Я сбивчиво объяснил ситуацию.
- Понятно, - кивнул головой Воробьев. - Что касается развода и свадьбы, то тут я пас.
Разве медики тоже гоняют в преферанс, подумал я, вспомнив свои студенческие годы.
- По поводу состояния больной Кузнецовой могу дать не совет, а информацию. Вы, очевидно, знаете, что институт наш - специализированный, исследовательский, клиника - экспериментальная. Кузнецова поступила на обследование в связи с тем, что на стадии полного выздоровления, когда для нее были показаны, то есть эффективны, препараты химиотерапии, у нее наступило резкое изменение в худшую сторону всей картины заболевания. Нам удалось стабилизировать процесс, приостановить его развитие, но, к сожалению, зашел он слишком далеко, образовалась туберкулома, и требуется оперативное вмешательство.
- Операцию будете делать вы?
- Нет. Я - терапевт, собираю практический материал для диссертации. Случай Кузнецовой доказывает связь и активное влияние лимфатической системы на течение процесса, что и является темой моей диссертации.
Тема, случай, связь... все-таки мы все для медиков только материал, подопытные кролики, а не живые люди. Знал бы этот спокойный, уверенный в себе парень, что Наташа не выздоровела от того, что затосковала, перестала радоваться жизни, и при чем здесь лимфатическая система? Или именно в ней затаилась душа?
Тогда я сделал открытие мирового значения...
- Так кто же будет делать операцию?
- Не знаю. Это уже не моя епархия. Теперь Кузнецову должны перевести в хирургическое отделение. Я не думаю, что ее выпишут, хотя такой вариант не исключается - раз она у нас, мы и должны вроде бы довести лечение до конца. Но все теперь зависит от хирургов. Если кто-то из них заинтересуется ее случаем, то операцию сделают быстро, но советую не тянуть, у вас в запасе месяц. Самое большее. Идеально было бы, если бы оперировал академик, директор нашего института, но к нему очередь.
- Посодействовать ничем не можете? А? - с глухой надеждой спросил я.
- Что вы! - в первый раз улыбнулся Воробьев. - Я сам из Владимира. Приезжий из провинции. Мне дай бог только защититься, самому бы кто-нибудь помог.
Это уж точно, если сам себе не поможешь, то кто поможет? Шансов мало, но что делать?
Я узнал у него, как попасть на прием к академику, простился и вернулся к Наташе. Мы еще раз все обсудили с ней. Получалась такая программа развод, женитьба, операция, квартира.
Времени - месяц, хорошо бы успеть. Не получится - значит, не судьба. Главное, чтобы операция прошла успешно, главное - здоровье.
И все-таки теория вероятности сработала - на обратном пути в электричке меня поймали контролеры, но я, не споря, уплатил штраф, чем несколько удивил ревизоров и вызвал бурный монолог добросердечной соседки по вагону, утверждавшей, что я еле-еле успел на поезд и поэтому ехал без билета, хотя это было неправдой. Все-таки мир не без добрых людей - может быть поможет кто-то и нам с Наташкой?
Глава двадцатая
--===Свое время===-
Глава двадцатая
Точно сорвался храповичок и бешено закрутилось колесо времени, точно вот-вот тронется поезд, а до перрона далеко, еще бежать и бежать, точно сейчас захлопнутся двери перед самым носом, а надо успеть, обязательно успеть, вопрос жизни и смерти...
В те времена процедура развода требовала исполнения своих необходимых формальностей, очевидно, специально предусмотренных для проверки правильности решения расторгающих брак: подайте заявление, явитесь в назначенный час на собеседование и ждите решения суда. Подайте... Явитесь... Все это при условии обязательного присутствия Наташи, а она могла, рискуя здоровьем и тем, что ее могут просто выписать за нарушение больничного режима, исчезать незаметно из клиники только после тихого часа или же, в крайнем случае, после обеда до ужина.
В этот день в редакции я, как сторожевой пес, охранял телефон, не подпуская к нему Лику и Яна, пока, наконец-то, не дождался Наташкиного звонка.
- Ты откуда? - и радостно, и сразу тревожно спросил я.
- Из института. Сейчас выхожу. Заеду домой, переоденусь, и пойдем в суд. Хорошо?
- Обязательно дождись меня. Я бегом. Только по пути залечу в сберкассу, надо купить гербовые марки.
- Ой, Валер, лучше сразу приезжай, а сберкасса рядом, вместе сходим.
Ждет, хочет скорее увидеться, конечно, вместе, вместе всегда лучше, а как же иначе.
Я повесил трубку и умоляюще посмотрел на Лику:
- Малика Фазыловна, - стал подлизываться я, называя Лику ее полным узбекским именем, - разреши мне в министерство уехать и вернуться завтра без опозданий?
- А кто гранки читать будет?
- Я их с собой заберу, все до буковки, до точечки, до запятой прочитаю и утром принесу, прямо в типографию, если хочешь. Можешь не сомневаться.
Лика вздохнула:
- Иди.
Меня ждет, конечно, ждет Наташка, я на ходу застегнулся, схватил давно уже собранный портфель, Ян что-то крикнул в спину на прощание. Я не расслышал, не слышал просто уже ничего, некогда, вперед, скорее, скорее.
До метро, в метро, от метро я несся, не переводя дыхания, заранее рассчитывая, где можно поднажать, а где передохнуть перед новым рывком.
Хорошо, что Наташка уже дома, уже переоделась, как ей идет это лиловое платье.
- Ну, что? Двинулись? - я даже дверь прихлопнул неплотно, не до щелчка замка.
- Да ты проходи, разденься. Чаю хочешь? - Наташа потянула меня за рукав пальто.
- Какой чай? О чем ты? Прием у судьи начинается в пять, через полчаса, а нам еще в сберкассу.
- Пойдем, не стой в передней. Это неприлично... И, кроме того, я жду звонка.
- Ждешь? Звонка? От кого? - удивленно спросил я. - Ничего не понимаю.
- Неважно.
Я молча повиновался. Что за новости? Не говорит, кто должен звонить, зачем. Может муж? Это еще что?
Мы прошли на кухню.
Сели за стол.
От чая я отказался.
Сидели молча. Вот так бежишь, бежишь, нетерпеливо ожидаешь радости...
Наконец, я не выдержал:
- В чем дело?
- Что с тобой? - удивилась Наташа, но как-то вяло, неискренне. Смотрит куда-то в сторону.
- Кто тебе должен звонить? - уже с нервной дрожью в голосе спросил я.
- Ну, Маринка. Ты только не волнуйся, пожалуйста. Все будет хорошо. Подождем.
- Я и не волнуюсь, - взволнованно сказал я. - Просто, ничего не могу понять. Ни-че-го.
- Да что тут понимать, - пожала плечами Наташа. - Просто, я обещала Марине дождаться ее звонка, вот и все. Если подруга просит, значит, ей надо.
У подружек всегда секреты, подумал я. Потом окажется какая-нибудь ерунда типа потрясающей новости о купленном по случаю платье или туфлях, а мы тут теряем время, которого у нас нет, катастрофически нет. И потом, какие секреты могут быть у Наташи от меня? Вот именно - от меня?
Заныло слева, под лопаткой.
- А сама позвонить ты не можешь?
- Нет, не могу. У нее пока нет телефона. Она совсем недавно квартиру получила. Кооперативную. В Новых Черемушках. Правда, дом блочный и первый этаж. Зато отдельная.
Про квартиру Наташка уж лучше бы не распространялась.
Время - без четверти пять. Прием до семи. Да еще сберкасса. Да неизвестно, сколько там народу. Да ей еще необходимо успеть вернуться в институт до ужина.
- Наташа, у тебя есть валерьянка?
- Есть. У мамы.
Звонок. Наташа сняла трубку.
- Да... Наконец-то... Да, я... Не узнаешь, что ли?.. Здесь... Пришел... Ну что?.. Понятно... Ага... Ясно... Значит, такой он... А что ты ожидала?.. Теперь будем знать... Ой, Марин, извини, некогда нам, очень некогда... Да, приезжай навестить, вот тогда и поговорим... А сейчас не могу.
Наташа повесила трубку, ушла в комнату:
- Сейчас нальем валерьянки Валерию... И все будет опять хорошо. Конечно, будет.
- Лучше пойдем, маленький.
- Ладно, пойдем, - остановилась Наташа. - Тебе, действительно, лучше?
- Пойдем, а?
Наташа еще помедлила, о чем-то раздумывая, потом, побледнев, спросила:
- А деньги у тебя на марки есть?
- Есть, конечно. Ерунда какая.
Мы зашли в сберкассу, купили марки, поплутали по переулкам в поисках суда.
Время - пять двадцать.
В суде пусто, висит объявление. Прием перенесен на завтра. И еще оказывается, при подаче заявления нужна справка с места жительства. Значит, все, до завтра. Опять Наташке сбегать из института, мне - отпрашиваться у Лики, Наташкиной маме идти в ЖЭК за справкой и к пяти быть здесь.
Время снова замедлило свой ход - мы могли, не торопясь, доехать до клиники, да еще погулять перед ужином. До метро пошли пешком. Наташа держала меня под руку, крепко, крепко прижавшись. Я успокоился. Таяло, как лед, напряжение, даже легче стало дышать.
И тут меня осенила простая, как репа, мысль.
Я даже остановился.
- Так ты ждала звонка Марины, потому что у тебя не было денег на гербовые марки?
Наташа ничего не ответила, смотрела вниз, потом утвердительно кивнула головой.
Я набрал полные легкие воздуха:
- Нет, как же ты это могла? Как? А? Неужели тебе непонятно, что все мое - твое, что это наше общее дело? Ты знаешь, сколько стоят все наши переживания? Могу назвать точную цифру. Десять рублей. Десять! Вот кто-нибудь даст мне или тебе десять рублей и скажет, даю, но с условием, чтобы ты полчаса помучилась и подергалась, неужели возьмешь? И потом, причем здесь Марина, почему Марина, зачем Марина, какие-то секреты, не понимаю...
Я шумел, но без всякого энтузиазма, потому что радовался, что загвоздка оказалась только в деньгах, а не в чем-то другом, не в Наташкином муже.
- Кстати, о ком это вы с Мариной говорили? - с нарочитым подозрением спросил я и передразнил Наташу. - Теперь мы знаем, какой он... А?
- У Марины есть, как это сказать, друг, наверное... Ты его не знаешь... Даже не друг, а вроде больше... Он все обещает ей, но никак не решится... Понимаешь?.. Жениться они должны - вот родители и купили ей кооператив, чтобы она могла замуж выйти. Он ей все говорил, что жить им негде. А теперь есть где, так он говорит, что на машину копить надо, деньги нужны, а свадьба - это большие расходы... В общем, нет у нее пока денег.
- У нее нет, у тебя нет, но у меня-то есть. Уж скорее у меня надо спрашивать, а не у нее. Теперь наши деньги в общем котле, разве не так?
- Тут я тебе плохая помощница. Бедную невесту ты себе выбрал, Валера. Меня же на инвалидность перевели. Вторая группа, тридцать семь рублей в месяц. А развод - это мое личное дело, мне и платить. Да дело вовсе не в деньгах, их просто под рукой не оказалось, но не хотела я у тебя брать, понимаешь? Стыдно это как-то, неудобно?.. Нельзя мне этого делать...
Я одновременно растерялся и разозлился на себя. Пижон, подумал я о себе, Отелло десятирублевый. Мог бы сообразить и сам давным-давно, ни с кем не советуясь, в сберкассу сбегать. Впредь наука будет.
- Пижон я, - пробормотал я вслух.
- Нет, ты не Пижон, - рассмеялась Наташа, - вот Маринин друг - пижон. Его, кстати, Пижоном кличут.
Глава двадцать первая
--===Свое время===-
Глава двадцать первая
В коридорах здания районного суда пахло особым, нежилым, канцелярским запахом - так пахнут старые полы, если их протереть мокрой тряпкой. Вдоль стен стояли строенные деревянные стулья с откидными сиденьями - по четыре подлокотника на три ячейки, на стенах в простых рамах под стеклом висели пожелтевшие инструкции, образцы справок.
Я сел в свободную ячейку, поближе к двери в комнату, где начнется прием у судьи.
Время четыре сорок.
Я - пятый в очереди.
Если уж и верить в существование биополей у предметов, то в здании суда такое поле имело бы мощный отрицательный заряд мрачно-фиолетового цвета. Пришедшие сюда, а привела их, как в песне Владимира Высоцкого, кривая да нелегкая, либо стоя изучали висящие на стене бумаги, либо сидели в трехклеточных стульях, и видно было по их глазам, что они напряженно думают каждый о своем и время от времени с тревогой и надеждой смотрят на дверь, за которой сидит судья. Я не мог вообразить, какой он из себя, и мне представлялся некий абстрактный символ, неукоснительный блюститель закона. Скорее всего, бездушный, потому что закон нарушать нельзя, потому что какая может быть душа у закона. Как-то сложится наш разговор?
Сегодня Лика отпустила меня с трудом, ворчала, что ее тоже ругают, когда в редакции пусто. И почему так? Скорее всего, начальству обидно, что подчиненный не под рукой, а где-то. И руководить некем, и сам сидишь, как на цепи. Зато начальник.
Нелегкая у них доля, у начальников. Кстати, Наташа должна зайти к начальнику в ЖЭК и сразу сюда. Звонила мне в три, что выезжает. Вот-вот должна появиться. Пора бы уже.
Очередь за мной заняли и сели рядом в соседние свободные ячейки две женщины. Какие-то одинаковые. Молодые, но в серых пуховых старушечьих платках, в невысоких сапожках, у обеих в руках по книжке. Сели, тут же раскрыли книги и уткнулись в них, низко опустив головы. Читать начали сразу, на первой попавшейся странице, будто настолько интересно, что и не оторваться, что даже в суд зашли так, по необходимости, а главное, самое важное - это то, что написано в книгах. Судя по всему, библиотечных. Уж слишком затрепаны. А что там может быть написано?
Однако вскоре я заметил, что книг они не читают, держат их неумело, непривычно, кидают быстрые косые исподлобья взгляды на входную дверь. Донесся нервный, короткий смешок, шепоток: еще не пришел, успокойся, тихо ты...
Начался прием ровно в пять.
Похоже, Наташа опаздывает, хотя и не должна. Если в три она вышла из института, то спокойно успела бы на электричку в три пятнадцать... А вдруг ее отменили?.. Хотя вряд ли... До дома минут пятьдесят, в ЖЭКе пятнадцать минут, не больше, до суда десять... Получается, что полчаса как должна быть здесь. То есть в половине пятого.
Время пять десять.
Вышли первых двое, получается по пять минут на посетителя, и если так пойдет и дальше, то у меня в запасе еще десять минут. Наташа должна прийти не позже.
Одна из моих соседок подняла голову и свистящим шепотом прошептала другой:
- Пришел...
Он остановился в конце коридора, мял в руках кроличью шапку, близоруко улыбнулся, но тут же погасил улыбку, сильно прищурившись, огляделся, увидел моих соседок, направился было к ним, но заметил меня, круто развернулся и стал яростно прохаживаться вдоль стульев, кидая то на меня, то на соседок презрительные, гневные взгляды. Этого еще не хватало, подумал я. Псих какой-то. Хотя, что делать психу в суде?
Третий вышел через десять минут.
Вошел четвертый.
Следующий я.
Время пять двадцать. Где же Наташа? Что случилось? Мужчина с кроличьей шапкой в руках остановился напротив и стал меня насмешливо рассматривать. Чего ему надо?.. Тут до меня дошло - он, очевидно, разводится с одной из моих соседок.
Наверняка, она пришла с подругой - у каждой женщины есть одна, единственная подруга, которой можно доверить все. А есть ли такая подруга у Наташи? Я как-то прежде не думал об этом. Есть, конечно, Марина. Мои соседки, перед тем как двинуться к судье, скорее всего долго решали, как одеться, как вести себя, в последнюю минуту схватили первые попавшиеся под руку книги - мы тоже образованные! - и вот сидят, делают вид, что читают, а грозный муж в неофициальной отставке принял меня за соперника и испепеляет взглядами... Дурачок... Интересно, а как Наташкин муж будет реагировать на ее развод?.. Тоже станет меня ненавидеть?.. Значит, любит Наташу... И я ее люблю...
Время пять тридцать.
Вышел четвертый.
Я пропустил соседок.
Мужчина растерянно поглядел на меня, сунул кроличью шапку в карман пальто и тоже прошел в кабинет судьи. Дверь закрылась неплотно, и в коридоре слышно было, как сначала потек женский, быстрый, тараторящий говорок, а потом раздался мужской, бухающий, полный боли, как крик большого раненого зверя, голос. Обида, горечь, желание излиться, просто хотя бы поделиться с кем-то звучали в их диалоге одновременно. Они говорили, не слушая друг друга, словно пели дуэт, дуэт дисгармонии из драматической оперы, в которой звучала не музыка, а сама жизнь. Претензии к друг другу были мелкие, пустые, неразумные: я всегда, а он никогда... это неправда, вот помнишь тогда и тогда...
Время пять сорок.
Слава богу, вот и Наташа. Когда она вошла, я поймал себя на мысли о том, что уже начинаю на нее злиться, но все мгновенно улетучилось, когда я увидел, как она запыхалась. Оказывается, ЖЭК работает только с пяти. Да пока раскачалась ленивая сотрудница ЖЭКа, пока выписала справку, да все выспрашивала куда, зачем... Ох, уж эти начальники!..
Мужчина вышел из кабинета судьи и встал посредине коридора, бешено вращая глазами.
- Где правда, я вас спрашиваю? - обратился он в пустоту.
За ним победоносно выплыли возбужденные подруги. Глаза у них радостно сияли. Чему они радовались?
- Раньше надо было думать, правдоискатель, - сказала с насмешкой одна из них, но осеклась, поняв, что не место здесь для триумфа, и они уже пугливо рванули к выходу.
Мы вошли в кабинет.
- Здравствуйте, - сказал я с порога. - Дело в том, что надо оформить развод.
- Садитесь, - пригласил судья.
Вот так выглядит в реальном воплощении закон: молодой, почему-то загорелый, откуда загар в марте, парень, серый пиджак с университетским значком, стол, телефон, чернильница, пузырек с клеем, папки, скрепки...
- Кто истец? - спокойно и внимательно посмотрел на меня судья. - Вы? Возбуждаете дело о разводе?
- Нет, - растерялся я.
- Заявление заполнили? - обратился он к Наташе. Я, как мне показалось, для него перестал существовать.
Взял заявление, стал читать.
- Так, все в порядке. Гербовые марки есть?.. Так, приклеим их сюда... Справку с места жительства принесли?.. Отлично... Присовокупим и справочку...
Зазвонил телефон.
Судья положил заявление на стол, взял трубку, отвернулся к окну. Говорил весело, радостно:
- Привет... Ага... Что ты говоришь?.. Старик, но сегодня никак, нет, никак невозможно... Иду на хоккей... Нет, не надеюсь, хоть бы в ничью свели... Сейчас?.. Да, прием... На второй период хочу успеть... Извини... Ладно?.. Ага, созвонимся... Он положил трубку, повернулся от окна, взглянул на бумаги, потом на Наташу:
- Так... Справочку о зарплате тоже принесли?
- А разве она нужна? - встревожился я.
- Нужна, - сказал судья Наташе.
- Откуда нам знать? - пожал плечами я.