— Записывайте: восемь…
P.S. Вот так я совершил очередное доброе дело на этой земле. Я подружил убедительных манагеров Кирби с такими же убедительными свидетелями Еговыми. Теперь, надеюсь, у одних в церкви всегда чисто, а у других есть чем занять свой птичий мозг.
Мелкие неприятности
Опосля работы заметил царапины на боковом пластике. Какой-то козел (коза?) парковался и бампером притер. Ессно, ни записки, ни пожеланий от козла/козы нету.
Седня утром захожу в нашу СБ, вопрошаю: «Господа, а нет ли вчерашней записи с камеры, под которой стояла моя поруганная и обесчещенная авто?» Господа из СБ развели руками и ответствовали, что у них-де (censoved) видеомагнитофона (censoved) нет! А (censoved), которые хреново паркуются, у них дох(censoved)! Потому что (censoved)!!!
Но иногда совестливые криворукие водилы, как правило, работники из офиса, оставляют свои телефоны на случай, если кто заметит на своем крыле/бампере/двери следы их рукожопости.
И дал он мне список телефонов. Глянул я на него и понял, что совестливых рукожопых на самом деле много. Потому как список состоял из трех телефонов, которые оставили жопорукие только за последний день.
Звоню по первому:
— Алло, ваш телефон мне дала служба безопасности с информацией, что вы йопнули мне машину.
— Ах да, извините, там такая маленькая вмятинка у вас на бампере!
Сижу, ухмыляюсь, понимая, что бампер не мой. Продолжаю:
— Да, да, очень неприятно. От маленькой вмятины сместился бампер, отломились клипсы, его держащие, лопнула трубка кондиционера, проходящая в бампере, и отвалился ресивер (чё такое, хер знает, но слово красивое).
Минута икания в трубке.
— Все так серьезно?!?!?! (Слышится искреннее сожаление об оставленном контактном телефоне.)
— К сожалению, да. Ремонт по первичной диагностике обойдется в сумму около 25 тысяч.
Звук внезапной диареи, падающего тела и зубов, грызущих плинтус.
— Господи, да я только коснулся, когда назад сдавал!
— Аккуратнее надо было! Кстати, не помните, какую машину задели?
— Ннннет… Марку не разглядел… седан какой-то… большой… темный…
— А-а-а, так это не моя машина. Моя маленькая и светлая.
Звуки дикой пляски, треск щек от неконтролируемой улыбки:
— А… Э… И… Спасибо!!!
Звоню по второму:
— Вы вчера… СБ… телефон… Что делать будем?
— Да, каюсь, был невнимателен, зацепил вашу «Тойоту». Давайте встретимся, я прямо сейчас оплачу.
Наступая пяткой на желание срубить бабла на халяву — у меня-то «Хундай»:
— А во сколько вы оцениваете ремонт моей машины?
— Ну-у-у, долларов двести-двестипсят.
— И вы хотите их сейчас вернуть?
— Да.
Уже обеими пятками придавливаю желание развести на бабки:
— Не, не надо. Это не моя машина была.
Третий звонок.
— Вчера… СБ… Что делать?
— А ни хера делать не будем. Это, Серег, не твоя машина была.
Так и не знаю, кто это был.
А тот, кто поцарапал мою авто, оказался сраным инкогнитом, не оставившим контактов.
Напа-Наполеон
В те времена, когда я был настолько маленький, что верил про детей, которые рождаются от специальной таблетки, у наших знакомых жил попугай.
В силу прошедших лет, которые пылесосом прошлись по моему и без того не сильно одаренному мозгу, я не помню марки попугая. То ли жако, то ли еще какая африканская экзотика, не помню и напрягаться не буду. А вот ФИО его помню, будто вчера только расстались. Звали этого паскудного птаха — Напа. Я вот сейчас, вспоминая Напу, просто диву даюсь, как иной раз точно, прямо в мозжечок, попадает данное кому-нить имя. Напа — это сокращенное имя… От кого бы, вы думали? От Наполеона! Ни больше ни меньше. Как говаривал мой знакомый дворник, вот такие-то сраные ёжики…
Этот Напа-Наполеон был ростом мне по колено. На голове топорщилась неудачная прическа от парикмахера-пэтэушника. Прическа росла из головы, которая своей пустотой иногда пугала даже хозяев Напы. Теперь я точно знаю, на пустоте не может вырасти ничего. Кроме перьев. Лапы были когтисты, сморщены и вечно скрючены в жадном порыве что-нибудь ухватить. Клюв был огромен и кривоват. Он рос прямо из середины головы, и я, честное слово, раньше думал, что попугай, прежде чем выйти на волю, пристегивал клюв перед зеркалом.
Жила эта туша под кроватью. Вообще-то она жила во всей квартире, но любимым было место под кроватью. Причем никто не мог объяснить загадочное, а именно: щель между полом и дном кровати была сантиметров двадцать, а этот фокусник, рост которого полметра, умудрялся появляться из-под нее в полный рост. Не иначе мог складываться, как секционная удочка.
Собственно, и не стоило бы про него писать, попугай как попугай. Ну туповатый, ну злобливый. Да тут людей половина таких. Но этот вурдалак имел одну весьма поганую особенность своего попугайного характера. Эта тварь, когда приходили гости, тихо-тихо сидела под диваном и, улучив момент, выскакивала пешком и в полной тишине неслась за ногами, обутыми в домашние тапки, и злобно клевала их.
Причем подлый Напа клевал только в ноги, потому что летать не умел и клевал туда, куда позволял его рост.
Те гости, которые уже ранее попадали на Напин клюв, были начеку и частенько уворачивались от хитрого партизана. Но Напа был оптимистом и не унывал. После бесплодной попытки сунуть носом в чужую ногу, он отворачивался и гордо семенил в свое убежище.
Хозяева выписывали много газет (помните, тогда все много выписывали), но ни разу ни одной не выкинули. И в квартире этих газет не было. Поначалу все думали, что эта агрессивная животная жрет их, и со дня на день ожидали заворот кишок, но проходил месяц, потом второй, а кишки все никак не заворачивались. Мозги да, заворачивались серпантином, а вот кишки ну никак. А газетки пропадали.
Но потом все открылось. В ожидании гостей этот поддиванный Наполеон утаскивал свежие и не очень газеты, рвал их в полной тишине на мелкие клочки и складировал у себя под диваном. На фига ему было нужно столько мелкой макулатуры, непонятно. Может, нервы он так успокаивал, а может, своими кривыми руками пытался гнездо свить, не знаю. Но теперь раз в полгода под негодующее бурчание Напы диван отодвигался и весь его материал для релаксации без сожаления выкидывался на помойку. Все два мешка из-под картошки.
После чего Напа судорожно, с каким-то совсем не попугайным клекотом и нехорошими подозрениями стремительно бежал к себе под диван и, не обнаружив ни единой бумажки, с горя шлепался на задницу и в течение двух дней что-то бубнил и тихо матерился.
А потом опять начинали пропадать газеты.
Понятное дело, что характер у птички от этого совсем не улучшался, а как-то даже наоборот. Немного портился.
Паскудство характера испытали многие, но выгнать Наполеона из дома — этого интеллигентные хозяева не могли себе позволить. Тем более что у Напы хоть и был серьезный дефицит ума, но все-таки он понимал, кто его кормит и кого нельзя на клюв надевать, и поэтому хозяева страдали только материально, но никак не телесно.
Особенно опытных гостей Напа узнавал по видимым из его засады частям тела, по пяткам. Вполне возможно, что где-то там, глубоко под диваном, у него была своя личная картотека с изображением пяток своих врагов. И именно по ней он их идентифицировал и исходя из имеющейся информации избирал тактику нападения.
Но гости тоже были не с попугайными мозгами. Некоторые из них, перемещаясь по залу, делали ставку на скорость, так что Напа просто не успевал привести свой клюв в боевое положение. Если такое случалось, то Напа злобно плевался и обещал себе впредь быть повнимательнее.
Некоторые гости делали ставку на реакцию и контратаку. В тот момент, когда Наполеон, тихий, как ночь на Тибете, выскакивал из-под дивана и, радостно ухмыляясь, несся навстречу приключению, опытный гость разворачивался и выставлял ногу в направлении Наполеона. Напа, завидев несовпадение расчетного расстояния до цели, пытался резко затормозить на лакированном паркете, но ему это редко удавалось. Даже перестав перебирать ногами, он все равно скользил достаточно быстро и через секунду утыкался ноздрями в выставленную ступню. После чего, напрочь забыв о цели своего нападения, он озадаченно хрюкал, брезгливо встряхивал перьями и, гордо выпрямив спину, с достоинством президента ковылял в свое газетное гнездо.
А потом он умер. Это, наверное, на свободе попугаи живут триста лет, а в московских квартирах срок жизни сокращается очень сильно. Да и, наверное, не только у попугаев.
Водоем
В поселке, где я прожил детство и часть юности, были лужи. Ну и что, спросишь ты, лужи есть везде, и что тут какого? Ну, в общем-то ты прав, лужами наша страна богата, как и идиотами, но в моем поселке были не просто лужи. Это были ЛУЖИ! Особенно весной, когда начиналось половодье и вечная мерзлота нехотя отдавала капли воды, которые, собираясь в маленькие ручейки, стекали в одно место, где и образовывалась лужа.
Лужа — это не просто мелкий водоем с грязной водой. Лужа — это место, где мы с друзьями играли во всякие очень неполезные, а временами просто опасные для здоровья игры.
Одной из них было плавание на плотах. Сейчас трудно понять все удовольствие, которое получал я, худощавый пацан в теплых трениках с вытянутыми коленками, в старой болоньевой куртке и в шапочке-петушке, когда, оттолкнувшись длинным шестом от берега, направлял свой трудноуправляемый плот на середину огроменной лужи. «Огроменной» — это не преувеличение, ибо расстояние от берега до берега было метров семьдесят.
Зато какая была радость, когда, доплыв до середины лужи, прекращаешь направлять плот шестом и отдаешься воле ветра. А ветер, переменчивый по пять раз за минуту, мог часами гонять тебя по луже, по этому маленькому морю, и ни разу не причалить к берегу.
…В этот раз необычайно добрая судьба послала нам три больших куска пенопласта. Не те огрызки, на которых мы до этого плавали, рискуя свалиться в мутные весенние воды, а настоящие огромные квадратные и толстые куски! Хотя судьбе весьма сильно помог Вадик, который и стащил этот пенопласт на одной из многочисленных строек. По его словам, за ним даже гналась тыща прорабов, но он, геройски перебирая ногами, обутыми в старые кеды, и произнося заклинания, преимущественно нецензурные, смог оторваться от преследователей. Иначе, по его же словам, «они бы мне этот пенопласт в ж… засунули, а из остатков гробик бы сколотили».
Мы, конечно, все поохали над геройством неслыханным и возрадовались изрядно.
Теперь у нас в наличии была целая эскадра! Это тебе не один мелкий кусочек, за который приходилось воевать с соплеменниками. Теперь судов хватало на всех, и даже на вечно гугнивого Вову, маменькиного сынка, отличника и ябеду.
Первым, по праву добытчика, плот опробовал Вадик. Плотик был что надо! Большой и устойчивый, он плавно скользил по воде, навевая фантазии о бескрайнем океане, пиратах и красивых пленницах из параллельного шестого «А».
Полдня мы лихо плавали по луже-океану, оттачивая мастерство то лоцмана, то рулевого. Плоты сталкивались, шесты скрещивались, брызги летели… Война была в разгаре.
И тут на берегу появился мужик. Некоторое время он пристально смотрел на нас, курил папиросу и о чем-то думал. После чего призывно замахал руками, предлагая заканчивать баталии и пришвартовываться в порту приписки. Мы сразу и все вместе сильно очканули, потому что вариантов не было. Это был один из прорабов, у которых наш сильный и смелый Вадик из-под носа угнал пенопласт.
Вадик пришвартовался последним, ибо подумал то же самое. Но все оказалось не так уж и плохо. Единственный нюанс заключался в том, что отличник и ябеда Вова, предчувствуя грядущие люли, очканул не по-человечески и, метнувшись за бугор, с ходу залег за кустом, прямо в весеннее собачье дерьмо. И теперь нервительно хныкал, представляя, как дома огребет не только за промокшие ноги, но и за куртку в собачьих какахах.
А мужик тем временем достал из кармана чекушку водки, опрокинул ее в свой зев и мечтательно воззрился на океан. Метко брошенная им бутылка плюхнулась точно на середину лужи, и теперь сходство с океаном стало еще более сильным. Пиратская эскадра, собственно, сами пираты, толпящиеся на берегу, бескрайние воды и бутылка с мольбой о помощи внутри.
Видимо, поддавшись всеобщему романтическому настроению, дядя крякнул и полез на плот. Под его весом и объемом пенопласт уже походил не на гордую шхуну, а скорее на утлое суденышко, но, обуреваемый романтикой, мужик на такие мелочи внимания не обращал.
Он встал на середину плота, повернулся лицом к середине лужи и раскинул руки, ловя немного перекошенным от пьянки лицом свежий бриз.
Отличник и гундос Вова еще причитал за грязную куртку, когда Вадик взял шест и тихонечко оттолкнул плот от берега. Картина «Команда отправляет провинившегося на необитаемый остров».
Еще не почуяв засады, мужик глубоко вздохнул, улыбнулся и открыл глаза. То, что он ими увидел, резко изменило его настроение с хорошего на какую-то фигню. Еще не понимая важности момента, он шагнул в нашу сторону. Плот накренился. Мужик попятился. Плот выпрямился.
…А вокруг расстилалось бескрайнее море…
— Эй, пацаны, — почему-то хрипло позвал он, — давайте-ка меня назад. К берегу. А не то я вам…
Дальше мы весьма объемно пополнили наш и без того немаленький запас забавных выражений.
Но вся проблема заключалась в том, что управлять плотом можно было только с помощью шеста. Который остался на берегу. И ветер… Про ветер помнишь?
Через час, когда нам надоело смотреть, как ветерок издевательски носил по луже плот с уже притихшем дядей, прибежала Вовкина сестренка и сообщила, что ее послали за нами. Потому что время — все. Потому что ужинать. Потому что если не, то…
К тому времени мужик уже вовсю пытался грести своей кепкой, но плот почему-то не плыл, а только крутился вокруг своей оси, приводя дядю в некоторую нервозность.
Я никогда не забуду зрелища оторванного от мира человека, который волею судеб оказался один на один со злой стихией. Он сидел на попе, скрестив по-турецки ноги и подперев голову дланью правой руки. Пальцем левой он меланхолично ковырял пенопласт, красивым щелчком отправляя кусочки в воду, и смотрел, как они кружатся в веселом хороводе.
Это картину мы наблюдали, когда после ужина, часа через два, вышли опять погулять.
На наше появление он никак не отреагировал, только поднял голову, глянул на нас и опять приступил к философскому созерцанию. Вот только в его глазах промелькнуло что-то такое, очень далекое от философии человеколюбия.
…Палку для манипулирования судном мы передавали вдвоем с Вадиком. Подплыв на плоту к этому пилигриму, Вадик протягивал мужику шест, а я уже усиленно греб в сторону берега.
В общем, мужик нас не догнал. Хотя регата вышла знатная! Но наш опыт, помноженный на наши предчувствия, сотворил чудо, и в тот момент, когда дядя причалил к берегу, мы уже рвали когти метрах в пятистах от него.
Надеюсь, он не обиделся. Ведь мы же не стали кидать в него собачьи какашки (предложение ябеды Вовы), и камни в воду около него тоже не кидали (совместное предложение мое и Вадика). И вообще. Как бы то ни было, ведь это мы протянули ему шест помощи. А он нас такими словами!
Нехорошо, дядя. Нехорошо.
Петардочка
Мелкие детишки — все-таки такое стихийное бедствие, что справиться с ними могут только крепкие нервы.
Не знаю, насколько мы тогда были мелкие, но по тринадцать лет нам уже стукнуло. А вот в голову дополнительных мозгов почему-то не вложилось, и именно поэтому мы с Вадиком проводили летние каникулы в форме «Где бы чё натворить?».
Мы, не страдающие недостатком фантазии, заканчивали день, как правило, со всех ног убегающими от очередной жертвы нашего безделья.
…В этот раз Вадик принес ошеломляющую новость. Знаешь, молвил он таинственным шепотом, я, кажется, научился делать бомбочки.
Я, поначалу воодушевленный его таинственностью, резко скис. Бомбочки мы умели делать и до того, как Вадик обрел это сокровенное знание.
Воздушные шарики с водой были опробованы еще месяц назад из моего окна, и, несмотря на такой давний срок, при воспоминании об этом ухи начинали самопроизвольно шевелиться и двигаться в различных направлениях, как бы уворачиваясь от цепких пальцев с виду приличного гражданина, который имел глупость остановиться под окном с целью закурить. Испортить здоровье пагубной привычкой мы ему не дали и для этого водрузили ему на голову полный шарик воды с пятого этажа.
Сигарета, конечно, потухла почему-то и даже куда-то моментально исчезла из пальцев. Зато сами пальцы сложились в охрененный по своим характеристикам кулачище, которым гражданин начал махать куда-то вверх, откуда предположительно и появился сосуд с водой. Мы в это время, присев под подоконником, слушали небывалые по своей неповторимости наши характеристики.
В тот самый момент, когда, решив, что мужик ушел, мы выглянули в окно, то сразу осознали свою ошибку.
Мужик и не думал никуда уходить. Он с терпением и выдержкой аллигатора стоял под окнами, обильно обтекал и смотрел прямо нам в глаза. В его взгляде мы прочитали все то, что он сказал до этого, плюс еще немного дофантазировали. Картинка получилась настолько кровожадная, что даже мурашки не решились пробежать по спинам. Только какой-то подозрительный холодок пронесся промеж лопаток, да желудок как-то нехорошо задрожал.
В итоге Вадику отбили его важную сидячую часть в районе рудимента, а мне, поскольку я весьма стремительно уворачивался, пряча от пинков зад и тем самым неосмотрительно подставив врагу уши, накрутили мои многострадальные локаторы до цвета грозовой тучки и размера непропорционального.