербовал себе Ходасевич».
– Как дела, ребята? – бодро спросила девушка по-английски.
– Ка-ра-шо, – по слогам выдавил один и разулыбался.
– Далеко ли тут до дороги, до жилья? – продолжила Татьяна на языке Шекспира, но гости только руками развели: мол, не понимаем.
Мужчина, который вроде был за главного, показал жестами: где находится раненый? Другие спасатели достали из одной из лодчонок складные носилки. Таня кивнула в сторону вертолета.
– Раненый пилот – там.
Мужчины молча отправились туда. Девушка последовала за ними.
Один внимательно осмотрел стойку шасси, сокрушенно поцокал языком. Второй зачем-то внимательно изучил приборную доску.
– Может, вы говорите по-французски? – предположила Татьяна. Языком Мольера она тоже владела – правда, хуже, чем английским. «Рыбаки» помотали головами.
– А по-русски, случайно, не понимаете? – предприняла она еще одну попытку.
– Ка-ра-шо, – снова откликнулся первый, но дальше этого слова не продвинулся.
– Так откуда же вы, ребята? Кто вы? – снова спросила девушка, но ее вопрос опять повис в воздухе.
Предателя-араба со всеми предосторожностями погрузили на разложенные носилки (тот в сознание по-прежнему не приходил и только бредил) и отнесли в одну из приставших к берегу резиновых лодок.
В другую помогли сесть Тане. Даже вещи ее прихватили. А у нее мысль мелькнула: успеет ли она в аэропорт, чтобы сегодня же улететь в Москву?
Взревели подвесные моторы лодчонок, и меньше чем через минуту они оказались на борту стоявшего на рейде катера. Таню встретил улыбающийся смуглый человек. Он помог ее залезть на палубу. Этот и одет был чуть побогаче, чем рыбаки, и хоть немного, да говорил по-английски. Наверное, капитан катерка.
– Добро пожаловать, – поприветствовал он гостью. – Хотите пить? Кушать?
– Ужасно, – призналась Таня.
– Очень хорошо, – промолвил «капитан», и тут же из трюма принесли стакан ледяной воды, кружку горячего кофе и истекающую паром пиццу с золотистой корочкой.
Последний раз Таня по-настоящему ела два дня назад в первом классе самолета Каир – Москва, ужин с Ансаром не в счет – они его проговорили, да и во время последнего завтрака на борту погибшей «Пилар» ничего Татьяне в горло не лезло. Поэтому она немедленно набросилась на воду и на пиццу – и все показалось ей необыкновенно вкусным.
Но едва она сделала несколько глотков кофе – очень крепкого, очень сладкого – как в голове у нее стало мутиться, все закружилось, чашка выскользнула из рук, и девушка потеряла сознание.
* * *Она не знала, сколько времени прошло, но пробуждение было ужасным. Голова гудела, казалась огромной и словно набитой ватой. В ней нехотя ворочались равнодушные мысли: «Где я?.. Что происходит?.. Что со мной приключилось?..» Яхта «Пилар», Ансар, вертолет, араб-«дворецкий» – все казалось далеким-далеким и невзаправдашним. Вспоминалось, словно давний, тягостный сон…
По сути – это Татьяна поймет только потом, гораздо позже, когда будет ожидать смерти в доме Костенко-Чехова под дулом его пистолета – ее первое пробуждение явилось некой репетицией. Оно оказалось облегченным вариантом другого момента: когда она вернулась к жизни на ночном пляже острова Серифос…
Девушка огляделась.
Она находилась в крошечной комнате, более всего напоминающей каюту корабля. Узкая постель. Лампочка, забранная сеткой, тускло светила под низким потолком. На мысли о судне наводил и круглый иллюминатор – правда, снаружи наглухо задраенный железной заслонкой, и равномерный глухой шум и вибрация.
Таня обследовала каюту более тщательно. От предыдущего хозяина здесь остались приклеенные к стене скотчем две полуобнаженные красотки из «Плейбоя». Ее собственной сумки с вещами нигде не оказалось – а Садовникова ведь хорошо помнила, что пожитки были с ней на катере, когда они отчалили от необитаемого острова и она стала пить тот злосчастный кофе. На пододеяльнике – постель была застелена, Таня спала прямо в одежде поверх нее – имелся полустершийся штамп: «Т/х „Заполярье“. В углу был отделенный пластиковой перегородкой крохотный туалет: унитаз и раковина. Душа не было – впрочем, как и зеркала. Мелькнула мысль: „Скорее это не каюта – а плавучая тюрьма“.
Чтобы в этом удостовериться, Садовникова подошла к двери, дернула ручку. Каюта, разумеется, была заперта. Снаружи. Однако чего-то подобного она и ожидала.
Таня постучала в дверь и крикнула по-русски: «Эй, кто-нибудь! Открывайте!» Штамп на пододеяльнике и то, что она звонила не кому-нибудь, а отчиму, позволяли ей надеяться, что она находится на российском судне.
«Но зачем тогда, спрашивается, спасатели меня усыпили?»
На зов никто не откликнулся. Татьяна застучала в переборку кулаком. Крикнула – на сей раз по-английски: «Эй, отворите! Есть здесь кто-нибудь живой?!»
И только когда она принялась дубасить в переборку ногами – щелкнул замок. Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина в элегантном летнем костюме песочного цвета, при галстуке. Мужчина, выглядевший довольно полным, невзрачным, лысоватым и добродушным.
– Здравствуйте, Татьяна! – сказал он, улыбаясь, на чистом русском языке. – Позвольте войти?
– Может, лучше вы позволите мне выйти наконец отсюда? – буркнула она.
– К сожалению, пока это совершенно невозможно.
– Почему? – моментально откликнулась Таня.
– Я вам все объясню. Чуть позже. Давайте сядем и поговорим.
Мужчина весь излучал успокоенность и позитив – даже, пожалуй, на вкус Садовниковой, слегка перебарщивал со своим оптимизмом.
– Что ж, пожалуйста, – ухмыльнулась Таня. – Я здесь явно не хозяйка, попала сюда не по собственной воле, поэтому распоряжаться не могу. Делайте все, что считаете нужным. Садитесь, ложитесь, можете попрыгать или в воздухе повисеть. Велкам!
Гость ласково, словно несмышленышу, улыбнулся ей и проговорил:
– Меня зовут Николаев, Петр Иванович, и я отвечаю за вашу благополучную доставку на Родину.
Товарищ уселся на койку и кивнул девушке:
– Вы тоже присядьте. Раз вы считаете хозяином меня, что ж, я возражать не буду и постараюсь быть максимально, насколько позволяют обстоятельства, радушным. Садитесь, садитесь, в ногах, как говорится, правды нет.
Делать нечего, и Татьяна уселась рядом с мужиком – все равно, кроме койки, другой меблировки в каюте не имелось.
– Вы напрасно нервничаете, дорогая Таня, все идет по плану. Вы находитесь на судне «Заполярье», порт приписки Мурманск, мы идем курсом на Новороссийск и через двое суток рассчитываем прибыть в родной порт. Пока мы в пути, корабль является российской территорией, поэтому никто вас здесь преследовать не будет и не сможет. Вы в полной безопасности, единственное с моей стороны требование – нет, не требование, а нижайшая просьба, – чтобы вы не выходили на палубу и не контактировали с командой. О том, что вы находитесь здесь, на судне, знает только капитан и еще пара человек, ну, а о том, кто вы такая, – знаю один лишь я. Поэтому совершенно нежелательно, чтобы вас, Таня, здесь видели. Неважно, кто конкретно вас увидит: член ли экипажа, который кому-нибудь о вас потом сможет проболтаться, или же оптика самолета или спутника-разведчика вероятного противника. В любом случае выходить вам отсюда не следует. Поэтому, по возможности, отдыхайте, набирайтесь сил, а чтобы вам не было скучно, я принес карандаш и бумагу – и вы сможете описать все ваши действия. Начиная с того момента, как вы приземлились в каирском аэропорту.
– Вы напрасно нервничаете, дорогая Таня, все идет по плану. Вы находитесь на судне «Заполярье», порт приписки Мурманск, мы идем курсом на Новороссийск и через двое суток рассчитываем прибыть в родной порт. Пока мы в пути, корабль является российской территорией, поэтому никто вас здесь преследовать не будет и не сможет. Вы в полной безопасности, единственное с моей стороны требование – нет, не требование, а нижайшая просьба, – чтобы вы не выходили на палубу и не контактировали с командой. О том, что вы находитесь здесь, на судне, знает только капитан и еще пара человек, ну, а о том, кто вы такая, – знаю один лишь я. Поэтому совершенно нежелательно, чтобы вас, Таня, здесь видели. Неважно, кто конкретно вас увидит: член ли экипажа, который кому-нибудь о вас потом сможет проболтаться, или же оптика самолета или спутника-разведчика вероятного противника. В любом случае выходить вам отсюда не следует. Поэтому, по возможности, отдыхайте, набирайтесь сил, а чтобы вам не было скучно, я принес карандаш и бумагу – и вы сможете описать все ваши действия. Начиная с того момента, как вы приземлились в каирском аэропорту.
Ласковый мужчина вытащил из внутреннего кармана блокнот с карандашом и протянул их Тане. Улыбнулся:
– Пишите и обрящете.
– Это просьба или приказ? – сухо поинтересовалась она.
– Это дружеский совет, – осклабился Петр Иванович (или как там его). – Вы сэкономите себе время в дальнейшем, когда вернетесь в Москву. К тому же вам будет чем себя занять, пока вы здесь.
– Почему бы не дать мне газеты или книжки?
Вопрос, кажется, поставил визитера в тупик – но всего на полсекунды.
– Книг здесь нет, а газеты вряд ли будут вам интересны, – добродушно улыбнулся он. – Они как минимум двухнедельной давности. Дерзайте, Татьяна, – он кивнул на блокнот. – Флаг вам в руки! – и поднялся.
– Постойте!.. На судне ведь есть радиосвязь, так? И я могу поговорить по телефону с Валерием Петровичем?
Таня не помнила: в тот ли самый момент, когда задала вопрос о Ходасевиче, она уже начала что-то подозревать? Или чуть раньше? Или чуть позже? Но она осознанно назвала отчима не по фамилии, не «товарищем полковником», а безлично – официально, по имени-отчеству.
Визитер опять замешкался, но снова лишь на толику мгновения, а потом мягко, но категорично отрезал:
– Боюсь, это невозможно.
– Почему?
– Видите ли, – он стал говорить ощутимо медленнее, словно с трудом подбирал слова, – мы не можем позволить вам общаться, – пауза, – по открытой линии связи, а иной, к сожалению, на нашем транспорте нет.
Татьяна откровенно рассматривала своего гостя. На виске у Петра Ивановича набрякла большая капля пота.
– Ну что ж, нет так нет, – беспечно проговорила девушка и капризно спросила, словно снова входя в роль любовницы арабского шейха: – А где мои вещи?
– В самое ближайшее время вам их вернут, – поклонился тот. – А вы не забывайте об отчете, – и вышел.
Дверь хлопнула и замкнулась наглухо – Таня тут же это проверила.
Человек, назвавшийся Петром Ивановичем, показался ей странным и мутным. Но если он и вправду был знакомым отчима… Или хотя бы работал в том же ведомстве, что и Ходасевич… Тогда… Там, конечно, всякие люди служат. Но в любом случае – человек отчима наверняка повел бы разговор иначе, вдруг решила Таня. Она не знала, как именно – доверительнее? укоризненнее? радушнее? – но была уверена, что по-другому… И зачем последовала странная просьба незнакомца написать отчет о своих действиях, начиная с момента, когда она сошла по трапу в Каире?.. До сих пор они с отчимом как-то обходились без бумаг.
И еще кое-что ее насторажило… Что же это было? Таня задумалась. Какая-то оговорка, обмолвка… Пустяк…
Ах да, вот оно что!.. Как Николаев там, бишь, назвал их корабль? «Транспортом»? Странное обозначение для судна. Как-то удивительно оно звучит. Не по-русски. Словно калька с английского. И… И последнее – по порядку, но не по значимости, – если Татьяну спасал кто-то по личной просьбе отчима, зачем, спрашивается, друзья полковника усыпили ее, едва она ступила на борт катера?
Человек в галстучке пришел столь неожиданно и ушел столь быстро, что Таня даже не успела спросить у визитера, дадут ли ей воды и пищи, но есть ей уже хотелось смертельно, а пить тем более. Словно в ответ на ее мысли дверь снова распахнулась и на пороге возник молодой человек с подносом в руках. Матрос (или конвоир?) одет был, в отличие от пиджачно-галстучного господина Николаева, в летнюю легкомысленную одежду: полотняные шорты и поло, на шее – платочек. Парень был чернявым и симпатичным и совсем не похож на русского. Он молча поставил поднос на койку. На подносе имелась миска с чем-то наподобие овсянки, из которой островками торчали куски мяса, а также тарелка с очищенными фруктами, литровая бутылка минеральной воды (этикетка с арабской вязью) и большая чашка кофе. Были и салфетки, и пара зубочисток – а вот приборы почему-то пластиковые…
– Спасибо, морячок! – кокетливо поблагодарила Таня на русском.
Она не сомневалась, что любой наш парень (если только он не совсем идиот или разговаривать с ней ему запрещено под страхом смерти) не упустит момент поболтать со столь благосклонной к нему и симпатичной пленницей. Но «морячок», казалось, даже не понял, что она сказала, и лишь буркнул, почему-то по-итальянски:
– Прего, – и как-то боком быстро вышел, не забыв защелкнуть за собой дверь.
Очень странно, ведь Петр Иванович утверждал: они находятся на русском судне, «никто вас не тронет» и бла-бла-бла… А тут чернявый матрос, «прего», и… И Таня готова была поклясться, что парень вообще ни слова не понимает по-русски!
Конечно, сейчас, при капитализме, на российском теплоходе может работать человек любой национальности. Бывает же (она по телевизору не раз слышала): судно ходит, допустим, под флагом Либерии, капитан там – норвежец, штурманы – русские, механики – украинцы, а матросы – малайцы. Но если пароход – наш… Логично было бы, чтобы матросами служили украинцы или, допустим, молдаване, но уж никак не итальянцы!
Однако пить и есть хотелось смертельно, и Таня решила отложить обдумывание положения, в котором она очутилась, на после обеда. Она слишком хорошо помнила, как немедленно заснула, глотнув вчера (или когда это было?) кофе на спасшем ее катере, и потому проигнорировала горячее и ароматное варево в кружке. Налегла на минералку, фрукты – туда транквилизаторы не подсыплешь! – но потом все-таки не удержалась, отведала пару ложек каши с мясом, очень уж есть хотелось. И… Ложка стала выскальзывать из ее рук… Глаза начали закрываться… У нее лишь достало сил переместить поднос с кровати на пол и вытянуться на койке. Через минуту Таня уже спала.
* * *Татьяна переоценила, конечно, своего отчима. Каким бы преданным лично ей он ни был, какими бы связями ни обладал, каким бы уважением ни пользовался в своем ведомстве – все равно: организовать целую спасательную операцию, да в чужой стране, оказалось чрезвычайно сложно. Найти надежного человека, и тому ведь требовалось еще добраться до острова…
И когда Сергей Станюков – на счастье учившийся у Валерия Петровича, а ныне работающий в нашем консульстве в Александрии – прибыл на арендованном катере на безымянный островок с координатами 31,1900 северной широты и 33,3232 восточной долготы, он обнаружил там один только потерпевший аварию вертолет.
Станюков на всякий случай сфотографировал летательный аппарат снаружи и внутри. О том, что люди, потерпевшие крушение, какое-то время провели на острове, свидетельствовал раскупоренный НЗ, несколько использованных ампул обезболивающего и одноразовые шприцы, пустая бутылка из-под минералки, обертка шоколада, а также многочисленные следы на песке.
Станюков даже заметил на песчаном берегу отметины от стоянки резиновых лодок – волны и ветер еще не успели разгладить их.
Итак, на островке не оказалось ни Татьяны Садовниковой, ни сопровождавшего ее араба. Кто, когда и зачем снял их с острова? И где они находятся сейчас?
Словно в поисках ответа, Станюков осмотрел горизонт. Однако кругом было только море, и пустынная коса, и безмолвный берег, и бледно-голубое небо… И все стихии ревниво хранили свою тайну…
* * *Татьяна не знала и знать не могла – ни когда она тревожно спала под вибрацию корпуса и отдаленный рык винтов на неизвестном корабле, ни теперь, когда находилась под дулом пистолета Костенко-Чехова и прощалась с жизнью, – как складывались события, конечным звеном которых стало ее путешествие в трюме непонятного судна.
Разумеется, яхта Ансара – как, впрочем, и вся прочая поверхность земного шара (но яхта шейха, в силу понятных причин, в особенности!) – находилась под пристальным наблюдением разведывательных спутников. И спустя три часа после взрыва, в семь часов вечера по времени Восточного побережья США, в Лэнгли, штат Вирджиния, в ближневосточном управлении ЦРУ началось совещание, посвященное катастрофе на теплоходе, а также событиям, непосредственно последовавшим вслед за ней. На столе перед каждым участником совещания лежали документы, полученные средствами радиоэлектронной разведки, а также данные из архивов. В папочке имелась, во-первых, фотография взрывающейся «Пилар» – с пометкой времени в углу. Затем несколько фото, посвященных прибытию на яхту Татьяны (предыдущим днем, примерно за семнадцать часов до катастрофы): вот садится вертолет, девушка выпрыгивает, на палубе ее встречает Ансар, обнимает…