Я не была уверена, что имею право увезти сестру из Москвы. Навсегда увезти, ибо Левон к нам перебираться не собирался. Его жизнь была в Ереване, и по-иному он ее просто не мыслил. Там его родина, его работа, его «родные камни». Будь я одна, наверное бы, решилась. Ереван мне понравился, работу я бы себе там нашла и квартиру свою обменяла бы на замечательную ереванскую, объединив которую с замечательной квартирой Левона, мы поселились бы почти во дворце.
Но Ольга… Имела ли я право выдирать ее из привычной среды, не только людской, но и языковой, в конце концов; лишать ее московской прописки и возможности жить потом в Москве? Кто знает, насколько она приживется в Армении. А если нет? Путь-то назад будет отрезан. Сейчас ей нравится «дядя Левон», а потом она вырастет и станет меня упрекать, что лишила ее всех московских возможностей.
И бабу Галю я не могла уже просто так бросить. Она нам стала действительно родной. Душу в нас вложила. И буквально сама жила нами. Она меня, конечно, уговаривала не оглядываться и «выходить за такого хорошего парня». Но я-то понимала: без нас с Ольгой ей придется очень тяжело, и чем дальше, тем хуже. И возраст ее уже давал о себе знать. Сейчас она еще бодренькая, на ногах, а через несколько лет… Правда, Левон предлагал и ее взять с собой, но она решительно отвергла его приглашение: я, мол, от своего Гены никуда. Он меня лежит-дожидается, как же я его брошу? Можно подумать, много хорошего она видела от своего Гены.
Так и не решилась я на замужество. Левон еще долго пытался уговорить меня и приезжал с подарками. Но я твердо стояла на своем: Ольга будет расти в Москве.
Потом Левон как-то поспешно женился на младшей сестре друга детства. И, естественно, приезжать перестал.
Уже в девяностые годы, когда все в нашей стране перевернулось вверх тормашками, я с болью смотрела на знакомый город Ереван – без света, без тепла, с трубами буржуек, торчащими из окон многоэтажных панельных домов, с длинными очередями у дверей хлебных магазинов, и единственно, чему радовалась (хотя радость – совсем неуместное чувство в такой момент), так это тому, что у меня в свое время хватило духа не увезти Ольгу на чужбину. Иначе лихо бы нам с ней пришлось. А теперь мы с Левоном уже много лет вообще живем в разных государствах.
– Ну ладно, – смирилась Гета. – С Левоном, как показала жизнь, ты тоже, наверное, скорее оказалась права, чем не права. Лучше уж все-таки на родине жить. Но уж Романа ты точно зря отшила.
– Совсем не зря, – начала спорить я.
– Был бы у тебя с ним дом – полная чаша, – продолжала моя подруга.
– Тут уж, подруга, ты виновата, – решила напомнить я. – Вернее, твои педагогические таланты. Кто, интересно, научил невинного ребенка обливать неприятных мужиков вареньем?
Гета согласилась, но лишь на мгновение.
– Рома был совсем не неприятным. По-моему, наоборот, очень фактурный мужик. И к тому же не жлоб. И я твою Ольгу всего один раз в жизни попросила мужику подлянку сделать. Я же не знала, что у нее это превратится в практику с каждым встречным-поперечным.
– Счастье, Гетка, что ты в школе не работаешь, – усмехнулась я. – Представляю, скольким питомцам ты бы своей гениальной педагогикой жизни поломала.
– Поэтому-то я и приняла вовремя мудрое решение, – самодовольно отметила она.
Мудрое ее решение заключалось в следующем. На последнем курсе института она решительно заявила, что распределяться в школу не хочет ни под каким видом, ибо это нанесет неизлечимую травму как ей самой, так и ее подопечным, и прибегла к помощи дальнего родственника, который был шофером какого-то большого начальника. Он и замолвил слово за Гету. В результате на нее в наш вуз пришла заявка из Университета Лумумбы, где моя подруга стала преподавать русский язык для иностранцев и до сих пор преподает.
– А Ольга восприняла твой урок по-своему, – объяснила я. – Если человек не понравился, надо сделать ему гадость, и он уйдет. Вот она с Ромой и постаралась.
– Видит бог, насчет Ромы я ее не просила! – воскликнула Гета.
Рома возник в моей жизни в середине девяностых, когда я как раз перешла из средней школы в частную гимназию. Гимназию эту организовала одна из наших институтских преподавательниц. Она всегда ко мне хорошо относилась. Вот и переманила меня. Уговаривать я себя долго не заставила. И зарплату мне на новом месте положили совсем другую, и Ольгу забесплатно учиться приняли. А возможности у сей частной школы были будьте здоровы. Солидные спонсоры для своих же детей старались. И помещение нашли хорошее, и бассейн построили. А уж про лингафонные кабинеты и компьютерные классы вообще не говорю. И, главное, в отличие от многих других частных школ туда действительно хороших учителей набрали. Они и знания давали, и требовали с учеников без скидок на кошельки родителей.
А кошельки, надо сказать, у всех в этом учебном заведении были солидные. Я даже сперва насчет Ольги тревожилась. Конечно, знания важны, но не возникнут ли у нее комплексы из-за того, что у нас достаток другой? И не станут ли ее одноклассники презирать, мол, учительская сестра, черная кость и им не пара? Ведь очень часто богатые дети воспринимают учителей словно обслугу, людей второго сорта.
Однако волнения мои оказались напрасны. Заводная контактная Ольга легко вписалась в среду и мало того что совершенно не комплексовала, так еще сумела настолько себя хорошо поставить, что дружбу с ней очень ценили.
Единственный одноклассник, с которым у моей сестры отношения сразу не задались, был сын злополучного Романа. Роман сам воспитывал сына, если, конечно, подобное позволительно назвать воспитанием. С женой Роман давно развелся, и дальше она участия в воспитании сына не принимала. Рома был целиком и полностью занят каким-то разносторонним и многообразным бизнесом, приносящим ему большой доход, однако не оставляющим времени. С сыном он завтракал иногда, если получалось, ужинал, дарил ему дорогие подарки, оставляя прочие заботы постоянно меняющимся боннам и охранникам. Результат получился соответствующим. Костя хуже всех в классе себя вел и хуже всех учился. Я была классной руководительницей. Поначалу мне хотелось самой справиться с проблемой, но в результате я оказалась вынуждена настоять на встрече с отцом.
Папа явился ко мне в пустой класс в состоянии сильного возбуждения. Гневом дышало его лицо. Руки были сжаты в кулаки. Зато у выглядывающего из-за спины сына физиономия была довольной. Он явно предвкушал разнос, который устроит противной училке его всемогущий предок.
Однако, разглядев меня, всемогущий родитель, вопреки сценарию сына, несколько обмяк, в облике его заметно поубавилось суровости, и он даже согласился поговорить со мной наедине, без Кости, которого отправил в сопровождении охранника посидеть в машине.
Разговор у нас получился долгий и под конец весьма откровенный. К моему удивлению, грозный на первый взгляд «новый русский» оказался на самом деле человеком одиноким и по-своему даже несчастным. Он и сам прекрасно понимал, что с Костей творится что-то неладное, однако, не представляя, как изменить ситуацию, пытался, словно страус, прячущий голову в песок, уверить себя, будто все в порядке. Мол, большинство мальчишек в Костином возрасте такие.
Мы с Романом выработали целый план по спасению Кости совместными силами. Я вызвалась найти ему хорошего психолога, сама же согласилась дополнительно подтянуть его по русскому языку. Последнее не было с моей стороны чистым альтруизмом. Лишние деньги нам с Ольгой никогда не мешали.
Занималась я с Костей по выходным. Роман присылал за мной машину – они с сыном жили в загородном доме. Иногда я и Ольгу брала с собой, и, пока мы занимались с Костей, она дышала свежим воздухом или плавала в бассейне. Рома всегда радовался Ольгиным приездам. Он очень хотел, чтобы они подружились с Костей, однако тот, смирившись волей-неволей с моим существованием (можно сказать, мы с ним почти подружились), Ольгу на дух не переваривал. И чувство это было вполне взаимно.
Впрочем, сестра моя не любила не только Костю, но терпеть не могла и его папу. Видимо, она их не разделяла. Правда, до поры до времени свои эмоции сдерживала, ибо ей нравилось проводить выходные в доме Романа. Особенно после того, как ей разрешили кататься на Костином пони.
Точно даже и не скажу, в какой момент просто деловые отношения папы ученика и наемной учительницы превратились сначала в дружеские, а потом и в гораздо более чем дружеские.
Я только в какой-то момент начала замечать, что Роман все чаще и чаще оказывается дома, когда я приезжаю заниматься с Костей. Даже в школу иногда стал заезжать за сыном и заходил ко мне как бы узнать, все ли в порядке, и посоветоваться по поводу очередной проблемы, возникшей у них с Костей.
И хотя Костя, на мой взгляд, стал лучше учиться, и поведение у него стало выравниваться, подобные советы требовались Роману чаще и чаще. А уж когда мы с Ольгой приезжали к нему на выходные, он вообще подолгу не отпускал меня от себя; мы отправлялись гулять, и он вел со мной долгие беседы, которые постепенно стали касаться не только воспитания сына, но и многого другого, абсолютно не имеющего отношения к нашим занятиям с Костей.
И хотя Костя, на мой взгляд, стал лучше учиться, и поведение у него стало выравниваться, подобные советы требовались Роману чаще и чаще. А уж когда мы с Ольгой приезжали к нему на выходные, он вообще подолгу не отпускал меня от себя; мы отправлялись гулять, и он вел со мной долгие беседы, которые постепенно стали касаться не только воспитания сына, но и многого другого, абсолютно не имеющего отношения к нашим занятиям с Костей.
Роман устроил нам замечательный Новый год. Даже баба Галя, по его настоянию, с нами поехала. Я сперва отнекивалась, потому что он объявил, что будут еще гости.
В отличие от Ольги я комплексовала. Кто знает, как ко мне отнесутся его знакомые? И что надевать – неясно. Оденусь не к месту, да и нет у меня ничего эдакого (я на себе ведь экономила, покупая вещи на рынке, да и те по минимуму, без чего не обойдешься), будут потом жены его друзей в меня пальцами тыкать. Или, еще хуже, игнорировать. Нужно мне такое удовольствие! И вообще, с чего ему вздумалось нас приглашать? Кто я ему? Нет, это неудобно и совершенно неуместно. Справим праздник втроем, как всегда.
Но Роман все же настоял на своем, объявив, что для них с Костей без нас настоящего Нового года не получится. А на мое возражение, что я не люблю встречать Новый год среди незнакомых людей, усмехнувшись, признался, что эта куча гостей ему тоже совершенно не нужна и он собирался позвать их лишь для меня, чтобы я не смущалась. Но раз они меня смущают, он даже звонить больше никому не будет.
И мы поехали. Это был действительно настоящий праздник! С потрясающей елкой во дворе перед домом, фейерверком и роскошными подарками. Мне тоже пришлось поломать голову над подарками для Романа и Кости. Чем можно порадовать людей, у которых все есть? Это была задачка. Несколько дней ходила сама не своя! Дешевкой ведь не отделаешься. Да и терпеть не могу, когда дарят по принципу: «На тебе, боже, что мне негоже».
Первый подарок я придумала для Кости. Это было настоящее озарение. Только не у меня, а у Гетки. У нее был один приятель, в прошлом кратковременный любовник «для души», как говорила она сама, а теперь они просто дружили. Тем более что он последнее время больше мужчинами стал интересоваться.
Однако его сексуальная ориентация к подарку не имела никакого отношения. А вот то, что он делал на продажу солдатиков ручной росписи под старину, показалось сперва Гетке, а затем мне попаданием в яблочко. Просто так купить его солдатиков мне было, конечно, не по карману, однако Гетка ему промыла мозги и, напомнив автору шедевров, что он когда-то ее цинично бросил во цвете лет, добилась для меня девяностопятипроцентной скидки, и я стала счастливой обладательницей трех простых солдатиков армии Петра I, одного офицера и одной пушки тех же времен. Все это было упаковано в деревянную коробочку, запечатанную красным сургучом.
Подарок для Романа я нашла сама, и совершенно случайно. Он стоял в комиссионном магазине среди гэдээровских и советских сервизов, чешского хрусталя и новодельных ламп под старину. Большой пузатый старинный тульский самовар. Вероятно, я не обратила бы на него внимания, если бы не гигантский вензель на круглом боку. Вернее, даже не сам вензель, а буквы в нем: «P. K. B.». Они полностью совпадали с инициалами Романа! Самовар стоил очень дешево. Видимо, давно ждал и не находил покупателя.
Эффект от подарков превзошел самые смелые мои ожидания. Костя, едва заглянув в деревянную коробку, немедленно стал трясти солдатиками перед носом отца, взахлеб объясняя, что таких же солдатиков собирает отец его приятеля Мишки; у него их полно, и он даже ими играет в сражения, а Мишке только издали разрешает смотреть, а трогать не дает, потому что они кучу бабок стоят, и Мишка теперь ему, Косте, обзавидуется, и теперь он, Костя, тоже будет собирать таких солдатиков.
Роман, глянув на самоварные инициалы, впал в еще больший восторг и, чмокнув меня в щеку, умчался куда-то в глубь дома, откуда немедленно возвратился со старинным, изрядно выцветшим дагеротипом. На нем был запечатлен мужчина с окладистой бородой, пивший чай. Из самовара. Точь-в-точь такого же, как я купила. Вензеля на дагеротипе, правда, мы разглядеть не сумели. Но Роман объявил, что его прапрадеда, купца первой гильдии, звали точно так же – Романом Константиновичем Вороновым, и значит, я вернула ему семейную реликвию. Затем, задумчиво погладив пузатый бок самовара, он тихо добавил:
– Наверное, это судьба.
Для детей под елкой, установленной в доме, были навалены горы подарков. В синих обертках Костины, а в розовых – Ольгины.
– Не многовато ли? – спросила я у Романа.
– Все рассчитано, – серьезно откликнулся тот. – Там в основном всякая ерунда, зато много. Им надолго хватит. Будут заняты.
Из-под елки то и дело раздавались восторженные восклицания.
– И вообще, для чего Новый год, если всем радости не устраивать? – С этими словами Роман протянул мне маленький сверточек. – На вас я решил сэкономить. И много подарков решил не делать, чтобы от меня не отвлекались.
Я развернула бумагу и обнаружила золотой кулон в виде диска на цепочке. Тогда я просто надела его на шею. И лишь потом поняла: Роман отнюдь на мне не экономил. Вещица была от очень известной ювелирной фирмы.
Однако неловкость я ощутила почти сразу и смущенно промямлила:
– Роман, я все-таки учительница вашего сына. Как-то очень…
– Вот именно, что учительница, – не дал договорить он. – Столько с ним возились. Мне хотелось вас хоть чем-то порадовать.
Теперь к неловкости примешалась радость. Мне так давно не дарили подарков. Роман еще при этом восхищенно взирал на меня. Я явственно ощущала: он чего-то недоговаривает, и, теребя кулон, терпеливо ждала. Однако тогда он так ничего и не сказал.
Договорил он позже, когда вконец умотавшиеся от праздника дети, а с ними и баба Галя, улеглись спать. Роман опустился передо мной на колени и обхватил руками мои ноги. И говорил, что давно мечтал о такой, как я, ждал всю жизнь, а ему не везло и не везло. И раньше, до того, как женился, и с женой, и после. А потом, тогда, в пустом классе, когда я его вызвала, увидев меня, понял: это судьба. И какое счастье, что его Костя так плохо учился, иначе ведь он бы со мной никогда не встретился, и я в его дом не попала бы, и он навсегда бы остался несчастным.
Он стал меня целовать и все что-то говорил, говорил, будто боялся, что я сейчас вырвусь и убегу, но я никуда убегать не собиралась, и мы оказались у него в спальне и заснули в изнеможении только тогда, когда кончилась длинная зимняя новогодняя ночь и день уже занимался за окном.
Любила ли я его? Не знаю. Скорее всего, нет. Просто бросилась в его объятия, потому что мне было одиноко. И очень хотелось любить и быть любимой. И еще от Ромы веяло надежностью и стабильностью. За ним я была бы как за каменной стеной. А я к этому времени, хоть и свыклась с ролью главы семьи, очень устала от того, что каждый день приходилось брать на себя ответственность и принимать решения. Хотелось хоть немного побыть просто женщиной, и Рома со всей свойственной ему страстью звал меня в тот мир, где я смогу наконец позволить себе стать хоть немножечко слабой, не боясь завтрашнего дня, который мне сполна обеспечит любящий мужчина.
Думаю, впрочем, продлись наши с Ромой отношения дольше, я бы смогла его полюбить. Однако продлиться им было не суждено. В Ольгу, которую он совершенно искренне хотел принять как родную дочь, словно бес вселился.
Глава IV
Гета и по прошествии многих лет, когда поезд, а вернее, самолет с Ромой давно унесся в другом направлении, продолжала корить себя.
– Не настояла я, дура. Надо было нам с бабой Галей на тебя тогда как следует насесть, чтобы ты Ольгу на нас оставила. И все бы у вас с Ромой сладилось. Подумаешь, Ольга твоя не хотела. Привыкла бы как миленькая.
– А если бы не привыкла?
– Не привыкла, так выросла бы. А на понях его, между прочим, ей очень нравилось кататься. Вот и подарил бы ей Рома пони…
– Что ты из Ольги какое-то меркантильное чудовище делаешь! Да, ей нравился пони, пока она не почувствовала, что у нас с Романом серьезно и теперь наша жизнь окажется с ним крепко связана. А такая перспектива приводила ее в ужас. В особенности что она станет Костиной сестрой.
– По логике скорее получилось бы, что его тетей, – с озадаченным видом произвела быстрое вычисление Гета.
– Какая разница. Для Ольги главным было другое. Мало того что она его каждый день в классе видит, так еще дома постоянно под одной крышей.
– По-моему, это чепуха.
– Для тебя чепуха. Хотя кто бы говорил. Ты, насколько я знаю, тоже не рвешься делить с кем-нибудь существование и родной кров. Значит, и для тебя это не просто так. А в подростковом возрасте такое вообще кажется вселенской трагедией. Уж ты-то, Гетка, педагог. Должна понимать подростковую психологию.
– Одно дело понимать, другое – собственную жизнь ломать, – отрезала она. – Наверняка можно было найти компромиссный вариант. А ты не пожелала. И опять принесла себя в жертву.