— Вот, скоро чоппер покупаю. Двести пятьдесят кубиков, конечно, — хвастал Джейми.
Я едва слушал. Куда ему мотоцикл, он и до педалей-то не дотянется, но я бы все равно ничего не сказал, даже если б мог: на то ведь и телки, чтоб лапшу им вешать, а я все-таки его друг. Девица, когда я ее разглядел, оказалась лет двадцати, пробу ставить некуда, а слоев краски на веках — сколько у «роллса» на дверцах. Она курила жуткую французскую сигарету.
— У моей соседки есть мотик, у Сью. «Сузуки-сто восемьдесят пять ЖТ», это ей брат отдал, но она копит на «голд-уинг».
Стулья уже составляли на столы, сметали в кучу мусор, треснувшие пластиковые стаканы, обмякшие пакетики из-под чипсов, а меня по-прежнему мутило. Чем больше я слушал девицу, тем кошмарней она казалась. Да еще этот ее жуткий выговор: небось откуда-нибудь с западного побережья; не удивлюсь, если из Глазго.
— Не-е, это не для меня. Слишком тяжелый. Вот полтыщи — самое то. От «мото-гуцци» я просто тащусь, но передача…
Черт, сейчас как обдам в полноцвете ее куртку, сквозь все тщательно обметанные прорехи, и молнии заржавеют, и в карманах долго еще будет хлюпать, и Джейми, наверно, при первом же термоядерном позыве улетит прямо в штабель пустой тары под колонками — а эти двое обмениваются пустыми байкерскими фантазиями, одна другой абсурдней.
— Курнуть хочешь? — предложила девица Джейми и махнула пачкой мимо моего носа.
Мне еще долго мерещились хвостатые звездочки на синем фоне, даже после того, как она сунула пачку в карман. Джейми, наверно, взял сигарету (хотя я знал, что он не курит), потому что перед глазами у меня защелкала зажигалка, разбрызгивая искры, словно бенгальский огонь. Я даже почувствовал, как у меня плавятся затылочные доли. Подумал, не сострить ли насчет того, что курение ведет к задержке роста, но все линии связи в мозгу были забиты истеричными сигналами кишок. Что-то в моей утробе явно заваривалось и просилось наружу, и, в общем-то, даже без вариантов, через какой выход, но я не мог пошевелиться. Застрял, как аркбутан, между полом и колонной, а Джейми все нес какую-то пургу насчет рева «триумфовского» движка и как он гонял ночью вдоль берега Лох-Ломонда.
— Ты, типа, на каникулах?
— Ага, с подругами. У меня есть парень, нефтяник, но он сейчас на платформе, смена.
— А-а, ну ясно.
Я продолжал усиленно дышать, пытаясь прочистить голову кислородом. Не понимаю я Джейми: он вдвое ниже меня, весит вдвое меньше, если не втрое, — но, сколько бы мы с ним ни пили, ему хоть бы хны. По крайней мере, на пол он втихаря не отливал — иначе я бы давно вымок. Тут я понял, что девица наконец меня заметила. Она ткнула меня в плечо — и, подозреваю, не в первый раз.
— Эй, — окликнула она.
— Ч-чего? — Меня аж передернуло.
— Ты в порядке?
— Угу, — медленно покивал я, надеясь, что она этим удовлетворится, затем отвел взгляд вверх и в сторону, как будто вдруг обнаружил на потолке нечто крайне важное и интересное; Джейми ткнул меня пяткой. — Ч-чего? — повторил я, даже не пытаясь к нему повернуться.
— Ты тут ночевать собрался?
— Чего?.. Нет. Ты как… готов? Ладно.
Я нащупал за спиной колонну, оттолкнулся и выпрямился, надеясь, что не поскользнусь на залитом пивом полу.
— Фрэнки, дружок, может, я лучше спущусь, а? — спросил Джейми и ткнул меня покрепче.
Я посмотрел куда-то вверх и вбок, вроде как на него, и кивнул. Соскользнул спиной по колонне до самого низа, пока не уперся задницей в пол. Девица помогла Джейми спрыгнуть. Его рыжие волосы, спутавшиеся с ее выбеленными, вдруг полыхнули золотым блеском — это включили верхнее освещение. К нам приближался Дункан со шваброй и большим ведром, попутно опорожняя пепельницы; ему еще предстояло ликвидировать срач. Я дернулся вставать и почувствовал, как Джейми с девицей берут меня под руки, помогая подняться. В глазах все троилось, и я недоумевал: как такое возможно, если у тебя всего два глаза. Джейми и девица что-то говорили, но я не понимал, это они мне или нет.
— Угу, — на всякий случай сказал я и тут осознал, что меня через пожарную дверь выводят на свежий воздух.
Мне срочно требовалось в туалет, и каждый шаг отдавался в кишках новыми спазмами. Собственное тело вдруг с ужасающей ясностью представилось мне в виде двух равновеликих емкостей: одна заполнена мочой, а другая — непереваренным пивом, виски, чипсами, арахисом, слюной, соплями, желчью и двумя кусками рыбы с картошкой. Какой-то больной участок моего мозга тут же вообразил яичницу-глазунью в венчике перекрученных полосок жареного бекона с озерцами остывшего жира на сальной тарелке. Я подавил подкативший к горлу жуткий позыв. Попытался подумать о чем-нибудь приятном, но в голову ничего не шло, и тогда я решил сосредоточиться на происходящем вокруг. От кабака мы еще далеко не отошли, шагали по тротуару мимо банка. Джейми держал меня под одну руку, девица — под другую. Ночь стояла облачная, прохладная, и уличные фонари были окружены расплывчатыми ореолами. Потнопивной запах кабака успел выветриться, и я жадно вдыхал чистый воздух. Я осознавал, что меня немного заносит, тыкался попеременно то в Джейми, то в девицу, но ничего не мог с этим поделать; я напоминал себе одного из этих динозавров, таких огромных, что их задние ноги фактически контролировались отдельным мозгом. У меня же, такое ощущение, было по отдельному мозгу на каждую конечность, только все они разорвали между собой дипломатические отношения. Короче, я ковылял в меру сил, полагаясь на удачу и на моих спутников. Честно говоря, на последних особо рассчитывать не приходилось: Джейми слишком мал ростом, чтобы удержать меня, когда я начну падать, ну а девица есть девица — что с нее взять. Слабовата небось, а если и нет, подозреваю, она только рада будет, коли я раскрою себе череп о поребрик: женщинам ведь нравится, когда мужчина беспомощен.
— Вы, вообще, всегда так? — поинтересовалась девица.
— Как «так»? — переспросил Джейми с недостаточным, на мой взгляд, негодованием в голосе.
— Ты на нем верхом.
— Да нет, это просто чтобы мне было лучше видно, как они там рубятся.
— И на том спасибо. А я уж думала, вы и в сральник так ходите.
— Конечно! Заходим в кабинку и ссым дуэтом: Фрэнки в унитаз, а я — в бачок.
— Ладно врать-то!
— Ей-богу, — провизжал Джейми, давясь от смеха. Я худо-бедно передвигал ноги и слушал весь этот мусор. Меня покоробило оттого, что Джейми, хотя бы и в шутку, заговорил о том, как я хожу в сортир; знает ведь, что это мое больное место. Правда, раз или два ему все-таки удалось заманить меня поглазеть на это якобы увлекательнейшее состязание: как гоняют струей мочи размокшие окурки в писсуаре, на дальность.
Признаться, я наблюдал Джейми за этим занятием и был весьма впечатлен. Сортир в «Колдхейм-армз» прекрасно оборудован для этой забавы — там стоит длинный писсуар-желоб на полторы стены, с одним-единственным сливным отверстием. По словам Джейми, цель игры заключается в том, чтобы пригнать размокший хобарик к сливу, развалив его по пути на максимально возможное количество частей. Очки насчитываются по числу кафельных плиток, которые минует окурок, прежде чем станет нетранспортабельным (плюс дополнительные очки, если загоняешь его в сливное отверстие или гонишь от дальнего края желоба), по степени причиненного ущерба — ведь крайне сложно размочить обугленный конус на кончике окурка, — а также по общему количеству хобцов, обработанных таким образом в течение вечера.
Упрощенный вариант игры практикуется и в маленьких писсуарах индивидуального пользования, куда более распространенных нынче, но сам Джейми этого не пробовал, поскольку, чтобы воспользоваться таким писсуаром, ему надо отойти на метр и стрелять навесом.
Короче, ссать встоячку явно куда интереснее, но это развлечение не для меня — спасибо, злодейка судьба постаралась.
— Он что, брательник твой?
— Нет, просто друг.
— И всегда он в зюзю?
— Да каждую субботу.
Это, разумеется, чудовищная ложь. Я редко напиваюсь до такой степени, чтобы утратить координацию движений или дар речи. И уж как пить дать ответил бы Джейми чин по чину, не будь я настолько поглощен своим опорно-двигательным аппаратом. Прежнее ощущение, что меня вот-вот стошнит, прошло, однако все та же безответственная, деструктивная часть моего мозга — всего-то, может, несколько нейронов, но, полагаю, такие в каждом мозгу найдутся, а хулиганского элемента достаточно самого малочисленного, чтобы район в целом приобрел дурную славу, — продолжала думать об остывшей яичнице с беконом, и каждый раз меня чуть не выворачивало. Требовалось усилие воли, чтобы вообразить себе, например, прохладный ветер на вершине холма или волнистое песчаное дно на мелководье, игру света и теней на прибрежной глади — короче, то, что наиболее рельефно воплощает в моем представлении свежесть и ясность, — и таким образом отвлечь мозг от размышлений о содержимом моего желудка.
Впрочем, к этому времени мне стало совсем невтерпеж. Джейми с девицей находились буквально в нескольких дюймах, держали меня под руки, и я периодически наталкивался то на него, то на нее, — однако мое опьянение достигло такой стадии (как раз подошли две последние, чуть не залпом опрокинутые пинты лагера с виски на прицепе), когда казалось, что докричаться совсем без шансов, все равно что с другой планеты. Джейми с девицей шли по разные стороны от меня и без устали мололи языками, несли полную ахинею с таким видом, как будто обсуждали что-то крайне важное, а я — имея гораздо больше мозгов, чем у них, вместе взятых, и информацию самого насущного свойства, — не мог вымолвить ни слова.
Но должен же быть какой-то способ. Я помотал головой, сделал несколько глубоких вдохов. Стал ступать ровнее, уверенней. Начал старательно думать о словах, о том, как их произносят. Пошевелил на пробу языком, проверил гортань. Надо взять себя в руки. Любой ценой наладить контакт. На перекрестке я огляделся по сторонам и увидел табличку: «Юнион-стрит». Повернулся к Джейми, затем к девице, прочистил горло и хорошо поставленным голосом высказался:
— Не знаю, разделяли ли вы когда-нибудь — или, может, до сих пор еще разделяете, откуда мне, собственно, знать, хотя бы сугубо между собой, но уж никак не включая меня, заблуждение относительно смысла, который ваш покорный слуга некогда вкладывал в одно из слов на вон той вон табличке, но я всерьез полагал, что, исходя из общепринятой терминологии, слово «юнион» связано с тред-юнионизмом или, иными словами, с профессиональными объединениями рабочего класса, и поэтому меня чрезвычайно удивило, что отцы города сподобились дать улице такое социалистическое название: стало быть, еще не все потеряно в плане установления мира или хотя бы перемирия в классовой борьбе, если подобное признание роли профсоюзов могло быть зафиксировано в наименовании столь важной и почтенной транспортной артерии; однако вынужден признать, я недолго пребывал в этом печально оптимистичном заблуждении, из которого меня вывел отец — благослови Господи его чувство юмора, — когда объяснил мне, что на самом деле горсовет, а также местные власти сотен других городов по всей до недавнего времени административно независимой территории решили таким образом увековечить союз парламентов Англии и Шотландии, несомненно дабы извлечь из этого определенную выгоду, сопряженную со слиянием властных функций на раннем этапе.
Девица взглянула на Джейми:
— Он что-то сказал?
— Да нет, пока только прокашлялся, — ответил Джейми.
— А по-моему, он сказал что-то о бананах.
— О бананах? — переспросил Джейми, глядя на нее в недоумении.
— Ну, — подтвердила она, глядя на меня и кивая. — Именно что.
Вот тебе и контакт, подумал я. Нажрались в дупель, что он, что она, — нормального человеческого языка не понимают. И я с тяжелым вздохом посмотрел сначала на одного своего провожатого, потом на другого. Тем временем мы неспешно брели по главной улице, мимо «Вулворта» и огней светофоров. Я буравил взглядом асфальт под ногами и лихорадочно соображал, что делать дальше. На следующем перекрестке я споткнулся о дальний поребрик и чуть не упал. До меня вдруг дошло, насколько уязвимы мои передние зубы и нос и что будет, если они придут в соприкосновение с гранитными портенейльскими тротуарами на скорости, сколько-нибудь превышающей малую долю метра в секунду.
— А как-то мы с одним друганом гоняли по горкам, где лесной заказник, миль полсотни нарезали, а то и быстрее, а там же трамплин на трамплине.
— Да ну!
Господи боже ты мой, они все еще о мотоциклах.
— И куда мы его такого?
— К моей маме. Если она еще не спит, напоит нас чаем.
— К маме?!
— Ага.
— Бр-р-р…
Меня вдруг осенило. Это было настолько очевидно, что даже не знаю, почему я раньше не догадался. Я понимал, что время не терпит и стесняться смысла нет, а то ведь взорвусь, и точка, — так что я стряхнул с себя Джейми с девицей и, пригнув голову, бросился бежать. Меня вдохновлял пример Эрика; сбегу подальше, найду укромный уголок и спокойно проссусь.
— Фрэнк!
— Да в бога-душу-мать! Что вообще за дела?
Тротуар тихо-мирно расстилался у меня под ногами, которые двигались более-менее как положено. Я слышал крики бежавших за мной Джейми с девицей, но уже миновал старую закусочную и военный мемориал и теперь набирал скорость. Переполненный мочевой пузырь несколько притормаживал меня, но отнюдь не так сильно, как я опасался.
— Фрэнк! Вернись! Остановись, Фрэнк! Да что случилось? Фрэнк, псих ненормальный, шею же свернешь!
— Да пусть бежит, на хрена он тебе сдался?
— Отстань, он мой друг! Фрэнк!!!
Я повернул на Банк-стрит, чуть не снес два фонарных столба и вильнул влево, на улицу Адама Смита, к «Автосервису Макгарви». Вбежал, тормозя каблуками, во двор и метнулся за заправочный автомат; я задыхался, безостановочно икал, в висках стучало. Присел на корточки, спустил штаны и, тяжело дыша, уперся спиной в «пятизвездочный» автомат, и по шершавому асфальту в бензиновых подтеках разлилась большая пахучая лужа.
Топот — и справа появилась темная фигура. Подняв голову, я увидел, что это Джейми.
— Уф-ф-ф… — пропыхтел он, пытаясь отдышаться, и облокотился одной рукой на соседний автомат, а другой оперся о колено; грудь его тяжело вздымалась. — Вот ты где… кхе… кхе… Фух…
Он присел на бетонное основание и уставился в темное стекло подсобки. Я подпирал автомат, выжимая из себя последние капли. Потерял равновесие и приложился задом к бетону, нетвердо поднялся и натянул штаны.
— Что это на тебя нашло? — спросил Джейми, все еще задыхаясь.
Я махнул рукой и попробовал застегнуть ремень. От прокуренной одежды пахнуло кабаком, и меня снова замутило.
— Прр-брр-э-а…
Я хотел сказать «прости», но слово обернулось рвотным позывом. Все та же антиобщественная часть моего мозга внезапно вспомнила об остывшей яичнице с беконом, и желудок изверг фонтан. Я перегнулся пополам, сотрясаемый спазмами; кишки перекручивались морскими узлами, причем абсолютно самопроизвольно, — так, наверно, чувствует себя женщина с ребенком во чреве. В горле тут же засаднило, настолько реактивным был выплеск. Джейми поймал меня, иначе я бы упал. Так я и стоял, перегнувшись, будто наполовину открытый складной нож, и оглашал заправку надсадным блёвом. Одной рукой Джейми придерживал меня сзади за ремень, чтобы я не рухнул мордой во все это художество, а другую положил мне на лоб и что-то успокаивающе бормотал. Меня продолжало выворачивать, в животе возникла резь; из глаз и носа текло, вся голова была словно перезрелый помидор, вот-вот лопнет. Между позывами я пытался перевести дыхание, утирал рот, кашлял — и тут же снова извергался. Я слушал эти кошмарные звуки, так похожие на те, что производил по телефону Эрик, и надеялся, что никто не пройдет и не увидит меня в таком беспомощном, недостойном виде. Я затих, почувствовал себя лучше; начал вновь и почувствовал себя стократ хуже. Сдвинулся при помощи Джейми в сторону и встал на четвереньки на сравнительно чистом участке бетона, где бензиновые пятна выглядели не такими свежими. Харкнул, откашлялся, перевел дыхание и упал на руки Джейми, подтянув колени к подбородку, чтобы унять боль в мышцах живота.
— Получше? — спросил Джейми.
Я кивнул, чуть подался вперед и уронил голову на колени. Джейми похлопал меня по спине:
— Потерпи минутку, Фрэнки.
Через несколько секунд он вернулся с ворохом шершавых бумажных полотенец и половиной обтер мой рот, а другой половиной — лицо. Даже не поленился выбросить потом в урну.
Хотя опьянение не прошло, живот болел, а в горле словно ежи подрались, чувствовал я себя не в пример лучше.
— Спасибо, — выдавил я и попробовал встать. Джейми помог мне подняться.
— Ну ты, Фрэнк, даешь.
— Угу, — отозвался я, вытер глаза рукавом и оглядел двор — удостовериться, что мы по-прежнему одни. Разок-другой я хлопнул Джейми по плечу, и мы направились к улице.
Вокруг — ни души; я с трудом переставлял ноги и старался дышать глубже, а Джейми придерживал меня за локоть. Девица, естественно, испарилась, но я об этом ничуть не жалел.
— Чего это ты так ломанулся?
— Да вот надо было… — И я мотнул головой.
— Чего? — хохотнул Джейми. — А просто сказать не мог, что ли?
— Не мог.
— Только из-за девицы?
— Нет, — ответил я и закашлялся. — Вообще говорить не мог. Перепил.
— Чего? — рассмеялся Джейми.
— Угу, — кивнул я.
Он снова хохотнул и покачал головой. Мы пошли дальше.
Мама Джейми еще не спала и налила нам чая. Она женщина крупная и всегда ходит в зеленом халате, когда я вижу ее вечером после «Колдхейм-армз», то есть чуть ли не каждую субботу. С ней не так уж и неприятно, хоть она и делает вид, что относится ко мне куда радушней, чем на самом деле (уж я-то знаю).