– Теперь, наверное, вас местами поменял, – деловито предположила Катерина. – Ты знаешь, я тут читала недавно про этих богатых. Они знаешь до чего додумываются?
– До чего?
– До того, что добровольно себя в камеру тюремную сажают! – округлила она испуганно глаза. – Потом еще могут на помойке себя поселить.
– Зачем???
– Для разнообразия! Впечатлений им не хватает, видите ли! Все перепробовали, все изъездили, отпуск проводить больше неинтересно на островах, морях и океанах, вот они по тюрьмам и помойкам стали его проводить.
– И что им надо на помойке?!
– Смысл жизни они там, видимо, ищут в отбросах, – предположила Катька, подергав плечиками. – Остроты непонятной или еще чего. Может быть, потом, вернувшись домой, они в полную силу способны оценить то, что даровал им господь. Хрен их поймет, этих богатых, Жан!
– Ну а со мной он чего пытался найти, Кать? Что во мне-то ему, а?!
Она уже почти смирилась с тем, что Саша ее и не Саша вовсе, а кто-то другой. И что он сегодня проснулся с какой-то другой женщиной, у которой на него имелись все права. Что дочки у него и бизнес серьезный. И что все прожитые совместно три года он отчаянно притворялся и пытался для себя что-то найти или открыть.
Важно было понять – что именно?
– Нечего в себе копаться, – отмахнулась от нее Катерина. – Поедем сейчас, там и спросишь у него сама.
– Я?! – Она отпрянула и замотала головой. – Я не смогу!
– Ну не мне же это делать, дорогая! – возмутилась Катерина и швырнула ложку на стол. – Ты! И только ты имеешь право на это. Прямо вот зайдешь к нему и спросишь.
– Что спрошу? – Жанна вжала голову в плечи. – Почему он меня бросил? Это унизительно, Кать.
– Нет, ты спросишь у него не это. Спросишь у него: зачем?! Зачем эта козлина держала тебя возле себя три года, хотя прекрасно понимала, что будущего у вас нет?! За эти три года ты могла бы прекрасно выйти замуж и детишек родить кучу.
– Не успела бы.
– Чего не успела бы?
– Кучу детишек родить за три года невозможно, – грустно улыбнулась она ей.
– Но двоих-то успела бы? Успела! А вместо этого ты ему бутерброды с икрой делала и читала его глупую газету!
– Он сам… Сам делал бутерброды и сам читал свою глупую газету. – Жанна заплакала, спрятав лицо в воротник белого халата. – Он ведь и тут все врал, Кать! Газета была идиотской, и статьи в ней такие же, а он с упоением читал! Восторгался! Все ложь, фальшь!!! Сволочь! Какая же он…
– Вот! – Катька вскочила с места и потянула ее за локоток. – Вот это ты ему сейчас и скажешь все в лицо! И про фальшь, и про то, что он сволочь! Поехали. Ух, мы ему сейчас!..
Офис лже-Александра располагался в самом центре города, через дорогу от областной администрации. Трехэтажное здание из темного стекла и бетона, облицованного мелкой черной плиткой. Громадные входные двери, напоминающие гигантские шоколадки. Шесть елей, несколько накрытых пленкой клумб. Выложенный гранитными плитками тротуар, с которого тщательно сметался снег, дорогие машины чуть левее от центрального входа.
– Которая тут его? – спросила Жанна, когда они выбрались из машины и пошли скорым шагом к входу в здание.
– А-а-а… – Катька внимательно оглядела парковку. – Знаешь, а тут ее нет. Может, он в отъезде, потому и к тебе…
Закончить фразу Жанна ей не дала, потянула к дверям.
– Идем. Сейчас узнаем.
Просторный холл встретил их гулкой тишиной. Черно-зеркальные стены, мраморная лестница, ведущая на второй этаж. Поблескивал металлический турникет, возле которого замер здоровенного роста охранник.
– Добрый день, – громко поздоровался он. – Вам помочь, девушки?
Девушки встрепенулись и поспешили к высокому парню.
– Здрасте, – расплылась Катька в масленой улыбке, приосанилась, выпячивая грудь. – Нам бы к руководству.
– А кто вас из руководства интересует? – Он все еще оставался вежливым.
– Нас? – проворковала Катька. – Нас интересует ваш хозяин.
– То есть? – будто кто сажей по лицу ему мазнул, так оно мгновенно потемнело.
– Ну… – Разговорившаяся подруга грациозным движением руки обвела кругом. – Хозяин всего этого великолепия нас интересует. Можно к нему? Кстати, как его имя-отчество?
– Что же это вы, дамочки, пришли на прием к хозяину, а даже имени его не знаете?!
Потемневший ликом охранник начал потихоньку свирепеть. Но Жанна этого не видела, потому что она стояла, глядя в упор на лестницу, и моргнуть боялась. Так и казалось, что сейчас на мраморных ступеньках появится ее Саша в растянутых на коленках спортивных штанах и с любимой газетой под мышкой. Глупо, конечно, думать было именно так, но ничего другого в голову не лезло.
А Катьку как прорвало, заливалась соловьем. И не замечала будто никаких перемен в поведении охранника.
– Потому и не знаем, миленький… – прожурчала она, двинув на него грудью, выпростав ее из шубы, – что хозяин ваш нам иначе представился. Под другим именем мы его знаем, понимаешь?
– Нет!
Здоровенный парень сделал предупредительный шаг вперед, тесня распоясавшуюся вконец Катерину назад.
– Вот и мы не знали! – не сдвинулась та с места. – Все Сашей его и Сашей звали, а он у нас кто? Как зовут-то хозяина, так и не скажешь?
– Владимир Анатольевич его зовут, что дальше?!
Пуговица его форменного костюма уперлась в Катькин правый сосок. Но та стояла насмерть и отступать не собиралась. Охранник смутился и сморщил лицо.
– Девчонки, шли бы вы отсюда, а! У нас тут из прокуратуры народу, яблоку упасть негде! Не дай бог, кто в туалет пойдет, идти мимо вас, прицепится, сами не обрадуетесь. Да и у меня проб-лемы могут быть. Шли бы вы, а!
– Да никуда мы не пойдем! – возмутилась Катька и с силой налегла на живот охранника. – Мы и так долго собирались, чтобы теперь отступать!
– Дался он вам! – простонал охранник и сделал робкий шажок назад. – Не могу я вас наверх пропустить, понимаете?
– Не понимаю! – рыкнула Катька, начав злиться, а когда она злилась, ей было плевать, кто перед ней и по какой причине служит препятствием. – Почему? Объясни, почему ты нас не можешь пропустить к этому, как его… Владимиру Анатольевичу, который долгое время был вот для нее мужем по имени Саша?! Почему, а?!
– Что, в самом деле так? – не поверил охранник, покосившись недоверчиво на Жанну, застывшую в стороне и не спускавшую глаз с мраморных ступенек лестницы, ведущей наверх.
– Так, так, не сомневайся! – встряла Катька, хотя вопрос и не ей был адресован. – Ну! Чего?
– Ох, господи! – пробормотал вполголоса охранник и потрепал себя пятерней по затылку. – Не велено мне было говорить, все в секрете пока держится, но вы, девчонки, вижу, настырные…
– Еще какие! – подтвердила Катерина, запахивая шубу.
– Ладно…
Он тут же склонился к Катькиному уху и начал что-то шептать. Долго шептал, с выражением, время от времени вбирая в себя воздух полной грудью. Жанна, как ни силилась, ничего не услышала. Но по лицу своей коллеги по работе и подруги Катьки Земцовой понимала, что новости не очень… Та и бледнела, и испариной покрывалась, и беззвучно без конца взывала к господу, а взгляд ее при этом беспрестанно ускользал от Жанны.
– Понятно теперь? – выпрямился охранник.
– Теперь понятно, – закивала Катерина, покосилась на Жанну и попросила: – Слушай, а фотки его у тебя нет? Очень мне надо дать вот ей удостовериться, что ее Саша и твой Владимир Анатольевич – одно и то же лицо.
– Фотографии?
Охранник задумался ненадолго, потом нажал на стене какую-то кнопку, заблокировав тем самым турникет. Ушел куда-то за угол, вернулся буквально через две-три минуты. И, протягивая им хлипенький журнальчик, проговорил:
– Там, на развороте, его фотография. Пару месяцев назад о нем печатали статью в этом издании, фотографировали, вот и…
Катька, не дослушав, вырвала у него из рук журнал. В два приема распахнула его посередине. Посмотрела сначала сама, покачала осуждающе головой и протянула журнал Жанне со словами:
– На вот, посмотри и убедись наконец!
Фотография была крупной. Мужчина, как две капли воды похожий на ее исчезнувшего Александра, сидел за своим рабочим столом в высоком кожаном кресле вполоборота и улыбался задорной улыбкой удачливого человека прямо в объектив.
Он, конечно, отличался от ее Саши. Чем?
Тем, что был одет в дорогой костюм, а Саша их принципиально не носил, предпочитая джинсы, ветровки, свитера. На левом запястье у него красовались часы, а Саша всегда узнавал время по мобильному, постоянно забывая часы на прикроватной тумбочке. Обручальное кольцо еще имелось, а у Саши его не было. Какие еще она нашла отличия? Осанка, взгляд, улыбка будто чужие. Но вот все остальное…
Волосы зачесаны назад и собраны резинкой в хвост так же, как и всегда. Залысины, скулы, щеки, губы, цвет глаз – все было таким знакомым и родным, что не узнать своего Сашу она просто не могла.
– Это он? – заинтересованно глянул на нее охранник. – Это ваш муж?
– Это он? – заинтересованно глянул на нее охранник. – Это ваш муж?
– Да, это он. – Она закрыла журнал. – Можно мне его забрать с собой?
– Журнал или мужа? – пошутил он, понял по Катькиному взгляду, что неудачно, и прикусил язык. – Да… Берите, конечно. Кому он теперь нужен-то?
– Все, идем, – тут же потянула ее Катька к выходу.
– А как же?.. – Жанна растерянно оглянулась на мраморные ступеньки, ведущие куда-то вверх. – Мы разве не пойдем?
– Нет, пошли, я тебе говорю!
И Катя выпихнула ее на улицу. Там, не дав и рта раскрыть, тут же потащила к машине. И, лишь когда они уселись, спросила, угрюмо свесив уголки губ:
– Ты хорошо его рассмотрела?
– В смысле портрет?
Жанна хотела завести машину, но Катька почему-то не позволила, выдернула ключи. И снова спросила:
– Ты хорошо его рассмотрела?
– Да, хорошо.
– Убедилась, что это он?
– Убедилась. – Жанна отвернула лицо к окну, чтобы подруга не видела подступающих слез. – Это он. Надо же… Как мало нужно человеку для того, чтобы изменить себя. Немного лоска, дорогой костюм и…
– Жан, погоди ты! – Катерина тяжело вздохнула. – Лицо ты на портрете хорошо рассмотрела, а что под ним написано корреспондентом, прочитала?
– Нет. Я и не смотрела, а что там?
Катька завозилась, вывернулась вся, пытаясь достать с заднего сиденья подаренный им журнал. С третьей попытки ухватила за краешек, подняла. Журнал, как заговоренный, распахнулся ровно посередине, глянув на них задорной улыбкой удачливого человека.
– На, читай внимательно! – приказала Катерина, швырнув журнал Жанне на коленки.
– Читаю. – Та послушно взяла журнал в руки, начала читать вслух: – Генеральный директор фирмы тры-ты-ты, Сырников Владимир Анатольевич. Ну и… Что??? Кто??? Господи, нет!!! Этого… Этого не может быть, Кать!!! Это же…
– Да, когда ты сидела в воскресенье в своей машине в той злополучной пробке, прямо у тебя под носом киллер убил твоего… даже не знаю, как уж теперь его называть. Вот тебе, милая, и любитель бильярда!
Глава 7
В доме сталинской постройки в отдельной квартире жила та самая девчонка, которая вдруг стала его головной болью. Его заказом, за который никто не станет ему платить.
Такую работу он не любил. Считал халтурой. Потому и не торопился.
Дома ее не было, потому что машины во дворе не оказалось. Хотя на машине мог уехать ее муж, жених, брат или сват. Он же ничего толком о ней не знает. Кто она, с кем она?
Да и не стал бы никогда узнавать, если бы не просьба, высказанная по телефону приказным тоном и с неприкрытой угрозой.
Но он все равно торопиться не станет. Так, из чистой вредности, а не потому, что ему девчонку вдруг жалко стало.
Ему вообще никого не было жалко. Никого, кроме бабки, на которую его родители спихнули свое чадо – его то есть – еще в раннем полугодовалом возрасте да так и не вспомнили ни разу. Не помогали ни словом, ни делом, ни рублем никогда.
Бабка, как могла, растила его, никогда ему ничего не запрещала. Она просто убеждала его, и он понимал.
– Мне-то что, ступай играть, – пожимала она покатыми полными плечами, обтянутыми ситцевым халатом, латаным-перелатаным сотню раз. – Только потом не ной, что на жопе заплатка у тебя и тебе совестно в школу с заплатанной жопой ходить. Мне-то что, я зашью…
Он оставался дома. Бабка была довольна. Он через день-другой отходил и оставался доволен тоже. Своей рассудительностью, сдержанностью, вежливостью. Не сорвался же, не накричал, не нагрубил. Выслушал, подумал и… согласился.
В самом деле, ходить в школу с дыркой на рукаве или брючине как-то не очень. А покупать ему три раза в год новую одежду она не могла. Денег лишних не было. Он быстро вырастал из всего, каждый год к первому сентября и так весь гардероб приходилось обновлять. Какие уж тут лыжи и горки! Да еще поесть любил. Тут бабка не скупилась. Кормила его вкусно и сытно.
– Еще голодать станем! – фыркала она, накручивая на старой мясорубке горы мясного и рыбного фарша. – Прошли те времена, когда желуди ели. Ты глянь, какой у меня справный растешь с котлеток моих да голубцов! Вырастешь – все девки станут твоими. Летом вот поедем в деревню, там на парном молоке еще сантиметров на десять вымахаешь!
Ездить в деревню он очень любил. Там ему позволялось все: купаться в речке и загорать часами, гонять в ночное лошадей, ходить в лес за грибами, а то и просто так, побродить. Никто за ним не следил, считая его очень умным и самостоятельным. Никто не заставлял полоть грядки.
– Пусть хоть лето погоняет, – вздыхала бабка, с оханьем распрямляя спину возле смородинового куста. – И так дома у окна все время сидит да книжки свои читает. Пусть погоняет…
Он гонял. В старых портках и рубахе, подаренных кем-то из соседей. Зачастую босиком, а после дождя в старых сандалиях. Сам себе напоминал переростка Нахаленка из рассказа Шолохова, но нисколько по этому поводу не переживал, даже нравилось. И всегда с замиранием сердца следил за временем, стоило наступить августу.
Летняя нега подходила к концу, торопя наступление скучных будней. А что будет дальше? Будет ли у них с бабкой на двоих еще такое бесшабашное счастливое лето?
– Вот дождусь тебя с армии, тогда и помру, – сказала она как-то, перепугав его очередным сердечным приступом до полусмерти. – Щас мне помирать нельзя. Один ты… Пропадешь…
Как сказала, так и сделала. Проводила в армию. Исправно каждый месяц отправляла ему посылки с сухарями с маком и баранками. Однажды аж приехала, скопив на дорогу и подарки денег.
– Сил нет, как соскучилась, – призналась она. – Но ты не переживай, дождусь я тебя. Я так приехала, не прощаться.
Дождалась его и через пару месяцев тихо померла в своей постели.
Он сильно переживал, очень сильно. Пробовал запить, не вышло. Организм у него оказался не приспособленным к алкоголю. Начал работать, но тоже не пошло. Что-то после пробовал покупать и перепродавать, в долги только влез. Все не то и не так шло у него без бабки. Никак не получалось у него себя найти. А потом вдруг…
День тот он хорошо помнил и будет помнить всегда. С того дня началась его карьера. Кто-то назовет ее преступной, кто-то постыдной, он считал, что не хуже многих прочих.
Чем, к примеру, лучше его неумелый хирург, отправивший на тот свет дюжину людей, на него уповающих как на бога, а? Или химик-фармацевт какой-нибудь?
Сидит себе, сволочь такая, в лаборатории. Капает из пробирки в пробирку дрянь всякую, создает лекарства. Запускает в производство, премию получает, общественное признание, ученые степени. И вдруг лет эдак через пять-шесть оказывается, что в расчетах умник этот допустил ошибочку небольшую. Так, крохотный такой просчет. Ну и что с того, что многим этот крохотный просчет боком вышел, подумаешь! Похандрили, да и померли потом с лекарства этого несколько сотен человек, так и не поняв, отчего померли. Это же сущий пустяк в масштабах страны. Да и докажи попробуй, что именно с этого лекарства человек загнулся со временем.
А он что? Он таким количеством убиенных похвастать не может. Женщин и детей не трогал никогда. Спортсменов, кстати, тоже. Уважал их потому что. А тех, кто стал его работой, уважать было не за что. По ним либо тюрьма, либо его пуля плакала. И он их не жалел.
Неужели теперь придется принцип свой нарушить и девку эту ликвидировать? Или пожалеть ее?
Да он вообще-то никого не жалел после смерти бабки. Некого было ему жалеть, потому что он жил один…
Девчонка подъехала к дому почти в восемь вечера. По-дурацки, наискосок, поставила машину на стоянке. Выбралась наружу, достала из машины сумку, журнал какой-то и, с трудом волоча ноги, поплелась к своему подъезду. Выглядела она очень уставшей.
Или подавленной? Или заболевшей?
Нет, если бы заболела, то курточку меховую застегнула бы, а она у нее нараспашку. И голова не покрыта. Скорее расстроена чем-то, даже по сторонам не смотрит. Про то, что машину на сигнализацию не поставила, вспомнила почти у самого подъезда. Обернулась, дернула пальчиками по брелоку и тут же уронила и брелок, и журнал свой, и сумку.
Конечно, не сама она это все уронила. Он помог, будто бы столкнувшись с ней случайно. Кинулся все подбирать с занесенного снегом подъездного крыльца, хорошо свет был, а то пришлось бы по локоть в снегу возиться, забормотал извинения.
– Пустое, – бесцветным голосом отозвалась она, кивая в знак благодарности.
– А журнал-то, девушка!
Он сверлил ее спину внимательным взглядом, не понимая, почему она все подобрала, а журнал оставила лежать в снегу.
– Пускай валяется, – дернула она плечами и тут же забегала пальцем по кнопкам домофона.
– Как же так? – попытался он разыграть недоумение, поднял журнал, начал листать.
И вот тут-то!..
Это вышло как-то у них одновременно. В тот момент, когда он наткнулся на крупную фотографию мужика, ставшего теперь уже его отработанным заказом, она обернулась и сделала шаг к нему.