«Голос, как у Рея Чарльза», – говорила пчеловодка. У этого голос не такой низкий. Я бегом помчался по лестнице наверх, а он продолжал разоряться:
– Чего, спрашиваю, приперся? Сукин сын!
На платформе меня встретили разъяренными взглядами. Эта сволочь со шрамом использует систему, чтобы сбывать картинки, которые мне всю душу выворачивают. Ну, его я лично дождусь у выхода! Если выйду отсюда…
Сосредоточиться. Мне необходимо снова сосредоточиться. Прочистить голову. Выкинуть из нее эти снимки. Эту нежную кожу, эти беленькие невинные грудки. Элоиза… Я увидел улыбку моей хрупкой девочки. Маленькая моя…
Выкинь все это из головы, Шарк. Соберись. Ты ведешь расследование… Я обошел уже все прилавки – нигде и следа нет ни комаров, ни личинок, ни жуков-убийц. Полный провал.
Оглядел в последний раз эти дьявольские фигуры: карликовый пророк, яды, наркотики, старый чародей… – и, когда увидел брошенные на облицованной плитками скамье карты Таро, дыхание у меня участилось. Карта со скелетом была перевернута. А владельца колоды и след простыл.
Спрыгнув на пути, я посмотрел направо-налево… Белая шляпа исчезала в зеленоватом тумане за паучьими прилавками.
Мое тело само повернуло следом за ним, шаги удлинились, поначалу едва заметно – пока на меня злобно и подозрительно пялились со всех сторон, но стоило мне, выбравшись на широкую подземную дугу, скрыться с глаз торгашей – и я перестал себя сдерживать. Свежий воздух бесперебойно снабжал мои мышцы кислородом, дыхание стало ровным, ничего общего с тем, что было на Монмартре. Я быстро вошел в ритм хорошего бегуна на длинные дистанции.
И вдруг… у меня едва не полопались барабанные перепонки: грохнули подряд три выстрела. Одна пуля срикошетила над головой, другая вылетела из-за спины, едва не задев плечо.
Тяжело дыша, я прижался к бетонной стене, присел, подобрал несколько горстей камешков, запустил ими в лампы.
Темнота. С платформы слышен гул толпы. Я рванул вдоль рельсов вперед, а шляпа тем временем скрылась в боковом проходе. Напрягаю ноги, изо всех сил отталкиваюсь пальцами, мчусь так быстро, как только могу. Шум позади меня нарастает, тоннель наполняется топотом и криками людей, подгоняемых страхом. Крысы покидают корабль.
Вот оно, надо мной, вентиляционное отверстие, в котором скрылся тот, в белой шляпе. Бросаюсь к железной лестнице, хватаюсь за решетку, ныряю в мерзкую дыру.
За ней начинается широкий зацементированный коридор, здесь можно стоять, почти выпрямившись. Раскаленный воздух, сдавленный стенами, движется под землей тяжело, с шумом. В непроглядной тьме отбивают похоронный ритм шаги человека-в-шляпе. Передо мной появляются все новые ответвления. Очередная развилка. Влево… Он повернул влево. Эхо подхватило и усилило его свистящее, яростное дыхание.
И вдруг шаги смолкли. Повинуясь инстинкту полицейского, я вовремя успел пригнуться – в черной пасти сверкнул выстрел, потом вплотную один за другим еще два. Пули пролетели по дуге, с оглушительным визгом царапнув бетон красными искрами, и погоня сразу же возобновилась.
Шесть пуль. Я насчитал шесть пуль. У него не должно остаться ничего.
Не должно…
Темноту сотряс долгий вопль, за ним – стон, дальше стоны уже не умолкали. Я побежал быстрее, вытянув руки вперед, чтобы ни на что не наткнуться, но чуть подальше споткнулся об осыпь, ободрал правый бицепс о железные прутья и, задев ухом наставленное смертельным оружием стальное острие, почувствовал запах свежей крови. Вот здесь этот тип и напоролся.
Теперь, совершенно уже осатанев от боли, заорал и я. Заорал и ринулся вперед, не остерегаясь, не думая о том, провалюсь ли сейчас в яму или разобью лоб об очередное препятствие. Коридор все не кончался, но шаги стали слышнее, а прерывистое дыхание бегущего впереди напоминало теперь звериный рык.
И вдруг налетел ветер, меня втянула воронка пустоты, я стал падать, но успел в последнюю секунду схватиться за зеленое табло сигнализации. Кинул зависшее тело к стене, вжался в кирпичи. Подо мной была действующая линия метро.
Красные огни, мелькание света… дрожь рельсов перед неумолимой волной… чудовищный рев приближающегося поезда.
Я подтянулся на руках, уцепился за край вентиляционного отверстия.
Человек-в-шляпе, прихрамывая и задыхаясь, бежал вперед по единственному в этом узком тоннеле пути. Вот он рухнул, поднялся, снова упал, начал подволакивать ногу. Я увидел кровь, струей бьющую у него из бедра, разглядел пробивший тело металлический стержень. Он кинулся в сторону, но рельсы уже дрожали, неистовый грохот оглушал.
Из темноты на полной скорости мчался тяжелый состав. Человек-в-шляпе завопил, выставив перед собой обе руки, словно мог оттолкнуть зверя.
Взметнулись искры, уши просверлил скрежет тормозов.
Поезд остановился в глубине тоннеля; к заднему окну, сплошь его заполнив, прильнули лица пассажиров.
Я разглядел сквозь красную дымку белой голубкой летевшую шляпу и внизу, у стены, тело – почти целое, только ноги куда-то исчезли…
Меня мутило, трахею жгло, голова кружилась, ее распирало от боли. Я отпустил руки и свалился вниз. Стукнулся коленями о шпалу, хрипло выругался. Каждый мой шаг порождает смерть. А этот скрежет… У меня в голове снова заскрежетали тормоза, взвизгнули шины, я услышал крики моих любимых, увидел их широко открытые в миг удара рты – и принялся обеими руками рвать на себе волосы. Опомнился, когда увидел между пальцами прядь.
Ужас во мне боролся с яростью, лицо заливали слезы, я встал, подошел к обрубку, наклонился над ним, стараясь не видеть этого лица, этих глаз с навеки застывшей в них мольбой, дрожащей рукой полез к нему во внутренний карман пиджака, пошарил там и вытащил маленькую книжечку.
Ни денег, ни документов, никаких сведений. Только эта книжечка. Жалкий обрывок жизни…
Я листал странички, к горлу подступала тошнота, а издали уже бежал машинист, заглушая своими «Боже мой! Боже мой!» крики пассажиров.
Свет здесь был неприятный, синтетический, читать приходилось прищурившись.
Часы и места встреч. «Восточная парковка Орли, проход 4В, 3 июня, 22.45. 1 кобра».
Или: «Стоянка на Броссолет, Мелен. 7/3, 1.15. 2 мухи цеце. Крупный коллекционер, хорошая цена».
И вдруг у меня все внутри сжалось.
«19 июня. Позвонить Ронану, узнать насчет мясных мух».
«25 июня. Рейс из Гвинеи для доставки 27. Plasmodium falciparum. Ульевые жуки: 27 июня. Доставка.
Коорд.: 49° 20´ 29˝ с. ш., 03° 34´ 20˝ в. д.
Встр. в 00.00».
Я закрыл глаза и привалился к черной от грязи стене.
Двадцать дней назад человек-в-шляпе встречался с убийцей, чтобы передать ему смертоносный заказ. Перед глазами у меня были координаты места встречи. Наконец мы на него вышли… Может быть…
Вокруг меня мигали сигнальные лампы. Красный, красный и снова красный.
На часах четырнадцать минут второго.
Человеку-в-шляпе оторвало ноги последним поездом метро.
Глава двадцать первая
Я не дал себе времени отдышаться, собраться с мыслями, не стал отсиживаться в этом мрачном тоннеле. Подал сигнал и, как только наши люди ворвались в «Убус» и вошли в вентиляционные ходы, устремился к загадочному месту встречи. Ярость подгоняла меня, душу жгла вся эта бессмысленная жестокость, безумие нарастало, я уже не рассуждал, не слушался разума… Нет и нет. Я гнался, я охотился, я грубо ломился туда, куда вело меня чутье, и никто и ничто не могло помешать мне дойти до конца.
И уж точно не Дель Пьеро. Да она и не пыталась – угадывая мой гнев, видя мои полыхающие бешенством глаза, она решила сесть за руль и поехать со мной. Одевшись соответственно: черные джинсы, бежевый свитер, на ногах военные ботинки, ничего общего с идолом в строгом костюме.
Порт-де-Шарантон. Мезон-д’Альфор. Кретей. Потом сортировочная станция Вильнев-Сен-Жорж, длинный гудящий серый корабль. Дель Пьеро мчалась по дороге, вдавив в пол педаль газа, не отрывая взгляда от горизонта, где исчезали последние звезды.
Восходящее светило уже разгоняло тьму, но эта иллюзия возрождения не помогала, мне не становилось легче оттого, что начинался новый день. Я все еще был под властью кошмаров, полных крови и воплей, и естественного жизненного цикла для меня больше не существовало.
Поглаживая кончиком пальца свое обручальное кольцо, я перевел пустой взгляд на Дель Пьеро:
– У вас есть семья, дети?
Комиссарша ответила не сразу, помешкала, словно внезапное нарушение тишины ее смутило.
– Я в разводе… Но у меня двое прекрасных детей, Жазон и Амандина…
Я откинулся на подголовник, глубоко вздохнул:
– В таком случае вам не следовало здесь быть…
Она все так же неотрывно смотрела на дорогу, только чуть напряглась, и челюсть едва приметно дрогнула, выдавая, как глубоко ее задели мои слова.
– По вечерам меня навещает маленькая девочка, – прошептал я. – Бред какой-то… Только сейчас, когда заговорил с вами об этом, понял, что даже имени ее не знаю… – Я схватился за лоб. – Так странно… Мои поезда… Кто мог ей сказать… Она в них совершенно не разбиралась…
– И что?..
Я покачал головой:
– Эта девчушка напоминает мне о том, что я потерял, она все во мне переворачивает, но вы и представить себе не можете, как я каждый вечер ее жду, как хочу, чтобы она пришла. Я даже входную дверь оставляю открытой. Только утрата заставляет все пересмотреть, осознать, как много люди значили в твоей жизни…
Она бросила на меня хмурый взгляд:
– Зачем вы мне это говорите?
– Не ждите, пока почувствуете боль утраты. От нашего ремесла не уйдешь, а эта работа – людоед, который отнимет у вас близких. Я всю жизнь выслеживал убийц. Худший из них разрушил сознание моей жены и сломал нам жизнь. Это уже было слишком…
– Красный ангел, да?
Я уставился на плафон:
– Каждый день я надеялся, что Сюзанне станет лучше, что она придет в себя, восстановится после тех физически и психологически жестоких пыток, которые ей пришлось терпеть в течение долгих месяцев. Я убеждал себя в том, что душевные раны в конце концов непременно затягиваются, что, глядя на нашу маленькую Элоизу, жена найдет в себе силы сражаться со своей невидимой бедой. Я верил в это, я в самом деле в это верил… И вот к чему пришел сегодня… – Теперь я пристально смотрел на комиссаршу. – Поверьте мне… Эта профессия украдет у вас семью.
Она отвела взгляд, чуть приоткрыла губы, но замкнулась в молчании – и молчание было красноречивее слов. Тем не менее я ждал ответа, выплеска, подтверждения: «Знаю, комиссар, только я такая же, как вы…» Не дождался – она предпочитала страдать молча, – отвернулся и прижался лбом к стеклу. Перед глазами летели мертвые, унылые поля…
– Скоро будем на месте… – наконец проговорила Дель Пьеро, показав на черный гребень огромного леса.
– Я вас не убедил, так ведь? Вы считаете, что этот след никуда нас не приведет?
– Эти координаты заведут нас в чащу. Что там можно найти, кроме… деревьев…
– Топографические карты не покажут нам того, что мы увидим своими глазами.
– Должно быть… Но признайте, что есть основания и для скепсиса.
– Зачем вы в таком случае со мной поехали? Зачем потребовали, чтобы Сиберски и Санчес отправились с нами, хотя в «Убусе» и в этих тоннелях всем работы хватит?
Ее губы сжались.
– Сама толком не знаю… С самого начала все ваши… догадки оказывались верными… интуиция ни разу вас не подвела…
– Ах, интуиция… Ну, понятно…
Внизу мерцала разомлевшая на покое Сена, а прямо перед нами уже ощерил темно-зеленые челюсти Сенарский лес. Под первыми же деревьями нас обступила тьма, и рассвет, уже наливающийся алым жаром, показался далеким. Развилка – и, приведя нас в неверные, угрюмые дебри, дорога кончилась как не бывало. Санчес и Сиберски остановились рядом.
– Что там? – спросил я у Дель Пьеро, изучавшей показания навигатора.
Она выбралась наружу и, стоя в бледных лучах фар, доложила:
– Говорит, еще два километра к северо-северо-востоку, то есть… вот в этом направлении…
Никакой тропинки, только шершавые стволы и буйная листва…
– Что это значит? – заорал Сиберски. – Здесь же ничего нет!
– А ты чего ждал? – обозлился я. – Думал, увидишь трассу с расставленными вдоль нее факелами?
Санчес прислонился к своей машине и бросил с вызовом, поддерживая товарища:
– А нам надо было ехать сюда по грибы непременно вчетвером? Лично я этим денечком сыт по горло!
– Сейчас пять утра, твой день только-только начинается. Пошли… И молча!
Я, вооружившись своим «маглайтом», двинулся первым, Санчес, как и было велено – молча, встал замыкающим.
Дубы, из которых состояли эти растительные стены, причудливо изгибались, среди них во множестве прятались звери, до нас доносились то отдаленный крик оленя, то совсем близкий шорох. Здесь пробуждался страх, непохожий на прежние: детский, порождающий окровавленных чудищ и мифических волков. Наши сердца бились в такт неспешному дыханию леса.
Мы огибали болота, укрытые тяжелым туманом, в котором раздавались птичьи голоса, сбегали по крутым склонам, взбирались, проваливаясь в перегной, по уступам… Лес разрастался, шелестящие арки множились по мере того, как навигатор заводил нас все глубже в пасть людоеда.
До цели осталось не больше трехсот метров. Мы замедлили шаг, выключили фонари, и в обступивших нас пугающих потемках наши спины сами собой ссутулились. Дальше мы шли не разбирая дороги, доверившись зеленоватому светлячку электронного прибора.
Последние десять метров. Ничего, кроме нашего свистящего от страха дыхания и смерти, готовой вырваться из револьверов. Еще пять… три… один…
49° 20´ 29˝ с. ш., 03° 34´ 20˝ в. д. Все верно. Мы на месте. Брызнули лучи света. Стволы, листва, кучи хвороста.
– Да тут же просто какое-то блядское дерево! Чтоб его!
Мы в четыре глотки сыпали отборной руганью.
– След здесь обрывается! – кипятилась раздосадованная Дель Пьеро. – Всего-навсего тупое место встречи! И больше ничего! Так я и думала!
– Между прочим, вас сюда не звали! – злобно огрызнулся я.
Санчес бессмысленно размахивал руками, Сиберски кружил на месте, грозя кулаками небу.
Я старался не поддаться разочарованию:
– Вообще-то, если разобраться, все сходится… Эти пруды, эта стоячая вода… Уединенное место вблизи Исси-ле-Мулино… Конечно все сходится! Он ведь мог выбрать что-нибудь попроще? Стоянку, там, парк, промышленную зону? Зачем ему понадобилось такое труднодоступное место? Вряд ли только из осторожности… – Я взглянул на Дель Пьеро. – Здесь, в лесу, должны быть неучтенные жилые строения! Обязательно!
– Что за ерунда! – с едва приметным раздражением возразила она. – Это место находится под контролем Национального управления лесов, топографические карты регулярно обновляются. Так что поверьте, нет здесь ни домов, ни подземелий, ни потайных ходов. Растения… Одни только растения…
– Да не может, черт побери, такого быть!
Комиссарша пожала плечами:
– Вокруг этого леса полно населенных пунктов: Дравей, Этьоль, Эпине, Монжерон, могу еще назвать… Вы правы, убийца должен жить где-то поблизости, и это надо учитывать. Вот только воспользоваться сейчас этими полезными сведениями крайне трудно – с таким же успехом можно искать иголку в стоге сена.
Я врезал кулаком по коре, глядя на перешептывающиеся между собой стволы. Представил себе встречу человека-в-шляпе с безликим монстром – здесь, в этих зарослях. Как они смотрят друг на друга, как один передает другому крохотных убийц. Лес… Царство насекомых… Муравьи, пауки, бабочки… Опять мы возвращаемся к тому же. Может ли речь идти о простой случайности? И вдруг у меня задрожали губы.
– Я… Ч-черт, надо было раньше сообразить! По… позвоните энтомологу!
Дель Пьеро остановилась и уставилась на меня:
– Что?
– Усину Курбевуа! Позвоните ему сейчас же! Кажется, я нашел способ добраться до убийцы!
– А можно узнать, как именно вы собираетесь это проделать? – проворчал, по своему обыкновению, Санчес.
– Как насчет того, чтобы в пять утра погоняться за бабочками? Годится?
Инспектор Санчес спал и оглушительно храпел, лейтенант Сиберски разлегся на поваленном стволе, Дель Пьеро, у которой слипались глаза, смотрела, как трепещут листья в лучах восходящего солнца, а я боролся с усталостью, покуривая на берегу пруда. Над водой стлалась зловещая дымка. Кроны деревьев высоко в небе приветствовали новый день.
Наконец появился энтомолог с часами-навигатором в одной руке и большой спортивной сумкой в другой. В этих своих голубых шортах и оранжевой майке он выглядел клоуном.
Я побежал ему навстречу:
– Сколько их у тебя?
– Тринадцать, – ответил он, глянув на всхрапнувшего в последний раз Санчеса. – Остальные умерли.
– А круассанов вы заодно с собой не прихватили? – Сиберски нашел в себе силы пошутить.
Шутка оказалась некстати и никого не рассмешила. Мы собрались вокруг открытой сумки Курбевуа.
Бабочки в маленьких прозрачных коробочках нетерпеливо шуршали крыльями.
– Похоже, они беспокоятся, – заметила, протирая глаза, Дель Пьеро.
– Наверное, учуяли феромон. Если убийца разводит самок в радиусе десяти километров, эти самцы приведут вас прямиком к цели. Гениальная мысль, комиссар!
– И это он сейчас еще в не лучшей форме… – сообщила энтомологу рыжая.
Усин взял в руки одну из коробочек:
– Есть, правда, одна проблема, и серьезная. «Мертвые головы» способны развить скорость до сорока километров в час. Как мы будем отслеживать их полет?
– А если мы прикрепим к ним передатчики или что-нибудь в этом роде? – зевнул Санчес, выбирая из волос веточки.
– К сожалению, для таких мелких животных их не делают.
Я встал в центре нашего клуба пятерых:
– У меня появилась еще одна мысль, но можете быть уверены – последняя… – Я кивнул на спортивную сумку. – Мы выпускаем первую бабочку, один из нас бежит за ней, пока не потеряет из виду, потом остальные его догоняют, и мы повторяем все сначала – с новой бабочкой и новым бегуном. Конечно, мы еле держимся на ногах, но, думаю, все-таки стоит попробовать…