Глава седьмая
Аравита в Ташбаане
А на самом деле случилось вот что. Когда Аравита увидела, что Шасту куда-то тащат, и осталась одна с лошадьми, которые (очень разумно) не говорили ни слова, она ни на миг не растерялась. Сердце у неё сильно билось, но она ничем это не выказала. Как только белокожие господа прошли мимо, она попыталась двинуться дальше. Однако снова раздался крик: «Дорогу! Дорогу тархине!» – и появились четыре вооружённых раба, а за ними четыре носильщика, на плечах у которых едва покачивался роскошный паланкин. За ним, в облаке ароматов, следовали рабыни, гонцы, пажи и ещё какие-то слуги. И тут Аравита совершила первую свою ошибку.
Она прекрасно знала ту, что лениво покоилась на носилках. Это была Лазорилина, недавно вышедшая замуж за одного из самых богатых и могущественных тарханов. Девочки часто встречались в гостях, а это почти то же самое, что учиться в одной школе. Ну, как тут было не посмотреть, какой стала старая подруга, когда она вышла замуж и обрела большую власть? Аравита посмотрела, и подруга посмотрела на неё.
– Аравита! – закричала она. – Что ты здесь делаешь? А твой отец…
Отпустив лошадей, беглянка ловко вскочила в паланкин и быстро прошептала:
– Тише! Спрячь меня. Скажи своим людям…
– Нет, ты мне скажи… – громко перебила её Лазорилина, очень любившая привлекать внимание.
– Скорее! – прошипела Аравита. – Это очень важно!.. Прикажи своим людям, чтобы вели за нами вон тех лошадей, и задёрни полог. Ах, поскорее!
– Хорошо, хорошо, – томно отвечала тархина. – Эй, вы, возьмите лошадей! А зачем задёргивать занавески в такую жару, не понимаю?..
Но Аравита уже задёрнула их сама, и обе тархины оказались как бы в душной, сладко благоухающей палатке.
– Я прячусь, – сказала Аравита. – Отец не знает, что я здесь. Я сбежала.
– Какой ужас… – протянула Лазорилина. – Расскажи мне всё поскорей… Ах, ты сидишь на моем покрывале! Слезь, пожалуйста. Вот так. Оно тебе нравится? Представляешь, я его…
– Потом, потом, – перебила её Аравита. – Где ты спрячешь меня?
– В моем дворце, конечно, – отвечала её подруга. – Муж уехал, никто тебя не увидит. Ах, как жаль, кстати, что никто не видит сейчас моего нового покрывала! Нравится оно тебе?
– И вот ещё что, – продолжала Аравита. – С этими лошадьми надо обращаться особенно. Они говорящие. Из Нарнии, понимаешь?
– Не может быть… – протянула Лазорилина. – Как интересно… Кстати, ты видела эту дикарку, королеву? Не понимаю, что в ней находят!.. Говорят, Рабадаш от неё без ума. Вот мужчины у них – красавцы. Какие теперь балы, какие пиры, охоты!.. Позавчера пировали у реки, и на мне было…
– Да, – сказала Аравита, – твои люди не пустят слух, что у тебя гостит какая-то нищая в отрепьях? Дойдёт до отца…
– Ах, не беспокойся ты по пустякам! – отвечала Лазорилина. – Мы тебя оденем. Ну вот!
Носильщики остановились и опустили паланкин на землю. Раздвинув занавески, Аравита увидела, что она – в красивом саду, примерно таком же, как тот, в который привели и Шасту некоторое время назад. Лазорилина пошла было в дом, но беглянка шёпотом напомнила ей, что надо предупредить слуг.
– Ах, прости, совсем забыла! – сказала хозяйка. – Эй, вы! Сегодня никто никуда не выйдет. Узнаю, что пошли слухи, сожгу живьём, засеку до смерти, а потом посажу на хлеб и воду.
Хотя Лазорилина сказала, что очень хочет услышать историю Аравиты, она всё время говорила сама. Она настояла на том, чтобы Аравита выкупалась (в Тархистане купаются долго и очень роскошно), потом одела её в лучшие одежды. Выбирала она их так долго, что Аравита чуть с ума не сошла. Теперь она вспомнила, что Лазорилина всегда любила наряды и сплетни; сама она предпочитала собак, лошадей и охоту. Нетрудно догадаться, что каждой из них другая казалась глупой. Наконец они поели (главным образом – взбитых сливок, и желе, и фруктов, и мороженого), расположились в красивой комнате (которая понравилась бы гостье ещё больше, если бы ручная обезьянка не лазила всё время по колоннам), и Лазорилина спросила, почему же её подруга убежала из дому.
Когда Аравита кончила свой рассказ, она вскричала:
– Ах, непременно выходи за Ахошту-тархана! У нас тут все от него без ума. Мой муж говорит, что он будет великим человеком. Теперь, когда старый Ашарта умер, он стал великим визирем, ты знаешь?
– Не знаю и знать не хочу, – отвечала Аравита.
– Нет, ты подумай! Три дворца, один – тот, красивый, у озера Илкина, горы жемчуга… Купается в ослином молоке… Да, и ты меня будешь часто видеть!
– Не нужны мне его дворцы и жемчуг, – сказала Аравита.
– Ты всегда была чудачкой, – сухо сказала Лазорилина. – Не пойму, что тебе нужно.
Однако помочь она согласилась, ибо это само по себе занятно. Молодые тархины решили, что слуга из богатого дома с двумя породистыми лошадьми не вызовет никаких подозрений. Выйти из города Аравите было много труднее: никто и никогда не выносил за ворота закрытых паланкинов.
Наконец Лазорилина захлопала в ладоши и воскликнула:
– Ах, я придумала! Мы пройдём к реке садом Тисрока (да живёт он вечно). Там есть дверца. Только вот придворные… Знаешь, тебе повезло, что ты пришла ко мне! Мы ведь и сами почти придворные. Тисрок такой добрый (да живёт он вечно!). Нас приглашают во дворец каждый день, мы буквально живём там. Я просто обожаю царевича Рабадаша. Значит, я проведу тебя в темноте. Если нас поймают…
– Тогда всё погибло, – сказала Аравита.
– Милочка, не перебивай, говорю тебе, меня все знают. При дворе привыкли к моим выходкам. Вот послушай, вчера…
– Я хочу сказать, всё погибло для меня, – пояснила Аравита.
– А да, конечно… Но что ты ещё можешь предложить?
– Ничего, – ответила Аравита. – Придётся рискнуть. Когда же мы пойдём?
– Только не сегодня! – воскликнула Лазорилина. – Сегодня пир – да, когда же я сделаю причёску? Сколько будет народу! Пойдём завтра вечером.
Аравита огорчилась, но решила потерпеть. Лазорилина ушла, и это было хорошо, очень уж надоели её рассказы о нарядах, свадьбах, пирах и нескромных происшествиях.
Следующий день тянулся долго. Лазорилина отговаривала гостью, непрестанно повторяя, что в Нарнии снег, и лед, и демоны, и колдуны. «Подумай, – прибавила она, – какой-то деревенский мальчик! Это неприлично…» Аравита сама, бывало, так думала, но теперь она очень устала от глупости, и ей пришло в голову, что путешествовать с Шастой куда веселее, чем жить светской жизнью в столице. Поэтому она сказала:
– Там, в Нарнии, я буду просто девочкой. И потом, я обещала.
Лазорилина чуть не заплакала.
– Что же это такое? – причитала она. – Будь ты поумней, ты стала бы женой визиря!
Аравита же пошла поговорить с лошадьми.
– Когда начнутся сумерки, – сказала она, – идите, пожалуйста, к могилам. Да, без поклажи. Вас снова оседлают, только у тебя, Уинни, будут сумы с провизией, а у тебя, Игого, – бурдюки с водой. Слуге приказано напоить вас как следует за мостом, у реки.
– А потом – на Север, в Нарнию! – тихо ликовал Игого. – Послушай, вдруг Шаста не добрался до кладбища?
– Тогда подождите его, как же иначе, – сказала Аравита. – Надеюсь, вам тут было хорошо?
– Куда уж лучше! – отвечал конь. – Но если муж твоей болтуньи думает, что конюх покупает самый лучший овёс, то ошибается.
Через два часа, поужинав в красивой комнате, Аравита и Лазорилина вышли из дому. Аравита закрыла лицо чадрой и оделась так, чтобы ее приняли за рабыню из богатого дома. Они решили: если кто-нибудь спросит, Лазорилина скажет, что она собралась подарить её одной из царевен.
Шли они пешком, и вскоре оказались у ворот дворца. Конечно, тут была стража, но начальник знал Лазорилину и отдал ей честь. Девочки прошли Черный Мраморный Зал, там было много народу, но это и лучше, никто не обратил на них внимания. Потом был Зал с Колоннами, потом – Зал со Статуями, потом – та колоннада, из которой можно попасть в Тронный Зал (сейчас медные двери были закрыты).
Наконец девочки вышли в сад, уступами спускавшийся к реке. Подальше в саду стоял Старый Дворец. Когда они до него добрались, уже стемнело, а в лабиринте коридоров на стенах горели редкие факелы.
– Иди, иди, – шептала Аравита, и сердце у неё билось так, словно отец вот-вот появится из-за угла.
– Куда же свернуть? – размышляла её подруга. – Всё-таки налево… Как смешно!
И тут оказалось, что Лазорилина толком не помнит, куда свернуть, направо или налево.
Они свернули налево и очутились в длинном коридоре. Не успела Лазорилина сказать: «Ну вот! Я помню эти ступеньки», – как в дальнем конце показались тени двух людей, пятящихся задом. Так ходят только перед царем. Лазорилина вцепилась Аравите в руку; Аравита удивилась, чего она боится, если Тисрок такой друг её мужа. Тем временем Лазорилина втащила её в какую-то комнату, бесшумно закрыла дверь, и они очутились в полной темноте.
И тут оказалось, что Лазорилина толком не помнит, куда свернуть, направо или налево.
Они свернули налево и очутились в длинном коридоре. Не успела Лазорилина сказать: «Ну вот! Я помню эти ступеньки», – как в дальнем конце показались тени двух людей, пятящихся задом. Так ходят только перед царем. Лазорилина вцепилась Аравите в руку; Аравита удивилась, чего она боится, если Тисрок такой друг её мужа. Тем временем Лазорилина втащила её в какую-то комнату, бесшумно закрыла дверь, и они очутились в полной темноте.
– Охрани нас, Таш! – шептала Лазорилина. – Только бы они не вошли!.. Ползи под диван.
Они поползли, и Лазорилина заняла там всё место. Если бы в комнату внесли свечи, все увидели бы, что из-под дивана торчит Аравитина голова. Правда, Аравита была в чадре, больше глаз да лба не увидишь, но всё-таки… Словом, она старалась отвоевать побольше места, но Лазорилина не сдалась и ущипнула её за ногу.
На том борьба и кончилась. Обе тяжело дышали, но больше звуков не было.
– Тут нас не схватят? – спросила Аравита как можно тише.
– На-наверно, – пролепетала Лазорилина. – Ах, как я измучилась!.. – И тут раздался страшный звук – открылась дверь. Внесли свечи. Аравита втянула голову сколько могла, но видела всё.
Первыми вошли рабы со свечами в руках (Аравита догадалась, что они глухонемые) и встали по краям дивана. Это было хорошо: они прикрыли беглянку, а она всё видела. Потом появился невероятно толстый человек в странной островерхой шапочке. Самый маленький из драгоценных камней, украшавших его одежды, стоил больше, чем всё, что было у людей из Нарнии; но Аравита подумала, что нарнийская мода – во всяком случае, мужская – как-то приятнее. За ним вошёл высокий юноша в тюрбане с длинным пером и с ятаганом в ножнах слоновой кости. Он очень волновался, зубы у него злобно сверкали. Последним появился горбун, в котором она с ужасом узнала своего жениха.
Дверь закрылась. Тисрок сел на диван, с облегчением вздыхая. Царевич встал перед ним, а великий визирь опустился на четвереньки и припал лицом к ковру.
Глава восьмая Аравита во дворце
– Отец-мой-и-услада-моих-очей! – начал молодой человек очень быстро и очень злобно. – Живите вечно, но меня вы погубили. Если б вы дали мне ещё на рассвете самый лучший корабль, я бы нагнал этих варваров. Теперь мы потеряли целый день, а эта ведьма, эта лгунья, эта… эта… – И он прибавил несколько слов, которые я не собираюсь повторять. Молодой человек был царевич Рабадаш, а ведьма и лгунья – королева Сьюзен.
– Успокойся, о сын мой! – сказал Тисрок. – Расставание с гостем ранит сердце, но разум исцеляет его.
– Она мне нужна! – закричал царевич. – Я умру без этой гнусной, гордой, неверной собаки! Я не сплю, и не ем, и ничего не вижу из-за её красоты.
– Прекрасно сказал поэт, – вставил визирь, приподняв несколько запылённое лицо, – «Водой здравомыслия гасится пламень любви».
Принц дико взревел.
– Пёс! – крикнул он. – Ещё стихи читает! – И умело пнул визиря ногой в приподнятый кверху зад.
Боюсь, что Аравита не испытала при этом жалости.
– Сын мой, – спокойно и отрешённо промолвил Тисрок, – удерживай себя, когда тебе хочется пнуть достопочтенного и просвещённого визиря. Изумруд ценен и в мусорной куче, а старость и скромность – в подлейшем из наших подданных. Поведай лучше мне, что ты собираешься делать.
– Я собираюсь, отец мой, – сказал Рабадаш, – позвать твоё непобедимое войско, захватить трижды проклятую Нарнию, присоединить её к твоей великой державе и перебить всех поголовно, кроме королевы Сьюзен. Она будет моей женой, хотя её надо проучить.
– Пойми, о сын мой, – отвечал Тисрок, – никакие твои речи не побудят меня воевать с Нарнией.
– Если бы ты не был мне отцом, о услада моих очей, – сказал царевич, скрипнув зубами, – я бы назвал тебя трусом.
– Если бы ты не был мне сыном, о пылкий Рабадаш, – отвечал Тисрок, – жизнь твоя была бы короткой, а смерть – долгой. (Приятный, спокойный его голос совсем перепугал Аравиту.)
– Почему же, отец мой, – спросил Рабадаш потише, – почему ты не накажешь Нарнию? Мы вешаем нерадивого раба, бросаем псам старую лошадь. Нарния меньше самой малой из наших округ. Тысяча копий справятся с ней за месяц.
– Несомненно, – согласился Тисрок, – эти варварские страны, которые называют себя свободными, а на самом деле просто не знают порядка, гнусны и богам, и достойным людям.
– Чего ж мы их терпим? – вскричал Рабадаш.
– Знай, о достойный царевич, – подхватил визирь, повинуясь знаку царя, – что в тот самый год, когда твой великий отец (да живёт он вечно) начал свое благословенное царствование, гнусной Нарнией правила могущественная Колдунья.
– Я слышал это сотни раз, о многоречивый визирь, – отвечал царевич. – Слышал я и то, что Колдунья повержена. Снега и льды растаяли, и Нарния прекрасна, как сад.
– О многознающий царевич! – воскликнул визирь. – Случилось всё потому, что те, кто правят Нарнией сейчас, – злые колдуны.
– А я думаю, – сказал Рабадаш, – что тут виною звёзды и прочие естественные причины.
– Учёным людям стоит об этом поспорить, – промолвил Тисрок. – Никогда не поверю, что старую чародейку можно было убить без могучих чар. Чего и ждать от страны, где обитают демоны в обличье зверей, говорящих, как люди, и страшные чудища с копытами, но с человеческой головой. Мне доносят, что тамошнему королю (да уничтожат его боги) помогает мерзейший и сильнейший демон, принимающий обличье льва. Поэтому я на эту страну нападать не стану.
– Сколь благословенны жители нашей страны, – вставил визирь, – ибо всемогущие боги одарили её правителя великой мудростью! Премудрый Тисрок (да живёт он вечно) изрек: как нельзя есть из грязного блюда, так нельзя трогать Нарнию. Недаром поэт сказал… – Но царевич приподнял ногу, и он умолк.
– Всё это весьма печально, – сказал Тисрок. – Солнце меня не радует, сон не освежает при одной только мысли, что Нарния свободна.
– Отец, – воскликнул Рабадаш, – сию же минуту я соберу двести воинов! Никто и не услышит, что ты об этом знал. Назавтра мы будем у королевского замка в Орландии. Они с нами в мире и опомниться не успеют, как я возьму замок. Оттуда мы поскачем в Кэр-Параваль. Верховный Король сейчас на севере. Когда я у них был, он собирался попугать великанов. Ворота его замка, наверное, открыты. Я дождусь их корабля, схвачу королеву Сьюзен, а люди мои расправятся со всеми остальными.
– Не боишься ли ты, сын мой, – спросил Тисрок, – что король Эдмунд убьёт тебя?
– Их мало, его свяжут и обезоружат десять моих людей. Я удержусь, не убью его, и тебе не придется воевать с Верховным Королем.
– А что, – спросил Тисрок, – если корабль тебя опередит?
– Отец мой, – отвечал царевич, – навряд ли, при таком ветре…
– И наконец, мой хитроумный сын, – сказал Тисрок, – объясни мне, чем поможет всё это уничтожить Нарнию?
– Разве ты не понял, отец мой, – объяснил царевич, – что мои люди захватят по пути Орландию? Значит, мы останемся у самой нарнийской границы и будем понемногу пополнять гарнизон.
– Что ж, это разумно и мудро, – одобрил Тисрок. – А что, если ты не преуспеешь и Верховный Король потребует от меня ответа?
– Ты скажешь, – отвечал царевич, – что ничего не знал и я действовал сам, гонимый любовью и молодостью.
– А если он потребует, чтобы я вернул эту дикарку?
– Поверь, этого не будет. Король человек разумный и на многое закроет глаза ради того, чтобы увидеть своих племянников на тархистанском престоле.
– Как он их увидит, если я буду жить вечно? – суховато спросил Тисрок.
– А кроме того, отец мой и услада моих очей, – проговорил царевич после неловкого молчания, – мы напишем письмо от имени королевы о том, что она обожает меня и возвращаться не хочет. Всем известно, что женское сердце изменчиво.
– О многомудрый визирь, – сказал Тисрок, – просвети нас. Что ты думаешь об этих удивительных замыслах?
– О вечный Тисрок! – отвечал визирь. – Я слышал, что сын для отца дороже алмаза. Посмею ли я открыть мои мысли, когда речь идёт о замысле, который опасен для царевича?
– Посмеешь, – сказал Тисрок. – Ибо тебе известно, что молчать – еще опасней для тебя.
– Слушаюсь и повинуюсь, – сказал злой Ахошта. – Знай же, о кладезь мудрости, что опасность не так уж велика. Боги скрыли от варваров свет разумения, стихи их – о любви и битвах, они ничему не учат. Поэтому им кажется, что этот поход прекрасен и благороден, а не безумен… ой! – При этом слове царевич опять пнул его.
– Смири себя, сын мой, – сказал Тисрок. – А ты, достойный визирь, говори, смирится король или нет. Людям достойным и разумным пристало терпеть малые невзгоды.
– Слушаю и повинуюсь, – согласился визирь, немного отодвигаясь. – Итак, им понравится этот… э-э… диковинный замысел, особенно потому, что причиною – любовь к женщине. Если царевича схватят, его не убьют… Более того: отвага и сила страсти могут тронуть сердце королевы.