– Хорошая книга, – сказала Наталья Алексеевна. – Здесь совсем короткие рассказы. Очень выразительные.
– Как новелла про армий? – Хозяйка не принимала книгу.
– Ну, – Роман Валерьевич усмехнулся, – примерно.
– Ой, тогда я буду плакать.
– Как хотите. – Он сунул книгу обратно в сумку, нагнулся, стал обуваться.
И тут в гостиной ухнуло, тяжело плеснулась вода. Нинка прикрыла глаза ладонью.
– Щ-щит…
У потолка отвалился приличный кусок. Сантиметров тридцать квадратных. Будто гниловатые ребра, желтела деревянная решетка старинной штукатурки. Вода уже не капала, а лилась несколькими тонкими струйками на расколотый таз.
– Давайте убирать, – вздохнул Роман Валерьевич. – Кастрюли надо, банки. Сейчас до соседей снизу дойдет…
Хозяйка взглянула на него с обидой и злостью. Лицо задрожало, страшно сморщилось; и она стала выкрикивать:
– Это!.. Это новый реализм? Да? Ана. Это. Да?
– Да нет. Это уже перебор. – Роману Валерьевичу стало азартно от этих криков, приятно, как от похвал. – Это уже гротеск какой-то… Ладно, давайте убираться. Аварийку надо вызывать…
– Идите! – визгом перебила хозяйка. – Не хочу больше. Нет! Идите! Я все сама! Я не хочу еще. Нет!
Наталья Алексеевна стала ее успокаивать, кажется, объяснять, что Роман Валерьевич не виноват в том, что произошли такие неприятности. Нинка тоже что-то говорила, но обидчиво и истерично… Вода продолжала литься.
– Ладно, Наталья Алексеевна, – не выдержал Роман Валерьевич, – я пойду. До свидания.
– Идите. Я попытаюсь ее успокоить.
…На улице было почти жарко. Снег дотаивал, от темных сугробиков и ледяшек поднимался парок. Люди, надевшие утром зимние пальто и куртки, сейчас несли их в руках как ненужное тряпье…
Роман Валерьевич огляделся. Залитая солнцем Большая Никитская показалась ему совершенно немосковской; он словно оказался где-нибудь на уцелевшей после Второй мировой улочке Кельна… Домой не хотелось. Жене обещал вернуться часов в пять, а сейчас около двух. Есть свободное время, да и в любом случае после всего случившегося нужно побыть одному.
Он вынул из потайного кармашка сумки тысячную бумажку. Так, жене скажет, что продал три книги по двести рублей. С лихвой хватит на блузку старшей. А на остальные можно посидеть. Голод зверский. От нервотрепки, что ли…
Вспомнил: здесь, в двух шагах, напротив театра Маяковского, есть рюмочная. Недорогая и уютная. Посидеть, выпить, отойти от произошедшего… Описать – не поверят, скажут: сгустил… Да, выпить двести граммов, закусить котлетой. Только бы столик свободный оказался. Или стул, по крайней мере. Всунуться с тарелкой и рюмкой. Передохнуть и – домой. Там тоже что-нибудь произойдет.
2007За сюжетами
К этой поездке готовились года три. Нет, нельзя сказать, что готовились – так, обсуждали ее возможность и необходимость. Собирались вместе у Ильи или Романа, расстилали на полу подробные карты областей, планировали маршруты:
– Вот, смотри, можно до Старой Руссы поездом, оттуда на автобусе до Холма… Нет, лучше, наверно, до Наволок. А там уже до Рдейского рукой подать. Сказочные, я по телику видел, места…
– Вуоксу думаю обойти… Нет, вот эту – повдоль всего перешейка. Не дикие, конечно, места, но интересно. Из Питера электричкой до Громова, и – побежали хоть по западной стороне, хоть по восточной… Правда, несколько дней займет. На майские вполне реально вырваться.
– А забуриться на Мезень!..
– По костромской глубинке! Одни названия чего стоят: Галич, Солигалич, Чухлома, Ворваж, Сусанино!..
Эти планирования доставляли удовольствие. Тем более что происходили под пиво.
Оба – Илья и Роман – были родом из дальней провинции, оба по юности независимо друг от друга много попутешествовали, много чего повидали, а теперь уже лет пятнадцать жили в Москве, получили высшее образование, женились, обзавелись детьми, квартирами; работали в редакциях еженедельных газет. Мечтали о командировках, но командировок в их газетах почти не случалось: информация собиралась по Интернету или от корреспондентов на местах, да и информации особой было негусто, так как газеты имели литературно-аналитический профиль.
Роман и Илья являлись писателями. Поэтому и попали в свое время в Москву – поступили в Литературный институт, там и познакомились.
Писали, как и подобает серьезным русским писателям, мало и долго; раз-два в год в журналах появлялись их рассказы, повести, иногда удавалось выпустить книгу. В определенный период их активно приглашали за границу – Романа в основном в Германию, а Илью во Францию, – устраивали их чтения, но потом как-то перестали. И вскоре после того, как эти поездки прекратились, они и стали сидеть над картами, попивая пиво, хрустя сухариками. Вяловато мечтая.
А вокруг бегали дети, в соседней комнате жены рассматривали в компьютере фотографии, сделанные во время воскресных прогулок, на детсадовских утренниках, школьных праздниках…
Однажды, в по-московски темный, дождливый день, Илья вывел Романа на лоджию, плотно притворил дверь и сказал:
– Не пишу ничего. Два месяца ни строки не получается. Пишу и стираю, пишу и стираю. Не могу. И страшно знаешь как?!
Роман кивнул сочувствующе, грустно закурил сигарету; собрался было посоветовать: «А попробуй написать о том, что не можешь писать. Постарайся психологически показать ситуацию», – но вовремя понял, что это пошло. Удержался. Еще покивал, посмотрел в окно, за которым был тихий перекресток Второй и Четвертой Рощинских улиц, аскетичные желтые пятиэтажки тридцатых годов постройки. По тротуарам брели редкие, съежившиеся от ветра люди… Посмотрел и сказал:
– Надо ехать.
– Да-да! – задрожал Илья. – Ехать! Понимаешь, нужен толчок…
– Пошли, женам скажем. – Роман раздавил в пепельнице окурок. – Действительно… И у меня ведь тоже… Вымучиваю дерьмо всякое.
Собрали с пола карты, залпом допили из бутылок пиво и тогда уж объявили женам, что им необходим поезд, новые пейзажи, новые люди, новые слова.
Жены поначалу горячо поддержали, потом обиделись, что хотят ехать без них, без детей, и потребовалось объяснять, трудно, подробно, что без этой поездки, диковатой, мужской, на них, как на писателях, можно ставить крест.
– И куда вы собрались? – спросила одна из жен.
– Куда?.. – Роман с Ильей растерялись, в головах обоих замелькали причудливые названия неведомых городов, и одно из них Илья озвучил:
– Чухлома. В Чухлому поедем. На выходные.
– О! Это где расписные игрушки?
– Игрушки в Хохломе. А в Чухломе ничего нет интересного. Райцентр обычный… Название только.
И в тот же день, чтобы не передумать, они помчались на Ярославский вокзал за билетами.
Билеты купили до города Галича – до Чухломы железной дороги не было – на поздний вечер пятницы. Поезд «Москва – Абакан». И сразу же обратные – на дневной до Москвы.
– Удобно, – радовался Роман, пряча свои билеты в обложку паспорта. – Хотя можно было куда-нибудь в другое место.
– Какая разница, – отмахнулся Илья, – мне хоть куда сейчас…
На привокзальном рынке взяли по бутылочке «Бочкарева» и, поглядывая на выставленные в витринах ларьков диски с эротикой, стали пить.
– Вкусное пиво.
– Да-а.
И даже вечер после пасмурного, ветреного дня выдался каким-то приятным – солнце на краю неба проглянуло, воздух замер. Ощущение было, что не конец ноября сейчас, а середина марта, и только-только сошел снег.
– Так, – очнулся Роман, – пора к женам и детям. Заберу – и домой. Завтра же понедельник…
Илья вздохнул:
– Целая неделя еще.
– Ничего-о, зато потом!..
В пятницу Роман освободился пораньше, плотно поужинал. Жена нажарила ему в дорогу пирожков с фаршем, наполнила термос чаем, вытащила из заначки две банки сардин в масле, какие-то орешки… В общем, вместе с запасными носками и свитером полная сумка вещей получилась.
– Да зачем столько всего?! – изумился Роман. – Я же не в тайгу на месяц. Так, съездим туда-сюда.
– А вдруг что случится? – И до самого порога жена зорко следила, чтобы он ничего не оставил, не выложил…
Через час, купив по пути бутылку «Старого Кенигсберга» и упаковку пластиковых стаканчиков, бродил перед расписанием движения поездов, ожидая Илью.
Тот появился за двадцать минут до отхода поезда, одетый в полушубок, ватные штаны. На ногах валенки в галошах, на голове – собачья шапка, за спиной – огромный туристский рюкзак.
Роман снова поизумлялся, на этот раз виду товарища. Сам он был в пальто, черных джинсах, демисезонных ботинках, и планов Ильи «заночевать под елочкой» не разделял.
Влезли в поезд, кое-как уместили рюкзак под сиденьем, сняли верхнюю одежду. Еще до того как тронуться, выпили по сотенке коньяку, а потом, когда поехали, – еще. За удачу.
Соседи по плацкартному отсеку оказались немолодыми, усталыми и вскоре легли спать. А Роман с Ильей долго сидели в полутьме, молча смотрели в окно. Там проплывали Сергиев Посад, Александров, Ростов…
Вспомнили, что надо предупредить проводницу, чтоб разбудила перед Галичем. Побежали, нашли, предупредили. Еще выпили, сняли обувь и уснули на голых полках – на постельное белье решили не тратиться.
А просыпаться было тяжело – зря выпили и так поздно легли. Бестолково тыкались на узком пространстве меж полок, вздыхали, то и дело тянулись к стоящей на столе бутыли «Аква Минерале». Головы побаливали, глаза слипались, руки не слушались.
– Ребята, – громко зашептала проводница, – готовы? Давайте-давайте, две минуты поезд стоит!
– Идем, сейчас вот только…
Собрались кое-как, пихая впереди огромный рюкзак, пробились в рабочий тамбур. И поезд как раз остановился. Проводница открыла дверь, скрежетнула спускаемой подножкой.
– Ну, до свидания.
– Счастливо, ребята.
Спрыгнули на перрон и с минуту стояли жмурясь – даже в мути раннего утра ослепительно белел снег.
– А в Москве слякоть до сих пор. Неделя до календарной зимы.
– В Москве давно уже хрен знает что…
Закурили. Роман посмотрел в ту сторону, куда ушел поезд. Сказал:
– Еще двое с половиной суток на нем – и, считай, моя родина.
– А если на нем до Новосиба, а потом на юг двести километров – моя, – добавил Илья.
На перроне было пусто, зато на станции – тесно. На лавках сидели и чего-то ждали люди. Темные, большие, несдвигаемо-монолитные в своем ожидании. Правда, и суетящиеся имелись – суетились в основном коренастые парни в кепочках и кожаных куртках; в Москве такого вида ребята исчезли лет десять назад.
Опасливо косясь на них, Роман с Ильей пробрались к свободному пятачку у стены. Поставили рюкзак. Немного повеселили друг друга, пошутив по поводу висевшей над головой картины – Владимир Ильич Ленин на дощатой трибуне, в окружении алых стягов что-то страстно говорит. «Вот тебе и местная достопримечательность». – «Колхозником себя ощущаю пятидесятых годов».
– Что ж, – бодро, видимо, наконец проснувшись, сказал Илья, – схожу узнаю насчет автобуса до Чухломы. Посмотришь за рюкзаком?
– Давай.
Илья ушел, а Роман стал поглядывать на людей, обстановку станции. Поглядывал не прямо, не затяжно – Москва отучила от этого, – а быстро и вроде бы мимо. И вспомнился автовокзал в родном районном городишке: сидели, а то и лежали там, в таком же полубараке на лавках, в темное одетые люди, терпеливо, без нервов ожидая то ли автобуса, то ли еще чего. Может, какого-нибудь события, которое изменит их судьбу. Одни молчали, другие тихо переговаривались или подробно, но не занудно рассказывали.
Роман любил подсесть к таким рассказывающим и послушать и многое узнавал о людях, о жизни. Кое-что стало сюжетами его первых рассказов, которые он написал в начале девяностых; однажды отнес несколько в местную газету, состоявшую из коротеньких новостей, объявлений, поздравлений и некрологов; главному редактору рассказы понравились, она их поставила, а потом посоветовала Роману попытаться поступить в Литературный институт: «Что вам здесь? Вам пробиваться надо». И через полгода он сидел с родителями на жесткой лавке – ждали автобуса до ближайшей железнодорожной станции.
И Илья наверняка из такого же барака в Литинститут уезжал – родом он из маленького городка на Северном Алтае, вряд ли вокзал там из стекла и бетона…
С ближайшей к Роману лавки одновременно, но не сговариваясь, как-то по отдельности, поднялись мужчина и женщина. Пошли к двери, противоположной двери на перрон. Роман скорее подтащил к лавке рюкзак. Уселся широко, на два места.
Прикрыл глаза, но к происходящему вокруг прислушивался напряженно. Ловил голоса, фразы, пытался найти что-нибудь колоритное, зафиксировать в памяти. Ничего не было, лишь невнятный гулдеж, вздохи, зевки, хлопанье дверей. По полу то и дело прокатывались волны холода, и у Романа постепенно стали коченеть ноги. Он сжимал-разжимал стиснутые туфлями пальцы, жалел, что не купил сапоги на меху. Хотя в Москве они не очень-то и нужны – добежал от дома до метро, от метро до работы; магазины, редакции журналов и издательств, Центральный дом литераторов, школа, где учились дети, тоже находились неподалеку от дома или станций метро. Замерзнуть не успевал.
– А, вот ты! – испуганно-обрадованный голос Ильи. – Смотрю, нет…
Роман разлепил отчего-то слезящиеся глаза, подвинулся. Илья сел рядом.
– Автобус через час почти. Билеты при посадке.
– Куда подходит?
– Да сюда, к вокзалу.
– М-м, вокза-ал… – На Романа наваливалась дремота, хотелось в свою квартиру, лечь на тахту, накрыться теплым одеялом… Чтоб взбодриться, предложил: – Что, по пятьдесят?
– Можно.
Незаметно, опасаясь милиционеров или какого-нибудь алкаша-попрошайку, разлили остатки коньяка по пластиковым стаканчикам.
– Ну, за продуктивную поездку.
Выпили.
После коньяка Романа потянуло курить. Вышел на улицу – так сказать, в сторону города. Там оказалась небольшая, зажатая напоминающими сараи зданиями площадь, на которой тарахтел «пазик» с табличкой в окне «Галич – Сусанино». Рядом с ржавой, забитой мусором урной двое парней в кепках спорили и, видимо, готовились к драке.
– Ты не имеешь права, понял?! – наскакивал один. – Не имеешь!
– Да с чо ты взял? Никому я ничо не должен, – отпихивался второй.
– Ты не имеешь права так поступать!
Удивляясь, что парни на грани мордобития не матерятся, а, если записать их слова просто на бумаге, выражаются вполне интеллигентно, но все же боясь быть втянутым в их разборку, Роман быстро выкурил сигарету и вернулся на станцию.
Илья перебирал бумаги – несколько листов формата А4 с тускловатым, отпечатанным на струйном принтере текстом.
– Ром, – протянул один из листов, – пробеги вот это. Пока делать нечего.
– А что это? – Как всегда, когда ему предлагали рукопись, Роман почувствовал тоску.
– Ну, глянь. Мнение твое интересно.
Роман стал читать:
«Я люблю оружие. Мне нравится винтовка, так же, как нравится скрипка, яхта и прочие предметы, имеющие форму, доведенную до предельного совершенства. – Покосился в низ листа; к счастью, текст оказался короткий, просто напечатан был четырнадцатым кеглем. – Уметь держать в руках хорошую винтовку – это много для мужчины. Держать в руках, так естественно, как женщины держат детей. И винтовка обязательно должна быть своя, личная. Имея винтовку, мужчина не пойдет вешать записку с угрозами на дверь коммерческого киоска, где ему продали просроченное пиво. Я говорю не о вооруженной расправе, а о той ответственности за свои действия и о чувстве достоинства, которые появляются у мужчины, если он держит в руках винтовку».
– Ничего, очень даже ничего, – сказал Роман, из приличия сразу не возвращая лист, а покачивая его в руке. – А что это?
– Да вот, решил написать историю своего карабина.
– М-м, интересно.
У Ильи в комнате, между книжных шкафов, находился стальной сейф для оружия. Обосновавшись в Москве, Илья привез с родины старый фамильный карабин, перед тем долго собирая какие-то справки, получая разрешения, проверяясь у психиатра. Мечтал бродить по подмосковным лесам. Стрелять – не стрелять, но – охотиться. Лучший, говорил, отдых для души… Может, и съездил несколько раз, а в основном использовал карабин, чтоб детей веселить – стрелял капсюлями в форточку. Дети визжали от восторга.
– …Карабин-то еще дедовский, – тихо, будто стараясь, чтобы посторонние не услышали, рассказывал сейчас Илья. – А он охотником-промысловиком работал. Еще в тридцатые годы. И я сам не слышал от него, но вроде из этого карабина бандита застрелил…
– Интере-есно, – перебил Роман. – Ты лучше напиши, а я потом прочитаю. А то ведь выговоришься – и остынешь.
– Ну да… Может, еще по капле?
– У меня кончилось.
– Да нет, – Илья скорей стал расстегивать рюкзак, – у меня есть. Виски, водку?
– Давай виски. Водку успеем еще.
Думали, что за места в автобусе будет битва, но пассажиров оказалось человек десять.
– Странно, утро субботы, и никого, – удивился Илья, – у нас, помню, из города было не выехать. Все по деревням к родным…
– Денег, наверно, нет у людей.
– Наверно.
Заняли сиденья в конце салона. Было холодно – «пазик» еще не прогрелся. Пришлось глотнуть виски прямо из горла. Зажевали пирожками.
– Вкусные, – похвалил Илья, – жареные. Не люблю московские печеные.
– Да, особенно когда с мясом, а тесто сладкое. Отвратительно. А один раз, – оживился, стал вспоминать Роман, – приехала журналистка из Гамбурга. Со мной интервью делала. И пригласила в ресторан «Пушкин». Знаешь, на Тверском бульваре?
– Знаю. Дорогой, говорят, ужасно.
– Цены запредельные, – с удовольствием подтвердил Роман. – И я заказал окрошку. И ей посоветовал. Жарко было, думаю, окрошка – само то. Ну и приносят эту окрошку. Я хлебнул, и чуть не вырвало. Представь – сладчайший квас, без газа, без брожения, а в нем колбаса, огурцы…