– Надо нам как-нибудь переодеться, – сказал Шаста.
Уинни предложила идти прямо через город, от ворот до ворот, стараясь держаться в густой толпе. Людям, сказала она, и впрямь хорошо бы переодеться, чтобы походить на крестьян или на рабов, а седла и красивую кольчугу завязать в тюки, которые они, лошади, понесут на спине. Тогда народ подумает, что дети ведут вьючных лошадей.
– Ну знаешь ли! – фыркнула Аравита. – Кого-кого, а такого коня за крестьянскую лошадь не примешь.
– Надеюсь, – вставил Игого, чуть-чуть прижимая уши.
– Конечно, мой план не очень хорош, – сказала Уинни, – но иначе нам не пройти. Нас с Игого давно не чистили, мы хуже выглядим – ну, хотя бы я… Если мы хорошенько выкатаемся в глине и будем еле волочить ноги и глядеть в землю, нас могут не заметить. Да, подстригите нам хвосты покороче и, если можно, неровно, клочками.
– Дорогая моя госпожа, – сказал Игого, – подумала ли ты, каково предстать в таком виде? Это же столица!
– Что поделаешь!.. – сказала смиренная лошадь (она была еще и разумной). – Главное – через столицу пройти.
Пришлось на всё это согласиться. Шаста украл в деревне мешок-другой и веревку (Игого назвал это «позаимствовал») и честно купил старую мальчишечью рубаху для Аравиты.
Вернулся он, торжествуя, когда уже смеркалось. Все ждали его в роще, у подножия холма, радуясь, что холм этот – последний. С его вершины они уже могли видеть Ташбаан. «Только бы город пройти…» – тихо сказал Шаста, а Уинни ответила: «Ах, правда, правда!»
Ночью они взобрались по тропке на холм и перед ними открылся огромный город, сияющий тысячью огней. Шаста, видевший это в первый раз, немного испугался, но всё же поужинал и поспал. Лошади разбудили его затемно.
Звёзды ещё сверкали, трава была влажной и очень холодной; далеко внизу, справа, над морем, едва занималась заря. Аравита отошла за дерево и вскоре вышла в мешковатой одежде, с узелком в руках. Узелок этот и кольчугу, и ятаган, и седло сложили в мешки. Лошади уже перепачкались, как только могли; чтобы подрезать им хвосты, пришлось снова вынуть ятаган. Хвосты подрезали долго и не очень умело.
– Ну что это! – сказал Игого. – Ох, как бы я лягнулся, не будь я говорящим конём! Мне казалось, вы подстрижёте хвосты, а не повыдёргиваете…
Было почти темно, пальцы коченели от холода, но в конце концов с делом справились. Потом нагрузили поклажу, взяли верёвки (ими заменили уздечки и поводья) и двинулись вниз. Занимался день.
– Будем держаться вместе, сколько сможем, – напомнил Игого. – Если же нас разлучат, встретимся на старом кладбище. Тот, кто придёт туда первым, будет ждать остальных.
– Что бы ни случилось, – сказал лошадям Шаста, – не говорите ни слова.
Глава четвёртая Король и королева
Сперва Шаста видел внизу только море мглы, над которым вставали купола и шпили; но когда рассвело и туман рассеялся, он увидел больше. Широкая река обнимала двумя рукавами великую столицу, одно из чудес света. По краю острова стояла стена, укреплённая башенками – их было так много, что Шаста скоро перестал считать. Остров был, как круглый пирог – посередине выше, и склоны его густо покрывали дома; наверху же гордо высились дворец Тисрока и храм богини Таш. Между домами причудливо вились улочки, обсаженные лимонными и апельсиновыми деревьями, на крышах зеленели сады, повсюду пестрели и переливались арки, колоннады, шпили, минареты, балконы, плоские крыши. Когда серебряный купол засверкал на солнце, у Шасты сердце забилось от восторга.
– Идём же! – в который раз сказал ему конь.
Берега с обеих сторон были покрыты густыми, как лес, садами, а когда спустились ниже и Шаста ощутил сладостный запах фруктов и цветов, стало видно, что из-за деревьев выглядывают белые домики. Ещё через четверть часа путники шли меж беленых стен, из-за которых свешивались густые ветви.
– Ах, какая красота! – восхищался Шаста.
– Скорей бы она осталась позади, – сказал Игого. – К Северу, в Нарнию!
В этот миг торжественно и громко затрубили трубы. Хотя звук был красив, они немножко испугались.
– Это сигнал, – объяснил конь. – Сейчас откроют ворота. Ну, госпожа моя Аравита, опусти плечи, ступай тяжелее. Забудь, что ты тархина. Постарайся вообразить, что тобой всю жизнь помыкали.
– Если на то пошло, – ответила Аравита, – почему бы и тебе не согнуть немного шею? Забудь, что ты – боевой конь.
– Тише, – сказал Игого. – Мы пришли.
Так оно и было. Река перед ними разделялась на два рукава, и вода на утреннем солнце ярко сверкала. Справа, немного подальше, белели паруса; прямо впереди был высокий многоарочный мост. По мосту неспешно брели крестьяне. Одни несли корзины на голове, другие вели осликов и мулов. Путники наши как можно незаметней присоединились к ним.
– В чём дело? – шепнул Шаста Аравите, очень уж она надулась.
– Тебе-то что! – почти прошипела она. – Что тебе Ташбаан! А меня должны нести в паланкине, впереди – солдаты, позади – слуги… И прямо во дворец, к Тисроку (да живёт он вечно). Да, тебе что…
Шаста подумал, что всё это очень глупо.
За мостом гордо высилась городская стена. Медные ворота были открыты; по обе стороны, опираясь на копья, стояло человек пять солдат. Аравита невольно подумала: «Они бы мигом встали прямо, если бы узнали, кто мой отец!..» – но друзья её думали о том, чтобы солдаты не обратили на них внимания. К счастью, так и вышло, только один из них схватил морковку из чьей-то корзины, запустил ею в Шасту и крикнул, грубо хохоча:
– Эй, парень! Худо тебе придётся, если хозяин узнает, что ты возишь поклажу на его коне!
Шаста испугался – он понял, что ни один воин или вельможа не примет Игого за вьючную лошадь, – но все же смог ответить:
– Он сам так велел!
Лучше бы ему промолчать – солдат тут же ударил его по уху и сказал:
– Ты у меня научишься говорить со свободными! – Но больше их никто не остановил. Шаста почти и не плакал, к битью он привык.
За стеной столица показалась ему не такой красивой. Улицы были узкие и грязные, стены – сплошные, без окон, народу – гораздо больше, чем он думал.
Крестьяне шли на рынок, но были тут и водоносы, и торговцы сладостями, и носильщики, и нищие, и босоногие рабы, и бродячие собаки, и куры. Если бы вы оказались там, вы бы прежде всего ощутили запах немытых людей, бродячих собак, лука, чеснока, мусора и помоев.
Шаста делал вид, что ведёт всех, но вел Игого, указывая, куда свернуть. Они поднимались вверх, сильно петляя, и вышли, наконец, на обсаженную деревьями улицу. Воздух тут был получше. С одной стороны стояли дома, а с другой, за зеленью, виднелись крыши на уступе пониже и даже река далеко внизу. Чем выше подымались наши путники, тем становилось чище и красивей. То и дело попадались статуи богов и героев (скорее величественные, чем красивые), пальмы и аркады бросали тень на раскалённые плиты мостовой. За арками ворот зеленели деревья, пестрели цветы, сверкали фонтаны, и Шаста подумал, что там совсем неплохо.
Толпа, однако, была по-прежнему густой. Идти приходилось медленно, нередко – останавливаться; то и дело раздавался крик: «Дорогу, дорогу, дорогу тархану» – или: «…тархине» – или: «…пятнадцатому визирю» – или: «…посланнику» – и все, кто шёл по улице, прижимались к стене, а над головами Шаста видел носилки, которые несли на обнажённых плечах шесть великанов-рабов. В Тархистане только один закон уличного движения: уступи дорогу тому, кто важнее, если не хочешь, чтобы тебя хлестнули бичом или укололи копьём.
На очень красивой улице, почти у вершины (где стоял дворец Тисрока), случилась самая неприятная из всех этих встреч.
– Дорогу светлоликому королю, гостю Тискора (да живёт он вечно)! – закричал зычный голос.
Шаста посторонился и потянул за собой Игого; но ни один конь, даже говорящий, не любит пятиться задом. Тут их толкнула женщина с корзинкой, приговаривая: «Лезут, сами не знают…», кто-то выскочил сбоку – и бедный Шаста, неведомо как, выпустил поводья. Толпа тем временем стала такой плотной, что отодвинуться дальше к стене он не мог и волей-неволей оказался в первом ряду.
Он не увидел никаких носилок. Посередине улицы шли пешком чрезвычайно странные люди, человек шесть. Тархистанец был один – тот, что кричал: «Дорогу!..», – остальные были светлые, белокожие, как он, а двое из них – и белокурые. Одеты они были тоже не так, как одеваются в Тархистане, – без шаровар и без халатов, в чём-то вроде рубах до колена (одна зелёная, как лес, две ярко-жёлтые, две голубые). Вместо тюрбанов у некоторых были стальные или серебряные шапочки, усыпанные драгоценными камнями, а у одного – ещё и с крылышками. Мечи у них были длинные, прямые, а не изогнутые, как ятаган. А главное – в них самих он не заметил и следа присущей здешним вельможам важности. Они улыбались, смеялись, один – насвистывал, и сразу было видно, что они рады подружиться с любым, кто с ними хорош, и просто не замечают тех, кто с ними неприветлив. Глядя на них, Шаста подумал, что в жизни не видел таких приятных людей.
Однако насладиться зрелищем он не успел, ибо тот, кто шёл впереди, воскликнул:
– Вот он, смотрите!
И схватил его за плечо.
– Как вам не стыдно, ваше высочество! – продолжал он. – Королева глаза выплакала. Где же это видано, пропасть на всю ночь?! – Шаста спрятался бы под брюхом у коня или в толпе, но не мог – светлые люди окружили его, а один держал.
Конечно, он хотел сказать, что он – бедный сын рыбака и непонятный вельможа обознался, но тогда пришлось бы объяснить, где он взял коня, и кто такая Аравита. Он оглянулся, чтобы Игого помог ему, но тот не собирался оповещать толпу о своём особом даре. Что до Аравиты, на неё Шаста и взглянуть не смел, чтобы её не выдать. Да и времени не было – глава белокожих сказал:
– Будь любезен, Перидан, возьми его высочество за руку, я возьму за другую. Ну, идём. Обрадуем поскорей сестру нашу, королеву.
Потом человек этот (наверное, король, потому что все говорили ему «ваше величество») принялся расспрашивать Шасту, где он был, как выбрался из дому, куда дел одежду, не стыдно ли ему и так далее. Правда, он сказал не «стыдно», а «совестно».
Шаста молчал, ибо не мог придумать, что бы такое ответить – и не попасть в беду.
– Молчишь? – сказал король. – Знаешь, принц, тебе это не пристало! Сбежать может всякий мальчик. Но наследник Орландии не станет трусить, как тархистанский раб.
Тут Шаста совсем расстроился, ибо молодой король понравился ему больше всех взрослых, которых он видел, и он хотел тоже ему понравиться.
Держа за обе руки, незнакомцы провели его узкой улочкой, спустились по ветхим ступенькам и поднялись по красивой лестнице к широким воротам в белой стене, по обе стороны которых росли кипарисы. За воротами и дальше, за аркой, оказался двор или скорее сад. В самой середине журчал прозрачный фонтан. Вокруг него на мягкой траве росли апельсиновые деревья; белые стены были увиты розами.
Пыль и грохот исчезли. Белокожие люди вошли в какую-то дверь, тархистанец остался. Миновав коридор, где мраморный пол приятно холодил ноги, они прошли несколько ступенек – и Шасту ослепила светлая большая комната окнами на север, так что солнце здесь не пекло. По стенам стояли низкие диваны, на них лежали расшитые подушки, народу было много, и очень странного. Но Шаста не успел толком об этом подумать, ибо самая красивая девушка, какую он только видел, кинулась к ним и, плача, стала его целовать.
– О Корин, Корин! – воскликнула она. – Как ты мог?! Что я сказала бы королю Луму? Мы же с тобой такие друзья! Орландия с Нарнией – всегда в мире, а тут они бы поссорились… Как ты мог? Как тебе не совестно?
«Меня принимают за принца какой-то Орландии, – подумал Шаста. – А они, должно быть, из Нарнии. Где же этот Корин, хотел бы я знать?»
Но мысли эти не подсказали ему, как ответить.
– Где ты был? – спрашивала прекрасная девушка, обнимая его; и он ответил наконец:
– Я… я н-не знаю…
– Вот видишь, Сьюзен, – сказал король. – Ничего не говорит, даже солгать не хочет.
– Ваши величества! Королева Сьюзен! Король Эдмунд! – послышался голос, и, обернувшись, Шаста чуть не подпрыгнул от удивления. Говоривший (из тех странных людей, которых он заметил, войдя в комнату) был не выше его и от пояса вверх вполне походил на человека, а ноги у него были лохматые и с копытцами, сзади же торчал хвост. Кожа у него была красноватая, волосы вились, а из них торчали маленькие рожки. То бы фавн – Шаста в жизни их не видел, но мы с вами знаем из повести о Льве и Колдунье, кто они такие. Надеюсь, вам приятно узнать, что фавн был тот самый мистер Тумнус, которого Люси, сестра королевы Сьюзен, встретила в Нарнии, как только туда попала. Теперь он постарел, ибо Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси уже несколько лет правили Нарнией.
– У его высочества, – продолжал фавн, – лёгкий солнечный удар. Взгляните на него! Он ничего не помнит. Он даже не понимает, где он!
Тогда все перестали расспрашивать Шасту и ругать его, и положили на мягкий диван, и дали ему ледяного щербета в золотой чаше и сказали, чтоб он не волновался. Такого с ним в жизни не бывало, он даже не думал, что есть такие мягкие ложа и такие вкусные напитки. Конечно, он беспокоился, что с друзьями, и прикидывал, как бы сбежать, и гадал, что с этим Корином, но все эти заботы как-то меркли. Думая о том, что вскоре его и покормят, он рассматривал занятнейших существ, которых тут было немало.
За фавном стояли два гнома (их он тоже никогда не видел) и очень большой ворон. Прочие были люди, взрослые, но молодые, с приветливыми лицами и веселыми, добрыми голосами. Шаста стал прислушиваться к их разговору.
– Ну, Сьюзен, – говорил король той девушке, которая целовала Шасту, – мы торчим тут скоро месяц. Что же ты решила? Хочешь ты выйти за этого темнолицего типа?
Королева покачала головой.
– Нет, дорогой брат, – сказала она. – Ни за какие сокровища Ташбаана. (А Шаста подумал: «Ах, вон что! Они король и королева, но не муж и жена, а брат и сестра».)
– Я очень рад, – сказал король. – Когда он гостил в Кэр-Паравале, я удивлялся, что ты в нём нашла.
– Прости меня, Эдмунд, – сказала королева, – я такая глупая! Но вспомни, там, у нас, он был иной. Какие он давал пиры, как дрался на турнирах, как любезно и милостиво говорил! А здесь, у себя, он совершенно другой.
– Стар-ро, как мир! – прокаркал ворон. – Недаром говорится: «В берлоге не побываешь – медведя не узнаешь».
– Вот именно, – сказал один из гномов. – И ещё: «Вместе не поживёшь, друг друга не поймёшь».
– Да, – сказал король, – теперь мы увидели его дома, а не в гостях. Здесь, у себя, он гордый, жестокий, распутный бездельник.
– Асланом тебя прошу, – сказала королева, – уедем сегодня!
– Не так всё просто, сестра, – отвечал король. – Сейчас я открою, о чём думал последние дни. Перидан, будь добр, затвори дверь да погляди, нет ли кого за дверью. Так. Теперь мы поговорим о важных и тайных делах.
Все стали серьезны, а королева Сьюзен подбежала к брату.
– Эдмунд! – воскликнула она. – Что случилось? У тебя такие страшные глаза!..
Глава пятая Принц Корин
– Дорогая сестра и королева, – сказал король Эдмунд, – пришло тебе время доказать свою отвагу. Не стану скрывать, нам грозит большая опасность.
– Какая? – спросила королева.
– Боюсь, – отвечал король, – что мы не уедем отсюда. Пока царевич ещё надеялся, мы были почётными гостями. С той минуты как ты ему откажешь, клянусь Гривой Аслана, мы – пленники.
Один из гномов тихо свистнул.
– Я пр-р-редупреждал ваши величества, – сказал ворон. – Войти легко, выйти трудно, как сказал омар, когда его варили.
– Я видел царевича утром, – продолжал король. – Как ни жаль, он не привык, чтобы ему перечили. Он требовал от меня – то есть от тебя – окончательного ответа. Я шутил, как мог, над женскими капризами, но всё же дал понять, что надежды у него мало. Он страшно рассердился. Он даже угрожал мне, конечно, в их слащавой манере.
– Да, – сказал фавн, – когда я ужинал с великим визирем, было то же самое. Он меня спросил, нравится ли мне Ташбаан. Конечно, я не мог сказать, что мне тут каждый камень противен, а лгать не умею – и я ответил, что летом, в жару, сердце мое томится по прохладным лесам и мокрым травам. Он неприятно улыбнулся и сказал: «Никто тебя не держит, козлиное копытце, езжай, пляши в своих лесах, а нам оставь жену для царевича».
– Ты думаешь, он сделает меня своей женой насильно? – воскликнула Сьюзен.
– Женой… – отвечал король. – Спасибо, если не рабой.
– Как же он может? Разве царь Тисрок это потерпит?
– Не сошёл же он с ума! – сказал Перидан. – Он знает, что в Нарнии есть добрые копья.
– Мне кажется, – сказал Эдмунд, – что Тисрок очень мало боится нас. Страна у нас небольшая. Владетелям империй не нравятся маленькие страны у их границ. Они хотят победить, поглотить их. Не затем ли он послал к нам царевича, чтобы затеять ссору? Он рад бы прибрать к рукам и Нарнию, и Орландию.
– Пускай попробует! – вскричал гном. – Между ним и нами лежит пустыня! Что скажешь, ворон?
– Я знаю её, – сказал ворон. – Я облетел её вдоль и поперек, когда был молод. (Не сомневайтесь, что Шаста навострил уши.) Если Тисрок пойдёт через большой оазис, он Орландии не достигнет – людям его и коням не хватит там воды. Но есть и другая дорога.
Шаста стал слушать ещё внимательнее.
– Ведёт она от древних усыпальниц, – продолжал ворон, – на северо-запад, и тому, кто по ней движется, всё время видна двойная вершина горы. Довольно скоро, через сутки, начнётся каменистое ущелье, очень узкое, почти незаметное со стороны. Кажется, в нём нет ни травы, ни воды, ничего. Но если спуститься туда, увидишь, что по нему течёт речка. Держась её, можно добраться до самой Орландии.
– Знают ли тархистанцы об этой дороге? – спросила королева.
– Друзья мои, – воскликнул король, – о чём мы говорим! Дело не в том, кто победит, если Тархистан нападёт на нас. Нам надо спасти честь королевы и собственную жизнь. Конечно, брат мой Питер, Верховный Король, одолеет Тисрока, но мы уже будем давно мертвецами, а сестра моя королева – женой или рабой царевича.