Глава 9
Лондонское метро электрифицировал американец – финансист из Чикаго Чарльз Тайзон Йеркс[18]. Вообще-то его фамилия должна была произноситься как Йоркс, но такое банальное звучание не устраивало нашего героя. В 1900 году он получил контроль над линией Дистрикт, хотя ни поезда, ни туннели как таковые его особо не интересовали. Куда больше его занимали деньги.
В Штатах Йеркс был обвинен в растрате и приговорен к тюремному заключению. Его, можно сказать, вышвырнули из Чикаго, он перебрался в Нью-Йорк и построил там галерею, заполнив ее картинами старых европейских мастеров. В Лондоне же он постепенно прибрал к рукам сеть подземных железных дорог, за исключением линии Метрополитен. Но еще прежде он построил электростанции на Лотс-роуд и в Низдене, электрифицировав линию Дистрикт.
Компания Лондонских Подземных Перевозок до сих пор подключена к большой электростанции на Лотс-роуд, отравляющей своим присутствием квартал Челси Харбор.
Ни в одном другом отделении британских железных дорог части состава не называются вагонами[19]. Они могут именоваться каретами, экипажами или даже отделениями. Вагонами их называют только в лондонском метро, точно так же, как и в Америке. Может быть, это название дал им сам Йеркс, вороватый чикагский «Прометей»?
Когда Йеркс умер в номере гостиницы «Уолдорф-Астория», его империя перешла к Альберту Генри Стэнли, сыну вагоностроителя из Дербишира. Во время Первой мировой войны он был президентом Торговой Палаты, а позже получил титул лорда Эшфилда. Кроме того, он стал крестным отцом девочки, родившейся в поезде на линии Бейкерлоо, а когда ребенка крестили, назвав Тельмой Урсулой Беатрис Эленор[20], он, по обычаю, подарил ей серебряную чашку.
– Надеюсь, у людей не войдет в привычку рожать в метро, – пошутил тогда лорд Эшфилд, – потому что я – весьма занятой человек.
Когда Джарвис Стрингер впервые проехался в метро Сан-Франциско, в вагонах на полу лежали ковры и работало собственное телевидение. Никогда в жизни он не видел ничего подобного и был просто потрясен. Это случилось в начале семидесятых, когда он был еще очень юным.
Вагоны отличались тяжеловесностью, прочностью и имели двадцать пять ярдов в длину. Вся система BART была сооружена в расчете на то, чтобы выдержать сильное землетрясение. Но самое большое наслаждение Джарвису доставил следующий факт: из-за того, что линия проходила под самым глубоким заливом в мире, строители должны были работать при повышенном давлении воздуха под морским дном.
В те дни Стрингер еще курил. Когда поезд отъезжал от станции «Пауэлл-стрит», он зажег сигарету. Но едва он это сделал, раздался бесплотный голос, приказывающий потушить ее и на следующей станции выкинуть из вагона. Джарвис подчинился. Он был в таком восторге от всей этой технологии, что не удивился бы, если бы его поблагодарили, когда он это сделал.
На самом деле курил Джаспер для виду. Особой радости он от этого не получал, но удовольствие здесь было ни при чем. Достаточно было уже того, что курение – это то, чего не разрешается делать детям. Еще одним крамольным поступком стали татуировки. Он сделал их прошлой зимой в Харлсдене у одного китайца, специализировавшегося на постоянных наколках, светящихся красках и рисунках аэрографом.
Никто никогда не видел Джаспера полностью обнаженным. В школе он избегал походов с классом в бассейн, и даже Тина не присутствовала в ванной, когда он принимал душ. Мальчик решил, что однажды покажет тату Бьенвиде, словно это была некая награда или свидетельство особого расположения. Татуировка была у него на спине, между лопатками. Китаец предлагал ему кельтский торк черного цвета, бывший чрезвычайно популярным в то время, но Джаспер хотел чего-нибудь не столь аскетичного. Он выбрал льва – рыжевато-коричневого льва, охотящегося среди голубых и фиолетовых цветов под бирюзовыми пальмами. Чтобы полюбоваться результатом, ему приходилось вставать спиной к одному зеркалу, держа другое перед собой. Джасперу было интересно, вырастет ли татуировка вместе с ним, и ему иногда казалось, что он замечает, что она немного увеличивается. Набивание тату оказалось болезненной и довольно дорогой процедурой. Ребенок надеялся, что, когда придет время получать паспорт, если, конечно, к тому времени она сохранится такой же, какую он видел у Джарвиса, в графе «Особые приметы» он сможет написать: «Татуировка на спине, изображающая льва».
Джаспер ходил в школу так же часто, как и пропускал. Его школа представляла собой викторианское краснокирпичное здание на востоке Килбурна. Там вечно не хватало учителей, а те, кто работал, имели невообразимую нагрузку и бегали как заведенные из класса в класс. В итоге мало кто из них знал, что это за Джаспер такой, и даже имени его часто толком не помнили. Ученики в школе говорили на самых разных языках, а многие вообще молчали, потому что никто их не понимал.
Хитрый ребенок постарался подружиться с мальчиком по имени Деймон, который записывал в журнал отсутствующих по болезни. Он умел подделывать любые почерки. Одна из преподавательниц как-то сказала в сердцах, что он явно далеко пойдет – по крайней мере, до тюрьмы в Скрабсе доберется точно. Но, похоже, женщина так и не заметила связи между этой его способностью и записками от родителей «заболевших» учеников, которые они приносили после двух– или трехнедельного отсутствия. Ведь она вечно была измотана, а платили ей очень мало.
После Пасхи Джаспер «переболел»: корью, инфекционным мононуклеозом, два раза гриппом и еще два раза подхватывал простуду. Деймон, Джаспер, их школьные товарищи и другие знакомые мальчики проводили время, болтаясь по городу или катаясь на метро. Сначала – потому что в подземке было тепло, а потом у них появились и иные мотивы. В частности, Джаспер изобрел способ безнаказанного курения в вагонах.
В тот раз они толкались и пихались, пока со смехом не попадали на пол. Джаспер так смеялся, что ему стало плохо. Они осмотрительно выбрали поезд Юбилейной линии на Финчли-роуд, так как в Западном Хэмпстеде могли попасться на глаза кому-нибудь из знакомых. Помимо них в вагоне были еще два пассажира, две женщины. Джаспер достал сигарету, стараясь держать ее в том самом месте, где должны были сойтись створки дверей. Сигарета застряла между ними, высовываясь наружу так, что фильтр оставался в вагоне. Когда поезд поехал, мальчик взял сигарету в рот, и тут до него дошло, что он не может ее зажечь. Он вновь начал хохотать.
Их было пятеро. Они продолжали смеяться и толкаться. Мальчик, которого звали Ли, шлепнулся на пол ногами вверх, как собака. Деймон «почесал» ему живот носком ботинка, будто щенку, и Ли завизжал, потому что ему стало щекотно. Все это время, до самого «Свисс-Коттеджа», сигарета так и оставалась торчать между дверями.
Джаспер совершенно забыл, что эти двери открываются, только если нажмешь кнопку. Он держал сигарету в зубах, потому что не хотел, чтобы она упала на пол перрона, или, еще хуже – на рельсы. Наконец Деймон нажал кнопку, двери разошлись, и Джаспер, убедившись, что рядом нет нежелательных свидетелей, зажег сигарету. Он держал ее в руках до тех пор, пока двери не закрылись. Чтобы сигарета не потухла, мальчик глубоко затянулся и выдохнул в вагон целое облако дыма.
Его приятели уже начали икать от истеричного смеха. Одна из женщин обернулась и бросила на них неодобрительный взгляд, вторая же притворялась, что ничего не замечает. Джаспер был уверен, что она притворяется, хотя и не смог бы объяснить, откуда он это знает. Когда поезд прибыл на «Сент-Джонс-вуд», Деймон и Ли тоже зажгли по сигарете, точно так же сунув их между створками дверей, а на «Бейкер-стрит» пришла очередь Криса и Кевина, но тут в вагон зашел взрослый мужчина и, заметив, чем они занимаются, заставил их выйти.
У всех пятерых были билеты. В Западном Хэмпстеде еще можно было прошмыгнуть «зайцем», но турникет на Финчли-роуд являлся почти непреодолимым препятствием. Джаспер и его товарищи были худыми и могли бы под ним пролезть. Так они, собственно, прежде и делали, до тех пор, пока их не засекли.
Выйдя на платформу, компания отправилась на линию Метрополитен. Мальчики сами не заметили, как оказались в старейшей части Лондонского метро.
Лондонская подземка занимает второе место в мире по протяженности. Длина ее лишь немного уступает Нью-Йоркскому метро и составляет 422 километра.
Быстрее всего линия Метрополитен росла в 60-70-х годах девятнадцатого века. Потом к ней присоединилась линия Дистрикт, протянувшаяся к северо-западным пригородам Лондона. До самого начала нового века поезда еще ходили на паровой тяге.
Первое время строительство туннелей велось открытым способом. Однако примерно с 1890 года начал применяться другой: галереи в форме трубы прокапывались под землей в глинистой лондонской почве, а извлеченная зеленая и желтая глина использовалась для производства миллионов и миллионов кирпичей. Именно так была построена первая ветка, проходящая под Темзой, от Кинг-Уилльям-стрит до Стоквелла. Она-то и получила американское название «сабвей», хотя позже была переименована в Железную дорогу Сити и Южного Лондона, став первой в мире линией метро с туннелями круглого сечения.
Первое время строительство туннелей велось открытым способом. Однако примерно с 1890 года начал применяться другой: галереи в форме трубы прокапывались под землей в глинистой лондонской почве, а извлеченная зеленая и желтая глина использовалась для производства миллионов и миллионов кирпичей. Именно так была построена первая ветка, проходящая под Темзой, от Кинг-Уилльям-стрит до Стоквелла. Она-то и получила американское название «сабвей», хотя позже была переименована в Железную дорогу Сити и Южного Лондона, став первой в мире линией метро с туннелями круглого сечения.
Другим примечательным событием стали сами поезда, работавшие на электричестве. Пассажиры в этих «банках с сардинами» сидели лицом друг к другу на длинных лавках, расположенных одна против другой вдоль стен. И пусть освещение в вагонах оказалось настолько тусклым, что не удавалось даже почитать газету, в таком поезде можно было, по крайней мере, спокойно дышать. Миновали те дни, когда пассажиры боялись задохнуться под землей, хотя пока только на линиях Южного Лондона.
Уличные музыканты стояли на станции «Лейстерская площадь», в самом ее низу, на линии Пикадилли. Питер выпросил у одного из умирающих пациентов хосписа ксилофон, у Алисы была ее скрипка, а у Тома – труба. Они пытались сыграть фокстрот из первой «Джазовой сюиты» Шостаковича.
Алиса, не научившаяся пока делать подходящее вместилище для сбора монет из шарфа, сложила что-то вроде берета из квадратного лоскута дешевого шелка. Первые монетки посыпались туда, еще когда их компания играла популярную в народе «Маленькую ночную серенаду». Странный русский джаз, да еще и исполненный на совершенно неподходящих инструментах, тоже, как ни странно, имел успех. Алиса не могла сообразить, сколько денег было в платке, но догадывалась, что немало: там явно попадались и фунтовые монеты.
Том ликовал. Он то и дело повторял, что в день, когда Алиса решила присоединиться к их группе, им улыбнулась сама фортуна.
– Это все только благодаря тебе, ты – наш талисман.
Скрипачка улыбнулась ему, но отстранилась, когда Мюррей попытался ее поцеловать. Алиса не приветствовала даже держание друг друга за руки, не говоря уже о поцелуях и объятиях на публике. Она уже начинала подумывать, что жизнь уличного музыканта, в конечном счете, не так уж и плоха, особенно в сравнении с определенного рода компромиссами, на которые ей приходилось идти прежде. И тут случилось одно неприятное происшествие.
Люди кидали монеты и шли дальше, не останавливаясь, но, когда Том начал петь арии из опер Моцарта, вокруг собралась небольшая толпа. В ней был и подросток лет пятнадцати. Вдруг он быстро наклонился, схватил платок с монетами и убежал.
Алиса прекратила играть. Смычок дрожал в ее руке. Она услышала свой собственный вскрик. Флейтист кинулся за мальчишкой по коридору, увертываясь от одних прохожих и наталкиваясь на других. Через пару секунд за ним побежал и Питер. Но вернулись они с пустыми руками. Случилось то, чего и следовало ожидать: подошел поезд и в мгновение ока увез воришку. Как заметил по этому поводу Блич-Палмер, нормальному человеку вечно приходится ждать поезда минут по десять, а вот ворам и хулиганам везет.
Скрипачка начала всхлипывать и ничего не могла с собой поделать. Впрочем, и она сама, и, наверное, Том понимали, что плачет женщина не только из-за кражи, которая была всего лишь единичной неудачей.
– Нам нужны деньги, – сказала она Мюррею, когда они вместе возвращались домой по Юбилейной линии. – Нам нужны деньги на образование.
Алиса сама удивилась своим словам, ведь прежде она об этом совсем не думала и уж тем более не говорила вслух. Но произнеся их, скрипачка тут же поняла, что права. Они с Томом должны сделать это.
– Какое еще образование? – переспросил ее друг.
– Мы с тобой должны идти вперед. Ты мне твердишь, что я могу тебя спасти. Именно это я и хочу сделать. Я хочу, чтобы ты продолжил учиться. Мне тоже необходимы уроки игры на скрипке. Я должна найти себе учителя, потому что из-за отсутствия практики многое забыла и мне требуется помощь. А ты, Том, должен закончить курс и получить диплом. Сам знаешь, что единственным препятствием для нас является лишь нехватка денег.
– Мы заработаем их, играя в подземке.
– Мы только что потеряли все, что получили.
– Больше этого не случится.
– Так мы никогда не заработаем столько, сколько нужно.
Флейтист воспринял ее слова как упрек. Алиса увидела, что он покраснел. Точно так же краснел Майк, когда кто-нибудь говорил ему, что он маловато зарабатывает. И в точности как у Майка, в гневном ответе Мюррея прозвучали оборонительные нотки:
– Все будет хорошо. Я этим занимаюсь.
– Нет, нам нужны настоящие деньги, – отрезала молодая женщина. – Думаю, мне надо найти работу. Точнее, нам обоим надо найти работу. Я пойду на все, Том. Слишком многим я пожертвовала, чтобы так просто упустить свой шанс.
– Ты можешь стать, кем захочешь, – сказал ее любимый. – Кем угодно. Как бы я хотел иметь кучу денег, чтобы подарить их тебе! Я так тебя люблю…
Скрипачка до сих пор не знала, что ему отвечать, когда он это говорил. Почувствовав себя не в своей тарелке, она отвела взгляд.
Линии Метрополитен и Дистрикт, имевшие уже немалую протяженность, до 1895 года работали на паровой тяге. В тот год был опубликован рассказ Конан Дойля «Чертежи Брюса-Партингтона». Эта история интересна тем, что ее сюжет выстроен вокруг линии Дистрикт.
Сегодня уже невозможно сделать так, как сделали Оберштейн и полковник Уолтер, то есть сбросить труп на крышу вагона из окна дома в Западном Лондоне. Поезд, который вез тело Кадогена Уэста, качнуло на стрелке у поворота к станции Олдгейт. Труп упал с крыши на рельсы, и все, за исключением Шерлока Холмса, поверили, что человек выпал из вагона. Сейчас повторить подобное уже не удалось бы. В районе Глочестер-роуд, где разворачивалась та история, уже нет домов, расположенных настолько близко к железнодорожным путям.
Платформа на Бейкер-стрит украшена изображениями, иллюстрирующими рассказы о Шерлоке Холмсе, но «Чертежей Брюса-Партингтона» среди них вы не найдете. Может быть, потому, что компания Лондонских Подземных Перевозок боялась подсказать своим пассажирам кое-какие идеи?
Помимо одиночных и двойных дверей, которыми пользовались пассажиры, в вагонах были две дверцы с окошками, расположенные в торцах вагона. Они не предназначались для публики, как можно было прочитать на табличках. Когда состав находился в движении, открывать их было нельзя.
Эти дверцы находились там, где вагоны соединялись один с другим. Соединение было настолько плотным, что между ними оставалось всего лишь несколько дюймов. Снаружи под каждой дверью была ступенька или подножка, шириной чуть более дюйма. С каждой стороны двери и там, где находилось то, что можно назвать архитравом, располагались поручни. Крыши вагонов имели форму эллипса и были чуть менее покатыми, чем во времена Чарльза Тайзона Йеркса или того же Шерлока Холмса.
На Лэдбрук Гроув, а точнее, на станции «Ройал Оук», к Джасперу и компании присоединился знакомый им мальчик по имени Дин Миллер, который открыл дверцу в конце вагона и забрался на крышу.
Он сделал это просто так. Если у Дина и была на это какая-то причина, то он никому о ней не сказал. Впрочем, этим мальчикам вообще не нужны были особые мотивы для того или иного действия, достаточно было одного желания.
Это произошло в старой части метрополитена, на линии Хаммерсмит, построенной около ста тридцати лет назад. Там поезд выходит на поверхность в районе станции «Лейтимер-роуд» и проходит мимо «Шепердс-Буш» и «Голдхоук-роуд», прежде чем прибывает в Хаммерсмит. Так что после «Лейтимер-роуд» нет ни туннелей, ни эстакад. Проехав «Лэдбрук Гроув», можно увидеть трубы старого кирпичного завода, расположенного в квартале Растон-Мьюз недалеко от ныне снесенных малоэтажных домов с гаражами, так называемых «конюшен». Здесь, на улице, которая прежде называлась Риллингтон-Плэйс, жил маньяк Джон Кристи[21], убивавший женщин и замуровывавший их тела в своем доме.
Дин Миллер ничего о нем не знал: эти страшные события происходили за двадцать семь лет до его рождения. Распластавшись на крыше вагона и раскинув руки и ноги в форме андреевского креста, он сосредоточился на том, чтобы не свалиться с вагона, пока поезд набирал скорость в тени эстакады Вествэй, проносясь мимо заброшенных «террасных» домов в Северном Кенсингтоне. Он уже проделывал это раньше, но не здесь, а на западной ветке Центральной линии, между Северным Эктоном и Илинг-Бродвеем. Та поездка была несравнима с сегодняшней. Во-первых, как только он тогда забрался на крышу, пошел дождь. Во-вторых, на станции «Западный Эктон» состав простоял добрых пять минут, и Дину пришлось неподвижно лежать на вагоне все это время. Потом он слышал рассказы, что в тот день на рельсы бросился самоубийца.