– Сгинь, призрак!
Но даже изувеченный, фантом никуда не делся и продолжал пялиться на своего создателя. Только теперь это был мертвый взгляд черепа, равнодушно взирающего на мир пустыми глазницами.
«Он сильнее меня… – подумал мужчина обреченно. – Он победил…»
Будто отдавая честь неизвестно кому, он поднял руку с пистолетом к виску и закрыл глаза. Оставалось лишь нажать на спуск, чтобы та черная сила, что вызвала из небытия чудовищ и призраков, сама вырвалась на свободу.
И лишь в последний миг Георгий передумал. Он вспомнил ротмистра Гаврюнова, разворотившего себе полчерепа из нагана, вспомнил десятки убитых пулей в голову людей, виденных им на поле боя, и рука опустилась сама собой. Не хотелось уходить из жизни в крови и разбрызганных по комнате мозгах…
Рука опустилась так, чтобы кургузый ствол с последним патроном уперся в грудь.
Надо было помолиться, но кто же молится, готовясь совершить смертный грех?
В запертые двери стучали: наверняка прислуга Галина, разбуженная посреди ночи выстрелами. А может, уже и не только она… Нередко в последние недели Георгий чувствовал чье-то настойчивое внимание к собственной персоне.
«Пропадите вы все пропадом…»
Сотников попытался вызвать из глубин памяти лицо жены, но и перед мысленным взором упрямо торчал слепой портрет Хозяина. Отчаявшись, писатель нажал на спуск.
Удар в грудь колоколом отозвался в голове, тьма со всех сторон ринулась на опрокидывающегося навзничь человека, стремительно заволакивая слетевшую с петель дверь и возникших на пороге людей. А потом и сознание померкло, захлебнувшись в неумолимой черной волне…
* * *«Сознание вернулось ко мне внезапно, совершенно не так, как в первом моем опыте общения с Костлявой. Тогда я, помнится, плавал несколько дней в таком океане полуреальности-полукошмара, что проникни в мои видения модный сейчас Босх – новый его шедевр абсурда затмил бы все предыдущие. Возможно, тогда во всем был виноват осколок, лишь милостиво чиркнувший по моей забубенной голове, хотя мог бы снести ее под корень. Теперь же ранение никакого касательства к тому органчику, что прячется у меня под черепной коробкой, не имело.
Но тогда я ни о каком ранении еще не знал и, признаться, посчитал, будто завершил земные дела и угодил прямиком на небеса, – чересчур уж чисто, светло и бело было вокруг, а врач, поздравивший меня с возвращением в мир живых, как две капли воды походил на Господа. Разумеется, в представлении художников, расписывающих храмы Божьи. Только вместо золотого нимба на голове его была белоснежная шапочка, а породистый нос венчали пенсне в металлической оправе. Помнится, именно сей оптический прибор и заставил меня усомниться в ирреальности происходящего.
– Ну и заставили вы нас поволноваться, батенька! – приветствовал меня „вседержитель“, окруженный целым сонмом „ангелов“ обоего пола. – Я уж, грешным делом, засомневался, не впали ли вы в летаргию…
– Где я? – Вопрос был глуп, поскольку я уже понял, что свести счеты с жизнью у меня не получилось.
– Да уж, разумеется, не на том свете!
Но волновало меня совсем другое: неужели моя выходка с портретом не имела последствий? А если окружающее меня великолепие – тюремный лазарет, то как же выглядит нормальная больница для людей, не совершивших ничего криминального?
– Вы в больнице, Георгий Владимирович, – сообщил мне эскулап. – Точнее, в Центральном нейрохирургическом институте[22], а моя фамилия – Бурденко. Николай Нилович. Если, конечно, это вам что-нибудь говорит.
От медицины я тогда был далек, и это имя, теперь известное всем и всякому, тогда никаких ассоциаций у меня не вызывало. Хотя уже скоро все переменилось…
– Что со мной?
Врач посерьезнел:
– Увы, обрадовать вас, батенька, ничем не могу. К сожалению, перед такими ранениями, да еще застарелыми, медицина бессильна. Это ведь у вас еще с Гражданской, наверное? Вот то-то… Так что придется вам, дорогой мой, привыкать к ограниченной свободе перемещения. Но главное, что вы живы, а ноги… Живут же люди и вообще без ног!..
Медицинское светило говорило что-то еще, подбадривало меня, убеждало, а у меня в голове звучало лишь: „Застарелое ранение… с Гражданской…“ Выходит, факт моей попытки самоубийства решили скрыть? Ведь не могло же мне померещиться все это: стрельба по портрету Сталина, удар в грудь… И ранее – потеря моей Вареньки. К тому же никаких ранений, кроме того, давнего, в голову, у меня никогда не было.
Все это так меня занимало тогда, что на слова доктора об „ограниченной свободе передвижения“ я в тот момент не обратил внимания. А зря… Что такое – жить без ног, когда все на свете, вплоть до, пардон, посещения сортира, превращается в подчас неразрешимую без посторонней помощи проблему – мне вскоре пришлось узнать на собственной шкуре…
Так что Хозяин получил то, чего желал: его певчий соловей оказался в клетке. Хоть и золотой, но все равно, клетке.
Окончательно добило меня награждение орденом Ленина все за того же „Большевика“. Награждение, обставленное в присущей „Вождю всех народов“ иезуитской манере: чтобы вручить награду и поздравить меня, в больницу прибыл весь сонм „небожителей“, за исключением одного лишь Хозяина. И орден с профилем другого Вождя, привинченный к лацкану моей больничной пижамы, словно прорвал плотину отчуждения вокруг изгоя, воздвигнутую сразу после той памятной ночи. Были многочисленные и многолюдные визиты, цветы, шампанское, посиделки вокруг моего скорбного ложа, и во всех глазах снова светилось обожание: как же, если сам Вождь…
Горец снова обошел меня. И я сдался…»
Увлеченная повествованием, Ирина перевернула страницу и замерла.
Из прихожей донесся странный звук: кто-то как будто осторожно поскребся в дверь…
10
– Ну и что мы тут имеем…
«Экзаменаторы» шуршали листами, даже не поднимая глаз на Владислава. По всему было видно, что иного, чем более расширенной версии уже известного им финала, они и не ожидали. Помятый «Али-Ходжа» откровенно зевал, не стесняясь своего старшего коллеги. «Иосиф Виссарионович» тоже выглядел не лучшим образом: под глазами набрякли сизые мешки, лицо обвисло, явственно проступила сетка склеротических жилок.
Наконец хозяин поднял на стоящего с независимым видом Сотникова больные, будто у Франклина со стодолларовой купюры, глаза.
– Странный вы человек, Владислав Георгиевич, – покачал он головой. – Стоите тут, думаете, всех нас одурачили… На что вы надеетесь? На то, что сейчас сюда нагрянет спецназ, как в плохих американских боевиках? Что вас освободят, нас перестреляют или закуют в наручники, а вас под белы рученьки выведут на волю? Зря…
Влад молчал.
– Неужели вы считаете, что мы не отважимся на решительные действия в отношении вас? Ладно, вы оказались крепче, чем мы думали, – дружескую трепку от Марата выдержали. Честь вам за это и хвала. Думаете, что это все, на что мы способны? Ошибаетесь. Вы никогда не видели, как человеку отпиливают ногу? Ручаюсь, что даже не представляете всей картины. Даже на операционном столе, под наркозом, это жуткая картина…
Сотников обладал богатым воображением. Вопреки желанию, он представил слесарную ножовку, с визгом врезающуюся в сахарно-белую кость в кровоточащем разрезе, и у него тут же заныли зубы. Видение было настолько ярким, что он не смог справиться со своим лицом.
– Что, представили? – живо спросил «Али-Ходжа», увидев, как переменился в лице «экзаменуемый». – А теперь примерьте на себя.
– Примерил, – сквозь зубы буркнул Владислав. – Только много ли я вам напишу под ножовкой-то?
– Хороший вопрос! Конечно немного. Вначале в шоке. А потом, когда рана подживет, когда боль утихнет… Разве не станет жалко вторую ногу? У вас ведь их две, не правда ли? К тому же можно пилить не сразу под корень, а частями. Помните анекдот про сердобольного хозяина, который очень жалел свою собаку и поэтому хвост ей отрубил не сразу, а по кусочку? Ха-ха-ха!..
Старик присоединился к своему более молодому коллеге, и у Влада по спине мороз пробежал от их хохота.
«А ведь могут! – панически пискнул внутренний голос. – Эти очень даже могут…»
Сотников и без него знал, что здесь, среди оживших средневековых монстров, возможно все. Могут и ноги отпилить, и на кол посадить… Могут даже сварить заживо.
«Интересно, – тоскливо подумал он, – Ирина уже отправила письмо или нет. Дождусь ли я „ответа“?..»
– Но это, знаете ли, на крайний случай, – оборвал смех очкарик. – В качестве последнего довода, так сказать. А пугать вас, я думаю, – не самый продуктивный метод убеждения. На словах оно как-то не очень доходчиво получается. Вот если бы вы все увидели своими глазами, тогда…
– Можно на улице кого-нибудь взять, сюда притащить и показать наглядно, – ожил Марат, стоявший за спиной у Владислава. – Бомжа какого-нибудь или проститутку.
– Можно на улице кого-нибудь взять, сюда притащить и показать наглядно, – ожил Марат, стоявший за спиной у Владислава. – Бомжа какого-нибудь или проститутку.
– Дельная мысль, – одобрил «Али-Ходжа». – Только что нашему писателю бомж? Он ведь ему не сват, не брат и не отец… Вот если бы кого поближе…
«Только не это! – похолодел мужчина. – Господи…»
– Марат, – распорядился мучитель, – помнишь, где живет телка этого… нашего уважаемого писателя?
– Конечно помню, – ухмыльнулся боевик.
– Ну так поезжай и привези ее. Давай, давай – чего встал?
– Послушайте, – подался к сидящим вожакам Влад и тут же был схвачен за плечо молодым кавказцем в кожаной куртке. – Хорошо. Я согласен изменить финал.
– Разумеется! – широко улыбнулся «Иосиф Виссарионович». – Мы и не сомневались. Но рядом с вашей пассией вдохновение будет особенно ярким.
– Не трогайте ее!
– Прекратите истерики, Владислав Георгиевич. Идите лучше поработайте. Может быть, вы успеете порадовать нас до приезда вашей подруги? Ваха, уведи его.
Онемевший Сотников был выставлен за дверь…
* * *Кто бы мог подумать, что в этом доме такие длинные коридоры.
«Интересно, на каком мы этаже? – думал Влад, шагая куда-то и слыша сопенье конвоира за своей спиной. – Вряд ли первый: вон в конце коридора окно – никаких решеток. Хотя, возможно, бронированное стекло…»
Сотникову было немного обидно: приставили сторожить всего одного сопливого хлыща! Совсем ни во что не ставят!
На миг представилось, будто он – не он, а супермен из какого-то новомодного «спецназовского» боевика, от которых рябит в глазах, какой канал «ящика» ни включи. Вот он, слегка сутулясь и заложив руки за спину, шагает по коридору бандитского гнезда под бдительным оком автоматчика… Нет, не автоматчика, а автоматчиков. Двух. Нет, трех.
Как там это бывает? Слегка споткнулся, поворот на пятке… Бах одному ногой под дых, другому – ребром по шее, третьему – локтем в кадык…
Влад даже зажмурился, представив хруст ломающейся под рукой гортани врага.
А дальше что?
Что-что? Автомат в руки и обратно в гостиную – абреков на прицел, звонок в Службу безопасности, две машины спецназа, всеобщие поздравления, красная дорожка в Кремле, крепкие худощавые пальцы Самого, прикалывающие к лацкану пиджака орден…
– Топай, чего встал!
«Эх, размечтался… Ты автомат-то сможешь с предохранителя снять, затвор передернуть? Интеллигент…»
Владислав настолько презирал себя в этот момент, что руки сами собой потянулись за спину, хотя конвоир этого не требовал, и, чтобы перебороть стыд, он гордо вскинул голову и независимо сунул ладони в карманы.
«Что это?»
Пальцы правой руки вдруг наткнулись в кармане на что-то холодное.
«Ручка! Как она туда попала? Наверное, непроизвольно положил в карман то, что держал в руке, когда повели к главарям. Надо же – совсем ничего не помню…»
Пальцы проворно ощупывали простенькую пластиковую ручку со стальным наконечником. Удобная штука – сколь сильно ни дави, кончик не расщепится, как это часто бывает у цельнопластиковых ручек. Стальной наконечник. Острый стальной наконечник…
«Ты не сможешь, – осторожно начал внутренний голос, как всегда рассудительный и благонамеренный. – Ты даже курицы за свой век не умертвил, а когда на рыбалке потрошили пойманную рыбу, отворачивался и с трудом подавлял тошноту. Помнишь? А тут – человек. И не какой-то там, а вооруженный бандит. Он же тебя убьет! Не смей!..»
Но рука уже крепко сжала импровизированное оружие, будто кинжал.
«Куда ты побежишь? Тебя схватят! Пристрелят!»
«Ну и что с того? Пусть пристрелят на месте. Я не дам им мучить Ирку. По крайней мере – не на моих глазах… Зачем она им без меня? Может ткнуть этой ручкой себя в шею?.. Ерунда! Попасть с размаху в артерию не смогу, а на крик охранника набегут, наложат повязку… И привезут Ирку. Нет…»
За те секунды, пока в не слишком адекватном после сотрясения мозгу Сотникова длился этот диалог двух сторон его «эго», конвоир с подконвойным успели пройти несколько метров. Еще минута – и будет поздно.
«Как у них там получается споткнуться на ровном месте… – думал Владислав. – Все равно не получится… А-а-а!..»
– Послушайте!.. – полуобернулся он к кавказцу, приостанавливаясь.
– Чего тебе? – буркнул тот, не делая даже движения, чтобы выхватить оружие: «Чего суетиться с этим старым слизняком? – так и читалось на смуглой горбоносой физиономии. – Я его голыми руками задавлю!»
«Только бы не зацепилась…»
Рука с зажатым в ней стилом метнулась снизу вверх, но бандит обладал хорошей реакцией и мгновенно уклонился. «Клинок» угодил бы в лучшем случае в щеку, и Влад чуть подправил удар…
– А-а-а-а!!! – взвыл конвоир, хватаясь обеими руками за торчащий из-под кустистой вороной брови пластиковый стержень. – А-а-а-а, с…!
Стараясь не «поплыть» от вида ручьем хлещущей сквозь пальцы раненого крови, Владислав повернулся и ринулся к окну. Он бежал так, как никогда не бегал в своей жизни. Бежал, будто за окном была не темная пустота, а дорога к свободе. Хотя, наверное, в его случае это и была самая настоящая свобода.
– Стой!!! – взвыли позади. Похоже, кавказец и будучи ранен не забывал о долге. – Стой! Стрелять буду!..
Где-то хлопнула дверь, кто-то что-то крикнул, но Владу уже было все равно. Он достиг своей цели и, внутренне обмерев на мгновение, что окно может все-таки быть бронированным, инстинктивно прикрыв лицо рукавом, прыгнул прямо через стекло…
Свобода пришла вместе с острой болью в порезанном осколками теле, прохладными объятьями ночного воздуха и облаком одуряющих ароматов спящего сада.
Пришла, чтобы ударом сердца спустя принять в свои каменно-жесткие объятья…
А что? Свобода не всегда ласкова к нам…
* * *Марат остановил джип возле подъезда и привычно оценил обстановку.
Надо было, конечно, взять пару парней, но все деликатные поручения эфенди он привык выполнять в одиночку. Тем более, сейчас требуется не научить уму-разуму шайку отморозков, сующую рога в чужой бизнес, а всего лишь привезти в «офис» молодую телку. Ее и силой тащить не придется. Стоит только намекнуть, что ее ненаглядному там с минуты на минуту отрежут кое-что, – сама пойдет. Побежит, как миленькая.
Ну и зачем тут подручные, скажите на милость? Только светиться лишний раз. Одно дело, когда в джипе сидит «влюбленная» парочка, а совсем другое – одна русская девица с несколькими «лицами кавказской национальности». Первый же мент прискребется, а разбрасывать направо и налево баксы Марат Затоев не любил. Слишком дорого они достаются, эти баксы, чтобы ими швыряться.
Внимательное сканирование темного пустынного двора ничего подозрительного не выявило. Полтора десятка дремлющих автомобилей, два кота, выясняющих на повышенных тонах отношения в углу двора… Чисто.
Боевик осторожно прикрыл дверь автомобиля, но на сигнализацию ставить не стал: делов-то на пять минут, самое большое – на десять, а, не дай аллах, придется тащить упирающуюся девицу – лишняя помеха ни к чему. Лифтом он тоже пренебрег. Не любил он эти шумные штуки. Сотня же другая ступенек для привычного к кручам горца – ерунда.
Особенно его порадовала темнота на лестничной площадке перед нужной дверью. Лишняя гарантия, что не найдется любопытная старушенция, обожающая дежурить у дверного глазка.
Марат знал, что люди становятся гораздо более сговорчивыми, если перед ними предстать не после долгих переговоров через запертую дверь, а прямо так – без стука и звонков. По-свойски. Сидит человек перед телевизором, ни о чем таком не думает, считая себя в полной безопасности за стальной дверью, запертой на надежный замок, а ты возникаешь у него за спиной, будто чертик из табакерки. Сюрпрайз! Ну, далее – по обстоятельствам. Либо удавку на шею, либо вежливое приглашение пройтись по свежему воздуху, подышать…
Все это кавказец думал, ловко подбирая отмычки к простеньким типовым замочкам, предстающим неприступными только в рекламных проспектах и велеречивых объяснениях продавцов-жуликов. На оба у него ушло секунд сорок – сорок пять, не более. Да он уже и проделывал это один раз, когда, получив от эфенди задание «присмотреться к подстилке этого писаки», решил провести дело обстоятельно и наведался на квартиру в отсутствие хозяйки. Мало ли, а вдруг пригодится? И словно в воду глядел.
Не скрипнув ни единой половицей (какие половицы, понимаешь? Плитка на полу!), сгустком ночного мрака он просочился в прихожую. На пороге лежал тусклый отсвет падающего из кухни света.
«Не спит… Что же – это только на руку: не будет визжать спросонок и в обморок падать…»
Бесшумно, словно и впрямь порождение ночного кошмара, Марат сделал несколько шагов…
И не успел среагировать на движение другой тени, неожиданно выросшей сбоку…
11
Ирина на цыпочках подошла к двери и прислушалась.