Наверное, беглянка должна была бы почувствовать облегчение, вырвавшись из вагонной давки, но, когда она пересекла платформу и стала подниматься по лестнице, ее вдруг охватили паника и замешательство. Наверху она оперлась о стену, дыша как-то странно, словно пыталась сдержать истерический смех или рыдания. Потом женщина сглотнула и приказала себе сделать несколько глубоких вздохов. Ей было так жарко в этом пальто, что по лицу беспрерывно тек пот, напоминавший слезы.
«Все, что произойдет сейчас, определит мою судьбу: места, в которые я попаду, письма, которые я напишу, люди, которых я повстречаю, – все это станет перекрестками, ведущими меня по тому или иному пути. – Алиса поставила на пол скрипичный футляр с чемоданом и вытерла лицо грубым шерстяным рукавом зимнего пальто. – У меня начинается настоящая жизнь, та, которой я была лишена, точнее, которой сама себя лишила из-за собственной глупости и невероятной неосмотрительности. Что бы ни случилось со мной теперь, все это будет новым, неожиданным и прекрасным. Это больше не будет Челмсфордом. Моя остановившаяся было жизнь вновь начинается сначала».
Она вошла в коридор, ведущий к эскалаторам, и до нее донеслись звуки музыки. Скрипачка шла им навстречу.
Во времена учебы в Академии она встречала музыкантов, игравших в подземке в основном рок и изредка – джаз. Сейчас же до нее доносилось то, что люди зовут «классической музыкой». Пусть и банальщина, утратившая свою ценность из-за чрезмерной популярности: «Маленькая ночная серенада» Моцарта.
В конце коридора Алиса увидела музыкантов.
Двое парней. Один играл на флейте, второй – на гитаре. Конечно, гитара не особенно подходила для этой вещи, но женщина заметила, что гитарист только аккомпанирует флейте, перебирая струны. Перед ними лежал открытый гитарный чехол, и на глазах Алисы одна женщина кинула туда мелкую монетку.
Гитарист был смугл, длинноволос, с приятным лицом и чувственным ртом. На вид ему было около сорока. Его товарищ был намного моложе, наверное, ровесник Алисы – светловолосый, голубоглазый, симпатичный, с открытым лицом, которое сразу убеждало тебя, что перед тобой славный малый. Женщина остановилась послушать, потому что этот интересный блондин играл поистине очень неплохо.
Она прислонила чемодан и футляр со скрипкой к стене, а когда пьеса закончилась, зааплодировала. Это всегда кто-то должен сделать первым: рядом с ней тут же захлопал кто-то еще. Какой-то мужчина бросил монету в пять пенсов, а Алиса опустила в гитарный чехол десять. Блондин поблагодарил и начал играть Чайковского. Чуть погодя женщина поняла, что это – знаменитый скрипичный концерт, звучавший очень необычно в переложении для флейты и гитары. Настолько необычно, что ей потребовалось время, чтобы узнать мелодию. Тем не менее эти двое справлялись очень хорошо.
Инстинкт повелевал слушательнице не обращать внимания на то, как пытливо, с надеждой смотрел на нее блондин. Она уже собиралась взять чемодан со скрипкой и идти дальше – подняться по эскалатору, выйти из метро на Стретхэм-стрит и разыскать свой отель – но вдруг заколебалась. Несомненно, столь необычная для подземки музыка исполнялась специально для нее – наверняка блондин заметил скрипичный футляр и тоску в ее взгляде. Именно блондин, потому что ей сразу стало ясно, что гитарист в этом дуэте – на вторых ролях. И она решилась. Хотя решением это назвать было сложно, скорее – спонтанной реакцией.
Алиса присела, открыла футляр, достала скрипку и смычок и, помедлив секунду, шагнула к этим двоим. Флейтист чуть сбился и отошел, освобождая ей место в середине, между собой и гитаристом со впалыми щеками, который ободряюще улыбнулся.
И женщина заиграла.
Когда Алисе было шестнадцать, мать, рассердившись на нее за что-то, закричала:
– Ты думаешь, хорошенькая мордашка даст тебе какие-то преимущества? Так вот, это не так! Она будет только обременять твою жизнь.
Девушка уже тогда понимала, что под «хорошенькой мордашкой» мать подразумевает «красивое лицо», так же, как под «симпатией» обычно имелась в виду «любовь». Алиса знала, что красива, и радовалась этому, сознавая, что мать, которая прежде тоже прекрасно выглядела, ревнует, замечая, как увядает ее собственная красота.
– Ты никогда не будешь знать, ценят ли люди тебя за твою внешность или за то, какая ты есть на самом деле, – заявила она дочери. – Если ты станешь концертирующей скрипачкой, в чем я лично сильно сомневаюсь, ты никогда не сможешь понять, аплодируют ли тебе потому, что ты хорошо играешь, или только потому, что на тебя приятно смотреть.
– Ничего подобного, – надменно ответила тогда Алиса. – Ты в этом ничего не смыслишь.
– Тебе кажется, что увивающиеся вокруг мужчины – это прекрасно, да? Но учти, долго это не продлится. И что останется у тебя, когда все закончится?
– Моя музыка.
Сейчас, играя на скрипке на станции «Холборн», Алиса полностью поверила в себя, не думая ни секунды, что флейтист пригласил ее лишь из-за того, что она была красива. Он хотел, чтобы она осталась с ними, исполняла Вивальди и Генделя, потому что она была хорошей скрипачкой. Она не знала, правильно ли это, – ей это просто подходило. Потребуются, конечно, недели репетиций – собственное исполнение не особо удовлетворило ее. Но, очевидно, как уличный музыкант она была очень даже неплоха. Алиса не могла не заметить, что в чехол для гитары падало теперь куда больше монет, чем до того, как она присоединилась к дуэту.
Скрипачка свернула пальто и положила его поверх чемодана. Музыка как будто сняла с нее оковы. Она внезапно поняла смысл часто произносимой фразы: быть в своей стихии. Как бы нелепо и смешно это ни выглядело здесь, на станции подземки, с неизвестными музыкантами, перед безликими, постоянно меняющимися людьми, вряд ли способными оценить по достоинству исполнение. И тем не менее она была теперь в своей стихии.
– Еще один отрывок, и этот день войдет в историю, – шепнул ей блондин. – Ты знаешь «Прибытие царицы Савской»? Им должно понравиться.
– Я попробую.
– Ты молодчина.
Женщина улыбнулась в ответ. Гитара была здесь практически бесполезна, и гитарист уселся рядом с открытым чехлом, широко улыбаясь и позволяя своим товарищам продолжать без него. Они играли дуэтом, составив идеальную пару, в полном соответствии с быстрым и драматичным темпом музыки. Алиса закончила играть эффектным «росчерком» смычка, взметнувшегося в воздух, и обнаружила, что смеется от восторга.
Раздался гром аплодисментов, как на самом настоящем концерте. Улыбаясь, скрипачка повернулась к флейтисту. На какой-то миг ей показалось, что он собирается ее обнять – она ясно поняла, что он думает об этом, – но парень сдержался, и Алиса отвернулась.
– Ты уже не в первый раз это делаешь, – сказал ей гитарист, выгребая монеты из чехла и пряча их в большой коричневый пакет.
– Только не в метро, – хихикнула она и показала объявление на стене. – Смотрите, что здесь написано: «В метрополитене строго воспрещается попрошайничать, играть на музыкальных инструментах или еще каким-либо иным образом беспокоить пассажиров». Штраф – пятьдесят фунтов.
– Да всем плевать. Меня зовут Питер, а он – Том.
– Алиса.
– За это еще никого не казнили, – продолжал парень, назвавшийся Питером.
– Да и пассажиры отнюдь не против, как ты могла заметить, – произнес Том. – Наоборот, мы привносим нотку радости в их монотонные будни. Между прочим, часть этих денег – твоя. – Он взглянул на своего коллегу и продолжил: – Тебе принадлежит, по крайней мере, треть, если не больше. Своей игрой ты прямо завела толпу!
– И еще ты куда симпатичнее нас обоих, – добавил гитарист.
– Нет-нет, мне ничего не надо! – замотала головой Алиса. – Мне пора идти.
Она посмотрела вверх на эскалатор. Он выглядел как врата в новую жизнь, и внезапно скрипачка поняла, что не хочет через них проходить. Ее охватил страх. Теперь каждый день будет приносить новые страхи и новые тревоги, а она должна будет встречаться с ними лицом к лицу, начиная с этого момента. Алиса убрала скрипку в футляр, сунула свернутое пальто под мышку и взяла чемодан:
– Что же, пока. Мне и вправду понравилось.
– Как насчет того, чтобы присоединиться к нам завтра на «Грин-парк»? – предложил Том.
– Кстати, я завтра не смогу, мне на работу, – сказал Питер.
– А это, значит, не работа? – вспыхнул его товарищ.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– А ты тоже завтра пойдешь на работу? – спросил Том, пристально глядя на Алису.
– Нет, – ответила та, и ей вдруг захотелось рассказать ему все о себе и о том, что она только что сделала. Но вдруг ему будет неинтересно и она своим рассказом только поставит его в неловкое положение? – Делать мне завтра совершенно нечего. То есть, наоборот, начиная с завтрашнего дня, мне надо сделать ужасно много.
Ее новый знакомый кивнул, как будто понял.
– Я должна идти, – повторила Алиса.
– Куда ты сейчас?
– В отель. Есть тут один такой, принадлежит матери девочки, с которой я училась в школе. Вряд ли тебе это будет интересно, скучная история. Хочу остановиться там, пока не найду себе квартиру.
– Пожалуйста, приходи завтра на «Грин-парк», – попросил Том. – Скажи, что ты придешь, ну пожалуйста.
Его горячность немного позабавила молодую женщину.
– Зачем? – усмехнулась она.
– Ты такая красивая. Согласен, Пит? И еще ты прекрасная скрипачка. Тебе на самом деле нужна квартира?
– Ну, положим, – пожала Алиса плечами, стараясь казаться равнодушной.
– Возможно, я смогу помочь. Так что приходи завтра на «Грин-парк».
– Что же, как говорится, от такого предложения сложно отказаться, – ответила она одной из любимых фразочек Майка.
Все трое вышли на улицу вместе. Том нес ее пальто, а Питер – чемодан. На прощание Алиса помахала им, пока парни не исчезли из виду, спустившись обратно на «Бонд-стрит», чтобы потом, как они ей объяснили, поехать по Юбилейной в Западный Хэмпстед.
Прошел уже час с тех пор, когда она последний раз вспоминала о Кэтрин, Майке и о том, что теперь творится дома. И вот эти мысли вернулись. Алисе стало казаться, что встреча с Томом и Питером была всего лишь сном, от которого она внезапно очнулась. Снаружи светило яркое солнце, такое яркое, что оно слепило глаза. В Лондоне было жарко и пыльно. Даже воздух здесь сильно отличался от воздуха Челмсфорда: дизельное топливо, бензин, экзотический табак, восточная еда, а временами даже запах мочи.
Она отыскала отель. Миссис Арчер сказала, что «в наличии только комнаты для туристов», а все остальные зарезервированы муниципалитетом под размещение бездомных, большинство из которых – беженцы из Сомали и Судана. Произнеся это, хозяйка гостиницы шмыгнула носом, пожала плечами и добавила, что деньги есть деньги.
Все это было не совсем тем, что Алиса ожидала обнаружить в отеле «Блумсбери». Нет, она, конечно, догадывалась, что все будет более чем скромно, но не рассчитывала обнаружить здесь такую грязь. В атмосфере витало что-то сомнительное, что безуспешно пытались скрыть. Она спросила, где ее номер. Лифта не было. Поднимаясь по лестнице, Алиса встретила молодую женщину в хиджабе, из-под которого выглядывало прехорошенькое личико. Стайка из четверых детишек спускалась следом за ней. Номер оказался крошечным, с односпальной кроватью. Кроме шкафа, в нем стояло лишь небольшое кресло. Окно было узким и не открывалось. После обеда в дешевой забегаловке на Нью-Оксфорд-стрит скрипачка легла на кровать, укрывшись странными, никогда прежде не виданными ею простынями из фиолетового синтетического трикотажа. Ей казалось, что каждый ее волосок, каждая складка кожи, каждый ноготь так и стремятся зацепиться за эти наэлектризованные лоснящиеся нити. Она ворочалась, и ей представлялась Кэтрин, лежащая в своей кроватке рядом с одиноко спящим Майком.
Около пяти утра Алиса решила бросить свою музыку и вернуться к ним, изобразив свой побег как результат послеродового невроза. С этим она и заснула. Затем, проснувшись в девять утра, женщина обнаружила, что, оказывается, не все отели предлагают постояльцам завтрак. В кафе, где она ужинала накануне, нашлись кофе и пончики. За чашкой слабого, горчащего кофе она вновь вернулась к ночным мыслям о возвращении домой. Так и не допив кофе, Алиса убедила себя упаковать вещи и отправиться на станцию «Холборн», а оттуда на «Ливерпуль-стрит».
Схема лондонской подземки, которую мы можем увидеть в каждом вагоне и на каждой станции, на обороте каждого путеводителя и на салфетках, продающихся в Лондонском музее транспорта, на плакатах, календарях и во множестве других мест, считается своего рода шедевром.
Она была нарисована Генри Беком и впервые напечатана в 1933 году. Компания Лондонских Подземных Перевозок заплатила чертежнику пять гиней, то есть пять фунтов и двадцать пять пенсов. С того времени схема была воспроизведена несколько миллионов раз и послужила образцом для схем метро всего мира. Последняя схема за подписью Генри С. Бека в нижнем левом углу вышла в 1959 году.
Современная версия схемы получила от компании отвратительное название: «Планировщик поездок». Она превратила изящную дорожную паутину в геометрически правильную решетку. Некоторые говорят, что если поместить ее на крышу, то можно перепутать с телеантенной.
А ведь линии подземки совершенно не похожи на идеально прямые улицы Манхэттена. Они не разветвляются под острыми углами, не образуют безупречные овалы. Настоящая схема метро, особенно в центре, напоминает, скорее, плывущего дельфина: Элдгэйт – нос, Олд-стрит – лоб, Кингс-кросс – макушка, Пэддингтон, Уайт-сити и Актон – спина, Илинг-бродвей – хвост, а станции Кенсингтона – подбрюшье. Остальные ответвления похожи на грациозные щупальца, словно морское млекопитающее стремится превратиться в медузу, тянущую свои конечности к графствам Хартфордшир, Эссекс и Суррей. Одно щупальце добралось даже до Хитроу.
Линия Метрополитен, основанная в 1863 году, достраивалась на протяжении всех шестидесятых и семидесятых годов, а потом еще в 1882-м и 1884-м. Строительство линии Дистрикт, начатое в 1865 году, продолжалось до 1902-го. Новые станции Центральной линии, открытой в 1900 году, появились в 1908-м, 1912-м, 1920-м и 1946–1949 годах. Кольцевая строилась с 1860 по 1884 год и позже была названа Внутренним Кольцом.
Северная линия берет свое начало в 1890 году. В двадцатом веке, к 1941 году, на ней появляются новые станции. В 1903–1907 годах удлиняется линия Пикадилли, в том числе строится новая конечная станция. Строительство линии продолжалось в течение сорока лет, с 1933 по 1971 год. Единственная линия, целиком и полностью проложенная в последнее время, – это Виктория, открытая в 1971 году, тогда как, например, Юбилейная, завершенная к 1979 году, только в малой части относится к современности. Все остальное на ней – это старая линия Бейкерлоо, перестроенная еще в 1905–1915 годы.
С конца семидесятых годов двадцатого века Доклендское легкое метро отделилось от основного метрополитена и стало обслуживать восточный берег Темзы.
Около одиннадцати Алиса вместе со скрипкой была на станции «Грин-парк». Она сразу же нашла Тома Мюррея, благодаря звукам флейты, донесшимся до нее еще на эскалаторе.
– Я думал, ты уже не придешь, – улыбнулся флейтист.
– Я и сама так думала, – ответила молодая женщина. – Собиралась вернуться туда, откуда пришла.
Том пытливо посмотрел на нее, но, так и не дождавшись продолжения, представил ей своего нового компаньона. Его звали Олли, и он тоже был гитаристом, но, как объяснил Том, этот музыкант играл в метро в последний раз, так как уезжал жить во Францию.
– Все вечно куда-то уезжают, – пожаловался Мюррей.
– Боюсь, я тоже скоро уеду, – вздохнула скрипачка. – Мне придется. Не могу больше оставаться в этой помойке.
Том запел, и они стали аккомпанировать ему. Алиса посоветовала новому другу спеть серенаду из «Дона Жуана» Моцарта. У них не было мандолины, но гитара Олли отлично ее заменила. Мюррей пел, умоляя возлюбленную не быть жестокой, подойти к окну и позволить ему взглянуть на нее. При этом он смотрел на Алису, а не на слушателей.
Ей было немного неловко, но окружающим спектакль явно понравился. Целый водопад монет хлынул в гитарный чехол, и среди них были даже фунтовые. Алиса была невысокого мнения о собственном голосе – неустойчивом сопрано, но когда Том предложил спеть дуэт Дона Жуана и Церлины, согласилась. На словах «Là ci darem la mano»[10] флейтист протянул ей руку, но его партнерша сделала вид, что не заметила этого. Все яростно захлопали. Олли собрал деньги. Вышло около пятнадцати фунтов.
– Мы обычно приносим поесть с собой и отправляемся перекусить в парк, – сказал Мюррей, – но сегодня решили пойти вместе с тобой в кафе.
– Вы же думали, что я не приду, – удивилась скрипачка.
– Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Но я надеялся.
Они отправились в закусочную, наподобие той, в которой когда-то работал сам Том. Играя в метро, он зарабатывал достаточно, чтобы позволить себе бросить подобную работу. Алиса подумала, что жить так, как они, означает жить одним днем. Сама она не работала ни дня, ее всем обеспечивал муж. Когда принесли кофе, Том рассказал ей о «Школе Кембридж» и предложил туда переселиться.
– Школа? – переспросила удивленная женщина.
– Там когда-то была школа, – пояснил ее собеседник. – Сейчас это просто дом, в котором сдаются комнаты, причем очень дешево. Олли уезжает, и одна комната освобождается. Я поговорил с хозяином, он совершенно не против, чтобы ты заняла кабинет директора.
– Интересный будет адрес! – рассмеялась Алиса.
– Скажи, что ты согласна.