— Мне это ничего не стоит, — упиралась миссис Бейкер. — Я положу ее на кухонный стол, так тебе будет удоб…
Чармейн замахала свободной рукой. Другой рукой она намертво вцепилась в сумку.
— Дедушка Вильям! — закричала она. — Утренний кофе! Пожалуйста!
К ее великому облегчению, ласковый голос дедушки Вильяма ответил:
— Постучите по углу столика на колесах, душенька, и скажите: «Утренний кофе».
Миссис Бейкер изумленно ахнула и огляделась, чтобы понять, откуда исходит голос. Тетушка Семпрония посмотрела сначала с интересом, потом насмешливо, направилась к столику и энергично постучала по нему зонтиком.
— Утренний кофе? — спросила она.
Комнату тут же наполнил теплый аромат кофе. На столике возник высокий серебряный дымящийся кофейник, окруженный крошечными позолоченными чашечками, позолоченный сливочник, серебряная сахарница и тарелка мелкого печенья в сахарной обсыпке. Миссис Бейкер была так потрясена, что выпустила вышитую сумку из рук. Чармейн быстро сунула добычу за ближайшее кресло.
— Очень элегантное колдовство, — одобрила тетушка Семпрония. — Бернис, идите сюда, сядьте и дайте Чармейн подкатить столик к дивану.
Миссис Бейкер повиновалась, огорошенно похлопав ресницами, — и, к крайнему облегчению Чармейн, явление незваных гостей стало понемногу превращаться в светский, приличный утренний визит с кофе. Тетушка Семпрония начала разливать кофе, а Чармейн — раздавать печенье. Она стояла лицом к кухонной двери и протягивала тарелку тетушке Семпронии, когда дверь распахнулась и из-за косяка появилась просторная морда Потеряшки, как видно привлеченной запахом сахарного печенья.
— Потеряшка, уходи! — сказала Чармейн. — Кыш! Я серьезно! Сюда пускают только… только… только приличных собак! Уходи!
Потеряшка печально поглядела на нее, тяжко вздохнула и попятилась. К тому времени как миссис Бейкер и тетушка Семпрония, у каждой из которых в руках была полная до краев чашечка кофе, сумели повернуться и посмотреть, к кому это Чармейн обращается, Потеряшка уже ушла, а дверь снова закрылась.
— Кто это был? — спросила миссис Бейкер.
— Да так, — безмятежно отвечала Чармейн. — Всего-навсего сторожевая собака дедушки Вильяма. Такая лакомка…
— Здесь есть собака?! — в совершеннейшем ужасе вскричала миссис Бейкер. — Чармейн, мне это не по душе. Собаки такие грязные. А вдруг она тебя укусит?! Надеюсь, ты держишь ее на цепи!
— Нет-нет-нет, она ужасно чистенькая. И послушная! — возразила Чармейн, сама не зная, правда это или нет. — Просто… просто она переедает. Дедушка Вильям старается держать ее на диете, поэтому, конечно, ей очень хочется печеньица…
Дверь в кухню снова отворилась. На сей раз из-за косяка высунулось лицо Питера, и вид у него был такой, что сразу становилось ясно: у Питера срочная новость. Когда Питер заметил тетушку Семпронию во всей ее изысканности и миссис Бейкер во всей ее приличности, вид у него стал из взволнованного перепуганный.
— Ну вот, опять она! — с ноткой отчаяния воскликнула Чармейн. — Потеряшка, место!
Питер понял намек и испарился — за миг до того, как тетушка Семпрония повернула голову в его сторону. Миссис Бейкер встревожилась еще больше.
— Бернис, вы напрасно переживаете, — сказала тетушка Семпрония. — Да, признаю, собаки — твари грязные, вонючие и шумные, но, если надо охранять дом, нет ничего лучше хорошего сторожевого пса. Радуйтесь, что у Чармейн он есть.
— Да, пожалуй, — миссис Бейкер кивнула, но по ее голосу было ясно, что тетушка Семпрония ее ни в чем не убедила. — Однако… однако вы же говорили мне, что этот дом защищен… защищен… м-м… колдовским искусством вашего дедушки?
— Да-да, и еще как! — поспешно закивала Чармейн. — Так что дом под двойной охраной!
— Разумеется, — сказала тетушка Семпрония. — Полагаю, что никто и ничто не в силах перейти этот порог без приглашения.
Тут слова тетушки Семпронии были грубо опровергнуты: на полу у столика внезапно возник кобольд.
— Нет, только поглядите! — воскликнул он — маленький, синий и воинственный.
Миссис Бейкер взвизгнула и прижала кофейную чашечку к груди. Тетушка Семпрония величественно подобрала юбки подальше от кобольда. Кобольд вытаращился на них в явной растерянности, а потом посмотрел на Чармейн. Это был не тот кобольд-садовник. Нос у него был больше, синяя одежда скроена из ткани лучшей выделки, и держался он так, словно привык распоряжаться.
— Вы, наверное, знатный кобольд? — спросила его Чармейн.
— Как посмотреть, — ответил кобольд, очевидно не ожидавший такого вопроса. — Может, и так. Я заправляю у местных кобольдов, Тимминз моя фамилия. И я возглавляю нашу депутацию и имею сказать, что мы крайне недовольны. А теперь нам говорят, будто чародея здесь нет, будто он не может нас принять, будто…
Чармейн стало ясно, что он сам себя взвинчивает. Она поспешно перебила его:
— Это так и есть. Его здесь нет. Он болен. Эльфы забрали его лечить, а я присматриваю за домом в его отсутствие.
Кобольд бросил на нее свирепый взгляд вдоль огромного синего носа:
— Ты говоришь правду?
Ну и денек, с утра только и слышу, что я вру, сердито подумала Чармейн.
— Это истинная правда, — заверила его тетушка Семпрония. — В данный момент Вильяма Норланда здесь нет. Поэтому будьте так добры, любезнейший кобольд, ступайте. Вы напугали бедную миссис Бейкер.
Кобольд бросил свирепый взгляд и на нее, и на миссис Бейкер.
— При таких обстоятельствах, — сообщил он Чармейн, — не вижу никакой возможности, чтобы этот спор был когда-нибудь улажен!
И он исчез так же внезапно, как появился.
— Ах, силы небесные! — пролепетала миссис Бейкер, прижав ладони к груди. — Такой маленький! Такой синий! Как он сюда попал? Чармейн, осторожней, он может вскарабкаться по твоей юбке!
— Подумаешь, кобольд! — сказала тетушка Семпрония. — Держите себя в руках, Бернис. Как правило, кобольды не ладят с людьми, поэтому я представления не имею, что ему здесь понадобилось. По всей видимости, у дедушки Вильяма были с этими созданиями какие-то дела. Чародеям закон не писан.
— Я пролила кофе!.. — пожаловалась миссис Бейкер, промокая юбку салфеткой.
Чармейн взяла ее чашечку и снова наполнила ее кофе, надеясь немного утешить миссис Бейкер.
— Возьми еще печенья, мамочка, — сказала она, протягивая тарелку. — У дедушки Вильяма садовник — кобольд, и он тоже был очень сердит, когда я его увидела…
— Что делает садовник в гостиной?! — возмутилась миссис Бейкер.
Как это частенько случалось, Чармейн в отчаянии поняла, что не сможет ничего объяснить маме. Нет, мама не глупая, просто никогда не выпускает ум на волю, подумала она.
— Это был другой кобольд, — начала она.
Дверь в кухню открылась, и вошла Потеряшка. Она снова стала нормального размера. А значит, она была, мягко говоря, меньше кобольда и очень горда, что ей удалось съежиться. Потеряшка весело подсеменила к Чармейн и умоляюще задрала нос к тарелке с печеньем.
— Честное слово, Потеряшка! — сказала Чармейн. — Стоит мне вспомнить, сколько ты съела на завтрак…
— Разве это сторожевая собака? — с дрожью в голосе вопросила миссис Бейкер.
— Если да, — рассудила тетушка Семпрония, — она немногим лучше мыши. Сколько, говоришь, она съела на завтрак?
— Примерно пятьдесят полных мисок, — ответила Чармейн, не подумав.
— Пятьдесят! — простонала ее мама.
— Я преувеличиваю, — поправилась Чармейн.
Потеряшка заметила, что все смотрят на нее, и тут же присела на хвостик, умильно поджав передние лапки. Она умудрилась выглядеть просто очаровательно. Это потому, что она свесила одно обгрызенное ухо, подумала Чармейн.
— Ах, какая прелестная собачка! — воскликнула миссис Бейкер. — Мы проголода-а-ались, дя, моя слядкая? — Она отдала Потеряшке недоеденную половину печеньица. Потеряшка вежливо взяла его, проглотила одним махом и попросила еще. Миссис Бейкер дала ей целое печеньице с тарелки. От этого Потеряшка стала просить печенье еще усерднее.
— Ты ведешь себя отвратительно, — сказала Чармейн Потеряшке.
Тетушка Семпрония тоже изящным жестом протянула Потеряшке печеньице.
— Должна заметить, — обратилась она к Чармейн, — если тебя охраняет такой грозный пес, тревожиться за твою безопасность отнюдь не следует — тебе грозит разве что голод…
— Она замечательно лает, — сказала Чармейн. И нечего вам язвить, тетушка Семпрония. Сама знаю, что она не сторожевая собака. Но не успела Чармейн это додумать, как поняла, что на самом деле Потеряшка ее охраняет. Ведь она совершенно отвлекла маму от кобольдов, от кухни, от всех опасностей, которые грозили Чармейн, а для этого даже сумела принять нормальные размеры! Чармейн была так признательна Потеряшке, что тоже дала ей печеньице. Потеряшка премило отблагодарила ее, ткнувшись носом ей в ладонь, после чего снова выжидательно уставилась на миссис Бейкер.
— Ах, какая прелесть! — Миссис Бейкер вздохнула и наградила Потеряшку пятым печеньицем.
Она же лопнет, подумала Чармейн. Так или иначе, но благодаря Потеряшке остаток визита прошел тихо и мирно — до самого конца, когда гостьи поднялись, чтобы уйти. Тут миссис Бейкер воскликнула: «Ох, чуть не забыла!» — и стала шарить в кармане.
— Тебе письмо, лапочка. — Она протянула Чармейн узкий жесткий конверт с красной восковой печатью на обратной стороне.
Адресовано оно было «Госпоже Чармейн Бейкер» — изысканным, но несколько дрожащим почерком.
Чармейн увидела письмо — и обнаружила, что сердце у нее грохочет в ушах и в груди, да так, словно кузнец молотит по наковальне. Перед глазами все поплыло. Когда она брала письмо, рука у нее тряслась. Король ей ответил. Взаправду ответил. Она знала, что это король. Адрес был написан тем же дрожащим почерком, что и письмо, которое она нашла в кабинете дедушки Вильяма.
— A-а. Спасибо, — проговорила Чармейн нарочито небрежным тоном.
— Открой его, лапочка, — попросила мама. — У него такой представительный вид. Как ты думаешь, от кого это?
— Ничего интересного, — ответила Чармейн. — Справка об окончании учебного года, только и всего.
Напрасно она это сказала. Мама тут же всполошилась:
— Как?! Лапочка, но ведь твой отец желает, чтобы ты осталась в школе и приобщилась к культуре!
— Да-да, конечно, просто у нас всегда рассылают такие справки после десятого класса, — нашлась Чармейн. — На всякий случай, вдруг кто-нибудь решит уйти. Весь класс их получает. Не волнуйся.
Несмотря на такое объяснение, которое казалось Чармейн чуть ли не гениальным, миссис Бейкер все-таки разволновалась. И она подняла бы страшный шум, если бы Потеряшка не поднялась на задние лапки и не подошла к миссис Бейкер, самым неотразимым образом сложив передние под мордочкой.
— Ой, какая симпампусечка! — воскликнула миссис Бейкер. — Чармейн, если твой дедушка позволит тебе забрать эту прелестную собачку домой, когда ему станет лучше, я не стану возражать! Нет-нет, не стану!
Чармейн воспользовалась случаем, сунула королевское письмо за пояс и поцеловала на прощание сначала маму, а потом тетушку Семпронию — и они даже не вспомнили о конверте. Она беспечно помахала им рукой, подождала, когда они пройдут по дорожке среди гортензий до калитки, и захлопнула входную дверь, шумно выдохнув от облегчения.
— Вот спасибо, Потеряшка! — сказала она. — Умная собачка!
Чармейн прислонилась к двери и принялась распечатывать королевское письмо — хотя я заранее знаю, что он скажет «нет», твердила она себе, мелко дрожа от волнения. На его месте я бы обязательно сказала «нет»!
Но не успела она надорвать конверт и до половины, как распахнулась дверь в кухню и на пороге возник Питер.
— Ушли? — спросил он. — Наконец-то. Помоги мне. Меня там затравили злющие кобольды.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, посвященная разным оттенкам синего цвета
Чармейн вздохнула и засунула королевское письмо в карман. Делиться с Питером тем, что в нем было написано, она не собиралась.
— В чем дело? — спросила она. — Почему они злятся?
— Посмотри сама, — ответил Питер. — По-моему, чушь какая-то. Я им сказал, что главная здесь ты и что пусть они подождут, пока ты тут любезничаешь с этими ведьмами.
— С ведьмами? — возмутилась Чармейн. — Одна из них — моя мать!
— Подумаешь, моя мать тоже ведьма, — сказал Питер. — А по той важной-преважной в шелковом платье сразу видно, что она-то уж точно ведьма. Пошли.
Он открыл перед Чармейн дверь, и она шагнула за порог, думая, что насчет тетушки Семпронии Питер, похоже, прав. В приличном доме Бейкеров о колдовстве не говорили, но Чармейн уже несколько лет подозревала, что тетушка Семпрония — ведьма, хотя открыто себе в этом и не признавалась.
Однако стоило ей войти в кухню, и она разом забыла о тетушке Семпронии. В кухне кишели кобольды. Маленькие синие человечки с большими синими носами всевозможных форм стояли повсюду, где на полу оставалось место, свободное от собачьих мисочек и чайных луж. Были здесь и маленькие синие женщины — они по большей части расселись на мешках с бельем. Женщины отличались относительно маленькими изящными носиками и очень даже элегантными синими юбками в оборках. Я бы тоже хотела такую юбку, подумала Чармейн. Только размер, конечно, нужен побольше. За всеми этими кобольдами Чармейн не сразу заметила, что пузыри из очага почти кончились.
Стоило Чармейн появиться, как кобольды принялись верещать.
— Кажется, у нас здесь собралось все племя, — сообщил Питер.
Чармейн решила, что так, похоже, и есть.
— Хорошо! — крикнула она, перекрывая гвалт. — Вот, я пришла. В чем дело?
В ответ раздался такой галдеж, что Чармейн зажала уши.
— Хватит! — крикнула она. — Если все будут вопить сразу, я ни слова не пойму! — Она узнала того кобольда, который побывал в гостиной, — он стоял на стуле в окружении по меньшей мере шести других. Нос у него был крайне запоминающийся. — Вот вы — вы говорите. Как вас зовут, скажите еще раз?
Кобольд коротко поклонился:
— Тимминз. Как я понимаю, ты Чаровница Бейкер и говоришь от имени чародея. Так или не так?
— Более или менее, — ответила Чармейн. Она решила, что спорить по поводу того, как ее зовут, не стоит. Кроме того, ей понравилось, что ее сочли чаровницей. — Я же вам сказала — чародей болеет. Он отбыл на лечение.
— Это ты так говоришь, — возразил Тимминз. — Откуда ты знаешь, что он не сбежал?
При этих словах во всей кухне поднялся такой гомон и свист, что Чармейн снова пришлось кричать, чтобы ее услышали:
— Тише! Конечно, никуда он не сбежал. Я была здесь, когда его забрали. Он очень плохо себя чувствовал, и эльфам пришлось нести его. Если бы эльфы опоздали, он бы умер.
В наступившем подобии тишины Тимминз недовольно произнес:
— Раз ты так говоришь, мы тебе, конечно, верим. У нас с чародеем вышел спор, так, может быть, ты его уладишь. Признаться, нам это не по душе. Так поступать некрасиво.
— Что именно? — спросила Чармейн.
Тимминз сощурился и поглядел на Чармейн вдоль носа.
— Только не смейся. Когда я пожаловался чародею, он засмеялся.
— Обещаю не смеяться, — сказала Чармейн. — Что случилось?
— Мы очень рассердились, — сообщил Тимминз. — Наши дамы отказались мыть ему посуду, и мы забрали краны, чтобы он не мог мыть ее сам, а он только улыбнулся и сказал, что у него нет сил спорить…
— Еще бы, он же болен, — перебила его Чармейн. — Теперь вы это знаете. Так в чем же дело?
— Этот его сад… — сказал Тимминз. — Первым стал жаловаться Ролло, тогда я пришел, посмотрел и увидел, что Ролло говорит правду. Чародей растил кусты с синими цветами, и такими цветы и должны быть, это правильно и разумно, но из-за его колдовства на тех же самых кустах стали расти розовые цветы, а некоторые и вовсе стали белые и зеленые, а это неправильно и противно природе.
Тут Питер не сдержался.
— Но ведь гортензиям так и полагается! — взорвался он. — Я вам объяснял! Любой садовник вам скажет. Если не посыпать подсинивающего порошка под весь куст, некоторые цветы получатся розовые. Ролло — садовник. Он должен это знать!
Чармейн оглядела набитую кухню, но Ролло среди толпы синих человечков видно не было.
— Наверное, он сказал это вам только потому, — предположила она, — что очень любит стричь кусты. Честное слово, он наверняка замучил чародея вопросами, можно ли ему состричь кусты, а чародей отвечал, что нет. Он и меня вчера спросил…
При этих словах у самых ног Чармейн возник Ролло, стоявший возле собачьей мисочки. Чармейн узнала его в основном по скрипучему голоску, которым он закричал:
— Спросил, спросил, а как же! Сидит, понимаешь, на дорожке, только что с неба рухнула, спокойная, как я не знаю кто, и говорит, будто я просто себя потешить желаю! Они с чародеем — два сапога пара!
Чармейн сверкнула на него глазами сверху вниз.
— А вы — мерзкий мелкий разрушитель! — воскликнула она. — Закатываете скандал на пустом месте!
Ролло вскинул руку:
— Слышите ее? Все слышите? Ну, и кто прав, я или она?
По всей кухне поднялся устрашающий пронзительный крик. Тимминз призвал к молчанию и, когда крик сменился ворчаньем, обратился к Чармейн:
— Итак, дашь ли ты нам позволение обстричь все эти неподобающие кусты?
— Нет, не дам! — рассвирепела Чармейн. — Это кусты дедушки Вильяма, а моя обязанность — присматривать за хозяйством в его отсутствие! А ваш Ролло просто скандалист.
Тимминз снова свирепо сощурился на нее:
— Таково твое последнее слово?
— Да, — припечатала Чармейн. — Таково.
— В таком случае, — заявил Тимминз, — делай все сама. С этой минуты ни один кобольд ради тебя пальцем о палец не ударит.