Пятеро здоровых, загорелых и одетых в изорванную форму, с которой были срезаны знаки отличия, парней, когда-то раньше назывались частью боливийской регулярной армии. И вероятно сам Марио неоднократно встречал их на плацу или в казарме.
Вероятно даже, что Марио встречал их еще тогда, когда был капитаном и ползал по скользким от дождя джунглям, проклиная все и всех, начиная с этого проходимца Фиделя, из-за которого все эти беды свалились на голову Марио, и заканчивая Богом на небесах, который все эти беды придумал... И вот теперь Марио видит их, грязных и оборванных, избитых и униженных ублюдков в своем кабинете, который по причине Вселенского Закона Всех Подлостей является самым жарким в час сиесты.
В час, когда все уважающие себя синьоры, развалясь в гамаках, потягивают холодное пиво или сок или что они там потягивают, черт побери, но обязательно холодное и в прохладной тени пальмы.
На Марио Варгаса накатила такая злость, что показалось, как будто комната закачалась перед глазами и стала еще жарче. Накалилась, словно адское пекло, гореть в нем этим пятерым выкидышам.
Майор откинулся в кресле и со свистом втянул в себя воздух.
- Ну, ублюдки, что вы можете мне рассказать? А? Когда вы принимали присягу, то какие слова выдавливал ваш грязный рот? А? Недоноски...
Недоноски молчали. Четверо смотрели в пол, а один, этот мерзавец Анхель, нагло таращился прямо в глаза майору.
Марио понял, что скоро закипит от злобы.
- Смирно!!! - его рев заставил стекла на окнах зазвенеть, а голуби, которые что-то нашли на прокаленном плацу, удивленно подпрыгнули и взмахнули крыльями.
Этот рев возымел некоторое действие.
Потому что самому майору вдруг сделалось легче. Голова прояснилась, и жара оказалась не такой уж удушающей. А те четверо, что стояли склонив головы, вытянулись и стали в какое-то подобие той самой стойки "смирно". Один только Анхель по прежнему не изменил позы и всем своим видом показывал, что ему то собственно говоря ничего не грозит и его тощая задница надежно прикрыта кем-то сверху. Это именно так и было. Анхель Перейра был сыном какого-то там ублюдочного полковника, который в приступе очередной ссоры отправил сынка в солдаты, потом пожалел и всячески старался облегчить сыночку прохождение воинской службы.
Но уж на этот-то раз никакая волосатая лапа не спасет этого уродца от трибунала... А под шумок не исключено, что и полковнику не поздоровится. Боливийские вооруженные силы лихорадило. Верхушка сменялась уже не единожды, зачастую бывали дни, когда приходили приказы от уже несуществующих военачальников и несуществующие военные части отказывались их выполнять. Страна кипела, подобно котлу на остывающем огне. Несильно, но ощутимо. И Марио Варгас знал человека, который зажег огонь под этим котлом.
Однажды сам Марио едва не сцапал этого наглого герильеро... Но... А так, кто знает, может был бы сейчас уже подполковником, а то и выше, как, например, генерал Сентано Анайя, бывший ранее полковником, но за удачную операцию в районе селения Игера, куда отделения майора Варгаса просто не успели, получивший очередной чин вне очереди. Черт возьми, поторопи он, Марио Варгас, тогда солдат, расстреляй пару-тройку бунтарей, не сидел бы он в прокаленной комнате с пятью дезертирами, которые и сбежать-то толком не смогли, а попались в ближайшей деревушке на групповом изнасиловании. Имбицилы похотливые.
Их счастье, что их не забили до смерти местные жители... Впрочем счастье это весьма относительное.
Марио встал из-за стола, прошелся по комнате... Мерным шагом вымеривая расстояние от стены до стены. И на обратном пути к столу с разворота вогнал кулак ничего не подозревавшему Анхелю точно в солнечное сплетение.
Верзила рухнул на пол, словно бы его застрелили.
Оставшиеся четверо попятились.
- Ну... Обезьяны... Какого дьявола вам понадобилось бежать из казармы? А? Отвечать!!!
Крайний сделал шаг вперед. Робкий такой шажок. И настороженно посматривая на беззвучно корчащегося в его ногах Анхеля Перейру, произнес:
- Он сказал, что там у него есть женщина...
По-испански говорил он плохо, с трудом подбирая правильные слова. Индеец-кечуа, попавший в армию под горячую руку, когда спустился с гор закупить себе провизии или обменять какую-нибудь мишуру...
- Ах так вы изголодались... По женскому вниманию? И именно ту, "его" женщину вы и изнасиловали?
- Нет, ее не оказалось... Но он сказал, что тут все женщины - шлюхи. И что никто не обидится...
- Никто не обидится... А?
- Так точно... - парень явно был испуган и медленно отступал назад.
- Послушай ты, урод, - Марио подошел ближе, одной рукой хватая парня за грудки, а второй доставая из брючной кобуры пистолет. - Послушай меня внимательно, дикарская обезьяна... Я сейчас вставлю тебе этот ствол в задницу и буду нажимать на курок столько раз, сколько хватит патронов в этой вшивой казарме. Тебе ясно?!!
Марио упер ствол пистолета в живот побледневшему солдату и пропихнул его настолько, насколько это было возможно. Солдат захрипел.
- Лечь!!!
Марио Варгас устроился поудобней в своем кресле и некоторое время созерцал пятерых солдат, валяющихся у него в ногах. В позе Анхеля Перейры ему показалось что-то знакомое. Дьявол.
Марио вскочил.
Затем сел.
Нет-нет. Это все проклятая жара.
Проклятая жара, проклятая страна, проклятые джунгли, горы и все, что в них водится и живет.
Это все жара... Просто показалось.
Или..?
У Анхеля Перейры был явно женский силуэт. Именно так лежала однажды женщина в ногах у тогда еще капитана Марио Варгаса. Именно после такого же удара. С разворота и точненько в солнечное сплетение. Как раз между небольших, острых и чем-то похожих на маленькие дыньки грудей.
Черт возьми! Показалось...
Что за бред!?
Марио Варгас потряс головой и подписал решение трибунала о расстреле пятерых солдат за неподчинение, дезертирство и вольнодумство. Завтра приговор приведут в исполнение... Теперь все зависит от его решения, что будут делать в оставшееся время эти пятеро.
- Дежурный!!!
Взмыленный солдат вбежал в кабинет с такой поспешностью, словно подслушивал под дверью.
- Этих пятерых в камеру. И позови ко мне моего доктора.
Дежурный исчез, прихватив с собой перепуганных насмерть дезертиров. Эти пятеро мигом вылетели у Марио из головы. Совершенно не стоило забивать голову этими подонками, пусть просидят последнюю для них ночь на холодном полу камеры, сожалея и проклиная тот миг, когда их родили матери.
Вошел доктор. И словно бы стало прохладней в комнате. Этот хладнокровный и вечно спокойный, как камень, человек был необъяснимо притягателен для майора Марио Варгаса. Что-то тянуло, звало в этих чуть суженных глазах. Хотелось смотреть, смотреть. Всегда, постоянно...
Однако Марио уже знал, что именно этого-то делать и не стоит. Страшную силу таили в себе черные колодцы, что зияли на лице доктора. Колодцы черной, стоячей воды.
- Опять голова, господин майор?
Вопрос был излишним. Майор Варгас ничем и никогда не болел. Он имел железное здоровье, унаследованное им от бесконечной цепочки своих предков. Он гордился своим происхождением и думал, что знает о себе все вплоть до тринадцатого колена. Марио знал, что ни один из Варгасов никогда не умер от болезней, даже в самые страшные годы, когда чума и холера, два спутника смутного времени, собирали богатую жатву с человеческого поля.
Только одно мучило уже не молодого майора. Голова... С некоторых пор, с каких даже сам себе он боялся признаться, Марио Варгаса начали мучить сильные, изнуряющие головные боли. Головные боли, сопровождаемые страшными и мучительными видениями, бредом. Эта пытка продолжалась часами, он физически ощущал каждый запах, свет резал ему глаза даже сквозь плотно закрытые глаза, полуденная жара делала тело омерзительно, тошнотворно скользким от пота. Никакие обезболивающие не могли сбить накал боли, никакие наркотики не помогали, доктора разводили руками... И только этот странный человек с бездонными глазами, в которых плескались воды Стикса, мог встать на пути беспощадной, искрящейся, уничтожающей все на своем пути волны боли. Полковой врач с презрением и завистью смотрел ему вслед, солдаты сторонились и называли колдуном, трижды переплевывая через левое плечо за его спиной, но Марио Варгас хотел знать только одно: этот человек спасает его от головных болей.
Позволяет ему жить, думать и существовать под этим трижды проклятым небом.
- Давай-давай... Не спрашивай... - Марио закатал рукав рубашки, перехватил жгутиком предплечье и начал сжимать и разжимать ладонь.
- Я уже говорил вам, что это средство опасно, мой майор, - произнес врач, глядя, как набухают вены.
- Плевать. Поверь, мои головные боли гораздо опаснее... Еще не достаточно?
- Нет, еще нет. Качайте, мой майор... - произнес индеец бесцветным голосом. - Это средство пьет вашу жизнь.
Такова цена, которую вы должны платить за то, что избавляетесь от боли. Это средство пьет вашу жизнь и сосет ваш разум. Капля за каплей.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что вы сильно рискуете, каждый раз употребляя это, доктор ввел иглу в набухшую вену. Нажал на поршень, и темная, как кровь, жидкость начала поступать в организм майора.
- Я военный... - проскрипел зубами Марио. - Я рискую всегда...
Боль уходила не спеша. За время допроса и подготовки к инъекции она успела завладеть организмом и не желала сдавать позиции. Рвала грубыми когтями кровоточащее пространство мозга, впивалась в кости...
- Я военный... - снова выдавил из себя слова Марио. - В этой поганой стране нет профессии опаснее... Ну разве что... Разве что быть революционером...
И он счастливо рассмеялся, чувствуя, как мохнатый и ядовитый паук оставляет его голову.
- Это было близко, а?
Доктор спокойно кивнул.
- И все-таки, мой майор, подумайте над тем, что я сейчас вам скажу.
Он нагнулся, и майор вздрогнул поняв, что смотрит в бездонные колодцы его глаз:
- Когда вы ворвались в лагерь, они были еще живы...
...Когда они ворвались в лагерь герильеро, некоторые были еще живы. Группа Хоакина была к тому моменту не столь многочисленна, чтобы оказать действительно достойное сопротивление совместным действиям двух дивизий боливийской армии.
Если считать вместе с теми непонятными четырьмя боливийцами, которые кричали о том, что они не принадлежат к герильеро, и которых, по приказу капитана Варгаса, расстреляли возле ближайшей стены, и с теми телами погибших, которых находили после очередных столкновений, вся группа состояла из шестнадцати человек. Чертовски трудно было поверить в то, что целых четыре месяца вся армия вместе с авиацией стояли на рогах из-за одного неполного взвода кубинских революционеров.
Предводитель, Вило Акунья, самый твердый орешек во всей группе, держался до последнего. Из полуразрушенной хижины он отстреливался с невероятной точностью до тех пор, пока какой-то расторопный солдат не влепил в единственную уцелевшую стену заряд из переносного гранатомета. Огонь прекратился, но начальник школы кубинских коммандос и с Того Света послал привет своим врагам.
Все подходы к хижине оказались одной гибельной ловушкой.
Тела Мойзеса Гевары и нескольких других партизан были найдены возле первой линии обороны, близ ограды.
Таня, она же Лаура Гутеерес Бауэр, она же Айде Тамара Бидер, была обнаружена неподалеку. Еще живая, она пыталась восстановить разбитый кольт. Многочисленные раны не позволяли ей двигаться. Они обступили ее, а она с ожесточением, ломая ногти, пыталась загнать на место безнадежно испорченный магазин.
Поняв, что это сделать уже невозможно, она кинула пистолет в ближайшего солдата с криком ярости. В этом крике было столько...
Ненависти? Нет... Взятые в плен солдаты всегда уходили из лагеря Великого Герильеро живыми. Они выполняют свою работу, они всего лишь оболваненные и запуганные рядовые... Бессилия? Нет... Что угодно, но только не бессилие. Дьявол, но что!? Что было в этом крике, что солдаты, гонявшиеся вместе с бешеным капитаном за партизанами уже больше года, отступили назад в немом испуге?
И тогда капитан Марио Варгас, знающий всех своих предков до тринадцатого колена по именам, капитан Марио Варгас, также знающий всех солдат своего отряда в лицо, капитан Марио Варгас темной полуночи... Сделал то, что впоследствии сделало его майором. Пнув сапогом ближайшего рядового он рявкнул:
- В мою палатку ее... Живо! Что встал, размазня!
Походная палатка была расставлена вмиг.
И тело раненой женщины втащили внутрь, туда же вскоре зашел и капитан.
Через десять минут раздался пистолетный выстрел, и тело Тани под присмотром президентского холуя увезли куда-то.
Про этот случай знали многие, но никто не знал всей правды. Никто не знал, что на спусковой крючок капитан, вопреки полученным инструкциям, нажал потому, что это был единственный предмет, который не отказал ему в этот страшный миг.
День заканчивался. Марио Варгас устало смотрел вслед бронемашине с президентскими номерами.
Низенький индеец из соседней деревни, на ломаном испанском что-то спросил у него. Марио прослушал. Тогда парень протянул руку и дернул его за рукав.
- Чего тебе? - спросил Марио.
Индеец снова что-то пролепетал на исковерканном испанском, но капитан уже понял.
- Получишь... В комендатуре...- повернулся, сделал два шага в сторону, а затем вдруг вспомнил, что он уже не капитан, а майор... Снова обернулся вслед уезжающим машинам.
И именно тогда с этих красных габаритных огней прыгнул ему в голову мохнатый с острыми и ядовитыми жвалами паук, который стал грызть голову. Пить соки мозга. Пытать новоиспеченного майора...
- Ты кто... А? Ты... - майор вдруг понял, что боли не ушли. Они стискивают голову невидимым обручем, все сильнее и сильнее сжимаясь. Чертово лекарство не помогало, а из глаз, из этих проклятых черных глазниц, смотрящих на него выползают, Дева Мария, выползают черные, мохнатые пауки, прыгают на лицо... Заползают внутрь больной головы несчастного майора...
Впиваются острыми и блестящими от яда жвалами прямо в мозг!!! Дьявол!
Прежде чем стало ясно, что майор сошел с ума, он успел построить весь гарнизон в шеренгу по одному и, потрясая револьвером, заставил пинать всех солдат друг друга под задницу. Перед этим он собственноручно расстрелял пятерых дезертиров и засадил в карцер всех дежурных.
Инцидент не вызвал у его коллег удивления. Всем было известно о странностях майора, который утверждал, что помнит своих предков до тринадцатого колена и лечится у индейца с предгорьев Анд.
После уничтожения группы герильеро под руководством Вило Акунья, известного по прозвищю "Хоакин", майор Марио Варгас, получивший этот чин за убийство боевой подруги известного партизана Эрнесто Гевары, Айде Тамары Бидер, более известной под именем Таня, вскоре сошел с ума.
*****
Вжик, мертвым пуля не поет.
... "Где бы нас не застигла смерть, мы встретим ее без страха..."
Винтовку заклинило.
"... лишь бы наш боевой клич был услышан чутким ухом..."
Последний пистолетный патрон, громко хлопнув, исчез в небытии.
"...и другая рука протянулась бы, чтобы сжать наше ружье..."
Симон подхватывает меня на плечи. Чудак... нам уже не уйти.
"...Мое поражение не будет означать, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, и в конце концов Эверест был побежден."
*****
Рене Баррьентос Ортуньо, президент Боливии.
И этот год не стал исключением из череды этих сумасбродных, горячечных лет его правления. Страна похожа на жерло вулкана. Слухи, бунты, восстания, партизанское движение, предательства в высших кругах власти.
Постоянное давление снаружи и такое же дикое давление изнутри.
Рене закрыл глаза, чтобы не видеть довольную, сальную морду гринго, который сидел в кресле напротив.
Личный секретарь, присланный из далекой страны для "помощи в выводе страны из кризисной ситуации". Так называлась фактическая оккупация, на которую обрек свою страну сам президент. Тогда, несколько лет назад, казалось, что иного выхода нет. Казалось, что ненависть народа, не оформившаяся, слава Богу, и еще не отлитая в пули, выплеснется из влажной тьмы джунглей и затопит собой президентский дворец. Сметет виллы в Сукре, измажет кровью улицы Ла-Паса... Именно тогда появился этот наглый, толстый хозяйчик с Севера, который знал, что делать, знал, как, когда и что сказать народу, как и когда надавить на Профсоюзы, чтобы рабочие заколебались и не взяли вместо лопаты винтовки "Гаранд". Дьявол, этими винтовками наводняет черный рынок именно та страна, которая взялась выводить нас всех из кризиса... Кто тогда, черт возьми, создал этот кризис?
Потом были годы кровавого хаоса, когда вся армия и рейнджеры и вся другая иноземная рать гонялась по всей стране за семнадцатью кубинцами во главе с неутомимым революционером со странной кличкой "Че". И еще многие и многие месяцы информационной войны...
"Господи, как не хочется вспоминать.
Ведь не на работу лечу. Отдыхать... Хотя какой отдых? Даже на короткий миг нельзя покинуть страну, какой может быть отдых...
Попробуй ослабить эти вожжи власти, как тут же появится какой-нибудь генералишка, который объявит себя диктатором."
Рене Баррьентос припомнил щучью физиономию Уго Бансера... Да, такой не спустит.
Ощутив толчок самолета, президент открыл глаза и понял, что заснул. Вот ведь умотали, черти. В сидении напротив, отреагировав на движение президента, дернулся иностранный советник. Рене усадил его одним взмахом руки.
Махнул и увидел, как зло чиркнул по тыльной стороне ладони лучик закатного солнца, прорвавшийся через зашторенное окошко иллюминатора. И что-то привиделось в этом неверном отблеске, мигом забившем холод искусственного неонового света...