Элинор Фарджон Вислоухий щенок
Когда у Джо Джолли умер отец, у него за душой, почитай, и гроша ломанного не было. Ну, не совсем так — было у него старое кресло. Но даже лачуга, где жила семья Джолли, и то им не принадлежала — ее в уплату за службу предоставлял им Владетель Манора, чей лес рубил Джон Джолли. А впридачу к хижине Владетель платил им еще по три шиллинга каждую пятницу. Даже топор, которым мистер Джолли рубил лес, и тот был не его, а хозяйский.
Джо вырос в лесу и почти ничему не выучился — разве что на славу работать руками да любить зверей, а еще больше он любил своего отца и частенько помогал ему валить лес, хотя ни Владетель Манора, ни его Управляющий и слыхом не слышали, что у старого Джолли есть сын.
Старый мистер Джолли заболел вечером в четверг, когда деньги за прошлую неделю уже все вышли. Он уселся в свое старое кресло и произнес:
— Джо, я вижу пред собой лучший мир.
На следующий день он не смог встать с кровати, так что пришлось Джо одному управляться со всей работой, а в конце дня идти к Управляющему за недельным заработком.
— Кто ты такой? — спросил Управляющий, и Джо ответил:
— Сын Джона Джолли.
— А почему Джон Джолли сам не пришел?
— Он болен.
— А кто будет работать за него, покуда он не поправится?
— Я, — отвечал Джо.
Управляющий отсчитал ему три шиллинга, а про себя подумал, что ежели будет на то милость Господня и Джон Джолли умрет, то он сможет отдать освободившееся место престарелому дядюшке своей жены — которого считал для себя обузой и Божьим наказанием, поскольку тот жил в его доме и сидел у него на шее. Однако Джон Джолли протянул еще добрый месяц, и все это время Джо ухаживал за ним заботливо, точно дочь, да вдобавок работал вместо него в лесу. А поскольку, когда в доме больной, на три шиллинга далеко не уедешь, Джо мало-помалу распродавал все их пожитки, чтобы хоть немножко скрасить отцу жизнь. К четвертому четвергу все имущество, кроме старого кресла и медного обручального кольца матушки Джо, было распродано подчистую, Джон Джолли покоился с миром в зеленой могиле, а сам Джо в первый раз в жизни задумался о своем будущем.
Впрочем, раздумывал он недолго. Ему было восемнадцать лет отроду, паренек он был рослый да складный, ловкий, точно белка, и загорелый, точно красноватая кожица на молодой сосенке, и кроме, как валить лес, ничего толком не умел. Вот Джо и решил остаться на отцовском месте.
В пятницу он, как было заведено, пришел за деньгами и сказал Управляющему:
— Папа больше не будет рубить для вас лес.
— То есть как это? — спросил Управляющий, надеясь на лучшее.
— Он перешел в мир иной, — пояснил Джо.
— Ах! — произнес Управляющий. — Значит, место господского дровосека снова свободно, и это после пятидесяти-то лет.
— Мне бы хотелось занять его, — попросил Джо.
Но Управляющему наконец-то выпал удобный случай избавиться от престарелого дядюшки, а потому он скривил губы, почесал нос, покачал головой и сказал:
— Тут нужен человек опытный.
С этими словами он отсчитал Джо три шиллинга и отправил его восвояси. Джо не стал спорить — он знал, что опытен по умению, но не по годам, и что коли уж Управляющий решил так, то что толку думать иначе. Вернувшись в хижину, он поглядел на отцовское кресло и подумал: «Что ж, с собой его, пожалуй, не возьмешь, да и продавать тоже негоже, а уж рубить его на дрова я и подавно не стану. Но ведь следующему дровосеку надо будет в чем-то сидеть, поэтому он, верно, оставит кресло на прежнем месте, где я бы и сам его оставил. Но увы, старое мое кресло, делать нечего — придется нам с тобой распрощаться!»
И вот, с тремя шиллингами и медным кольцом в кармане, Джо покинул единственный дом, какой когда-либо знал.
В первый раз в жизни Джо отошел от отчего дома так далеко, на много миль, и все здесь было для него в диковинку. Он ведь пуще всего на свете любил свой лес и редко выходил оттуда. Однако не прошло и сорока часов со смерти его отца, как он уже шагал по белу свету, зорко присматриваясь и чутко прислушиваясь ко всему, что видел и слышал на своем пути. Поскольку он и сам не знал, куда идти, то решил, что пойдет на первый же звук, и вот, не успел даже как следует навострить уши, как услышал вдали слабый, но родной и знакомый стук — то стучал топор по дереву. Звук этот раздавался так далеко, словно доносился из другого мира, но Джо слышал его совершенно отчетливо и направился в ту сторону.
В субботу, около полудня, он услышал новый звук, куда как более тревожный — визг попавшей в беду собаки. Джо ускорил шаги и, завернув за угол тропинки, увидел перед собой деревенский пруд. Вокруг него толпилась ватага мальчишек, и один из них пытался утопить крохотного щенка. Но мать щенка, красивая вислоухая спаниэлька, прыгала вокруг, скуля и мешая мальчишке, так что тот большую часть времени брыкался, стараясь отбиться от нее. Остальные сорванцы стояли в стороне, хохоча над потасовкой мальчишки и собаки и не помогая ни ему, ни ей. Когда Джо выходил из-за угла, юнец уже совсем потерял терпение и собирался зашвырнуть щенка подальше в пруд, но тут Джо схватил его за руку.
— Не смей! — закричал он.
Мальчишка задиристо повернулся к нему, но увидев, что соперник повыше и посильнее его, сбавил тон и принялся ныть.
— А что тут такого? Щенки на то и родятся, чтобы их топить, разве нет?
— Вот и нет, если рядом я, — возразил Джо. — И уж этого ты точно не утопишь.
— Может, купишь его? — спросил мальчишка.
— А сколько ты за него хочешь? — поинтересовался Джо.
— А сколько у тебя есть?
— Три шиллинга.
— Идет! — закричал сорванец, сунул вислоухого щенка Джо, выхватил у него три шиллинга и помчался прочь вместе со своими дружками, заливаясь хохотом громче их всех. Спаниэлька встала на задние лапы, положила передние Джо на грудь и лизнула руки, которые так заботливо держали ее малыша.
Джо заглянул в ее ласковые карие глаза и сказал:
— Я пригляжу за твоим сынком, малышка. Беги за своим хозяином!
Один из мальчишек оглянулся на бегу и, давясь от смеха, выкрикнул:
— А он вовсе ей и не хозяин! Это бездомная собака, и он нашел ее вместе со щенком на сеновале своего отца сегодня утром!
И с последним взрывом хохота над простаком, который понапрасну расстался со своими денежками, сорванцы унеслись прочь.
— Что ж, — промолвил Джо, — не такая уж это и плохая сделка, ведь я получил этого щеночка и отличную собаку впридачу. Так что вы оба, и мать, и сын, становитесь теперь моей собственностью.
Он засунул щенка себе за пазуху. Тот сразу же пригрелся и уютно свернулся калачиком, а у Джо потеплело на душе — ведь это была его собака — его собственная, и принадлежала она ему одному и никому больше. И вот с пустыми карманами он двинулся дальше, а вислоухая спаниэлька бежала за ним по пятам.
Поскольку у Джо ни осталось ни гроша, то остаток дня пришлось ему идти на пустой желудок. Под вечер, когда не умолкавший ни на миг путеводный стук топора звучал уже совсем близко, юноша добрался до высокого бора. Он успел уже соскучиться по своему родимому лесу и потому вошел в чащу радостно, с таким чувством, будто вернулся домой. Не успел он пройти и двух шагов, как услышал тоненькое жалобное мяуканье, слабое, как тявканье его щенка, и, пойдя в ту сторону, уридел крохотную кошечку, совсем еще котенка, золотистую, точно солнечный свет, играющий на глади быстрого ручья, и с глазами золотыми, точно мед. Бедняжка так и дрожала на четырех тоненьких подгибающихся лапках и явно обрадовалась, когда Джо нагнулся и поднял ее с земли. Тельце у котеночка было такое крохотное, что Джо мог бы заслонить его большим пальцем, и мягкое, как пушок. Было очень холодно, поэтому Джо сунул киску за пазуху к щенку, и та мигом пригрелась и блаженно замурлыкала.
Вечер уже клонился к ночи, и стук топора, звучавший в ушах Джо прекрасней любой музыки, раздавался не далее, чем в сотне ярдов. Остановившись, Джо наслаждался этим милым его сердцу звуком, как вдруг стук оборвался, послышался громкий треск дерева, а вслед за ним — слабый стон. Джо со всех ног бросился туда. Там, придавленный рухнувшим деревом, лежал старик, до того похожий на отца Джо, что в первую минуту юноша решил, что это и есть Джон Джолли собственной персоной. Но разве могло такое быть? Подбежав поближе, Джо убедился, что это и впрямь не его отец, а просто старый лесоруб, похожий на отца ровно настолько, насколько все старики похожи друг на друга, если они одного роста и прожили сходную жизнь.
— Вы сильно ранены? — спросил Джо.
— Не знаю, не пойму, пока не высвобожусь, — ответил старик. Поперек его правой руки лежало огромное бревно. Джо подобрал топор старика и высвободил лесоруба из-под дерева. Бережно осмотрев руку бедняги, Джо обнаружил, что она сломана, но ему так часто приходилось вправлять сломанные лапки зайцев и крылья соек, что он прекрасно знал, что делать. В считанные минуты он перевязал старика и, подняв его с земли, спросил, куда его отнести.
— Моя хижина не далее чем в пятидесяти шагах отсюда, — сказал старик и показал Джо, куда идти.
Домишко оказался точь-в-точь как прежнее жилище Джо, разве что мебели там было чуть-чуть побольше. В углу стояла узенькая кровать с ярким покрывалом — туда-то Джо и уложил старика, а потом без лишних слов принялся разводить в камине огонь, кипятить воду и готовить старику ужин. Заглянув в буфет, он отыскал там припасы и горшки, и вот, не прошло и двух минут, как чайник уже вовсю кипел, а бутерброды были намазаны. Лежа в постели, старик наблюдал за ним глазами, зоркими и блестящими, как у горностая.
Приготовив больному ужин, Джо расстегнул куртку и вытащил из-за пазухи щенка с котенком. Вислоухая спаниэлька примостилась у огня и покормила обоих малышей, поглядывая на Джо карими глазками, ясными, как глаза старого лесоруба.
— А где можно взять воды и объедков для собачки? — спросил Джо.
— Насос за хижиной, а кость на полке, — отозвался старик.
Джо дал вислоухой спаниэльке косточку и поставил перед ней миску с водой.
— А теперь, — сказал старик, — возьми-ка миску да кружку и для себя.
Джо так и сделал. Он до того проголодался, что не успел и глазом моргнуть, как съел свою долю.
— Коли не погнушаешься спать на коврике перед очагом, — молвил старик, — милости просим. А если пожелаешь остаться здесь, пока рука моя не заживет, можешь пока поработать вместо меня.
— А кем вы работаете? — спросил его Джо.
— Королевским Дровосеком.
— А с чего вы взяли, что я гожусь на эту работу?
— А разве я не видел, как лихо ты управляешься с топором, покуда ты обрубал ветку, чтобы освободить меня? — сказал старик. — Кому, как не мне судить, что ты прекрасно подходишь. Но завтра утром тебе надо будет сходить к королю и сказать, что ты поработаешь на моем месте.
Джо провел ночь на коврике перед камином и поднялся ни свет, ни заря. Сперва он покормил старика и собаку со щенком и котенком и прибрался в хижине, а когда все было в порядке, отправился в королевский дворец. Старик сказал ему, что дворец расположен в центре большого города, что лежит в трех милях к северу, и еще посоветовал Джо прихватить с собой королевский топор с выжженной на рукоятке короной — в знак того, что рассказ его чистая правда. Вот так Джо снова пустился в дорогу.
В конце первой мили он услышал за спиной тоненькое мяуканье и, обернувшись, увидел, что медовенькая киска увязалась за ним из дому. Возвращаться ему не хотелось, поэтому он посадил крошку себе за пазуху и зашагал своей дорогой. Вторая миля вывела его из лесу, а в конце третьей Джо впервые в жизни увидел столицу. Дивясь на такое великое множество домов, магазинов, церквей, башен и башенок, храмов, соборов, шпилей и флюгеров, он подошел ближе и тут заметил, что весь город пребывает в смятении. На улицах толпились люди — кто бегал взад-вперед, обшаривая все уголки и закоулки, кто ползал на четвереньках, суя нос в каждую щелку или норку. У ворот дорогу Джо преградил высокий часовой.
— Что у тебя за дело? — сурово осведомился он.
— А это так важно? — поинтересовался Джо.
— Да в общем-то, нет, — поразмыслив, признался часовой, — потому что мне все равно велено никого не впускать и никого не выпускать.
— Ну ладно, ничего не попишешь, — сказал Джо, думая, что в городах всегда так, это ведь вам не лес, где всякий может бродить, где вздумается.
Но едва он повернулся, собираясь уходить, как часовой ухватил его за плечо и закричал:
— Откуда это у тебя королевский топор?
Джо в двух словах рассказал ему всю историю, и часовой распахнул ворота.
— Ты тут по королевскому делу, — сказал он, — а значит, просто должен войти. Если тебя о чем-нибудь спросят, показывай топор, он тебе будет вместо пропуска.
Впрочем, в городе Джо уже никто ни о чем не спрашивал, все были слишком заняты — шныряли, ползали и вынюхивали. А чем ближе Джо подходил ко дворцу, тем сильнее была суматоха. Придворные и пажи бегали туда-сюда, в отчаянии заламывая руки, так что Джо беспрепятственно миновал все залы и переходы и попал наконец в тронный зал. Там не оказалось совершенно никого, кроме прехорошенькой заплаканной девочки. Платьице на ней было такое белое-белое, а кудряшки такие золотисто-лимонные, что Джо сразу же вспомнил своего вислоухого щенка. Ему было больно видеть, как она горюет, так что он подошел к ней и сказал:
— Если ты поранилась, покажи мне. Уж верно, я смогу тебя вылечить.
Девочка всхлипнула и ответила сквозь рыдания:
— Я и вправду ужасно ранена.
— Но куда? — спросил Джо.
— В самое сердце, — ответила девочка.
— Плохо дело, — покачал головой Джо. — А как это тебя угораздило?
— Я потеряла свою киску, — ответила девочка и зарыдала еще горьше.
— Я дам тебе другую киску взамен, — пообещал Джо.
— Нет, мне нужна только моя кисонька.
— Но это такая хорошенькая киска. Я подобрал ее вчера вечером в лесу, — попробовал уговорить ее Джо. — Во всем свете второй такой не сыщешь, а глаза у нее, точно мед.
И он вынул котенка из-за пазухи.
— Это моя кисонька! — закричала девочка, тотчас перестав плакать, выхватила из рук Джо комочек золотистого пуха и принялась без устали целовать котенка. Потом она выбежала на середину зала, дернула за золотую цепочку и позвонила в золотой колокол. Тронный зал тут же наполнился толпой народа. Все, начиная от самого чумазого поваренка до его величества короля кинулись узнать, в чем дело — ведь этот колокол звонил только в самых важных случаях.
Принцесса, ибо девочка была не кем иным, как самой Принцессой, вскочила с ногами на трон и подняла котенка над головой.
— Этот юноша нашел мою Сластеночку! — закричала она.
Тут поднялась настоящая буря радости. Потрясающая новость, точно пожар, мгновенно переметнулась из тронного зала во двор, а со двора — на улицы. Через пять минут горожане уже вернулись к своим повседневным занятиям, городские ворота распахнулись, а Король спросил у Джо Джолли, чего он хочет в награду.
Охотнее всего Джо попросил бы подарить ему Принцессу, ведь она так замечательно подходила к его Вислоухому Щенку — ее лимонные кудряшки были одного цвета с его ушами, а карие глазки смотрели так ласково и умильно, как смотрят одни только спаниэли. Но об этом он попросить, разумеется, не мог, вот и ответил:
— Мне бы хотелось получить работу Королевского Лесоруба, покуда нынешний Королевский Лесоруб не поправится.
— Ну уж на твоем-то веку этого точно не случится, — отозвался Король.
Слова его поставили Джо в тупик, но юноша был слишком почтителен, чтобы попросить разъяснить их смысл, да и потом, рассуждал он, короли имеют полное право говорить так, как им вздумается, хоть бы и загадками.
— Дай-ка мне топор, — приказал Король, — кстати, сдается мне, это мой королевский топор; преклони колени и нагни голову.
Джо в глубине души надеялся, что Король не станет рубить ему голову, пусть даже у него и есть на то какие-то причины; но все же послушно опустился на колени и почувствовал между лопаток осторожное прикосновение лезвия топора.
— Встань, Королевский Лесоруб! — провозгласил Король. — Раз в месяц приходи к сторожке Лесничего за указаниями, а в первую очередь позаботься-ка о том, чтобы каждый день приносить наилучшие дрова для опочивальни Принцессы.
Ни один приказ не мог прийтись Джо больше по душе. Он дернул себя за вихор и улыбнулся Принцессе, но та уже отвернулась, уткнувшись носом в пушок своей киски и нашептывая ей на ухо всяческие нежности. Поэтому он снова потянул себя за вихор и поклонился Королю, повернулся и вернулся обратно в хижину той же дорогой, какой пришел.
— Ну как? — спросил старик.
— Ей-ей, замечательно, — отозвался Джо. — Котенок оказался принцессиным котенком, поэтому Король сделал меня Королевским Лесорубом, пока ты снова не встанешь на ноги.
— Он так и сказал? — поинтересовался старик с какой-то странной улыбкой.
— Во всяком случае, насколько я понял, — сказал Джо.
— Ну значит, так тому и быть, — заключил старик. — И коли уж мы теперь будем жить вместе, то зови меня Папашей — когда-то у меня был сын, славный мальчуган, и ради него я теперь люблю это слово.
Но выздоровление Папаши затянулось на куда более долгий срок, чем рассчитывал Джо. Проходили месяц за месяцем, а его сломанная рука так и не срасталась, хуже того — после несчастного случая здоровье его так пошатнулось, что он совсем не вставал с кровати. Джо постепенно привык каждый вечер располагаться на ковре перед очагом, уже не думая о том, что скоро это будет в последний раз; новая работа стала старой и привычной, и день сменялся днем, пока наконец не пробежал целый год. Вислоухий Щенок вырос в рослого пса, такого же красивого, как и его матушка, но Джо продолжал мысленно звать его Щенком — хотя бы для того, чтобы как-то отличать от матери. Она целыми днями полеживала в тепле перед камельком или на солнышке на крыльце — но Вислоухий Щенок день-деньской бегал за Джо, куда бы тот ни пошел, и вместе им было весело и радостно. Со дня своего назначения на работу Джо все время торчал в лесу, не подходя к городу ближе, чем к сторожке Лесничего на лесной опушке. Ранним утром первого числа каждого месяца он приходил туда и чаще всего заставал Лесничего за болтовней с пригожей фрейлиной из дворца. Ее звали Бетти, и она, похоже, очень любила прогуляться с утра по росе прежде, чем взяться за насущные дела.