– Я постелю тебе в мастерской на диване, ты как, не против?
– Да ты что, я очень даже рада…
– Тогда пей чай, а я спущусь, все тебе приготовлю… В ванне ты найдешь чистые полотенца, сама знаешь…
Она вышла из-за стола, оставив Марка наедине с матерью.
– Вы не обижайте мою дочь, Марк. Она – очень ранимый человек. Понимаю, что мои слова мало что значат, но все равно… Будьте с ней понежнее, никогда не унижайте ее, не бейте… Я насмотрелась на жизнь Наташи, своей младшей дочери, и в какой-то мере стала понимать и свою старшую дочь, Маргариту, которая вообще отказалась выходить замуж. Во всяком случае, за нее я была всегда спокойна. Она никого не любила, жила одна, много работала… И, главное, ни от кого не зависела. А теперь… я же вижу, какими глазами она на вас смотрит!.. Она попала в зависимость от вас. От своей любви к вам, понимаете? И теперь ее настроение будет связано с вашим отношением к ней. Я это чувствую, и мне ее заранее жаль… Прошу вас, если у вас к Рите нет серьезных чувств (хотя я понимаю, быть может, я тороплю события), оставьте ее в покое…
– Знаете, у вас такая красивая дочь… Я удивился, когда узнал, что она не замужем… – Марк ушел от прямого и, как ему показалось, интимного разговора о чувствах. Это их с Ритой личное дело – как любить, сколько и любить ли вообще. Он знал только, что его жизнь буквально пару дней тому назад изменилась и наполнилась светлым и радостным, щемящим чувством счастья от сознания, что он обладает женщиной, о которой долго мечтал и которая, как ему казалось, была тоже в него влюблена.
– Не лукавьте, вы все прекрасно о ней знали… У вас профессия такая… Да и вообще, вы же соседи.
– Вы правы. Но вы вот говорите о том, что Рита теперь зависит от меня… Это не так. Это мое настроение теперь зависит от Риты. И я обещаю вам, что никогда не разочарую Риту.
– Ладно, все равно это только слова… – вздохнула Ксения Илларионовна. – Хотя, Марк, вы почему-то вызываете у меня доверие.
Вернулась Рита. Принесла небольшой, написанный маслом натюрморт: ромашки, маки, белая эмалевая ваза.
– Мама, это с собой заберешь, в кухне повесишь, у тебя там уже есть один натюрморт с маками…
Ксения Илларионовна обняла дочь, поцеловала.
– Мне нравится этот следователь… Марк, спокойной ночи…
Они слышали, как она спускается по лестнице вниз, как двигается по мастерской, как шумит вода в ванной комнате…
– Раньше с ней этого не случалось… Кошмары. С чего бы это?
– Так смерть же… Покойник… Она – живой человек.
– Я думала, она будет радоваться…
– Рита!
– Все-все, больше не буду! – Она зажала ему рот рукой. – Мы тоже с тобой сейчас ляжем спать, мне рано вставать… Или ты боишься моей мамы?
– Я ничего не боюсь, но все равно, согласись, как-то не так… Может, пойдем ко мне?
– А если мама ночью проснется и будет искать меня?
– Тогда, может, мне лучше уйти?
– Марк, ты сам должен решить… Хотя да, ты прав, тебе лучше уйти. А то вдруг мама поднимется ночью в спальню…
Он понял, что обидел ее, ранил, не подумав, что немного запутался в этой ситуации с неожиданным визитом ее матери. Да пусть хоть все ее родственники и знакомые заявятся сюда, пусть попросятся переночевать – Рита всегда будет с ним и только с ним, что бы ни случилось!.. Ведь он сам так хочет, и она, он чувствовал, тоже.
– Прости меня. – Он обнял ее за талию сзади (она мыла посуду), прижался к ней, поцеловал в шею. – Никогда этого больше не повторится.
Она повернулась и мазнула губами по его щеке.
– Мне только чашки осталось вымыть… Я быстро…
8
Лидия Григорьевна понимала, что поступает вопреки своим правилам, но и упустить возможность хотя бы немного больше узнать о жизни своей погибшей дочери она тоже не могла. Поэтому позвонила Перевалову и назначила ему встречу в центре города, в кафе. Чувствовала, что те, кто ее знает, непременно осудят ее, женщину серьезную и достойную, за то, что она сама напросилась на свидание с близким другом Виолетты, и все равно сделала этот шаг. Долго приводила себя в порядок перед зеркалом и на вопрос мужа, куда она собирается, ответила, что хочет купить новые колготки для Виолетты. Она сказала это так, как если бы ее дочь была жива, как если бы ничего такого не случилось…
– Как же дико теперь это звучит, – с горечью заметил постаревший за эти два дня Павел Дмитриевич. – Лида, ты в порядке?
– Да, Паша, не переживай за меня… ну должен же кто-нибудь в нашей семье быть в полном порядке… И ты тоже не раскисай. Нам надо набраться сил и засадить этого мерзавца на полную катушку… Ведь теперь, когда Виолетты нет в живых, квартира-то достанется ему, и он будет жить в ней со своей любовницей… Я как только представлю себе это, так меня такая злоба душит… убила бы негодяя своими руками!..
– Лида, ты же сказала, что ты в порядке… Успокойся.
– Дашенька спит?
– Спит. Не могу смотреть на нее, маленькую, без слез… Без матери осталась… Хоть бы его посадили, честное слово, тогда бы Даша у нас осталась… А если не посадят, он же сам будет ее воспитывать, и никакие суды не помогут нам ее взять к себе… Горе-то какое, Лида…
Лидия Григорьевна подошла к мужу, поцеловала во влажную от слез щеку:
– Ладно, Паша, мне пора… Пока не раскисла окончательно…
Она доехала до места на троллейбусе, пересекла площадь с фонтаном и сразу же увидела сидящего в кафе под зеленым навесом на плетеном белом стуле красивого старика с белоснежной шевелюрой. Перед Переваловым стоял высокий стакан с пивом. Увидев Лидию Григорьевну, всю в черном, подтянутую, строгую, он даже привстал, отдавая дань ее трауру.
– Вы не представляете себе, Лидия Григорьевна, как я благодарен вам за то, что вы не погнали меня поганой метлой из дома Виолетты… Хотя я готов был ко всему – и к тому, что меня станут оскорблять и даже попытаются ударить… Я же знаю, что представляет собой этот Валерий…
– Вы хотите сказать, что он бил мою дочь?
– Нет, ну что вы…
– Леонид Евгеньевич, хочу сразу пояснить, зачем я к вам пришла, о чем хотела поговорить. Понимаете, с тех пор как моя дочь вышла замуж за этого человека, я перестала ее контролировать. Она замкнулась, закрылась, и я сейчас виню только себя за то, что вовремя не разглядела, что представляет собой этот Крупин. Я должна была как мать вовремя предупредить Виолетту, открыть ей глаза на то, что человек, с которым она живет, – социально опасен… Это же было написано на его лице! Мало того, что он буквально поработил мою дочь, она же нигде не появлялась, он ее никуда не пускал, держал дома, чуть ли не под замком…
– Да помилуйте, Лидия Григорьевна! Откуда у вас такие сведения?
– А разве я ошибаюсь?
– Я боюсь вызвать ваш гнев, но все равно скажу, что Виолетта жила так, как хотела сама… И ни под каким замком ее никто не держал. Она вольна была бывать где угодно, заниматься всем, чем угодно… И дело тут совсем в другом…
– В чем же? Вы что же это, пришли сюда, чтобы защищать Крупина?! Вы на его стороне?
– Упаси меня бог! Нет, выслушайте меня. Дело все в том, что ваша дочь любила Крупина. Сильно любила. Она сходила с ума от ревности, просто умирала… И когда мы познакомились с ней, у нее как раз был очередной приступ… Она была ослеплена своим чувством и делала все так, чтобы еще больше отстранить от себя мужа, отдалить…
– Где и как вы с ней познакомились?! – требовательным тоном спросила Лидия Григорьевна.
– На дне рождения одной общей знакомой. Маши Брагиной, может, слышали?
– У Маши? Конечно, слышала. – Лидия Григорьевна напряглась. – И что вы там делали?
– Ничего особенного. Маша пригласила меня к себе, вот и все…
– Быть может, вы и есть тот самый человек… Господи, даже не знаю, как сказать… Вы случайно не Машин кавалер?
– К счастью, нет. Но, думаю, она стремилась к этому. Но мы же сейчас говорим о вашей дочери… Так вот, мы познакомились у Маши, и я понял, что влюбился. На старости лет, представьте себе!
– Она была одна или с мужем?
– В том-то и дело, что одна, иначе мы не смогли бы так долго проговорить на балконе, так подружиться… Поначалу мы говорили о каких-то пустяках, а потом Виолетта выпила и сказала мне, что несчастна, что муж не любит ее, что он очень много времени проводит на работе…
– Она знала, что у него есть любовница?
– Нет, она толком ничего не знала, но догадывалась.
– А вы? Вы знали?
– Конечно, знал. Я нанял одного человека, который предоставил мне доказательства измены ее мужа… Но я так и не решился рассказать обо всем Виолетте, понимал, что это может ее убить. Представьте себе, я никогда не видел, чтобы женщина так любила своего мужа. Хотя нет, я не прав: мне встречались, конечно, влюбленные пары, но у них была взаимная любовь, а то, что переживала ваша дочь, невозможно описать… Она страдала, она болела своей ревностью. И ничего не могла предпринять, чтобы эту боль погасить… Судя по ее рассказам (а постепенно мы стали встречаться все чаще и чаще, понимаете, ей просто необходим был такой человек, который часами бы ее выслушивал), так вот, судя по тому, что она рассказывала о себе, об их отношениях с мужем, я понял, что она побаивается его.
– То есть?
– Она не может позволить себе расспрашивать его о том, к примеру, как прошел его день, где он был и с кем… Он вел себя с ней как посторонний человек. Жил словно отдельно от нее и позволял себя любить. Нет, он не был с ней груб, никогда не позволял со своей стороны ни оскорблений, ни тем более рукоприкладства, но он был холоден, понимаете? Не позволял ей войти в свою жизнь. И единственное, что, по словам Виолетты, их связывало последнее время, это был дом, где ему нравилось все и где он любил бывать, и, конечно, дочь…
– Как это… дом?.. Я не поняла.
– Виолетта рассказывала, что когда он возвращался с работы уставший, то в первую очередь подолгу принимал ванну, подолгу ужинал, подолгу сидел перед телевизором… Он любил свой дом… Не знаю, она так говорила.
– Свой дом?! Понятно… Да он ни копейки не вложил в ту квартиру… Все, каждая мелочь в этом доме куплена на деньги Павла Дмитриевича… Вот теперь все понятно! Теперь, когда он убил Виолетту, дом, то есть квартира, будет принадлежать ему… Если, конечно, мы не засадим его за решетку… Леонид Евгеньевич, вы ведь поможете мне?!
– Я не знаю, в чем конкретно должна заключаться моя помощь.
– В свидетельских показаниях. Тем более вы мне только что рассказали, что нанимали человека, который следил за Крупиным…
– Ну и что? Теперь-то все знают, что у него есть любовница. Это не секрет.
– А почему вы, такой солидный и опытный человек, не попытались… – Лидия Григорьевна долго подбирала нужное слово, чтобы, с одной стороны, не оскорбить память дочери, с другой – не обидеть собеседника. – Я хотела спросить, неужели вы нисколько не нравились моей дочери как мужчина?
– Думаю, что нет. Хотя как к человеку она относилась ко мне очень хорошо. А в последнее время доверяла мне абсолютно все свои тайны… К примеру, она забеременела, но мужу так ничего и не рассказала.
– Виолетта была беременна?! И я, ее мать, ничего об этом не знала?!
– Она сделала аборт, и я помог ей деньгами, чтобы муж ничего не узнал.
– Но почему же она не оставила ребенка?!
– Не хотела, чтобы Крупин жил с ней исключительно из-за детей. Она сказала, что устала от такой жизни… Кроме того, в последнее время я вообще был у нее в роли психотерапевта… Мне не очень приятно рассказывать вам об этом, но Виолетта поговаривала о самоубийстве… И мне стоило больших усилий… возвращать ее к жизни… Поверьте, было бы куда справедливее, если бы там, в парке, в аллее, нашли тело Крупина… Грех так, конечно, говорить, но это правда. Хотя, по большому счету, каждый человек имеет право выбора… И он, быть может, не виноват в том, что никогда не любил вашу дочь. То был ошибочный брак…
– Мне ли не знать! – Глаза Лидии Григорьевны наполнились слезами. – Господи, ну почему же она мне ничего не рассказывала?! Почему?! Я же ее мать, она всегда раньше доверяла мне…
– Объясняю. Она знала, что стоит вам только узнать что-то о ее жизни, как вы сразу же начнете действовать, и действия ваши будут направлены на то, чтобы их развести… А вот развода бы она точно не пережила. Уверен на все сто… Лидия Григорьевна, вам заказать чего-нибудь?
– Коньяк… – прошептала она, глотая слезы. – И лимон. Какое несчастье… Значит, вы говорите, что она не знала о существовании этой… Селезневой?
– Нет. Догадывалась, но не знала, иначе непременно бы мне рассказала…
– Она что же, слепая была? Ведь когда-то же он встречался со своей любовницей…
– Почти каждый вечер. Но он говорил Виолетте, что задерживается на работе. Поначалу эти встречи были редкими, но потом участились… Да он в последнее время почти жил у Селезневой. Проводил там все вечера… Я уверен, что у него с ней было все серьезно. Это была крепкая связь. И когда он выходил из ее квартиры, а я видел это однажды своими глазами, его было невозможно узнать… Это был совершенно другой человек – счастливый, улыбающийся… Хотя, по словам Виолетты, он был довольно-таки холодным и мрачным…
– А деньги? Она ничего не рассказывала вам про деньги? Не могло ли такое случиться, что он содержал свою любовницу на наши с отцом деньги?
– Не думаю. Во всяком случае, Виолетта мне ничего такого не говорила… Понимаете, Виолетта знала, что стоит ей только намекнуть, что ей нужны деньги, как я сочту за счастье дать их ей, и я предлагал ей, правда, не деньги, но что-то другое, пытался дарить ей дорогие вещи… Но она ничего не принимала, говорила, что если Валера узнает, то убьет ее… Но мне иногда казалось – она хотела, чтобы ее муж хотя бы немного приревновал ее… Хотела – и боялась. Но это свойственно всем женщинам… Меня интересует другое: как она оказалась в парке в столь поздний час, да еще и с коляской, в которой была Дашенька?
– Знать бы… Я думала, может, вы что-нибудь подскажете. Ни я, ни следователь – никто ничего не может предположить хоть сколько-нибудь правдоподобного. Ну не похоже это на Виолетту…
– А я так думаю, что единственным человеком, способным заставить ее выйти из дома, да еще и с ребенком, был сам Крупин.
– Вот и я о том же… К тому же у него рукава в ее крови… Я не понимаю, почему не закрывают дело и не передают в суд, ведь все же ясно! И улики, и мотив…
– У него есть алиби, – напомнил Леонид Евгеньевич.
– Селезнева… И вы туда же… Да они сговорились!
– Я бы поверил в то, что это Крупин, если бы не два обстоятельства. Первое: он не мог позволить себе убить жену в присутствии дочери. По словам Виолетты, он сильно любил девочку. И второе: именно брызги крови… Человек, задумавший такое тяжелое преступление, не мог не понимать, что от куртки следует избавиться. Однако, когда его взяли, на нем была куртка со следами крови убитой жены… Что вы на это скажете?
– Не знаю… Знаю только, что это он, он убил мою девочку… Леонид Евгеньевич, откуда такая информированность? – вдруг словно очнулась Лидия Григорьевна. – И про кровь, и про куртку…
– У меня хорошие связи в городе, – уклончиво ответил Перевалов.
Вдруг лицо его изменилось, оно буквально засветилось улыбкой – к их столику приближалась элегантная рыжеволосая женщина в белом платье и с красной сумкой через плечо. На груди ее трепетал живой мак.
– Маргарита! Душа моя! Как же я рад тебя видеть… – Он привстал, чтобы приветствовать женщину. – Лидия Григорьевна, знакомьтесь, это Маргарита Орлова, художница и просто прелестная женщина…
Женщина поздоровалась кивком головы и села за столик. Было жарко, Рита непринужденно достала из сумки большой носовой платок и промокнула им лицо.
– Извините…
Лидия Григорьевна почему-то сразу же возненавидела эту женщину, эту художницу, такую молодую, здоровую и… живую. Теперь ей Перевалов будет расточать свои комплименты, и, возможно, эта рыжая стерва ответит ему взаимностью… В то время как Виолетта…
– Вы извините, но я оставлю вас, – сказала она, поднимаясь. – Спасибо, Леонид Евгеньевич, что согласились выслушать меня… Я вам еще позвоню, если позволите.
– Обещаю вам, что мы расстаемся ненадолго. Буквально сегодня вечером загляну к вам, чтобы обсудить детали похорон… – Последнее слово он произнес совсем тихо, и уже за это Лидия Григорьевна была ему благодарна.
Она ушла. Перевалов принялся разглядывать Маргариту.
– Марго! Я не видел тебя сто лет… Какая же ты красавица! Ты что будешь: коньяк, водку, лимонад?
– Холодную воду с лимоном. Леня, что, кто-то умер? Ты только что говорил о похоронах…
9
Марк у себя в кабинете за столом перечитывал заключение судебно-медицинской экспертизы. Виолетта Крупина не была беременна, не была больна. Преступник лишил жизни молодую и здоровую женщину, мать маленького ребенка. На теле, за исключением смертельной раны на голове, никаких повреждений, даже царапин, не обнаружено (разве что след инъекции на руке), это свидетельствует о том, что никакой борьбы не было, что преступник, скорее всего, подкрался к ней незаметно или же, что более вероятно, сначала он просто разговаривал с ней, а потом зашел сзади и нанес удар. Возможно, даже не один… Маргарита попросила его узнать, не принимала ли Виолетта перед тем, как выйти из дома, каких-нибудь успокоительных препаратов, снотворного, – она хотела убедиться в том, что Виолетта была буквально сорвана с постели… Марк знал, что Рита вынашивает свой собственный план расследования и действует своими методами, и, относясь к этому с определенной долей иронии, старался делать вид, что одобряет стремление Риты помочь следствию, и тщательно скрывал свое несерьезное к этому отношение. Он понимал, что Рита развлекается, играет в детектив, и его это даже забавляло. Единственное, чего он опасался, – так это чрезмерной увлеченности Риты этим делом и той реальной опасности, которая может возникнуть в том случае, если она вдруг случайно подберется к убийце слишком близко… А такое могло произойти в любой момент: ведь она встречалась и беседовала с людьми, близко знавшими Виолетту, а среди них, вполне возможно, и затаился настоящий убийца. По мере того как продвигалось дело, Марк все больше и больше склонялся к мысли, что все же Крупин здесь ни при чем… Но он мог присутствовать при убийстве, его могли использовать как приманку: только он мог позвонить жене и пригласить в парк… Или же – другая версия. К примеру, Виолетта случайно оказалась свидетельницей преступления. Эта версия – дежурная, она всегда отрабатывается, во всяком случае, не исключается… Это как раз тот случай, когда видимых причин для убийства вроде бы нет, но убийство совершено: значит, жертва кому-то мешала…