— Забудьте о деньгах, — сказал он. — Это мелочи.
— Сколько я у вас вчера взяла? — не слушая его, продолжила девушка. — Впрочем, денег у меня все равно нет... При случае я с вами рассчитаюсь.
— При чем здесь деньги? Мне нужно совсем другое.
— Вы хотели бы получить с меня натурой? — превратно истолковав его слова, спросила Грета. — Вынуждена вас огорчить, но я своим телом не торгую. Надеюсь, вы не будете меня насиловать? Нет? Тогда оставьте меня, ради бога, в покое! И не забудьте плотно закрыть за собой дверь!
Заметив, что мужчина не собирается исполнить ее просьбу, девушка круто развернулась, но Дорохов не позволил ей уйти, легонько придержав за локоть.
— Подождите, Грета... Послушайте... Расскажите-ка мне о себе. Может так случиться, что мы способны помочь друг другу: вы — мне, а я — вам.
Он вновь повернул ее лицом к себе.
— Рассказать? Вам? О том, кто я такая? — На ее бледном, с лихорадочно блестящими глазами лице появилась уже знакомая горькая усмешка. — Да как же вы сможете понять?!
— Я постараюсь, — сказал он. — Главное — начните рассказывать.
Она покачала головой, удивляясь интересу, какой проявляет к ней этот молодой, крепкий, пышущий здоровьем мужчина, долго смотрела на него своими золотисто-карими кошачьими глазами — и от этого странного взгляда у Дорохова вдруг забегали по спине мурашки, — затем все же стала говорить, сбиваясь временами на свистящий шепот:
— Нас было полтора десятка девочек в возрасте от девяти до четырнадцати лет, и я была самой младшей... Начало двадцатых годов, мы жили в каком-то просторном, холодном, гулком особняке почти в центре Москвы. Вокруг были холод и мрак, а мы жили, как на необитаемом острове посреди бушующего океана, — под крылышком у Айседоры Дункан. Меня привела туда бабушка, потому что родителей уже не было в живых; про остальных не помню, но, кажется, большинство из них тоже были сиротами... Она подкармливала нас, как только могла, и еще она учила нас танцевать. Если бы не Айседора, мы бы, наверное, не выжили, умерли бы от голода или пропали в той вселенской разрухе... Я в той своей жизни так и не стала ни балериной, ни танцовщицей, но некоторое время, уже в тридцатых годах, я преподавала в хореографическом училище, помогала ставить танцы способным девочкам, входила в круг околомузыкальной богемы... Мой муж, литератор, партийный журналист, был расстрелян ранней весной тридцать восьмого; я знаю даже, где его казнили — в Южном Бутове, неподалеку от крепости, где в ту пору существовал закрытый полигон НКВД. Слава богу, что у нас не было детей... Я знала, вернее, догадывалась, что и за мной вот-вот должны прийти, и тогда, чтобы не даться палачам в руки, я сделала следующее: наполнила ванну, разделась, легла в теплую воду и полоснула себя бритвой по венам...
В этот момент Грета дернулась как от удара, и Дорохов невольно выпустил ее руку, которую он сжимал все это время.
— Вам все равно меня не понять, — повторила она. — А потому оставьте меня в покое...
Ее глаза погасли, и пока ее незваный гость переваривал только что прозвучавший рассказ, она вышла из комнаты, оставив его одного.
* * *— Похоже, Грета, ты не только наркоманка, но еще и сумасшедшая, — пробормотал себе под нос Дорохов. — Придумала какую-то жуткую историю и, похоже, сама в нее поверила...
Делать ему здесь больше было нечего, но его внимание привлекла увеличенная фотография размерами примерно метр на восемьдесят; пока он разговаривал с этой странной девицей, фотография находилась у него за спиной, и ему неловко было оборачиваться и пытаться разглядеть, кто на ней запечатлен.
Девушка скорее всего ушла в ванную и закрылась на запор, надеясь, что незваный гость теперь уберется вон. Квартира, это он приметил сразу, была однокомнатной, пол выложен паркетом, и если представить себе, что раньше здесь стояла какая-то мебель, наверное, были также телевизор с видео, и стереосистема, и холодильник на кухне, то Грета сравнительно недавно жила неплохо.
Фотография висела на стене, над лежанкой. Дорохов подошел ближе и погрузился в ее созерцание.
Снимок сделал, бесспорно, большой профессионал. Кадр запечатлел девушку неземной красоты, почти целиком обнаженную, если не считать крошечного лоскутка материи, прикрывающего самую интимную часть ее тела. Девушка, казалось, воспарила в летучем прыжке — ноги разведены в стреловидном шпагате, обе руки вытянуты вперед и чуть вверх, а голова на высокой царственной шее, с высокой прической, увенчанной диадемой, наоборот, отклонена чуть назад. Да, именно воспарила над всем сущим; и вот уже под ней, внизу, не просматривается земная твердь, а только бирюзовая дымка, вверху же, там, куда она устремила свой полет, раскинулось бархатистое звездное небо...
Но больше всего эта картинка напоминала полет над бездной или, если угодно, прыжок над бездонной пропастью, причем неизвестно, удастся ли запечатленной здесь девушке, решившейся на этот отважный поступок, достичь противоположного края пропасти...
«Воспарившая над бездной» имела определенные черты сходства с Гретой, но не так чтобы была полностью идентична ей, а скорее смахивала на ее юную младшую сестру.
Он наконец оторвался от этой фотографии и тут же увидел собственное отражение в зеркальной стене — лицо у него было озадаченное до крайности. От нечего делать он прошел на кухню: кроме раковины и электрической плиты, там стояли лишь две табуретки. На подоконнике, который, надо полагать, использовался в последнее время в качестве кухонного стола, обнаружилось кое-что из еды: распечатанный пакет с кефиром и полуочищенный, надкушенный сверху банан; вероятно, визит мужика, у которого она снимала квартиру, помешал Грете завершить завтрак.
Дорохов на какие-то мгновения замер. Что-то важное промелькнуло у него в мозгу, что-то такое, над чем следовало хорошенько подумать. К Грете это не имело отношения, скорее импульс пришел от тех клеток серого вещества, которые все еще переваривали информацию, добытую им при общении с поганцем по прозвищу Перебийнос. Но мысль, казавшаяся ему важной, ускользнула, не позволив ухватить себя за кончик, оставив после себя чувство безотчетной тревоги...
Когда он проходил по коридорчику мимо ванной, через запертые двери до него долетел звук струящейся из крана воды. Он вышел в прихожую, взялся было за дверную ручку, но вдруг замер, не смея верить собственной догадке.
Направляясь в квартиру, где живет девушка, знакомая ему лишь несколько последних часов, девушка, кинувшая его, как лоха, которую он невесть зачем проследил до самого дома, вычислив номер ее квартиры, он даже не подозревал, во что может вылиться этот его визит.
«Наполнила ванну, разделась, легла в теплую воду и полоснула себя бритвой по венам...»
Чертыхнувшись, он подошел к двери ванной, прислушался к шуму льющейся из крана воды, затем решительно постучался.
— Грета, с вами все нормально? Ну же, Грета, отзовитесь!
Он постучался еще раз, снова позвал ее... Попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри на задвижку. Тогда он ударом плеча вышиб дверь вместе с задвижкой, — но успел придержать ее, чтобы она ненароком не ушибла девушку.
Она сидела на кафельном полу, привалившись плечом к краю ванны, заполненной водой уже до половины, в распахнутом халате, подтянув коленки к подбородку и обхватив голые ноги руками, а ее застывший взгляд был направлен в никуда.
Он не стал больше ничего говорить, ибо не знал, что сказать. Присел на корточки, разжал ее пальцы, намертво обхватившие костяную ручку золингеновской опасной бритвы, сложил ее и бросил в раковину. Плотно завернул оба крана. Успел подумать, что девушка, замышляя свой уход, даже достала где-то опасную бритву, какими пользовались когда-то — к примеру, в том же тридцать восьмом. Потом взял ее на руки и перенес в комнату, соображая, что же ему в этой ситуации делать.
Девушка по-прежнему пребывала в прострации. Он хотел спросить, нет ли у нее близких и знакомых, проживающих в Москве или области, кто смог бы ей реально помочь. Но передумал вдаваться в расспросы: и так ясно, что она в тупике и более ни на кого не надеется.
— Мы сейчас же уедем отсюда, хорошо, Грета? — сказал Дорохов, собирая в найденную им на антресолях большую сумку ее вещи. — У меня машина стоит у подъезда, так что мы быстренько переберемся в другое место. Куда? Ну... Я что-нибудь придумаю.
Грета, которую он своими понуканиями все же заставил шевелиться, вела себя подобно роботу, механически подчиняясь его командам. Немного оживилась она, когда они, нагруженные сумкой и двумя пакетами, уже стояли в прихожей, готовые покинуть эту несчастливую квартиру.
— Минутку, — сказала она тихо. — Я кое-что забыла.
Грета вернулась в ванную, покосилась на бритву, по-прежнему валявшуюся в раковине, но брать ее с собой не стала, а потянулась к настенному шкафчику, где хранилась заветная шкатулка. Она достала оттуда пакетик с порошком, которого хватило бы на полтора десятка доз, задумчиво взвесила его в ладони...
Затем бросила его в унитаз, не забыв спустить воду.
Глава 18
Ровно в девять утра Заварзин, как и положено образцовому труженику частного охранного бизнеса, появился на своем рабочем месте — во временном офисе «агентства» по Милютинскому переулку. Подомацкого он оставил на закрытом объекте в спецгородке Балашиха-2, приписанном к их Подотделу активных мероприятий, куда бригада Валеры Трофимова доставила к полуночи всю троицу задержанных. Поучаствовав в первом допросе управляющего Эдуарда Валентиновича, Заварзин дал ЦУ своим подчиненным, после чего, в ожидании благих вестей от них, решил временно переключиться на интеллектуальный труд.
Он был один в офисе, поскольку весь штат этого псевдоагентства состоял, о чем Бельской знать не обязательно, всего из двух человек: его самого и Алексея Подомацкого. Последнему Заварзин, чтобы тот не протирал штаны в кресле, поручил конкретное дело — допросить с пристрастием захваченных в «Люксоре» трех джентльменов, чтобы через них выйти на дилера, поставляющего наркоту и прежде всего «антигер» в этот элитный дорогой бордель.
На дискете, которую он зарядил в свой ноутбук, хранилась секретная, абсолютно закрытая информация по «неометадону», включая «историю вопроса», а также большой массив сведений, касающихся всех известных попыток создания как в России (ранее в СССР), так и за рубежом мощных психотропных препаратов нового поколения, обладающих просчитанным пока лишь теоретически эффектом изменения форм сознания (препараты ИФС). Все файлы дискеты были защищены от несанкционированного доступа, и Андрею приходилось каждый раз вводить свой личный код, чтобы получить доступ к очередному массиву данных. Поскольку документы, с которыми он знакомился, найдя для себя уединенное место, относились к категории сведений, снабженных грифом «уничтожить немедленно по прочтении», то он так и поступал: по мере знакомства с конфиденциальной информацией стирал параграф за параграфом, файл за файлом, с тем чтобы к концу этой работы, когда все прочитанное надежно осядет в его мозгу, на дискете не содержалось бы более ни одной буквы, значка или символа.
Кроме него да еще составителя досье, являющегося одним из ведущих экспертов Группы управления и анализа «Мерлон», никакое третье лицо не смогло бы раскрыть содержащиеся на дискете сведения, даже если бы «носитель» паче чаяния оказался вдруг в чужих руках: любая попытка скачать информацию закончилась бы уничтожением всей размещенной здесь базы данных.
Из прочитанного Заварзин сделал сразу несколько важных выводов.
Судя по сведениям, какими располагал эксперт, попытки создать мало-мальски эффективный препарат серии ИФС, периодически предпринимавшиеся под покровом государственной тайны как в нашей стране, так и за рубежом, оказались безрезультатными.
Все, кроме одной попытки, причем эта результативная попытка была опять же тайно осуществлена где-то на территории России.
Препарат, которому неизвестно кто присвоил название «неометадон», появился на столичном наркорынке предположительно в мае этого года и распространялся небольшими партиями наряду с «колесами» преимущественно в студенческой среде, причем явно по заниженной цене, лишь немного превышающей стоимость одной таблетки «экстази». Очевидно, люди, наладившие производство этого абсолютно нового, не имеющего аналогов препарата, намеревались таким образом прощупать наркорынок, сформировать первичный спрос, а заодно и узнать реакцию на его появление соответствующих государственных инстанций, включая подразделения силовых ведомств, осуществляющих противодействие обороту нарковеществ.
Реакция оказалась явно запоздалой, поскольку столичный УБНОН, а также соответствующее подразделение ФСБ с подачи специалистов по наркообороту отреагировали на «неометадон» лишь ближе к концу лета, когда и без того скромные поставки практически сошли на нет. Составленная из этих двух ведомств бригада была нацелена на поиски секретной лаборатории по изготовлению препарата «неометадон», а также лиц, ответственных за разработку и практическое осуществление этого тайного проекта. Мероприятия этой смешанной группы, включая попытки внедрения «кротов» в штат ряда фармацевтических фирм, оказавшихся по ходу приватизации в частных руках, и агентурное проникновение в наркосреду, закончились с нулевым результатом. Нет положительных результатов и по сию пору, хотя на дворе уже декабрь.
На основании этой истории руководством «наркоглавка» был сделан следующий вывод: неизвестные лица, осуществлявшие непродолжительное время нелегальное производство «неометадона», осуществив пробные маркетинговые мероприятия на столичном рынке нарковеществ, пришли к мысли о нецелесообразности дальнейшего его производства — из-за недостаточного спроса, к примеру, или низкой рентабельности данного проекта, — после чего либо полностью свернули свою деятельность в этой сфере, либо перепрофилировали лабораторию на изготовление других, более выгодных для распространения препаратов.
Но руководители силовых структур, занимающихся по роду службы борьбой с наркотиками и пресечением каналов наркосбыта, либо вовсе не в курсе попыток создания препаратов ИФС, либо слышали о подобных вещах краем уха. Именно этим и объясняется довольно легковесный и, по-видимому, ошибочный вывод, о котором говорилось выше и который послужил причиной расформирования группы сотрудников УБНОН и ФСБ, вплотную занимавшихся поисками изготовителей «неометадона». Эксперт, составивший это досье по просьбе Заварзина, полагает, что изготовители «неометадона» прекрасно понимали, что именно им удалось создать. Им наверняка было известно не только о том, что этот препарат является сильным антагонистом опиатов, в частности героина, но и о том, что он обладает мощным параллельным психотропным эффектом, позволяющим судить о нем как о прототипе, на базе которого может быть создан уже по-настоящему эффективный и действенный препарат, относящийся к классу ИФС.
Возникает вопрос: почему эти люди сократили или вовсе прекратили производство «неометадона»? Ответ может быть такой: получив сигнал от кого-то из своих людей в органах, что ведется розыск, что на них объявлена охота, они либо полностью свернули опасное производство, либо законсервировали лабораторию, решив выждать, пока их минует гроза. Или другой ответ: перепрофилировав производство и предприняв дополнительные меры безопасности, они переключились на изготовление другого перспективного препарата, такого, как появившийся на рынке где-то с середины осени «антигер», который во многом идентичен «неометадону» и наверняка является его улучшенной модификацией.
Заварзин был не силен в химии, и хотя текст аналитической записки был адаптирован для дилетанта, он понял лишь то, что для производства «неометадона» используется до полутора десятков ингредиентов, синтезировать которые, не зная формулы и последовательности технологических этапов, — невероятно сложно, если вообще возможно...
— Чертовы кулибины! — пробормотал под нос Заварзин, у которого от всего этого чтения нещадно разболелась голова. — Наизобретали, мать вашу! Нет бы что-то полезное, так придумали такое, что сам дьявол, наверное, радуется...
Он решил про себя, что если ему и его людям удастся выйти на этих типов, которые шутят с такими серьезными вещами, как ИФС, то он лично заставит их сожрать все то дерьмо, которое они навыпускали, лукаво выдавая свой инфернальный продукт за одну из модных, продвинутых разновидностей «колес».
Едва он обнулил дискету и запер ноутбук в сейф, как запиликал его сотовый телефон. В течение дня его беспокоили лишь дважды: в половине десятого Трофимов доложил, что они повязали дилера и везут его для дальнейшего общения на базу, а около трех в офис позвонила Бельская и подтвердила, что ровно в девять вечера будет ожидать нанятых ею частных детективов в условленном месте на Остоженке...
Сейчас в трубке раздался бодрый, будто он звонил с дружеской вечеринки, голос Лешки Подомацкого:
— Шеф, у нас тут с нашими «гостями» полный контакт и единение... Разговор идет конкретный, по душам... Если хочешь послушать все своими ушами, приезжай... Но только прямо сейчас, потому что тут такое «веселье», что скоро они выпадут в осадок!
Заварзин бросил взгляд на часы. Еще только начало шестого, и до рандеву с журналисткой он располагает уймой времени.
— Лады, я еду к вам!
* * *За то время, пока Заварзина не было на базе, в одном из строений которой производилось «потрошение» четверых задержанных, включая примкнувшего к троице из «Люксора» наркоторговца, Эдуард Валентинович успел потерять весь свой лоск, малость похудел и, кажется, даже стал меньше ростом.
— Этот вонючий скунс пытался тут качать права, — сказал Леший, который для этой грязной работы переоделся в камуфлированный прикид. — Но потом врубился, что никакая это не ментовка, и сник... А когда я отвел его в нашу «комнату ужасов», на него словесный понос напал — такого болтуна в жизни не видел! У него при себе была электронная записная книжка, а в ней хранился номер мобильного телефона одного торгаша, который постоянно снабжает их «колесами» — от «виагры» и «экстази» до «антигера» включительно... Он нам его детально описал, назвал имя и сказал, на какой машине тот приезжал в «Люксор»... Мы быстро навели справки, пробили, на кого зарегистрирован сотовый, а потом прихватили мужичка в Реутове, он как раз из дома высунулся, собирался ехать на «точку» за новым товаром...