Самый лучший из всех старых рассказов — «Бытие». Если принять во внимание, что он впервые был записан на языке диких кочевников, то это точный и подробный отчет.
Хаксли ткнул Коуберна кулаком в бок:
— Как тебе это нравится, дорогой скептик? — Затем обратился к Чарлзу: — Бен — убежденный атеист с тех пор, как впервые обнаружил у Санта-Клауса накладные усы; его задевает тот факт, что столь дорогие его сердцу сомнения опровергнуты.
Коуберн невозмутимо усмехнулся.
— Спокойнее, сынок. Я и сам могу выразить мои сомнения, без посторонней помощи. Кстати, некоторые из них пришли мне в голову во время вашего рассказа, Чарлз. Не все эти горы достаточно стары; вряд ли их могли использовать для хранения старинных архивов — ну, например, Шасту. Она вулканического происхождения и, пожалуй, слишком молода для подобной цели.
Отвечая, Чарлз продолжал быстро рисовать.
— Вы правы. Вполне возможно, что Ораб сделал копии с первоначальных архивов и разместил эти копии со своими дополнениями на нескольких горных вершинах по всему земному шару. Не исключено также, что и другие, уже после Ораба, но задолго до нас прочли архивы и перепрятали их. Найденная Хуниперо Серрой копия, возможно, пролежала там всего двадцать тысяч лет, не более.
9. ПТЕНЦЫ ВЫЛЕТАЮТ ИЗ ГНЕЗДА— Мы можем болтаться здесь полвека, обучаться всяким трюкам, и все без толку. Я, например, готов вернуться. — Хаксли потушил сигарету и посмотрел на друзей.
Коуберн, сжав губы, медленно кивнул:
— Я того же мнения, Фил. Разумеется, мы можем учиться бесконечно, но наступает момент, когда необходимо применить свои познания на практике, иначе они просто лишаются смысла. Думаю, нам надо поговорить со Старейшим и приниматься за дело.
Джоан кивнула с решительным видом:
— Угу. Я тоже согласна. Предстоит работа, и работать нужно в Западном университете, а не здесь, в пустыне. Ей богу, мне просто не терпится увидеть, какую рожу скорчит старикан Бринкли, когда мы разделаемся с ним!
Хаксли вызвал на связь разум Эфраима Хоу. Двое друзей ожидали, пока он изложит Хоу свое мнение, из вежливости не делая попыток вступить в телепатическое общение.
— Он говорит, что рассчитывал это услышать и намерен созвать общее совещание. Он встретится с нами здесь.
— Общее совещание? Со всеми, кто живет на горе?
— И со всеми остальными тоже. Похоже, так у них принято, когда новые члены общины решают, чем будут заниматься.
— Вот те на! — воскликнула Джоан. — Я волнуюсь, как перед выступлением на сцене. А кто будет говорить от нашего имени? Только не малютка Джоан!
— Может быть, ты, Бен?
— Ну… если хотите.
— Тогда давай.
Они соединили свои сознания, чтобы Бен мог выражать мнение всех троих. Эфраим Хоу зашел к ним один, но они знали, что разум его связан не только с братьями, живущими на Шасте, но и с двумя сотнями гениев, рассеянных по всей стране.
Совещание происходило путем непосредственного обмена мнениями одного объединенного разума с другим:
— Мы считаем, что нам пора приниматься за работу. Правда, мы обучились далеко не всему, но можем уже применить полученные знания.
— Хорошо, Бенджамин, так и должно быть. Вы научились всему, что мы могли преподать вам на данный момент. Теперь вы должны нести ваши знания в мир, применять их, чтобы они созрели и стали мудростью.
— Не только по этой причине мы хотим уйти. Есть еще одна, более насущная. Как вы сами сказали, приближается кризис. Мы хотим бороться с ним.
— Каким образом вы предполагаете бороться с теми силами, которые вызовут кризис?
— Ну… — Бен не произнес этого междометия, но небольшая заминка в мыслях произвела именно такое впечатление. — Как мы понимаем, для того чтобы люди стали свободными и могли развиваться как люди, а не как животные, нам необходимо отменить все, что сделали Молодые Люди. Молодые Люди не позволили никому, кроме избранных одиночек, распоряжаться древними знаниями. Чтобы человечество снова стало свободным, сильным и независимым, надо вернуть ему старинные знания и старинные способности.
— Все верно, но как вы намерены это сделать?
— Прежде всего — рассказать людям о том, что они утратили. Мы трое работаем в системе образования и можем заставить себя услышать. Я — на медицинском факультете Западного университета, Фил и Джоан — на психологическом. С нашей подготовкой мы быстро перевернем традиционные представления. Мы сможем положить начало возрождению образования и подготовить молодежь к принятию той мудрости, которой вы, старшие, владеете.
— Вы полагаете, что все так просто?
— Почему бы и нет? Впрочем, мы не ожидаем, что все будет просто. Нам предстоит неминуемое столкновение с самыми излюбленными людскими предрассудками, но само это столкновение можно обратить на пользу дела. Главное — привлечь к себе внимание общества. Вы многому нас научили, и мы сможем доказать людям свою правоту. Вы представляете, например, что будет, когда мы устроим публичный показ левитации и покажем тысячам людей, на что способен человеческий разум? И когда продемонстрируем, что телепатия доступна каждому, стоит лишь овладеть методикой? Да за год-другой все жители страны станут телепатами и смогут прочесть архивы, со всеми вытекающими последствиями!
Разум Хоу безмолвствовал несколько долгих минут. Трое друзей неловко поеживались под задумчивым, спокойным взглядом Старейшего. Наконец они услышали его мысль:
— Если бы все было так просто, неужели мы не сделали бы этого давным- Давно?
Теперь уже трое друзей, в свою очередь, замолчали. Хоу мягко продолжал:
— Высказывайтесь, дети мои. Не бойтесь. Свободно передавайте ваши мысли. Вы нас не обидите.
В ответной мысли Коуберна чувствовалась нерешительность:
— Нам трудно… Многие из вас очень стары, и нам известно, что все вы мудры. Нам, молодым, тем не менее кажется, что вы слишком долго выжидали, чтобы начать действовать. Мы чувствуем… чувствуем, что ваше стремление понять подорвало в вас волю действовать. Вы ждали год за годом, добиваясь совершенства — а достичь его невозможно, — в то время как буря, которая может перевернуть весь мир, набирала силы.
Старшие поразмыслили, прежде чем Эфраим Хоу ответил:
— Возможно, вы и правы, возлюбленные дети, но нам так не кажется. Мы не пытались отдать древние знания всем, ибо лишь немногие готовы воспринять их. Они столь же небезопасны для детских умов, как спички в детских руках. И все же… может быть, вы правы. Так думал и Марк Твен, и ему позволили рассказать все, что он узнал. Он так и сделал, и написал столь доходчиво, что любой, кто хотел, мог понять его. Его не понял никто. В отчаянии он изложил во всех подробностях, каким образом можно обрести способность к телепатии. И снова никто не принял его всерьез. Чем серьезнее он говорил, тем больше смеялись его читатели. Он умер, полный горечи. Мы не хотим, чтобы у вас создалось впечатление, что мы ничего не делали. Эта республика, с ее особым уважением к личной свободе и человеческому достоинству, не продержалась бы так долго без нашей помощи. Это мы выбрали Линкольна. Оливер Уэнделл Холмс[65] был одним из нас. Уолт Уитмен[66] был нашим возлюбленным братом. Мы находили тысячи путей, чтобы при необходимости подать руку помощи, чтобы не допустить отступления назад, к рабству и тьме.
После паузы он продолжил:
— И все же пусть каждый действует по своему разумению. Ваше решение неизменно?
Бен сказал громко и твердо:
— Неизменно!
— Да будет так! Вы помните историю Салема?
— Салема? Где проводились судилища над колдуньями? Вы имеете в виду, что нас могут подвергнуть преследованиям как колдунов?
— Нет. Сейчас не существует законов, запрещающих колдовство. Было бы лучше, если бы они существовали. Мы не имеем монополии на знания. Не ждите легких побед. Берегитесь тех, кто владеет частью древних знаний и использует их для какой-то гнусной цели — колдунов… чернокнижников!
Совещание закончилось, связь ослабела. Эфраим Хоу с торжественным видом пожал всем руки и попрощался.
— Завидую вам, ребятки, — сказал он. — Вы уходите, как Джек — Победитель Великанов, бороться со всей системой образования. Вы сами избрали себе это поприще. Помните, что говорил Марк Твен? «Бог на пробу сотворил идиота, а потом сотворил школьный совет». И все-таки хотел бы я быть с вами.
— Почему бы вам не пойти с нами, сэр?
— А? Нет, не могу. Честно говоря, я не очень-то верю в успех вашего плана. Помнится, еще в те годы, когда я развозил скобяные товары по штату Мэн, у меня частенько появлялось искушение научить людей некоторым штучкам. Но я этого не делал. Люди привыкли пользоваться резаками и холодильниками, и они вас не поблагодарят, если вы покажете, как можно обойтись без этих вещей, полагаясь лишь на свой разум. Люди просто выгонят вас вон — а может, еще и линчевать будут. Но я все-таки постараюсь не упускать вас из виду.
— А? Нет, не могу. Честно говоря, я не очень-то верю в успех вашего плана. Помнится, еще в те годы, когда я развозил скобяные товары по штату Мэн, у меня частенько появлялось искушение научить людей некоторым штучкам. Но я этого не делал. Люди привыкли пользоваться резаками и холодильниками, и они вас не поблагодарят, если вы покажете, как можно обойтись без этих вещей, полагаясь лишь на свой разум. Люди просто выгонят вас вон — а может, еще и линчевать будут. Но я все-таки постараюсь не упускать вас из виду.
Джоан поднялась и поцеловала его на прощание. И они ушли.
10. В ПАСТИ У ЛЬВАЧтобы привлечь к себе внимание газетчиков, Хаксли решил провести демонстрацию в самой большой аудитории.
До сих пор они вели себя очень осторожно: вернулись в Лос-Анджелес и начали осенний семестр, не выдавая своих сверхъестественных возможностей. Джоан обязали не увлекаться левитацией, не разыгрывать спектаклей, управляя неодушевленными предметами, и вообще не пугать посторонних никакими трюками. Она согласилась с такой кротостью, что Коуберн встревожился.
— Это ненормально, — заявил он. — Не могла же она мгновенно дорасти до такого совершенства. Ну-ка, покажи язык, милая!
— Э-э-э! — сказала Джоан, высунув язык совершенно неподобающим для диагностики образом. — Мастер Линь говорил, что я дальше продвинулась по Пути, чем вы оба.
— Восток — дело тонкое. Он, наверное, просто подбадривал тебя. Серьезно, Фил, может, нам лучше загипнотизировать ее и отослать обратно на гору, пусть поставят диагноз да подрегулируют?
— Только попробуй взглянуть на меня, Бен Коуберн, — тут же без глаз останешься!
Хаксли тщательно организовал свою первую демонстрацию. Лекции его были достаточно невинны по содержанию, и он не опасался выговоров или взысканий, спокойно позволяя декану время от времени инспектировать занятия. Однако в целом содержание его лекций должно было эмоционально подготовить студентов к проведению демонстрации. Тщательно подобранные задания по параллельному чтению увеличивали шансы на успех.
— Гипноз — явление пока еще неизученное, — начал он лекцию в намеченный день. — Раньше его считали суеверием, таким же, как колдовство и магия. Сегодня это обыденное, легко демонстрируемое явление. И даже самые консервативные психологи вынуждены теперь признать его существование и попытаться изучить его особенности. — Он весело продолжал, излагая банальности и общие места и в то же время оценивая эмоциональное состояние группы.
Почувствовав, что они готовы воспринять простые гипнотические явления, Хаксли попросил Джоан выйти вперед и без труда погрузил ее в легкий гипнотический сон. Вдвоем они быстро продемонстрировали обычный набор гипнотических явлений — каталепсию, подчинение воле гипнотизера, постгипнотическое внушение. Все время, пока шел опыт, Хаксли рассказывал о связи между разумом гипнотизера и субъекта, о возможности прямого телепатического управления, об экспериментах Раина и тому подобных явлениях: общепризнанные сами по себе, они все же граничили с ересью.
Затем он предложил аудитории сделать попытку проникнуть в разум субъекта телепатическим способом.
Каждому студенту предложили написать что-нибудь на листочке бумаги. Добровольная комиссия собрала листки и по одному передавала их Хаксли. С торжественным видом фокусника-иллюзиониста он смотрел на каждую записочку, а Джоан читала ее вслух. Для вящей убедительности она разок-другой запнулась.
— Славная работа, крошка.
— Спасибо, дружище. Можно мне чуток повеселить вас?
— Нечего умничать. Продолжай, как начала. Они у нас теперь совсем ручные.
Вот так ненавязчиво Хаксли подвел студентов к мысли, что разум и воля могут осуществлять значительно более полный контроль над телом, чем обычно происходит в жизни. Затем он плавно перешел к рассказам об индусских праведниках, которые могут подниматься в воздух и даже летать из одной точки в другую.
— У нас имеется уникальная возможность практически проверить все эти истории, — сказал он. — Субъект целиком и полностью доверяет любому заявлению гипнотизера. Сейчас я скажу мисс Фримэн, что она должна усилием воли подняться над поверхностью пола. Она, разумеется, поверит, что сможет это сделать. Ее воля окажется в оптимальном состоянии, чтобы выполнить мой приказ, если он вообще выполним. Мисс Фримэн!
— Слушаю, мистер Хаксли.
— Напрягите волю и поднимитесь в воздух!
Джоан поднялась футов на шесть и головой чуть не коснулась высокого потолка.
— Ну как, дружище?
— Шикарно, крошка, просто восторг! Смотри, как глаза выпучили!
В этот момент Бринкли в ярости ворвался в аудиторию.
Минут через десять после столь печального окончания демонстрации Хаксли стоял в личном кабинете ректора.
— Мистер Хаксли, вы нарушили свое слово, вы опозорили наш университет!
— Я ничего вам не обещал. И не позорил университет, — ответил Фил так же резко.
— Вы проделываете дешевые трюки, занимаетесь каким-то липовым колдовством специально, чтобы бросить тень на свой факультет!
— Так я, значит, мошенник, да? Ах вы старый упрямый болван! Ну-ка попробуйте объяснить вот это!
— Что объяснить?
К изумлению Хаксли, ректор, по-видимому, не замечал ничего необычного. Он по-прежнему глядел туда, где только что была голова Фила. Казалось, что он испытывает лишь легкое замешательство и досаду из-за неуместного замечания Хаксли.
Возможно ли, чтобы старый маразматик до такой степени свихнулся, что уже не видит вещей, происходящих прямо у него перед носом, если они противоречат его предубеждениям? Фил попытался свои разумом посмотреть, что происходит в голове у Бринкли. В жизни своей он не был так удивлен! Он ожидал найти сбивчивое мышление одряхлевшего старика, а обнаружил… холодный расчет, ясный ум и под ними — зло настолько абсолютное, что Хаксли стало плохо.
Он успел бросить лишь мимолетный взгляд: его тут же выкинули прочь таким пинком, что мозг его ненадолго занемел. Бринкли обнаружил шпионаж и выставил оборону — крепкую оборону дисциплинированного разума.
Фил резко опустился на пол и вышел из комнаты, не сказав ни слова на прощание и даже не обернувшись.
Из газеты «Студент Западного» от 3-го октября:
«Преподаватель психологии уволен за обман» — «…рассказы студентов расходятся в подробностях, но все согласны, что зрелище было отличным. Бейсболист Арнольд Сплетник сообщил нашему репортеру:
«Мне неприятно, что так случилось, профессор Хаксли славный парень, и он устроил нам замечательный капустник. Ясное дело, я-то понял, как он это делает: Великий Артуро показывал такие же трюки прошлой весной в Орфеуме. Но я понимаю и точку зрения доктора Бринкли: нельзя разрешать всякие обезьяньи выходки в серьезном учебном центре»».
Президент Бринкли сделал «Студенту» следующее официальное заявление:
«С большим сожалением вынужден заявить о прекращении сотрудничества мистера Хаксли с нашим учреждением, исключительно для блага университета. Мистер Хаксли неоднократно получал предупреждения о том, к чему могут привести его увлечения. Это весьма способный молодой человек. Будем искренно надеяться, что нынешний случай послужит ему хорошим уроком на любом дальнейшем поприще…»
Коуберн вернул Филу газету.
— А знаешь, что случилось со мной? — спросил хирург.
— Что-нибудь новенькое?
— Предложили подать в отставку… Без шума, просто намекнули. Мои больные слишком быстро поправляются, ты же знаешь — я больше не прибегаю к хирургии.
— Гнусность какая! — возмутилась Джоан.
— Ну, — подумав, сказал Бен, — я не слишком обвиняю заведующего медицинской частью, это Бринкли вынудил его. Похоже, мы недооценили старого черта.
— Да уж! Бен, он ничуть не глупее любого из нас, а мотивы его… мне даже подумать о них страшно!
— А я-то считала его тихим, как мышка, — горестно проговорила Джоан. — Надо было нам столкнуть его в яму весной. Я же вам говорила! Ну, что теперь будем делать?
— Продолжать, — с угрюмой решимостью ответил Фил. — Выжмем из этой ситуации все, что возможно; нам сделали рекламу — так воспользуемся ею!
— На чем сыграем?
— Опять на левитации. Это самое выигрышное зрелище для толпы. Обзвоним газетчиков и скажем, что завтра в полдень публично продемонстрируем левитацию на Першинг-сквер.
— А если газеты не захотят соваться в такое подозрительное дело?
— Возможно, и не захотят, но мы их соблазним: обставим все как можно более эксцентрично, покажем массу забавных фокусов, чтобы было о чем писать. Тогда у них будет сенсационный материал, а не просто репортаж. Все запреты сняты, Джоан: можешь делать все, что захочешь, и чем больше они обалдеют, тем лучше. Вперед, гвардия! Я позвоню в отдел теленовостей, а вы займитесь газетами.