– Гроши тикають, держи панов! – позабыв про панну Ирину, Кармалюк повелительно взмахнул саблей. Его хлопцы попрыгали в окно за беглецами.
Панна Ирина осторожно села. Графиня и цыганенок бросились к ней. Говорящий, как в сказках, ворон тоже тревожно вился у панны Ирины над головой и на чистейшем аглицком наречии смущенно каркал:
– Пр-ризнаю, моя помощь была несколько неуклюжей, однако все это от желания помочь, от того, что я др-руг вам, дор-рогая Ир-рена!
– Хорошо, что у меня еще и враги есть, а то б точно зарубили! – с явной благодарностью поглядывая на валяющуюся в кирпичах Оксану Тарасовну, пробормотала панна Ирина.
В разбитом окне появилась усатая физиономия одного из Кармалюковых хлопцев. Усы аж дыбом стояли от изумления:
– Чуешь, атаман, мешок з грошами нашли, а паны-то десь запропали. Только мы хотели их стре́лить, бачимо, а то и не паны вовсе, а ось…
В вихре разноцветных лент да кокетливых взвизгов сильные руки кармалюковцев поставили на подоконник трех… девушек. Графиня глядела на них во все глаза. Девицы и впрямь были экзотичные. Черноволосая, да белокурая, да рыжая, одеты вроде бы в крестьянские одежды, однако ж не те, что и впрямь носят подольские поселянки, а будто бы актерки перерядились для представления. Ленты в косах чистого шелка, мониста сияют золотом, тончайшего полотна рубашки покрыты чересчур богатой вышивкой, а плахты-то плахты![21] Коротюсенькие, так что красного сафьяна сапожки до самого верха видны! Да явись они в таких плахтах в любую деревню – каменьями бы забили бесстыдниц!
– Надя-Аня и, кажется, Вера? – поглядев на блондинку, пробормотала панна Ирина. – В мюзикле «Сорочинская ярмарка».
Но откликнулась неожиданно рыжеволосая.
– Я не Аня. Я… – Она призадумалась. – Я Света, – и неуверенно добавила: – Кажется.
– Да? – вяло удивилась панна Ирина. – А очень похожа на Аню…
– Так, может, и надо было Аней оставаться? – саму себя переспросила рыжая Света.
– Гей, дивчата, вы чьи такие будете? – вмешался в разговор Кармалюк, до того лишь обалдело пялящийся на короткие подолы плахт да на сапожки.
– А якщо любишь нас – так твои, – томно взглянув на него из-под ресниц, выдохнула Света. Притопывая коваными каблучками, прошла к атаману, позвякивая монистами да потряхивая цветастыми лентами, пропела:
– Ишь ты, какие! – выдохнул Кармалюк, глядя то на Надю, то на Веру со Светой странными, затуманенными, будто сонными глазами. – Как же вас таких не любить! – он принялся беспорядочно шарить в мешке с добычей, рассыпая купюры по полу. Нашарив в глубине колечко, надел его рыжей Свете на палец. – Сейчас и вам, вам тоже… – поглядывая на Веру с Надей, пообещал он.
– Кармелю! – охнул Зинька-кармалючка. – Ты що ж таке творишь? Ты цим… бесстыдницам… Да ты…
– А що хочу – то и творю, я здесь атаман, – рявкнул Кармалюк, но голос его уже звучал невнятно, как у напрочь засыпающего человека.
– Исправник! Исправник! – донесся из покоев отчаянный женский вопль, и в разрушенную гостиную ворвалась вдовая Ганна. – Спасайтеся, хлопцы! Справжний исправник з жандармами до дому скачет! Паныч Тимиш ведет!
– О так, молодец, Томашек, не такой ты вже у меня и пришелепкуватый! – восхитился пан Владзимеж. – Жандармы вам покажут!
– От лихо! – охнул Кармалюк. – Гроши взялы, час тикаты! – и вдруг принялся кончиком сабли прямо в пыли на полу рисовать лодку. Никто из хлопцев не остановил атамана, все терпеливо ждали, пока Кармалюк не скомандовал: – Все до мэнэ!
Пятясь и по-прежнему не спуская уцелевших панов с прицела, хлопцы двинулись поближе к атаману, аккуратно располагаясь на линиях нарисованной лодки. Понять их действия было невозможно.
– Та й вы идить сюда, красавицы! – сказал Кармалюк, втягивая Свету за собой на нарисованную лодку. Надя и Вера запрыгнули сами.
– Кармелю, гони их геть! – возмутилась Зинька, да и вдовая Ганна жалобно подхватила:
– Юстимушка, сокол, на що ж тоби ци девки?
Катерина, Тетяна та Маланка в один голос возопили:
– Та який он тебе Юстимушка? – и тут же все пять женщин, включая Зиньку-кармалючку, ненавидяще уставились друг на друга.
– От клятые бабы, – на борту нарисованной лодки вздохнул Кармалюк. На одной его руке висела Вера, на другой – Надя, и бравый предводитель разбойников выглядел уж вовсе засыпающим. Да и хлопцы его начали позевывать.
– А ты их не слушай, – горячечно прошептала ему в ухо Света и повернула голову Кармалюка к себе. – Ты нас люби, нам без любви никак нельзя!
– Ou! – снова высказался ворон. – But this gentleman of many ladies r-runs with so needed us sword! Believe me, dear Ir-rena, I’ll save you![22] – каркнул он и, неистово работая крыльями, ринулся к стоящему на борту нарисованной лодки Кармалюку.
– Как-то не верится, – буркнула Ирина и была права.
Кармалюк смачно сплюнул под киль нарисованного суденышка, крутанул клинком над головой, и тут случилось много всякого одновременно.
Плевок вскипел настоящей речной волной, широким половодьем заливая разгромленные графские покои. Татьяна почувствовала, как поток подмывает ее под кринолин, приподнимает, и она закачалась на воде, словно поплавок. Рядом с ней точно так же всплыла панна Ирина, визжали подхваченные стремниной воспитанницы, барахтался в воде цыганенок.
Вычерченная клинком в пыли лодка обернулась настоящей. Народившийся прямо в гостиной поток поднял ее со всеми пассажирами – Кармалюком, хлопцами, обозленной Зинькой и льнущими к атаману тремя девицами – и понес к разбитому окну, туда, куда указывал сверкающий кончик Кармалюковой сабли.
С потолка гостиной на Кармалюка, сложив крылья, камнем рухнул ворон. Отчаянно каркая, черная птица долбанула атамана клювом в лоб, когтями вцепилась в запястье и принялась драть, вырывая клинок. Орущий от боли Кармалюк крутанул саблей, норовя стряхнуть неожиданного врага…
Неспешно текущий поток закрутило штопором…
Нарисованную лодку завертело в неожиданном водовороте. Теперь уж пассажиры орали все. Водоворот вертелся и уходил прямо… в глубь паркетного пола гостиной.
Мимо Татьяны проплыла отрубленная голова пана-соседа. Графиня почувствовала, как ее тоже тянет вниз… но в этот момент водоворот крутанулся последний раз – и стремительно ухнул куда-то между половицами. Раздалось паническое карканье, мелькнул птичий силуэт, и ворон канул в бездну вместе с лодкой, ее пассажирами да и самим потоком.
Оставшиеся в гостиной люди обессиленно повалились на пол. Причитающая дворня кинулась панам на помощь, захлопотали над своей бесчувственной благодетельницей воспитанницы Оксаны Тарасовны, да сидели неподвижно, как куклы, и казались оглушенными четыре женщины – Маланка, Катерина, Ганна да Тетяна. Четыре возлюбленные Устима Кармалюка.
– Утонуть в чужих слюнях, – с непередаваемым отвращением сказала панна Ирина, восседающая в насквозь мокром платье на мокрых кирпичах разбитой стены. – Фу, какая пакость!
– Ведьмы не тонут, это всем известно! – прохрипел, выплевывая воду, едва живой, но по-прежнему неукротимый пан Владзимеж. – Теперь уж не отопрешься! Сейчас исправник явится…
Татьяна поняла, что пан Владзимеж, в лютой ненависти своей да в скорби по утраченным деньгам, во что бы то ни стало решил погубить панну Ирину.
– Вам надо бежать! – она схватила панну Ирину за руку, потянула, но тут же в отчаянии сама опустилась рядом на кирпичи. – Боже мой, но как? Мы не добыли клинок Кармалюка!
Пан Владзимеж издевательски захохотал.
В окно гостиной видно было, как по ночной дороге споро течет река пылающих факелов. Это, горяча коней, мчались в поместье исправник с жандармами. То и дело вырываясь вперед, скакал всадник в обычном статском сюртуке. Татьяна уверена была: паныч Томашек мчится мстить за утреннее поражение.
Глаза панны Ирины налились свирепой решимостью и полыхнули нестерпимым зеленым блеском – куда там Оксане Тарасовне.
– Прав был упырек-прорицатель, ведущий наш, – сквозь зубы процедила она. – Если уж можно в нарисованной лодочке на плевке уплыть, то магия – сплошные условности. Значит, и клинок – тоже условность. Богдан, зови коня! Не собираюсь я тут оставаться!
Цыганенок сунул пальцы в рот – имение огласилось пронзительным призывным свистом. Ответом ему было громкое заливистое ржание. Перемахнув через подоконник, в гостиную ворвался гигантский жеребец. Одним прыжком цыганенок вскочил на него, втянул за собой панну Ирину. Неторопливой рысью вороной двинулся прямо по комнатам в сторону столовой.
Подхватив юбки, недоумевающая Татьяна побежала за ним, не обращая внимания на гневные вопли пана Владзимежа.
Подхватив юбки, недоумевающая Татьяна побежала за ним, не обращая внимания на гневные вопли пана Владзимежа.
Цокая копытами, вороной вступил в опустевшую залу.
Панна Ирина задумчиво оглядела стол с недоеденными кушаньями, второпях брошенные столовые приборы и, обернувшись к Татьяне с высоты коня, сказала:
– Я этого Кармалюка вспомнила. Он у нас в учебнике истории был…
Татьяна пришла в еще большее смятение. Каков же он, мир панны Ирины, ежели в нем разбойники попадают в учебники истории рядом с учеными, художниками да полководцами? Кто ж тогда те учебники пишет – беглые каторжане? А кто в том мире правит, так и вовсе подумать боязно!
– Убьют его совсем скоро, – равнодушно сказала панна Ирина.
– Его много раз пытались убить, и все напрасно, – возразила графиня, сама не зная, с чего вдруг взялась вступаться за атамана разбойников.
– Ты с ней не спорь. Она гадалка, она знает, – тихо сказал цыганенок.
– Знаю, – согласно кивнула панна Ирина. – Точно. Эти его дамы многочисленные обнаружили сегодня, что он всегда предавал их. И в отместку предадут его. Расскажут панам, где подкараулить да как убить Устима, и никакое колдовство ему не поможет. Где он за столом сидел, когда исправником прикидывался? – будто приняв некое решение, спросила панна Ирина.
– Здесь, – графиня растерянно указала на отодвинутый стул и стоящий перед ним прибор.
Крепко держась за плечо цыганенка, панна Ирина перевесилась из седла и схватила брошенный поперек тарелки серебряный столовый ножик с вычеканенной на рукоятке виноградной гроздью.
– Условие выполнено! – запрокинув голову, громко выкликнула она. – Вот он, клинок Кармалюка! – и торжественно воздела изящный маленький ножик к потолку.
Ответом ей была полная тишина.
– А я говорю – да! – словно убеждая кого-то, яростно крикнула панна Ирина в пространство. – Клинок? – она провела пальцем по заточенному краю ножика и сама ответила. – Клинок! Кармалюк им пользовался? Пользовался! Значит, клинок Кармалюка! Условие выполнено, пропускайте нас в следующий тур!
Мгновение все так же царило молчание и неподвижность, а потом графиня увидала, как вокруг коня и его седоков медленно, словно бы нехотя, начала клубиться серая мгла.
Панна Ирина стремительно повернулась к Татьяне и протянула руку:
– Прыгай! Скорее!
Татьяна попятилась и испуганно замотала головой:
– Нет! Нет! Я не могу! Это глупо!
– Прыгай! – отчаянно закричала панна Ирина, оглядываясь на серую мглу, которая теперь клубилась все быстрее, разрасталась…
– Нет! – еще раз выкрикнула графиня, понимая, что сейчас странная черноволосая барышня и цыган унесутся в неведомую даль, а она останется… Зачем, ну зачем панна Ирина рассказала ей о судьбе Кармалюка? Ведь кроме страха перед жутким, фантастичным миром панны Ирины, к ней пришло и твердое осознание – она, Татьяна, останется здесь, неизбежно став невестой, а то и женой последнего из уцелевших претендентов – пришелепкуватого Томашека, любителя калачей и простых девчонок. А в один отнюдь не прекрасный день узнает, что неуловимый и неуязвимый Кармалюк убит – убит потому, что его предала одна из обманутых возлюбленных. И вот тогда со всей очевидностью поймет – каждое слово панны Ирины было правдой. Где-то в неведомом далеке ее бы не выдали насильно замуж, там были ее мама́ и папа́, любимые мамочка и папочка, которые никогда и никому не дали бы ее в обиду и защитили от всего на свете. И у нее, именно у нее самой не хватило отваги прорваться к ним! И жить с этим сознанием станет не-воз-мож-но!
И тогда сразу, чтоб не успеть передумать, графиня подхватила юбки, разбежалась… и, вцепившись в протянутую руку панны Ирины, вскочила на круп вороного Леонардо. С победным ржанием гигантский жеребец прыгнул в серую муть, а графиня тут же пожалела о своем решении. Их потащило, поволокло куда-то, а потом клубящаяся вокруг мгла начала рассеиваться, и из нее проступил… заяц.
Сидящий на задних лапах огромный, с теленка ростом, зайчище крепко сжимал в передних лапах невиданное, странно короткое и угловатое ружье.
Заяц приятно улыбнулся, блеснув крепкими белыми зубами, залихватски огладил лапой усы и низким басом сказал:
– Приветствую вельможных панн та вельможного пана! Дозвольте почтительнейше репрезентоваться! Естесь мы тут зайцы матёрые Ковальский и Бразаускас! – при этом он взмахнул лапой, указывая на второго такого же зайца.
Оружие в лапах этого второго неотрывно и угрожающе глядело графине Татьяне в лоб.
Глава 11 Зайцы матёрые Ковальский и Бразаускас
Здоровенный заяц с немецким трофейным «шмайссером» в лапах – это прикольно! Даже если он тебя тычет этим самым «шмайссером» под ребро – все равно прикольно, хоть и неприятно! Ирка ощерилась и предостерегающе рыкнула.
– Цихо, паненка! – шикнул на нее заяц, который представился Ковальским. Из-под его выкрашенной в защитный цвет каски с белой польской звездой высунулось длинное ухо, локатором развернулось, чутко подрагивая и ловя заполняющие осенний лес шорохи. Вокруг все притихли, почтительно взирая на вытянувшуюся в струнку заячью фигуру. В лесу стояла абсолютная, ничем не нарушаемая тишина.
Ковальский взвился с места сразу, одним сильным толчком мощных задних лап перемахнув через остальную группу:
– Язда, хлопцы! Ходу, ходу, ходу! – прокричал он уже на бегу, проламываясь сквозь подлесок.
Ирка мгновенно пристроилась ему в затылок, побежала, не отрывая взгляда от плащ-палатки на плечах перескакивающего через бурелом матёрого зайца. Сзади слышалось прерывистое дыхание – Татьяна держалась на одной лишь силе воле, с чавканьем выдирая из размокшей земли вконец изуродованные бальные туфельки. Ирка сама едва волочила ноги с налипшими комьями грязи и отлично понимала, чего стоит подруге и этот непрерывный бег по мокрому лесу, и упорное, без единой жалобы молчание. Молодец, графиня! Богдан бежал, сосредоточенно глядя себе под ноги, стараясь не спотыкаться о торчащие из размытой дождями земли древесные корни. Замыкающим двигался заяц Бразаускас. Не спуская когтя с курка «шмайссера», он то и дело настороженно поглядывал через плечо.
– Сейчас зачнётсён! – хватая воздух, прохрипел Ковальский.
В глубине чащи громко затрубил рог, и, казалось, весь лес откликнулся диким, сулящим кровавую охоту воем. Звук располосовал тишину, стряхнул пожелтевшие листья с деревьев, заставил мелкое зверье в ужасе забиться в норы. Ирка всем телом чуяла, как сотни когтистых лап мягко оттолкнулись от земли, пускаясь в безудержный охотничий гон, как чуткие носы ловят ветер и щерятся оскаленные пасти.
– Й-ех! – подпрыгнув, Ковальский ухнул куда-то вниз, лишь уши из-под каски мелькнули.
Ирка почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, и кубарем покатилась по засыпанному прелой листвой склону. С громким плеском она свалилась в протекающий по дну оврага ручей. Рядом в вихре изодранных в клочья лент и черного от грязи кринолина свалилась Танька. Богдан с истинно цыганской ловкостью притормозил на самом краю оврага и помчался вниз длинными скачками.
– Ложись! – спрыгнувший сверху Бразаускас сшиб его с ног, навалился, вжимая мальчишку в раскисший берег ручья.
Земля содрогнулась. Высокий фонтан камней и вырванного с корнями подлеска взвился далеко позади, рухнул, осыпая собой окрестные деревья. И только тогда до засевшего на дне оврага отряда докатился звук взрыва. Будто колотушкой ахнуло по ушам.
Ирка закричала, скорчившись и зажимая ладонями уши.
Несшийся над лесом торжествующий вой оборвался, сменился отчаянным многоголосым скулежем.
– Ото так! – удовлетворенно рявкнул Ковальский. Ухо его победно торчало из-под каски, усы грозно топорщились, а раскосые глаза сверкали недобрым блеском. – Получили свое! Куда вам, гниды фашистские, против матёрых-то!
Когтистая лапа рванула Ирку за плечо, заставляя подняться.
– Тилько по во́де! – скомандовал он, сам первый прыгая в ручей. – З во́ды не выходзить! Ходу, панове, ходу, то ще не все!
Загребая лапами, он с плеском двинулся по ручью навстречу течению. Застонав сквозь зубы, Танька оторвалась от земли и, высоко подобрав грязные юбки, ступила в воду. Коротко охнула – вода оказалась холодной, и упрямо зашлепала вслед за Ковальским.
Ирка шагнула… Ой-ей-ей, вода не холодная! Она же… ледяная, зараза, такая, что сердце перехватывает! Зубы начали выбивать частую отрывистую дробь, заглушая шаги Богдана и Бразаускаса.
– Ниц с вами не будет, паненки! – верхняя заячья губа еще больше приподнялась в ухмылке, до верха открывая крупные резцы. – Зи́мно, холодно, если по-вашему, зате живые!
Наверху, в опасной близости от оврага, снова гулко прогудел рог, подтверждая слова Ковальского, что еще и вправду не все! Вой откликнулся опять – сперва слабо, неуверенно. Ирка могла поклясться – а ведь тех, кто выл, стало меньше! Не намного, но меньше. Звук стал нарастать, зазвучал громче, яростней! Теперь в нем было неумолимое обещание мести!