Наконец она оглянулась — Леры рядом не было. Лиза, немедленно припомнив бледный вид девочки, отправилась искать ее по квартире. Ни в столовой, ни в своей комнате Леры не оказалось. Подталкиваемая какими-то незнаемыми силами, Лиза приблизилась к ванной. Постояла, прислушиваясь, и открыла дверь.
Лерочка, скрючившись, стояла над ванной. Ее бледное, обезображенное гримасой страдания лицо говорило само за себя. Лиза заглянула в ванну. Не сдержалась, охнула. Ее испуг мгновенно передался обессиленной девушке. На глаза выступили слезы.
Лиза включила воду, помогла девочке умыться и убрать в ванной. Молча они пришли в Лерочкину спальню.
— Гусь, наверное, несвежий, — виновато взглянув на Лизу, предположила Лера и закуталась в шерстяной плед. — Пахнет так…
Лиза покачала головой. Она задумчиво смотрела на свою любимицу и сопоставляла случайные наблюдения, которые раньше все оставляла на потом, не додумывая до конца. С самого сентября Лерочка начала казаться другой, не такой, как всегда. Щечки, обычно розовые, как бочок не сильно спелого персика, вдруг осунулись, побледнели… Куда-то исчезли ямочки, появляющиеся вместе с улыбкой. Теперь Лиза поняла куда — ведь исчезла и сама улыбка. Лерочка больше не заливалась смехом, как раньше, а родным она свою серьезность объясняла подготовкой к предстоящим выпускным экзаменам.
Лизе вдруг представился весь ужас возможного несчастья. А если их Лерочка серьезно больна?! Если она начнет чахнуть, как бедная Клава, — ни с того ни с сего? Отказываться от еды, худеть и терять силы? Нужно же срочно принимать меры!
Лиза метнулась в столовую, но Лерочка проворно догнала ее, повисла на плече:
— Лиза, куда ты? Что собираешься делать?
— Звонить нужно! Родителей разыскать, доктору позвонить, который Клаву вылечил. Ты нездорова, детка… Я сейчас, я мигом…
— Нет! — закричала Лера и совершенно безумными глазами потащила Лизу назад, в свою комнату. — Не надо звонить, Лиза, пожалуйста! Я прошу тебя, посиди со мной!
Лерочка заплакала, прижалась к Лизавете, а та испуганно гладила ее по спине и сжималась от жалости и страха за свою любимицу.
Лерочка сидела на кровати, закутавшись в плед, и держала Лизу за руку. Та пристроилась рядом, сбитая с толку. Несмотря на свою домовитость и хозяйственность, которую обнаружили в ней еще в юные годы, Лиза оставалась совершенно неискушенной в делах амурных. Сколько себя помнит, она всегда что-то готовила, стирала, штопала, заготавливала, мыла, солила, сушила, убирала. Лизе не довелось побывать замужем, и когда ей перевалило за тридцать, то за ней среди далекой немногочисленной родни в курской деревне закрепилось звание старой девы. Звание это Лизу ничуть не огорчало, и она знала, что так называют ее те, кто черной завистью завидует ее счастью. Лиза была довольна своей московской жизнью, и ни на что не променяла бы ее никогда. Но, оставаясь в некотором смысле младенчески чистой, Лиза теперь не могла взять в толк, что же стряслось с ее любимицей и как поступить ей, Лизе.
Она не придумала ничего лучше, как начать уговаривать Лерочку, словно малого ребенка. Дескать, нужно показаться доктору, тот выпишет лекарство, Лерочка выздоровеет и станет снова здорова и весела.
Лера слушала Лизин лепет, держась с нею за руки. Ей было сейчас все равно, что говорит Лиза, но было немного легче уже от того, что добрый человек греет ее своим душевным теплом. В какой-то момент нервы не выдержали, и она разрыдалась, уткнувшись в теплое Лизино плечо.
— Я не больна, Лиза, — сквозь рыдания выговорила она. — Я… мне кажется, я… у меня уже давно нет месячных!
Самым трудным оказалось выговорить эти слова. Теперь она смотрела исподлобья на ошарашенную Лизу и ждала ее реакции. Лиза с реакцией запаздывала. Она смотрела на Леру и молчала. Она никак не могла сопоставить ту крепышку Лерочку, что за обе щеки уплетала плюшки с киселем, с тем, что сейчас услышала.
Лерина тайна придавила Лизу.
— Лерочка… как же это… случилось? — только и смогла выдавить Лиза, прикрыв рот краем фартука.
— Я люблю одного человека, — сказала Лера, с удивлением обнаружив, что теперь ей уже легче говорить. Лиза невольно становилась соучастницей, пока не подозревая об этом. — И мы… у нас была близость. Он тоже меня любит, Лиза!
— Где же он теперь? Почему ты не познакомишь его с родителями?
— Он уехал! Он очень далеко уехал, Лиза! И он ничего не знает…
— Нужно сказать Татьяне Ивановне, — промолвила Лиза, и тогда они обе понимающе уставились друг на друга.
— Нет! — вскрикнула Лера и схватила домработницу за плечи. — Ничего не говори! Не смей!
— Но как же, Лерочка…
— Мы потом, Лиза. — Лерочка говорила горячо, напористо, и Лиза совсем растерялась. Лицо девочки блестело от слез. — Сначала я должна написать Юре. Он ведь ничего не знает. Рита принесет его адрес. Пока ничего не говори! Папа убьет меня! Нет, нет! Это потом!
Лиза и сама начинала представлять, что поднимется в доме, узнай они о случившемся. Но и прятать такое нельзя…
— Лизонька! Я прошу тебя! — умоляла Лера, видя, что та колеблется. — Я ведь так тебя всегда любила! Неужели ты выдашь меня теперь, когда мне так плохо, так одиноко! Лиза, я умру тогда, я не вынесу!
Лиза не могла слушать такие слова. Она почувствовала, как горячие слезы начали катиться по щекам. Крепко прижала к себе дрожащую, словно воробей, Лерочку.
— Нет, касатка моя, не бойся. Я всегда буду с тобой, маленькая, — приговаривала она, целуя свою любимицу в макушку. — Я не выдам. Пиши своему милому, подождем. Все образуется… Все будет хорошо…
В этот день Калерия не вышла к гостям, а вечером к ней прибежала Рита Малышева, и они весь вечер шушукались в Лериной комнате.
В конце месяца генерала Подольского провожали в командировку.
— Еду, дочка, на местах смотреть воплощение своего плана! — говорил генерал, прохаживаясь по небольшой, но светлой комнате дочери. — Ответственно, конечно, но и честь большая…
— Ты поедешь в Европу… — полувопросительно проговорила Лерочка, изо всех сил сжимая в пальцах учебник биологии. Она представила, что отец совсем скоро будет так рядом с Юрой, возможно, будет разговаривать с его отцом… У нее перехватило дыхание. — Как бы я хотела поехать с тобой!
— Будет, дочка, в твоей жизни еще и Европа, и все. Учись только хорошенько, не подведи батьку… — своим обычным, смешливым тоном прогремел генерал. — Осталось всего ничего, большая уже…
— Папа, — вдруг заговорила Лерочка, опустив глаза в пол и поставив на колени учебник. — Ты всегда будешь любить меня? Всегда-всегда?
— Что за вопросы, маленький? — не понял генерал и остановился посреди комнаты.
Он внимательно взглянул на дочь. Бледный профиль, закутанная в шаль фигурка. Вроде бы дома тепло, а она мерзнет. Как-то не может он привыкнуть, что дочь уже барышня. Ему удобнее говорить с ней как с маленькой. Пробуешь как со взрослой — она вдруг задает странные вопросы. Нет, лучше как с маленькой.
— О чем ты, Лелик, не пойму? — Генерал часто называл дочь детскими именами. Но тут дочь вскинула на него глаза, полные слез. Он поспешил уверить: — Конечно же, я всегда буду любить тебя, котенок! Как же иначе?
— А если… если, папа, я не оправдаю твоих надежд? Тогда…
— Ах вот ты о чем! — всплеснул он руками. Он взял маленькую детскую табуреточку, что стояла у дочкиной кровати, подвинул поближе, сел. — Ты о медали… — протянул он и тоже взялся за выставленный как щит учебник. При этом его большие грубые пальцы накрыли дочкины — тонкие и нежные. — Знаешь, золотая медаль — оно, конечно, хорошо, но это не главное. Есть в жизни вещи поважнее…
Лера с надеждой вскинула глаза на отца:
— Какие вещи, папа?
— Петя! Машина пришла! — Татьяна Ивановна заглянула в комнату.
Генерал потрепал дочь по голове и поднялся:
— Думаю, ты сама знаешь.
— Не омывай отца слезами, — одернула мать. — Не на войну отправляем!
Началась суматоха последних минут, наставления, просьбы. Никто не обращал внимания на заплаканную девушку, которая льнула к отцу, но у которой уже не было шансов остаться с ним наедине хотя бы минуту.
Поезд ушел. Мать и дочь вернулись с вокзала домой. Квартира показалась им огромной и пустой. Громко стучали настенные часы в гостиной, шумно опускалась гирька на цепочке. Было слышно, как простучал копытами по мостовой патруль конной милиции.
— Лиза, поставь самовар, — размякшим голосом попросила Татьяна Ивановна. — Посидим втроем, посумерничаем…
В прихожей раздался звонок. Лиза пошла открывать.
Когда Лера выглянула в коридор, увидела домработницу с конвертом в руках. Та крутила конверт, словно была не в состоянии понять, что это такое.
— Лиза, это мне! Мне?
Лера выхватила конверт, глазами схватила имя на конверте, покраснела, побледнела, прижала письмо к груди и побежала в свою комнату. Лиза слышала, как щелкнул дверной замок.
Когда Лера выглянула в коридор, увидела домработницу с конвертом в руках. Та крутила конверт, словно была не в состоянии понять, что это такое.
— Лиза, это мне! Мне?
Лера выхватила конверт, глазами схватила имя на конверте, покраснела, побледнела, прижала письмо к груди и побежала в свою комнату. Лиза слышала, как щелкнул дверной замок.
— Лиза, что за шум? Кто приходил? — Татьяна Ивановна выглянула из комнаты.
— Почтальон приходил. Письмо для Лерочки, — тихо ответила Лиза и, не глядя на хозяйку, поспешила шмыгнуть на кухню.
— Какое письмо? От кого? — Татьяна Ивановна толкнула дверь в комнату дочери, но та оказалась заперта. Она пожала плечами. В ожидании чая Татьяна Ивановна уселась за свою работу — она крючком вязала новую салфетку на стол. Навыки, полученные в деревенском детстве, Татьяна Ивановна сумела превратить в хобби и теперь с удовольствием рукодельничала, украшая дом. Повсюду лежали белые крахмальные ажурные скатерти и салфетки, что придавало убранству одновременно простоту и шик.
Отъезд мужа в заграничную командировку несколько расстроил ее. Не то чтобы Татьяна Ивановна оказалась к нему не готова, не в этом дело. Нужно признаться, ей весьма хотелось самой сопровождать Петра Дмитриевича. Ведь для нее командировка мужа могла стать увлекательным путешествием. Она любила бывать за границей. Особенно Татьяну Ивановну привлекали магазины. Маленькие лавочки в полуподвальных помещениях, с колокольчиками при входах. Спустишься в такую лавочку, и словно в другой мир попал. Сколько красивых вещей! А продавцы? Даже ни слова не понимая по-русски, они умудряются угадать каждое твое желание. Не то что в наших магазинах! Татьяна Ивановна помнит историю каждой вещи, купленной там. Помнит все магазинчики и даже запахи, царящие в той или иной лавке. Сколько там вещей, которые и не снились нашим товароведам! Да, неплохо было бы теперь на полгодика отправиться вместе с мужем в Европу! Но как оставить дочь накануне выпускных экзаменов? Об этом не могло быть и речи. Золотая медаль — дело серьезное. Можно представить, сколько найдется желающих почесать языки, если, не дай Бог, Калерия срежется на экзамене или по конкурсу не пройдет в институт! Нет уж, Татьяна Ивановна этого не допустит. Она будет рядом и за всем проследит.
— Лиза, я чаю дождусь?
Татьяна Ивановна вдруг ощутила непривычную тишину в квартире. Даже часы вроде стали тише себя вести. Затихло все, как бывает в природе перед грозой. Она отложила вязанье, вышла в коридор и увидела домработницу. Та держала самовар, но весь ее корпус был вытянут в струнку и устремлен в сторону двери Лерочкиной комнаты. Лиза как будто силилась что-то услышать. Заметив хозяйку, Лиза отпрянула от двери и быстро засеменила в гостиную.
Татьяна Ивановна подошла, послушала тоже. Из комнаты дочери не доносилось ни звука.
— Лера, дочка, ты спишь?
Татьяна Ивановна не могла подыскать другого объяснения неестественной тишине в комнате. Ничего не понимая, Татьяна Ивановна оглянулась и тотчас увидела обеспокоенную Лизину физиономию.
— Лиза, ты можешь мне объяснить, что происходит? Ты что-то знаешь, чего я не знаю?
Домработница еще больше смешалась, глаза у нее забегали, и Татьяну Ивановну впервые в тот вечер кольнуло предчувствие беды.
— Лиза, ты знаешь, от кого она получила письмо?
— Я?! Нет! Только Лерочка давно письма ждала, и вот оно пришло, — заикаясь, выпутывалась домработница.
— От кого она письмо ждала? — Брови Татьяны Ивановны сошлись у переносицы. — Говори толком!
— От… молодого человека, — икнула Лиза, отступая к круглому столу, накрытому белой скатертью с вязаными краями.
— От какого такого молодого человека? — опешила Татьяна Ивановна. — У Калерии есть молодой человек?
— Татьяна Ивановна, — наконец не выдержала Лиза. — Вы бы открыли дверь-то. Не к добру Лерочка там притихла…
По тону, каким было сделано последнее замечание, по выражению лица домработницы, в котором читался неподдельный страх, Татьяна Ивановна поняла, что медлить нельзя. Она дернула ручку двери.
— Лера, открой немедленно!
— Лерочка, касатка, открой, деточка, — подпевала Лиза из-за плеча хозяйки.
— Лера, не заставляй меня ломать дверь! — не на шутку встревожилась Татьяна Ивановна. — Дочка! Объясни маме: что случилось?
— Татьяна Ивановна! Ключ! Ключ запасной!
Лиза шмыгнула на кухню и вернулась со связкой ключей. Мешая друг другу, женщины кинулись выбирать ключ. Долго копались, пытаясь справиться с замком. Наконец удалось открыть — дверь со стуком распахнулась. Лера сидела на своей кровати, безучастно уставившись в одну точку.
— Лерочка! Ну разве так можно? — кинулась мать к дочери, вглядываясь в ее застывшее маской лицо. Лицо это не выражало ничего, кроме тупой покорной душевной боли. — Да что это с ней? Лиза! Что же ты стоишь? Сделай что-нибудь!
Лиза вся тряслась, с перекошенным от сострадания лицом она кинулась к своей любимице, схватила за руки:
— Лерочка! Очнись, касатка! Не смотри так!
— Лиза! Воды! Воды скорее! — взвизгивая от волнения, приказала Татьяна Ивановна и, пока та бегала на кухню, трясла дочь за плечи.
— Вот вода…
Мать выхватила стакан, набрала полный рот воды и брызнула в лицо дочери.
Лера словно очнулась от дурного сна, дернулась, с недоумением взглянула на близких, закричала:
— Уйдите! Отстаньте от меня! Что вы меня мучаете? Дайте мне побыть одной! Уйдите!
Татьяна Ивановна в ужасе смотрела на дочку. Ее Лерочка, которая всего лишь час назад была кроткой и послушной, сейчас билась в истерике и вытворяла непонятное.
Лиза не растерялась, обхватила Лерочку, прижала к себе сильными руками и стала приговаривать что-то той на ухо, тихо и настойчиво. Татьяна Ивановна обнаружила, что стоит на листке бумаги. Подняла его и сразу поняла, что это и есть злополучное письмо — причина случившегося. Письмо было написано мелким неразборчивым мужским почерком. Но она отчего-то довольно легко разобрала этот почерк. Содержание послания оказалось незатейливым.
«Да, мы любили друг друга… Но все кончается, и первая любовь тоже. Я всегда буду тебе благодарен за прошлое лето, но нам лучше все забыть. Ту проблему, о которой ты пишешь, я советую тебе поскорее решить. Думаю, ты догадываешься — как. Не пиши мне больше, жизнь нас развела, и мы должны смириться».
Дойдя до этого места, Татьяна Ивановна остановилась. Первые строки письма ее абсолютно не тронули. Она даже было слегка успокоилась, поняв, что дочь подняла бурю из-за неразделенной любви. Но строчка о проблеме, которую нужно скорее решить, насторожила ее. Она перечитала это место еще раз, еще и еще… Потом оглянулась на дочь. Догадка, нет, слабое предположение шевельнулось в мыслях, и она посмотрела на своего ребенка бесстрастными глазами постороннего.
Бледное, осунувшееся лицо, коричневые круги под глазами… Припухшие губы, казалось, утеряли свои обычные четкие очертания — то ли от слез, то ли…
Татьяна Ивановна ощутила острую потребность увидеть дочь целиком, всю, внимательно посмотреть и убедиться, что тревога напрасна, что…
— Лиза! Отойди от нее!
Лиза вместе с Лерочкой разом обернулись. Эти двое стояли посреди комнаты. Одна обнимала другую, словно пытаясь укрыть от ветра.
— Лиза, выключи воду. Ты разве не слышишь, в кухне бежит вода, — ровно и четко произнесла Татьяна Ивановна.
Лиза послушно отклеилась от Лерочки и, спотыкаясь на ровной глади паркета, засеменила на кухню. Лера осталась стоять одна и выглядела так, будто ее раздели и поставили в одном нижнем белье посреди площади.
А мать вдруг сразу все увидела. Изменившуюся фигуру, другой взгляд. Все, что должна была заметить давно!
Все еще отказываясь верить предположениям, спросила:
— У тебя… с ним… что-то было? Ты понимаешь, я говорю не о поцелуях. Было?!
Лерочка съежилась, словно попыталась спрятаться в панцирь, которого не было.
— Да, — еле слышно прошептала она.
У Татьяны Ивановна подкосились ноги. Если бы не Лиза, она упала бы на пол. Та подхватила хозяйку и помогла сесть на стул. Домработница снова метнулась на кухню, теперь уже за валерьянкой для хозяйки.
— Мамочка, прости меня… прости меня! — лепетала Лера, глядя, как мать пьет лекарство. Стакан два раза громко стукнул о зубы. — Мамочка, прости меня…
Татьяна Ивановна собралась с силами, поднялась и вышла в гостиную.
Лиза испуганно полетела за ней.
— Господи, что делать, что мне делать? — бормотала Татьяна Ивановна, обращая вопросы единственно к себе самой. — Что делать? Кому звонить… Найти врача? Да, нужно срочно найти врача…
Она ходила по комнате и говорила сама с собой. Она чувствовала, что нельзя останавливаться. То, что клокотало и бурлило сейчас внутри ее, требовало выхода, заставляло двигаться, действовать.