Когда я сбавил скорость у будки охранника, Фламан кинул мне в лицо чемоданчик, потом одной рукой схватил меня за волосы, другой вцепился в горло. Я инстинктивно нажал на педаль тормоза:
– Вы что? Прекратите!
Он, не слушая, навалился на меня всей своей тяжестью, вмял мою щеку в стекло. Мне удалось сбоку врезать ему башкой, послышался хруст сломанной кости, он хрипло заорал, но продолжал давить мне на адамово яблоко все сильнее и сильнее. Снаружи уже поднялся шум. Я резко выгнулся, он вмазался головой в потолок и наконец, наполовину оглушенный, обмяк на сиденье.
Перед нами уже опускался шлагбаум, к машине бежали двое.
Я резко рванул с места, проскочил на красный свет, вырулил на проспект, оставив большой белый корабль позади, и тогда дернул врача за халат:
– Что на вас нашло?
Фламан заслонился локтем, другой рукой приложил к носу развернутый платок.
– Вы… вы больны… Вам… надо лечиться…
– Мне?! Это вам надо лечиться! Какого черта вы ни с того ни с сего на меня напали? Я комиссар полиции, слышите? Комиссар полиции!
Он съежился у своего окна:
– Отпустите меня… Пожалуйста… Что… что вы собираетесь со мной сделать?
– Да ничего я вам не сделаю! Что за чушь! За кого вы меня принимаете?
– Вы… вы создали себе безумный мир… У этих людей нет… малярии… Вы не… не комиссар полиции…
– А, понятно! Наверное, мне надо было сначала ввести вас в курс дела, ведь ситуация и правда…
– И на заднем сиденье вашей машины никого нет… Никакой девочки… Все… все это существует только в вашем воображении!
Я тормознул и сгреб его за шиворот. Машины вокруг загудели.
– Вы начинаете всерьез меня доставать, понятно?
Девчонка на заднем сиденье кривлялась вовсю – тянула себя за нос, выворачивала веки, а доктор был уже близок к истерике.
– Никого! Здесь никого, кроме нас, нет! – заорал он, обводя широким жестом салон. – Это все у вас в голове!
Девчонка просунула между нами мордашку.
– Он просто не может меня увидеть, – зашептала она мне на ухо. – Не всем это дано, он не воспринимает… Он не такой, как ты… ему никогда не понять… Не трать на него время, хорошо? Зря ты вообще его сюда притащил… Он ученый, а ученые – люди опасные!
Я схватился за голову:
– Что ты болтаешь? Нет, не может быть… Доктор, скажите мне, что вы ее видите! Она же здесь, у вас за спиной! Голубой домашний халат! Красные ботинки! Мой сосед Вилли тоже ее знает!
Фламан покачал головой:
– Там никого и ничего нет… Совсем ничего…
Тело вышло из повиновения, руки-ноги больше меня не слушались. И такое странное чувство, будто я испаряюсь.
– Я… я больше не могу вести машину… Доктор, смените меня, пожалуйста… Надо ехать…
– Хорошо, но пообещайте, что… что отпустите меня, как только я осмотрю этих людей…
Я, шатаясь, выбрался из машины, и он сел на водительское место.
Девочка глаз с меня не сводила – глубоких черных глаз, блестящих, словно живой камень, а едва я оказался на сиденье, она тут же сунулась вперед и приложила мне палец к губам. Тепла от ее пальца я почему-то не почувствовал.
– Тише, Франк… Тише! Я тебе все объясню потом – когда время придет… Но с этой минуты никому про меня ни слова! Ради нашей с тобой безопасности…
Призрак… Невероятно: в моей машине призрак девочки!
К счастью, Вилли тоже ее видел. Единственная зацепка, единственное доказательство того, что я не свихнулся.
Глава двадцать восьмая
Очень скоро к самому шоссе подступили отливающие синевой бастионы скал. Дорога отчаянно извивалась, зажатая между пропастью с одной стороны и отвесными стенами с другой. В открытые окна вливалось чистое дыхание Альп.
Доктор, намертво вцепившись в руль, не отрывал глаз от асфальтовой змеи и время от времени утирал щедро катившийся по его вискам пот, а я сосредоточился на зеркале заднего обзора. Да вот же она, там, на сиденье, прижалась лбом к стеклу! Я могу подробно ее описать! Ее черные как смоль волосы, тонкие черты ее лица, бантики на ее шнурках, завязанных двойным узлом… Почему же Фламан ее не видит?
В прежние времена мне случалось поверить в духов, в призраков, явившихся исполнить последнюю миссию. Но сейчас… Я что, держал на руках привидение? Да я же слышал, как бьется ее сердце! Сердце с правой стороны…
Дорога внезапно вырвалась на изумрудно-зеленое плато. Разбросанные по пологому склону дома гордо возносили над светло-серым камнем стен красные крыши. Паслись в мирной альпийской тишине козы и коровы. Далекий от суетного мира благоухающий уголок – подумать только, что сюда пришла жестокая и неумолимая смерть…
Здесь так спокойно, все так напоминает атмосферу городишек, затерянных на просторах восточных штатов Америки… Пустые стулья перед фасадами с закрытыми решетчатыми ставнями… Как и везде, люди стараются уберечься от пекла, выжигающего улицы опустошительным пламенем, но там, за горными вершинами, вроде бы начали собираться тучи. Нет, наверное, это мираж…
– Приехали, – объявил доктор, остановившись у старого дома с закрытыми ставнями. – Здесь живет Ролан Дюмортье…
– Похоже, там никого нет…
Я обернулся.
– Конечно, Франк, я подожду. – Девочка помахала книжкой. – Моя история почти закончилась… И твоя тоже, правда?
Она легко, звонко рассмеялась и снова с головой ушла в чтение.
Я постучал в дверь Дюмортье, но в ответ донесся лишь далекий сдавленный кашель. Никто не открыл.
– Надо войти, – сказал я, поворачивая дверную ручку, но дверь оказалась заперта.
Фламан помрачнел. Кто-то внутри дома кашлял надрывно, как при сильном бронхите.
– Приступим…
Замок недолго сопротивлялся пилке для ногтей из моего специального набора, но Фламан не сразу решился переступить порог, несколько раз порывался сбежать и вошел вслед за мной, стиснув челюсти. Должно быть, инстинкт врача в конце концов сработал.
Узкие полоски света прорезали стоявшую в комнате темноту, ложились на лицо с лихорадочно блестящими глазами. Съежившийся на мокрой от пота постели, дрожащий Дюмортье, странно поглядев на нас, зашелся кашлем и сквозь этот кашель простонал, утирая лоб мохнатым полотенцем:
– Как… вы сюда… попали?
В больничной распечатке было сказано, что ему сорок два года, но выглядел он лет на десять старше. На щеках многодневная щетина, лицо – как печеное яблоко…
– Я врач, – объяснил Фламан, приблизившись к кровати. – Два дня назад вы обращались в отделение неотложной помощи. Давно у вас начался кашель?
– Ночью… И трясти начинает через каждые четыре часа… В жизни… в жизни мне не было так холодно…
Фламан открыл чемоданчик:
– А почему вы не вызвали врача?
Дюмортье приподнялся, опираясь на локти:
– Этот гребаный врач… из соседней деревни… еще в отпуске… Ближе, чем в Гренобле… другого не найти… В больнице сказали, что… треклятая лихорадка отпустит… Ага, как же…
При виде ланцета больной забеспокоился:
– Эй!.. Вы зачем сюда явились? Что со мной?
– Обычная проверка, – ответил врач, натягивая резиновые перчатки. – Хотим убедиться, что у вас действительно тепловой удар, а не инфекционное заболевание, что вы не подхватили какой-нибудь вирус. Сейчас проколю вам палец и возьму каплю крови. Вы ничего не почувствуете.
– А он кто такой?
– Мой помощник, – соврал доктор.
Дюмортье протянул дрожащую руку. Фламан, свирепо взглянув на меня, кольнул его, и на полоске с желтым краем распустился кровавый лепесток.
– Надеюсь, после этого вы оставите меня в покое?
Врач, приложив свободную руку ко лбу пациента, помахал полоской, а когда увидел, что светло-желтый цвет сменился ярко-голубым, весь напрягся:
– Черт! Как это может…
– Что? – завопил Дюмортье, облизывая палец. – Что там такое?
Фламан не сразу смог заговорить.
– Этот цвет… указывает на наличие в вашей крови антигена плазмодия. Мне очень жаль, но… у вас… малярия…
Больной вздрогнул, на мгновение лицо его стало бессмысленным. Потом он, видимо, осознал услышанное и забормотал, пришибленный обрушившейся на него со всей силой реальностью:
– Но… но этого не может быть! Не может быть! Доктор, я сроду отсюда никуда не уезжал! Это ошибка! Дурацкая ошибка!
– К сожалению, – вздохнул врач, покачав головой, – тест дает стопроцентную уверенность… Я не могу сказать… насколько размножились паразиты, но инкубационный период прошел. Мы заберем вас в больницу. Прямо сейчас…
Дюмортье вскочил на постели, схватил доктора за рукав:
– Что за ерунду вы несете! Неправда это все!
Он, уронив руки, рухнул на колени.
Фламан стащил перчатки, подошел ко мне:
– Сколько человек у вас в списке?
Я с трудом развернул листок негнущимися пальцами:
– Пятьдесят два…
– Господи боже!
Вот и все… Бедствие добралось до этих домов. Его можно увидеть на мокрых, искаженных болью лицах. Его можно вдохнуть с тяжелым, влажным, зараженным воздухом. Мы опоздали, мы сильно опоздали…
Опомнившись, я подсунул листок Дюмортье:
– Искренне вам сочувствую… Но… вы должны мне сказать, знаете ли вы этих людей.
Он помолчал, комкая простыню, потом кивнул и медленно проговорил:
– Одетта Фаньен… Жерар Гре… Фредерик Тавернье… Да… всех знаю… Они все живут… здесь… у подножия холмов…
Новый приступ кашля заставил беднягу согнуться пополам. Я сел на кровать, ноги меня не держали. Сегодня я, как никогда, ненавидел свою работу.
– Комиссар… что все это значит? – недоумевал врач, сжимая трясущимися пальцами голубую полоску.
Я вытащил мобильник:
– Это значит, что деревня прямо сейчас вымирает… Никого… никому не звоните, пока я не свяжусь со своим начальством.
Глава двадцать девятая
Выйдя на улицу и оставшись один, я позвонил Леклерку и рассказал, что в горной деревне неподалеку от Гренобля малярия, масштабы бедствия нам пока неизвестны, но в чем сомневаться не приходится: инкубационный период позади и, если даже больные не умрут, лихорадка и плохое самочувствие останутся при них до конца жизни.
Окружной комиссар, оглушенный этой новостью, велел, пока не поступят точные указания сверху, соблюдать полнейшую секретность: нельзя допустить паники. Он уже связался с Гренобльским отделением Лионского управления судебной полиции, скоро в соответствии с планом срочных действий в Белую Трубу прибудут полицейские и машины «скорой помощи» с медицинским персоналом.
Я вернулся в комнату. Дюмортье, свернувшись калачиком, горел в лихорадке, дрожал и почти бредил, закатывая глаза в желтых восковых орбитах. Стоявший рядом с ним врач выглядел растерянным.
– Мы должны забрать его в больницу! Немедленно! Его и… остальных по списку!
– Сейчас приедут врачи и полиция.
Фламан испепелил меня взглядом:
– Похоже, вы не собираетесь мне объяснять, что здесь происходит! Какого черта, я же имею право это знать! Что за… дьявольский эксперимент поставили на этих людях? Вы… вы из секретных служб? Они – жертвы теракта?
Я взял доктора за руку, и мы отошли в угол, подальше от постели.
– Терроризм тут ни при чем, все это – дело рук сумасшедшего, который, к несчастью, пока разгуливает на свободе, его месть пятидесяти двум жителям деревни… Вы ведь знаете местность, да? Скажите, могли комары добраться до других населенных пунктов?
– До ближайшей деревни больше трех километров. За последние две недели ни разу не подул даже самый слабый ветерок, а анофелесы, насколько я помню, эндофаги, так что распространения эпидемии, скорее всего, можно не бояться… Но… кто этот сумасшедший и за что он мстит?
– Понятия не имею, но совершенно уверен, что это связано с его прошлым, с тем, что было двадцать пять лет назад, и надеюсь услышать ответ на ваш вопрос из уст местных жителей. Побудьте здесь, пока не приедут ваши коллеги, а я поищу кого-нибудь покрепче Дюмортье и допрошу его.
– Комиссар, вы должны объяснить мне более подробно!
– Ничего я вам не должен! Занимайтесь своим делом, я займусь своим, договорились? – Перед тем как выйти из комнаты, я обернулся. – Вы по-прежнему считаете меня ненормальным?
Врач, не отвечая, без улыбки смотрел на меня. Я погрозил ему рукой:
– Не вздумайте кому-нибудь рассказать о том, что было в машине! Особенно полицейским, которые вот-вот приедут, слышите? Все это… за пределами вашего понимания…
– Постараюсь сделать все, что в моих силах…
Я кивнул и быстро ушел.
Моя машина сверкала на солнце, асфальт растрескался от жары. Я наклонился к заднему окну, заглянул, приставив руку ко лбу козырьком, в салон, и горло у меня перехватило: ни книжки про Фантометту, ни девчонки!
Я в панике огляделся. Нигде ни души. Надо бы девчонку позвать, но как? Я ведь даже имени ее не знаю. Выбежал на шоссе. И здесь пусто.
– Девочка! Девочка! Ах ты, черт!
Фламан ее не видел… Призрак… Она не пила, не ела и не потела… Получается, она и здесь может прийти и уйти, когда захочет? Как в моем доме? Несмотря на закрытые двери?
Ладно, сейчас не время об этом думать, есть куда более срочные дела.
Крохотный домик в двух кварталах от дома Дюмортье. Слава богу, хоть здесь кто-то отозвался.
Мне открыла крепко стоящая на ногах старушка со свежим цветом лица и руками, похожими на изъеденные временем камни. Я показал ей карточку с трехцветной полосой.
– Полиция?
Имя этой старушки – «Одетта Ф…», Одетта Фаньен, – было в списке с репродукции «Всемирного потопа», однако она не обращалась за неотложной помощью и не тряслась в лихорадке, как Дюмортье.
– Мы можем поговорить в доме?
От глиняных горшков шел сильный запах лаванды и свежей мяты. За большим окном открывался вид на огромные белые клыки Альп.
– Вам покажется странным, что я вас об этом спрашиваю, – начал я, когда она устроилась в кресле-качалке, – но как вы себя чувствуете? Нет ли у вас жара, кашля, не болит ли голова?
– Вопрос и правда странный, но спасибо, я чувствую себя хорошо. А почему вы об этом спрашиваете?
Расставленные по всей комнате букеты цветов, похожие на стаи пестрых бабочек, с равнодушной жестокостью твердили о том, как приятно, должно быть, жить здесь, в горах. Старушка предложила мне сесть, и я опустился на плетеный диванчик.
– Я сейчас веду расследование, и обстоятельства дела привели меня в Белую Трубу, – не спеша начал я. – Скажите, часто ли люди в ваших краях переезжают с места на место?
– Смеетесь, что ли? Белая Труба стареет вместе со своим населением. Молодые сейчас уезжают отсюда, но старики-то остаются. Мы все вместе росли, все вместе и умрем…
Как на старой выцветшей фотографии – лица те же, только поблекли со временем… Значит, все те, кто жил здесь двадцать пять лет назад, с места не сдвинулись.
– Один из ваших соседей, господин Дюмортье, довольно серьезно болен. Мы предполагаем, что многие местные жители, и вы в том числе, могли заразиться… одной болезнью.
– Болезнью? А что за болезнь?
– Ее переносят комары определенного вида, у заболевшего повышается температура и…
– Боже правый! Ведь у троих или четверых в нашей деревне и впрямь сильный жар! Только они думают, что перегрелись на солнце, – солнце очень уж злое в этом году! А эта болезнь, она опасная?
– Пока что я больше ничего сказать не могу. Сейчас придет доктор и вас осмотрит.
Она, оттолкнувшись ногами от пола, раскачала свою качалку – и внезапно отвела глаза:
– Странная история… Здесь никогда не бывает комаров, но как-то я заметила у себя в прихожей целую тучу. И у других тоже появлялись комары. Прямо-таки нашествие…
Чем дальше в лес – чем больше дров… Этот гад никого не пощадил!
– Они вас не покусали?
Старушка показала на вазу, наполненную листьями:
– Тридцать лет я каждый вечер натираю руки и ноги свежей мятой! Рецепт моей мамы – для хорошего кровообращения, но мята заодно и комаров отпугивает.
Она говорила так спокойно и простодушно, словно все происходящее ее не касалось.
Я заговорил еще более серьезно:
– А теперь слушайте очень внимательно, мадам Фаньен. Напоминает ли вам о чем-нибудь имя Венсан?
– Венсан? Нет-нет… Ничего не припоминаю… – очень быстро, не задумываясь, ответила она.
– А фамилия Тиссеран? Вивиана и Оливье Тиссеран? Ищите в далеком прошлом: речь пойдет о том, что случилось двадцать пять лет назад.
Она еще раз лениво оттолкнулась ногой, привела качалку в движение.
– Двадцать пять лет? О, это слишком давно… Нет-нет, мне очень жаль, но все это совершенно ничего мне не говорит.
– Ну постарайтесь, сделайте усилие! Двадцать пять лет назад здесь, в Белой Трубе, должно было произойти что-то серьезное.
– Серьезное? Здесь? Но…
– Вспомните: два врача, муж и жена Тиссераны. Венсан, мальчик пятнадцати лет! Женщина с длинными косами, молодая и очень красивая, возможно мать Венсана! Женщина со шрамами по всей груди! Хоть что-то из всего этого вы должны вспомнить, черт возьми!
Одетта Фаньен вздрогнула, щеки у нее затряслись, она сжала руками виски, как будто у нее вдруг поплыла голова:
– Вен… Венсан! Как же я не сообразила! Так вот о каком Венсане вы говорили!
– Да! Да! Об этом самом!
– О господи!
Воспоминание было готово сорваться с ее губ – такое хрупкое, такое далекое и вместе с тем такое близкое. Лепесток, готовый развернуться…
В глазах старушки я увидел отчаяние тонущего. Качалка, в последний раз скрипнув, замерла.
– Ох! Венсан… Венсан… Венсан…
Я вытянул шею, весь подался вперед:
– Расскажите мне о нем.
Она с досадой покачала головой:
– А ведь неудивительно, что у меня ничего не щелкнуло… После трагедии никто в деревне больше об этом не говорил. Мы хотели забыть… Все забыть… Ох… зачем, зачем теперь, после стольких лет, ворошить это? Рана затянулась… но все еще болит… – Одетта задержала печальный взгляд на фотографии мужа, помолчала (и я вместе с ней), а потом указала дрожащим пальцем на окно. – Венсан жил на другом склоне вон того холма…