Как-то, вспомнил он, одна из знакомых Марты спросила:
— Но, дорогая, неужели тебе еще не надоела такая жизнь?
И он как будто снова услышал смех Марты:
— Надоела? Да ведь у меня же есть целых сорок восемь огромных и прекрасных штатов, и каждый надо посмотреть как следует; как же это может надоесть? Вдобавок каждый раз видишь что-то новое — ярмарки, выставки и все такое…
— Но когда ты видела одну ярмарку, можешь считать, что видала их все…
— Да? По-твоему, нет никакой разницы между Фиестой Санта-Барбары и Фортсвортской выставкой тучного скота? И потом, — добавила она, — мы с Джонни — провинциалы от природы; мы страсть как любим, знаешь, приехать в город и разевать рот на все эти высоченные дома, да так, чтоб веснушки во рту пошли!
— Но нельзя же так легкомысленно относиться к жизни, Марта!.. — женщина повернулась к Джону. — Джон, ну а ты что скажешь? Не пора ли и вам остепениться: обзавестись, наконец, домом и постараться добиться чего-то существенного в жизни?
Как его раздражали такие умники!
— Это все— ради наших опоссумов, — с самым серьезным видом ответил он тогда. — Очень уж они любят путешествовать.
— Опо… опоссумов? Марта, о чем это он?
Марта весело покосилась на мужа, а потом ответила с каменным лицом:
— О, дорогая, извини, забыла тебе предупредить. Видишь ли, Джонни выращивает в пупке таких ма-аленьких опоссумов…
— У меня там места достаточно, — подтвердил он, похлопав себя по круглому пузу.
Это добило непрошеную советчицу. А вообще Джон так и не научился терпимо относиться к людям, которые любят давать советы «для твоей же пользы».
Однажды Марта прочла где-то, что весь помет самки опоссума — несколько новорожденных опоссумчиков — занимает чуть больше чайной ложки, причем иногда пятерым-шестерым из бедняжек даже не хватает места в материнской сумке.
Тут же они организовали Общество по спасению и взращиванию остальных шестерых маленьких опоссумов, а сам Джонни был единогласно — то есть одним голосом Марты — избран в качестве местоположения Приюта опоссумов им. Папы Джонни.
Были у них и другие воображаемые зверушки. Они с Мартой когда-то очень хотели иметь детей; детей они так и не дождались, но с ними поселилась целая компания невидимых маленьких животных: мистер Дженкинс — маленький серый ослик, который давал им советы относительно мотелей; Бурун-Дик — говорящий бурундук, живший в «бардачке» их машины; Mus Pristavalus, мышь-путешественница — эта никогда не разговаривала, а только кусалась в неожиданные моменты (чаше всего она хватала Марту за колени).
Теперь они все исчезли; они как бы выцветали постепенно, лишенные веселого, заразительно-жизнелюбивого духа Марты, который поддерживал их силы. Даже Биндльстиф[15], хоть и не был невидимым, — даже он покинул Джона. Биндльстифом они назвали пса, которого подобрали на обочине дороги далеко в пустыне, дали ему воды, сахара — и получили взамен его большое, снисходительное к хозяйским слабостям сердце. С тех пор Биндльстиф ездил с ними повсюду — пока, вскоре после Марты, не пришел его черед уходить.
Интересно, подумал Джон Уоттс, а где сейчас Биндльстиф? Бегает на свободе, на Собачьей звезде[16] — Сириусе, где кишмя кишат кролики и повсюду стоят мусорные баки без крышек?.. Впрочем, скорее всего, он сейчас с Мартой — то сидит у нее в ногах, а то просто путается под ними. Во всяком случае, Джонни надеялся, что это так.
Он вздохнул и обвел взглядом пассажиров автобуса. Хрупкая старушка напротив перегнулась через проход и осведомилась:
— На Ярмарку едете, молодой человек?..
Он вздрогнул. «Молодым человеком» его не называли уже лет двадцать.
— А?.. Да, конечно.
Здесь все ехали на Ярмарку: специальный рейс.
— Любите, значит, ярмарки?
— Очень.
Он понимал, что пустые вопросы старушки — просто формальные гамбиты, уловки для начала разговора. Впрочем, он ничего не имел против: одиноким старикам и старушкам часто нужно побеседовать с незнакомыми людьми; он и сам теперь тоже часто чувствовал такую потребность. Кроме того, бодрая старушенция ему сразу понравилось. Она казалась ему самим воплощением духа Америки, живо напомнив о собраниях прихожан и кухнях на фермах… и о фургонах первых колонистов.
— И я их люблю, — продолжала старушка. — Я ведь и сама несколько раз выставлялась. С айвовым вареньем и вышивкой «Переход Иордана».
— Могу поспорить, без призов не обошлось.
— Было дело, — призналась она, — но вообще-то я просто люблю бывать на ярмарках. Между прочим, меня звать Альма, миссис Альма Хилл Эванс. Ну, мой мистер Эванс был знаток по этой части. Взять хоть открытие Панамского канала… впрочем, вам-то откуда это помнить!..
Джон Уоттс вынужден был признать, что на открытии Канала он не был.
— Да это ничего, — успокоила она. — То была не самая лучшая ярмарка. А вот ярмарка в девяносто третьем — это да, вот это была ярмарка так ярмарка! С тех пор я не упомню ни одной, чтоб хоть в подметки годилась,
— Может быть, нынешняя?..
— Нынешняя? Фу и тьфу, вот и весь сказ. Здорова, конечно, да только размер — это, знаете, еще не размах.
Тем не менее Всеамериканская выставка-ярмарка будет, конечно, самой большой выставкой, быть может, всех времен — и самой лучшей. Если бы Марта была с ним — это был бы просто рай…
Старушка поменяла тему беседы:
— Вы ведь коммивояжер, правда?
Он помедлил, потом ответил:
— Да.
— Я-то такие вещи сразу вижу. И чем торгуете, молодой человек?
На этот раз он колебался дольше, но все же сказал ровным голосом:
— Я торгую слонами.
Старушка внимательно посмотрела на него, и он было хотел объяснить свои слова — но верность Марте заставила его сдержаться. Марта всегда настаивала, чтобы они говорили о своем деле только серьезно — никаких объяснений, никаких извинений.
Они придумали это, когда Джон собрался на пенсию; сначала-то они говорили о домике, акре земли и полезном досуге — кролики там, редиска и все такое. Но потом, когда они в последний раз ехали по его торговому маршруту, Марта после долгого молчания объявила:
— Джон, ты не хочешь бросать путешествия.
— А?.. Не хочу?.. Ты хочешь сказать, мы должны продолжать торговлю?
— Нет, с этим все. Но и врастать в землю нам незачем.
— Тогда что ты хочешь делать? Бродяжить, на манер цыган каких-нибудь?
— Не совсем так. Я думаю, мы должны найти себе новый товар.
— Скобяные изделия? Обувь? Женское готовое платье?
— Нет, — она помолчала, собираясь с мыслями. — Но мы должны торговать чем-то. Это даст цель поездкам. Я думаю, наш товар не должен иметь большого оборота — тогда наша разъездная территория может быть больше. Пусть это будут, например, все Соединенные Штаты.
— Может, линкоры?
— Нет, линкоры вроде вышли из моды. Но это близко. Что-то такое…
В это время они проехали мимо какого-то амбара, на котором висела потрепанная цирковая афиша.
— Нашла! — воскликнула Марта— Слоны! Мы будем торговать слонами!
— Слонами?.. Гм. Пожалуй, будет трудновато возить с собой образцы.
— Обойдемся без образцов. В конце концов, всякий знает, как выглядит слон. Правда, мистер Дженкинс?
Невидимый ослик был, как всегда, согласен с Мартой — и вопрос решился.
Марта знала, как подойти к делу.
— Сначала разведаем рынок. Придется прочесать все Штаты вдоль и поперек, прежде чем начать принимать заказы!
И целых десять лет они разведывали рынок. Прекрасный предлог посетить каждый зоопарк, каждую ярмарку, выставку скота, цирк, любое другое интересное место и событие где бы то ни было — ведь везде могли найтись возможные покупатели. Они включили в свою разведку даже национальные парки и прочие достопримечательности: кто знает, где может неожиданно и срочно понадобиться слон?
Марта держалась крайне солидно и записывала в блокнотик с загнутыми и потрепанными уголками: «Смоляные ямы в Ла-Бри[17]: излишки слонов вышедшего из употребл. типа, ок. 25000 лет назад»; «Филадельфия — продать как минимум 6 шт. для Лиги Союза Штатов[18]»; «Брукфильдский зоопарк в Чикаго — африканск. слоны, редкий вид»; «Гэллап, Нью-Мексико — к востоку от города каменные слоны, оч. красивые»; «Риверсайд, Калифорния, парикмахерская «Слон»: уговорить владельца купить слона в кач. талисмана»; «Портленд, Орегон — запросить Ассоциацию Пихт Дугласа. Прочесть им «Дорогу на Мандалай»[19]. То же — для Группы Южной Сосны. NB: кстати, не забыть съездить на мексиканское побережье сразу после родео в Ларами».
Десять лет — и они наслаждались каждой милей этих десяти лет. Разведка рынка так и не была завершена, когда Марту забрали у него. Любопытно, подумал Джон, она и святого Петра успела расспросить насчет положения со слонами в Небесном граде?.. Он готов был спорить на четвертак, что Марта такой случай упустить не могла.
Десять лет — и они наслаждались каждой милей этих десяти лет. Разведка рынка так и не была завершена, когда Марту забрали у него. Любопытно, подумал Джон, она и святого Петра успела расспросить насчет положения со слонами в Небесном граде?.. Он готов был спорить на четвертак, что Марта такой случай упустить не могла.
Но он не мог признаться незнакомой старушке, что торговля слонами — просто предлог, придуманный его покойной женой, чтобы разъезжать по стране, которую они любили.
Но старушка не стала слишком уж соваться в чужие дела.
— А я вот знавала человека, который продавал мангустов, — сказала она. — Или надо говорить «мангуст»?.. Он еще занимался уничтожением крыс и мышей, и — эй, что это наш водитель делает?!
Только что огромный автобус легко катил по дороге, невзирая на ливень. А в следующий миг его занесло, он заскользил, устрашающе-медленно накрени лея — и врезался во что-то.
Джон Уоттс ударился головой о спинку переднего кресла. Слегка оглушенный, он ворочался, пытаясь сообразить, где он и что с ним; но тут высокое уверенное сопрано миссис Эванс помогло ему сориентироваться:
— Не из-за чего так волноваться, друзья! Я ожидала чего-то такого — но, как видите, все в порядке!
Джон Уоттс вынужден был признать, что, по крайней мере, сам он в порядке и нисколько не пострадал. Он близоруко прищурился, озираясь, затем пошарил по накренившемуся полу в поисках очков. Очки нашлись, но они были разбиты. Джон пожал плечами и отложил очки: когда они доберутся до места, он сможет взять запасную пару из багажа. Она где-то там, в одной из сумок.
— Ну а теперь можно выяснить, что, собственно, произошло, — объявила миссис Эванс. — Пойдемте, молодой человек, посмотрим.
Он послушно поплелся за старушкой.
Правое переднее колесо автобуса на манер обессилевшего пьяницы налегло на высокий бордюр, ограждавший дорогу на подъезде к мосту через каньон.
Водитель стоял под дождем, ощупывая порез на щеке.
— Я ничего не мог поделать, — повторял он. — Пес бежал через дорогу, я пытался его объехать…
— Вы могли нас всех поубивать! — крикнула какая-то дама.
— Незачем плакать, пока не больно, — посоветовала ей миссис Эванс. — И давайте-ка заберемся обратно в автобус, пока водитель сходит и позвонит, чтобы нас вытащили отсюда.
Джон Уоттс задержался, чтобы взглянуть с обрыва в каньон, куда они чуть не грянулись. Он перегнулся через ограждение и увидел крутой обрыв, а под ним — острые скалы самого зловещего вида. Его разобрала дрожь, и он поспешил укрыться в автобусе.
Аварийщики и резервный автобус прибыли очень быстро — впрочем, может быть, он просто задремал. Скорее всего, последнее — потому что дождь уже, оказывается, перестал и в разрывах туч сияло солнце. Водитель резервного автобуса сунул голову в дверь и бодро крикнул:
— Вперед, братцы! Теряем время! Вылезайте отсюда и полезайте ко мне!
Джон и в самом деле заспешил и оступился, поднимаясь в салон второго автобуса. Новый водитель поддержал его.
— В чем дело, папаша? Ушиблись, похоже?
— Да нет, спасибо. Я в порядке.
— Разумеется, папаша. Лучше некуда.
В автобусе он увидал свободное место возле миссис Эванс и устремился туда. Старушка улыбнулась ему.
— Замечательный день сегодня, правда? Как в раю!
Он согласился. День в самом деле был великолепным, по крайней мере теперь, когда прошла гроза. Огромные облака плыли в теплом синем-синем небе, чудесно пахло чисто умытым асфальтом, напоенными дождем полями и зеленью — он откинул спинку сиденья и наслаждался. А тут еще заблестела на востоке, через все небо, сказочно яркая двойная радуга. Увидав ее, Джон тут же загадал два желания — одно за себя, другое за Марту. Краски радуги, казалось, отражаются во всем вокруг — даже пассажиры в автобусе будто бы стали моложе, счастливее, лучше одеты. Сам он тоже чувствовал себя чудесно, и ноющая боль одиночества почти оставила его.
Они добрались до места назначения просто в два счета; новый водитель не только нагнал потерянное время, но, похоже, и обогнал график. Их встречала перекинутая через дорогу арка с надписью:
ВСЕАМЕРИКАНСКАЯ ЯРМАРКА И ВЫСТАВКА ИСКУССТВ
и ниже:
ДА ПРЕБУДЕТ С ВАМИ МИР И БЛАГОВОЛЕНИЕ[20]
Они въехали под арку и остановились.
Миссис Эванс подскочила.
— У меня здесь встреча — надо бежать! — объяснила она и засеменила к двери; обернувшись у выхода, она крикнула: — До скорого, молодой человек! Встретимся на Главной улице! — и исчезла в толпе.
Джон Уоттс вышел последним и обернулся к водителю.
— Да… э-ээ… вот насчет моего багажа. Я бы хотел…
Но водитель уже снова завел мотор.
— О багаже не беспокойтесь! — крикнул он. — О вас позаботятся!
И огромный автобус отъехал.
— Но…
Джон Уоттс замолчал: все равно автобус уехал. В общем, ничего страшного, конечно, — но как он будет без очков-то? Но за его спиной весело шумел праздник, и это решило дело. В конце концов, подумал он, это подождет до завтра. Если что-то интересное будет слишком далеко от его близоруких глаз — он подойдет поближе, вот и все.
Решив так, он встал в хвост очереди у ворот и вскоре прошел в них.
И оказался, безусловно, в гуще величайшего праздника из всех, какие когда-либо придумывались к вящему поражению человечества. Вдвое больше, чем все, что есть у вас за окнами, вдвое шире всего белого света; ярче самых ярких ламп, новее новехонького — потрясающий, величественный, захватывающий дух и повергающий в трепет, огромный и суперколоссальный — и еще веселый и интересный. Каждый штат, каждый город и каждая община Америки прислали все лучшее, что у них было, на это великолепное празднество. Чудеса Ф. Т. Барнума, Рипли и всех наследников Тома Эдисона[21] были собраны вместе. Со всех концов бескрайнего континента привезли сюда все дары и сокровища богатой и щедрой земли и творения изобретательного и трудолюбивого народа — а заодно и праздники этого народа, сельские и городские, все ярмарки, все представления, юбилеи и годовщины, шествия и гулянья, карнавалы и фестивали. Результат вышел столь же американским, как клубничный пирог, и таким же грубовато-ярким, как рождественская елка, — и все это сейчас раскинулось перед ним, шумное, полное жизни, запруженное праздничными, веселыми толпами.
Джонатан Уоттс набрал полную грудь воздуха и очертя голову нырнул в пестрый водоворот праздника.
Он начал с Фортсвортской юго-западной выставки-ярмарки тучного скота — и целый час любовался кроткими беломордыми волами, каждый из которых был шире и квадратнее конторского стола, и спина каждого была столь же плоской и необъятной, и каждый был вымыт и вычищен до блеска, и шерсть каждого аккуратно расчесана на пробор от головы до крупа; любовался крохотными однодневными черными ягнятами на подгибающихся, точно резиновые, ножках — ягнята по молодости лет даже не осознавали еще своего существования; тучными овцами со спинами, почти столь же широкими, что и у волов, — а серьезные пареньки-работники все подравнивали и прихлопывали завитки шерсти, дабы поразить придирчивых судей и получить вожделенный приз. А рядом шумела Помонская ярмарка с тяжеловесными першеронами и изящными рысаками-паломинцами со знаменитого ранчо Келлога. Тут же, разумеется, и бега — они с Мартой всегда любили бега. Он выбрал упряжку с верным, как ему казалось, претендентом на победу — рысаком из прославленной линии Дэн Пэтча, поставил — и выиграл, и тут же поспешил дальше, потому что надо было увидеть еще так много интересного! Ведь тут же, рядом, раскинулись и другие ярмарки: Йакимская яблочная, Вишневый фестиваль Бьюмонта и Бэннинга, Персиковая ярмарка Джорджии. Где-то наяривал оркестр: «О, Айова, о, Айова — край высокой кукурузы!..»
В этот момент Джон Уоттс наткнулся на розовый ларек с розовой сахарной ватой.
Марта сахарную вату обожала. На Мэдисон-сквер-гарден или на Большой окружной ярмарке — словом, где бы то ни было — Марта первым делом направлялась туда, где торговали сахарной ватой.
— «Большую порцию, дорогая?» — пробормотал он себе под нос с полной иллюзией того, что стоит сейчас обернуться — и он увидит, как она весело кивает.
— Большую, пожалуйста, — сказал он продавцу.
Пожилой продавец явно и сам принимал участие в карнавале — на нем был черный фрак и белая крахмальная манишка. Он с великим достоинством и важностью обращался с огромными комьями сладкой розовой паутины. Свернув фунтик из бумаги, он с торжественной важностью поднес заказчику эту крохотную модель рога изобилия. Джонни протянул ему полдоллара. Продавец с поклоном принял монету, разжал пальцы — и монета исчезла. Что, и все? А сдача?..
— А что… вата у вас по пятьдесят центов? — неуверенно и застенчиво спросил Джонни.