Но в моих мозгах рыболовным крючком прочно засела мысль: я без дипломата все равно что Диоген без бочки — и долго ли, коротко ли, но, не выдержавшие моего интеллектуального прессинга, капитулировавшие родители притаранили мне дипломат.
Не поверите, я свою свадьбу хуже помню, чем момент, когда я взялся за черную пластиковую ручку чемодана. Кожей там и не пахло, поскольку ее не было. А был гулкий пластик. Помните, да? Наверняка помните…
Часа два я крутился перед зеркалом с дипломатом в руке и с каждой минутой нравился себе все больше и больше. Да, забыл сказать, я был в третьем классе.
Я и сейчас-то далеко не баскетбольных габаритов, а тогда мной запросто даже могли заинтересоваться энтомологи, поскольку разглядеть меня можно было только в лупу.
А дипломат был — да-а-а… Это был ДИПЛОМАТ! При желании я бы в него запросто поместился — ну, как Электроник, например.
Но эти явные диспропорции меня нимало не волновали, и на следующее утро я и дипломат пошли в школу. Там и выяснилось, что для трех тетрадей и трех учебников емкость знаний оказалась слишком большой, и, придя после уроков домой, я затеял мозговой штурм, чем заполнить новый портфель. Я и сейчас не терплю пустоты в различных объемах, а тогда я это чувствовал на инстинктивной уровне.
И тут в кино я увидел, как какой-то вполне респектабельный мужик собирается в командировку и упаковывает, как у меня (!), дипломат.
Кинематограф — лучший учитель. На следующий день я пошел в школу с приятно оттягивающим руку дипломатом.
— А у Николаева в портфеле что-то нехорошее спрятано! — на весь класс стуканула Ленка и звонко пукнула от собственной смелости.
— А ну-ка, показывай, что там у тебя! — Грозное тело учительницы темным сумраком нависло надо мной.
Я покорно (тогда я ее боялся) положил дипломат на парту и откинул крышку.
…Это сейчас я понимаю: мужик в кино конкретно собирался в нормальную командировку, но как мне было в том возрасте донести это до учительницы?
Глянув, что таит в себе мой дипломат, она рыкнула животом, протерла глаза, потом этак пристально глянула мне куда-то в пупок, икнув и проглотив чуть было не сорвавшийся с языка многоэтажный мат, спросила: «Эт-т-то что?!?!?!»
Наверное, она не смотрела кино и поэтому не знала, что мужик с собой в дорогу брал курицу, завернутую в газету, смену белья (я напихал носки, которые вытащил из кучи грязного белья), бутылку водки (я нашел пустую из-под портвешка), пачку печенья (у меня тоже была), ну и еще кой-какой ерунды по мелочи.
Да, сбоку маленькой стопочкой лежали тетради и учебники.
Ну чё. Был крик, был вой, директор, завуч. Правда, уже не помню, что сказали родители, но, думаю, ничего плохого.
А с дипломатом я ходил еще много-много лет, пока не сломал его, катаясь на морозе с горки.
Ну, здравствуй, сосед!
Коридор у нас в подъезде как в той песне, то есть «…система коридорная…».
Для непонятливых — в доме два подъезда, а внутрях проходит один длиннющий коридор на весь дом. Хоть на роликах катайся, хоть тир устраивай, хоть бегай наперегонки.
Ну и публика довольно-таки разношерстная живет. И, как водится, не обошлось без его величества гегемона.
Сей гегемон был постоянно пьян, нигде не работал, но безобразия не чинил. То ли в прошлой жизни был аристократом, то ли отголоски прошлого воспитания, не знаю, но, хоть и пил горькую смертельно, мата я от него не слышал ни разу.
Но вот одной своей жизненной привычкой задрал он жильцов в дупель. Привычка была в общем-то весьма безобидная и, с одной стороны, даже жизнеутверждающая, но несколько неудобная для окружающих — он любил засыпать, не доходя до своей квартиры.
И если я, еще относительно молодой гражданин, мог элегантно перепрыгнуть через него, то старенькие бабушки, в шапочках лохматеньких, матюкая всю его родословную, лезли через недвижимое тело, как Суворов через Альпы.
То, что в процессе преодоления биопрепятствия бабули невежливо наступали на различные части живого тела своими маленькими ботиночками, тело ни фига не волновало. Оно просто хрюкало со всех отверстий и, перевернувшись на бок, продолжало сиесту.
Молодежь, тоже, кстати, весьма толерантная в этом плане, изредка любила поглумиться над павшим воином. То фантик ему в ноздрю засунет, то ботинки на руки наденет, то подстрижет забавно под пуделька. В общем, такие вот милые и нечленовредительские штучки.
Каюсь, иногда я с удовольствием наблюдал, как свершался очередной глум над этой биомассой.
И вот… Кто-то в подъезде затеял ремонт и выволок в коридор ванну. Древнее чугунное корыто свирепо стояло у стенки и всем своим видом символизировало незыблемость чугунолитейного производства.
Хозяин этого чудища, дабы не кряхтеть под ним, волоча к лифту, откуда-то притащил тележку на четырех колесиках размером как раз с ванну, намереваясь посредством этой самоходной конструкции без особых напрягов телепортировать моечный аксессуар до лифта.
А вечером случилось страшное. Традиционно не дойдя пары шагов до своей квартиры, пал сном в жопу храбрых соседушка. Но в этот раз пал он весьма комфортно: немного покрутившись на боку и покряхтев, он с удобством устроился на тележке, подложив под голову руку.
Пятеро молодых гуманоидов, видимо возвращавшихся после уроков, вошли в коридор как раз передо мной. Я аж закурил, глядя на то, что они собираются сделать.
Эти пять идиотов подняли ванну и накрыли ею спящее тело. И еще, блин, ножки ему подогнули, чтобы, значит, краем ванны не прищемить. Слышно было, как под толстостенной чугунякой тело завозилось, пытаясь принять удобную позу.
Несмотря на то что тело соседа было весьма компактное по жизни, устроиться под тесной ванной оно не могло.
— ГДЕ Я?!?! — глухо донеслось из-под чугуна.
Вместо ответа детишки молча и сосредоточенно покатили тележку с чугунным саркофагом по коридору, наращивая скорость. Колеса грохотали по досчатому полу так, что казалось, будто черти волокут грешника прямо в эпицентр ада.
— КУДА МЕНЯ?!?! — спросила чугунина дрожащим голосом.
— Куда-а-а-а-а на-а-адо-о-о-о… — нагнувшись к ванне, провыл в слив замогильным голосом один из поколения next.
Не скрою, я, старый идиот, скакал рядом, дабы не упустить ни нюанса этого шоу.
— ЗАЧЕМ МЕНЯ?!?! — заголосила ванна.
Глухие удары показали, что кто-то пытается выбраться на волю, но сидевший сверху серьезный жирнотелый юноша делал эту затею нереализуемой.
— ЗА ЧТО МЕНЯ?!?! — риторически спросила ванна и замолчала. Но через секунду раздалось: — Господи! Да чтобы я еще раз!.. Да ни в жисть!!! Если ты меня слышишь… Куда вы меня тащите?! Я не хочу!!!
Ребятки, достигнув конца коридора, развернули снаряд и, многозубо улыбаясь, покатили его в противоположном направлении, видимо, мстя кому-то за поражение на бобслейной трассе.
Я смотрел на приближающуюся ко мне колесницу ужаса и страданий… Полный вселенского кошмара и непонимания глаз смотрел через дырку аварийного слива, неотвратимо приближался и как будто бы хотел мне что-то сказать очень важное. В нем отражались все те кошмары и ужасы, которые на протяжении тысячелетий придумывало себе человечество.
Сия конструкция стала резко напоминать батискаф и смелого подводника, смотрящего через иллюминатор и увидевшего живую голую жопу на глубине две тысячи метров.
Я присел на корточки и ласково улыбнулся приближающемуся глазу. Глаз дернулся и, моргнув раз десять за секунду, спросил: «Мужик, а ты кто?!»
Глаз в чугунном саркофаге пролетел мимо меня и горестно вскричал: «Мужи-и-ик!!! Чё ваще происходи-и-и-и-ит?!?!»
Ну что я мог ему ответить? То, что происходило, очень напоминало весьма радикальный, но действенный способ излечения от алкогольной зависимости.
Молодые глумеры, гогоча, как недоумки на концерте «Аншлага», и не подозревали, что в данный момент искореняют пагубную историческую русскую привычку. И что вот именно сейчас вместе со стремительно выветривающимися парами алкоголя в мозг соседа титановым шурупом проникала не лишенная здравого смысла идея, заключающаяся в том, что: «Господи! Если все это когда-нибудь закончится, то брошу пить. Господи».
…После ухода ребятишек-шалунов он еще минут несколько тихонько сидел под ванной, потом с кряхтением, переворачивающим душу, сбросил с себя чугунные доспехи и стремительным бегом ломанулся в свою квартиру.
P.S. Уже неделю не видел соседа, спящего в коридоре. Волнуюсь.
Прудик
Я, конечно, не рыбак. То есть рыбак, но не оголтелый фанат вынимания рыбы из среды ее обитания. Так, под настроение…
И в детстве, когда я еще не знал страшного слова «спиннинг», я рыбачил на удочку. Наверное, многие видели в фильмах ребятню, сидящую на берегу речки с закатанными до колен штанами. Картина один в один с моим детством, за исключением того, что вместо речки присутствовал пруд. Иногда, проснувшись рано утром на даче, я собирал свои нехитрые рыбацкие принадлежности и на велосипеде ехал с друзьями на этот прудик. Там мы чинно рассаживались на бережок, засовывали в попу червяку крючок и закидывали его в воду. Червяк на крючке извивался и радовался скорой встрече с водными обитателями.
Но существовал небольшой нюанс — ихтиофауна нашего водоема была бедна рыбой, но богата всеми остальными тварями. Там мирно жило семейство крикливых лягушек, по соседству обитали саркастического вида тритоны, плавали какие-то гуттаперчевые змейки. По ровной поверхности пруда, на зависть Плющенко, удивляя скоростью и техникой, скользили водомерки. В середине пруда, где-то глубоко под водой, кто-то периодически отчаянно пердел, отчего на поверхности воды вздувались разнокалиберные пузырьки. Нас это всегда настораживало и влекло. По одной из версий, это сам старик Нептун обожрался с утра гороха и некультурно хамил прямо в воду, по другой — это дышали большие рыбы, хотя рыбу размером больше детской ладошки там не видели ни разу. Была еще версия, ее выдвинул один умный мальчик в очках: пузыри — это не что иное, как болотный газ.
Мальчик был с позором изгнан с берега, чтобы не нес всякую ахинею перед авторитетными пацанами и не мацал своими предположениями красивую легенду про большую рыбу.
Периодически к нам подсаживались местные дядьки, судорожно закидывали снасть в воду, потом лезли в сумочку и доставали из нее рыбацкие принадлежности: бутылку водки, стакан и помидор.
Пока мы ловили рыбу в пруду, дяди ловили кайф на берегу. Люди они были спокойные и после водки весьма рассеянные, потому через раз забывали свои удочки. Рыбалка для них заканчивалась намного раньше, когда после полбутылки они переставали следить за событиями на воде, а черви, почуяв глоток свободы, стремительно перебирая телами, разбегались в разные стороны. Умирать они не хотели.
…В этот раз ко мне подсел худощавый, похожий на уважаемого Дуремара дядька. Поинтересовавшись, как клев, дядька не стал мучиться с удочкой, а сразу полез в сумку.
После первой ему похорошело и потянуло на поговорить. После второй я узнал нюансы окучивания помидорных кустов, а после третьей мне открыли страшную тайну: это не просто какой-то там дядька, а это самый настоящий мастер спорта по велогонкам.
Я, почуяв надвигающуюся жопу, покосился на свой велик. «Кама» — кто помнит, были такие велосипеды — грустно лежала в траве и со страхом смотрела на нас белым, закрепленном на руле катафотом.
— А давай я покажу тебе класс?! — с каким-то подозрительным энтузиазмом воскликнул мастер спорта. Я удивился подобному предложению.
— А может, не надо? — Мне было жалко велик, тем более что, несмотря на худобу, этот мастер был ростом с кипарис и весил, наверное, как беременная слониха.
Но мастера уже было не унять. Шевеля своими волосатыми пальцами перед моим носом, он конспективно поведал о своем героическом спортивном прошлом. Между словами «пересекаю финишную черту» и «прищемил яйцо сиденьем» мастер пустил ностальгическую слезу, накатил еще соточку и укрепился в своем решении вспомнить молодость.
В траве плакала навзрыд «Кама». Под водой озадаченно и довольно-таки результативно пернул Нептун, отчего пузырь получился больше обычного.
А тем временем тощий мастер уселся на моего железного коня, поерзал жопой в старых трениках по сидушке и задумчиво уставился на меня.
При моем росте — тогда метр тридцать — велосипед был подогнан соответствующе. А сейчас с велика на меня взирал какой-то кузнечик, с размаху посаженный на клизму, ибо коленки его находились в районе волосатых ушей, и при желании он смог бы запросто укусить себя за яйца.
Видно было, что мастер никак не ожидал такой неспортивной конфигурации своих конечностей, но спортивная гордость не позволила ему пойти на попятную.
Развернув ноги врозь, чтобы при езде не получить своим же коленом по своему же хлебальнику, он нажал на педали и со скрипом тронулся в путь.
Я, маленький мальчик, стоящий на берегу пруда с удочкой в руке, смотрел на это едущее сочленение и отчаянно боялся, что дядя сожрет мой маленький велик своей задницей.
Тяжело кряхтя, мастер взбирался на велосипеде в горку, иногда снимая ноги с педалей и отталкиваясь ими от земли. В этом случае ехать становилось намного легче. Через пять минут он скрылся в зарослях.
Несколько тревожась за своего железного коняшку, я повернулся к пруду и уставился на поплавок.
Однако через минуту меня отвлекли. Отвлек меня торжествующий вопль спортсмена. Орал он так, будто пять минут назад взял золото на Олимпиаде.
…Мастер спорта по велоспорту, со свистом рассекая воздух, несся с горки прямо на меня. Его коленки по-прежнему упирались в подбородок, а лицо выражало такое ликование, что я реально забоялся. Он еще что-то кричал торжествующее, когда я понял, что траектория несущегося велика точняк заканчивается в том месте, где стою я.
До велика оставалось метров десять, когда я принял решение сдернуть вправо.
В ту сторону ломанулись мы одновременно. Теперь на лице байкера царило не ликование, а какое-то нереальное удивление.
Влево мы сиганули тоже одновременно.
На его лице отразилась целая гамма чувств.
Меня спасло чудо. Точнее, не чудо, а маленькая, незаметная в траве ямка.
В то время пока мужик судорожно ловил разбегающиеся мысли, колесо стремительно летящего велосипеда направилось в ямку.
— Иии-эхххх! — выдохнул мастер спорта и, сорванный инерцией с сиденья, устремился вперед, зажав между колен попавший туда руль велика.
С лицом старого дятла-ортодокса он, подобно Мюнхгаузену на ядре, целеустремленно просвистел мимо меня, являя собой визуализированное заключение доказательства теоремы об инерции.
Грязные воды пруда гостеприимно приняли сенсея от велоспорта и мой велосипед. Где-то глубоко внизу Нептун радостно пустил очередь газиков, потер руки и раскрыл ящичек с презервативами.
Хвала природе, глубина в этом месте была небольшая, и спортсмену не успели набиться во всякие места тритоны, водомерки и прочие лягухи. А последние реально оторопели от зрелища пролетающего мимо по своим делам мужика. Далеко не каждый день над их болотом мужики на великах летают!
А знаете, что самое обидное? Когда эта ихтиандра явила себя из мутных вод болота и вылезла на берег, волоча за собой велосипед, после того как вынула водоросли из ушей и стряхнула тину с головы, это олицетворение человеческой несправедливости глянуло на меня и этак грустно, с укоризной молвило: «Зря ты так… мальчик…»
От ведь сцуко! Так я еще и виноват остался.
Дела скворечные
Как-то очень давно, когда я был уже взрослым, но еще немного глупым, воцарилась у меня в голове одна идея на предмет комфортабельного размещения дачной фауны, а именно белки, которая живет на даче. Вышеозначенный представитель местной фауны не владел никакой жилплощадью, и мне было его безумно жалко.
В тот раз я сколотил скворечник, который почему-то белка, да и прочие пернатые твари обходили и облетали далеко стороной. За несколько лет так никто в нем и не поселился.
В прошлом году меня опять обуяла жалость к братьям нашим меньшим. Но в этот раз я был гораздо умнее — не стал замахиваться на столь привередливое и трепетное животное, как белка, а решил сделать скворечник для птичек. Они ведь тоже хотят иметь крышу над головой и пол под жопой, размышлял я, разыскивая в Интернете чертеж самого комфортного птичьего дома. К сожалению, чертежи все отличались однообразием, а их авторы сходились во мнении, что «чем проще, тем лучше», хотя я и был настроен сварганить нечто такое, отчего лица у птиц повытягивались бы от удивления.
И я его сделал. Точно по чертежам. И повесил на березе.
Это было в середине лета. Периодически я смотрел на птичью избушку, но не замечал там каких-либо признаков новоселья, будто все твари занесли его в игнор-лист.
Так прошло лето. Наступила и прошла зима. Зазвенела дождем по голове весна. А птицехаус так и стоял, а точнее, висел невостребованным.
Я уже и голову перестал поднимать, чтобы посмотреть на него, как однажды, поскользнувшись на мокрой траве, упал на спину и, глядя ввысь, с удивлением заметил наглую клювастую морду, торчащую из скворечниковой дыры.
Я лежал на холодной мокрой траве, и улыбка была шире скворечника. Сверху, с жердочки скворечника, на меня хитрым глазом смотрела черная птичья физиономия и сокрушенно качала головой. Во рту она держала какую-то живность.
Новоселье состоялось! И мало того что состоялось, так, наверное, еще и птенцы там внутрях появились!
С этого дня я опять начал периодически закидывать голову назад и наблюдать за перемещением пернатого. Но мои орнитологические наблюдения длились ровно до того момента, когда в очередной раз я поднял глаза и с ужасом заметил, как из скворечника торчит чья-то странная морда. Морда была живая, потому что немного шевелилась. И она была лохматая. И на ней были глаза и нос. Собственно, это все, что торчало из скворечника.
Находясь в неописуемом волнении, я кинулся домой, чтобы поделиться новостью.