Я присел к стойке бара, чтобы понаблюдать за выступлениями артистов: балетный номер, исполняемый четырьмя танцовщицами, и два номера стриптиза. Публика состояла из представителей средних слоев и нескольких мелких гангстеров, пробавлявшихся при случае еще и сутенерством. Я их узнал. Уверен, что и они меня заметили. Мне нечего было здесь делать. В Спрингвилле живут разные люди.
Я покинул ресторан, после того как со второй стрип-девы пали последние завесы. Фигура у нее была что надо!
Оказавшись снова за рулем моего «форда», я медленно покатил вдоль берега реки.
Характер бизнеса Арнольда Эбинджера совершенно ясен: никаких вымогательств в дословном значении этого слова, никакой проституции, во всяком случае такой, какую вы знаете. Так сказать, маргинальная деятельность на границе всего этого. Я отлично знаю эти ничего не выплескивающие наружу ночные рестораны, реальные доходы которых весьма расходятся с официально заявленными оборотами. И именно они, как приложение к универмагам, свидетельствовали, что будущий мэр города отнюдь не беден. И за всем этим может стоять крепкая организация…
Переехав мост, я оказался в моем районе, районе, как я уже говорил, достаточно престижном и населенном преимущественно белыми. Цветных здесь немного, а те, кто тут оказался, несомненно, в ладах с фортуной.
Я размышлял над тем, какой ответ дам завтра Джейнис Эбинджер, и спрашивал себя, стоит ли мне лезть в дело «Черных пантер».
Наконец я пожал плечами, сказал себе, что утро вечера мудренее, а ночь всегда даст добрый совет, и остановил автомобиль возле своего дома. Выйдя из машины, я медленно двинулся по дорожке, ведущей через газон. Теплая ночь, хотя легкие порывы ветра напоминали о наступающей осени. Такие ночи не способствуют принятию решений. Я не принял его и тогда, когда наткнулся на этих трех типов.
* * *Они вышли из тени моего дома. Уже в первые секунды я понял, что это профессионалы. Их выдало то, как они окружили меня. Один преградил мне путь к входной двери дома, другой зашел мне в тыл, третий приблизился, откровенно держа руки в карманах светлого плаща.
Я выругался, подумав, что у меня слишком мало шансов вывернуться из этой передряги.
У всех троих шляпы были надвинуты на глаза. Они вовсе не были колоссами, но казались весьма опасными, а кроме того, нужно помнить, что их было трое.
Путь к дому был отрезан, путь к отступлению — тоже. У меня не было выбора. Лучшим видом обороны является нападение, как писал когда-то Клаузевиц. Я рванулся к тому, который преграждал мне путь к входу. Черты его лица я не мог рассмотреть — я заметил только его глаза и зубы, приоткрытые в злой усмешке. В тот момент, когда я бросился на него, он выбросил вперед руку, вооруженную короткой дубиной. Я тут же схватил его за запястье и резко рванул на себя. Он вскрикнул, когда я попытался сломать ему руку. Выкручивая ее изо всех сил, я ощутил под своими пальцами нечто, напомнившее мне браслет, на котором часто гравируют имя, фамилию, адрес и группу крови. Этот браслет облегчил мне захват. Мой противник выругался и пнул меня в голень. Я стиснул зубы от боли, но руку не отпустил. И в этот миг получил сильнейший удар в ухо, отбросивший меня на добрых двадцать футов. Я упал, совершенно ошеломленный, и троица наемных костоломов накинулась на меня. При всем желании не смогу вам описать, что происходило в течение следующих пяти минут. На меня сыпались десятки ударов. Мальчики работали свинцовыми трубками и чулками, набитыми песком. Удары падали мне на голову, на бока, на почки. Несколько раз я пытался подняться на ноги, но меня от этого отговаривали весьма болезненным способом.
Грохнувшись на землю в третий раз, я пришел к выводу, что следует вести себя совершенно иначе. Я свернулся в клубок и прикрыл голову руками, ожидая конца этой забавы.
Тип, которому я выкрутил руку, включился в операцию последним. Он начал пинать меня в бок подкованными башмаками. Каждый пинок отзывался в моем теле жуткой болью. Я не мог наполнить легкие воздухом и задыхался, как утопленник. В завершение этого представления я услышал грубый голос:
— Ну что, получил свое, проклятый нигер? Это отучит тебя лезть в чужие дела. Добром тебе советую, занимайся своими черномазыми. А если и дальше будешь совать свою черную нюхалку туда, куда не надо, мы проводим тебя на такую прогулку, с которой не возвращаются!
Я получил еще один удар, и бандитская троица удалилась, оставив меня полуживым на расстоянии не более пятнадцати футов от двери моего дома.
Несколько долгих минут я валялся на животе, прижимаясь щекой к асфальту, холод которого приносил некоторое облегчение. Мне было так больно, что я не мог думать. Сознания достигал лишь один сигнал: хочу жить. При каждом вдохе из губ вырывался стон.
Не знаю, как долго я оставался в этом состоянии. Мне казалось, что я слышу проезжающие в отдалении автомобили и шаги прохожих. Однако поблизости не оказалось никого.
Наконец я как-то собрался, хотя по-прежнему чувствовал себя созданным из одной только боли. Я пополз в сторону дома. В конце концов мне удалось встать на четвереньки, что облегчило продвижение вперед. А потом я ударился головой о дверь. Тяжело дыша, отдохнул минуту. Наконец мне удалось, судорожно цепляясь за ручку, подняться на ноги. Это потребовало от меня невероятных усилий.
Я закрыл глаза и увидел рассыпающиеся огни чудовищного фейерверка. Голова пылала.
Кое-как мне удалось набрать код замка парадного. Потом — вползти по лестнице на второй этаж.
Долго я сидел на полу перед дверью моей квартиры. Когда же, наконец, почувствовал силы сунуть руку в карман за ключом, то заметил, что пальцы мои стиснуты в кулак, а в кулаке находится какая-то монетка. В первую минуту я не обратил на это внимания. Главное — открыть эту дверь, закрыть ее за собой и рухнуть на кровать…
«Ма»
Очнулся я в девять утра. Лежа на кровати, одетый, в изодранном костюме. Когда я попытался разжать пальцы правой руки, то вскрикнул от боли. Ну и отделали меня эти мерзавцы! Избили по науке: жуткая боль, но никаких следов. Даже если бы и я хотел, я не мог бы подать на них в суд.
Первым разумным поступком, который я совершил, был телефонный звонок к «Ма» Томкинс. «Ма» Томкинс — шестидесятилетняя особа, сильная, как турецкий борец, монументальная негритянка с лапами, по сравнению с которыми руки Кассиуса Клея не произвели бы особого впечатления. Профессиональный инструмент. «Ма» Томкинс — массажистка.
Повезло: я застал ее дома и она согласилась прийти немедленно.
Явившись ко мне, она приготовила горячую ванну, раздела меня и сунула в воду, как новорожденного. Пока я отмокал в теплой воде, «Ма» раскладывала свои мази. Профессиональные массажистки знают, что такое такт. У постели единственного в Спрингвилле черного детектива не следует задавать вопросы. Однако, вытянув меня из горячей ванны и основательно растерев полотенцем, она все же не выдержала:
— Скажите же мне, что с вами стряслось?! Вас переехал троллейбус?
Она уложила меня нагишом на кровать и осторожно ощупала всего, кость за костью, мускул за мускулом. Удовлетворенная тем, что у меня все цело, она начала разминать мои исстрадавшиеся, избитые бока своими сильными пальцами, которые в то же время могут быть необычайно нежными, умеют ласкать и согревать… Вначале это было ужасно мучительно, но с каждой минутой приносило все большее облегчение. Ее руки разгоняли мои страдания. В мое тело снова начала поступать энергия.
Я лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. И уже ни о чем не думал. Я хотел только, чтобы эта процедура длилась бесконечно.
Внезапно прозвучал звонок.
Это был не телефон. Звонили в мою квартиру. Обычно этот звонок звучит тихо, но на этот раз он звенел непрерывно и пронзительно: кто-то с завидным упорством жал на кнопку. «Ма» Томкинс прервала свою работу и прошла в маленький холл, чтобы узнать, кто звонит. Однако прежде чем она успела что-нибудь сказать, настырный визитер оказался внутри.
Луиза Райт промчалась через холл со скоростью тайфуна южных морей и затормозила только в моей комнате. Затормозила, увидев меня совершенно голого.
Я повернул голову и увидел ее отражение в зеркальной дверце шкафа. Кажется, я произвел на нее хорошее впечатление. К счастью, я лежал на животе.
«Ма» Томкинс со смехом вошла в комнату и набросила полотенце на заднюю часть моего тела. Когда мне удалось обмотать его вокруг бедер, я обернулся и сказал моей секретарше:
— Луиза, я понимаю, что вы хотели увидеть мой зад. Но ведь вы могли просто попросить меня об этом.
Луиза онемела. Она разглядывала меня широко раскрытыми глазами. И в этом не было ничего удивительного. Заметить синяки на моей темной коже можно только совсем вблизи. Однако что-то показалось ей ненормальным. Может, присутствие «Ма» Томкинс, может, запах мази…
— Что с вами стряслось? — спросила она наконец.
В ее голосе прозвучало искреннее беспокойство, и это доставило мне удовольствие. Я пожал плечами и приподнялся на кровати.
— Трижды ничья, — ответил я. — Сшибка с тремя дружками, умеющими работать дубинками.
Она повторно онемела. И, похоже, забыла, зачем пришла сюда. Я воспользовался моментом и выступил с предложением:
— Если вы хотите быть ангелом, Луиза, то отвернитесь на минутку, чтобы я мог надеть халат.
Она послушалась. Сзади она была так же аппетитна, как и спереди.
«Ма» Томкинс помогла мне встать и влезть в халат.
— Ну так как? — обратился я к Луизе. — Кроме меня, еще что-нибудь поломано?
Она взглянула на меня так, словно только что пришла в сознание. Вот не думал, что моя нагота может произвести такое впечатление на женщину.
— Эбинджер… — сказала она глухим голосом. — Он мертв.
— Боже! — воскликнул я, садясь на кровать. — Откуда вы знаете об этом? И как он умер?
«Ма» Томкинс сразу же поняла, что ее присутствие здесь излишне, и начала укладывать свои причиндалы. Я уверен, что, кроме врожденной деликатности, ею руководствовало также желание ни о чем не знать. В жизни случаются обстоятельства, в которых опыт становится благословением.
Она распрощалась с нами, сказав, что в ближайшие дни пришлет мне счет. Ну, а если мне снова потребуются ее услуги, то я знаю, где ее можно найти. Из комнаты она вышла на цыпочках, монументальная и в то же время легкая, как дух.
— Мне передал это Реннер, — сообщила Луиза. — Он позвонил мне и сказал, что после всего, что вчера вечером услышал от вас, ему кажется, что вы особо интересуетесь Эбинджером. Вот он…
— Понял, — усмехнулся я. — Услуга за услугу. Он передает мне известие о смерти с условием, что я скажу ему, почему накануне интересовался нашим дорогим Арнольдом.
— Мне тоже кажется, что это выглядит примерно так, — согласилась Луиза.
— Так как же он все-таки умер? — повторил я свой вопрос. — Сердечный приступ?
— Еще не известно. Его нашли в бассейне.
— Что? — Я подпрыгнул, насколько то позволило мне состояние моего бедного тела. — Он купался? Сейчас, в это время года?
— Не знаю, купался он или нет, но нырял наверняка: его обнаружили на дне бассейна.
— И давно?
— Сегодня, час назад. Стюарт Реннер был об этом уведомлен и немедленно позвонил мне. Поскольку вас еще не было, я подумала, что поступлю правильно, если приду сюда…
— И при случае посмотрите, как я выгляжу в костюме Адама… Впрочем, вы уже в том возрасте, когда следует начинать учиться. Хорошо, едем! Только позвольте мне одеться.
Я вынул из шкафа носки, белье, серый костюм и исчез в ванной.
Во время моего отсутствия Луиза, выступающая в роли доброй и заботливой няни, собрала ошметки костюма, который был на мне прошлой ночью, разложила их на кровати и начала извлекать из карманов их содержимое, выкладывая все это на ночной столик.
— Что это? — спросила она, когда я вернулся в комнату.
Признаюсь, что в первую минуту я никак не мог сообразить, что может означать этот маленький блестящий кружок, который она держала в руке. Однако, осмотрев его внимательно, я вспомнил, что это та самая монетка, которую я сжимал в кулаке, когда очнулся после нападения. Но мне лишь показалось, что это была монета: я держал в своей руке опознавательный значок, выдаваемый в армии. Бывшие военные носят его как талисман на браслете. На таком значке выгравирован ряд цифр — учетный номер его владельца. Я быстро объяснил все это Луизе. Она спрятала кружок в свою сумочку.
Мы вышли вместе под руку. И вовсе не потому, что мы привыкли так прогуливаться. Просто меня отделали так, что без помощи мне трудновато спуститься с лестницы.
Не просто было и занять место на переднем сиденье принадлежавшего Луизе «фольксвагена». Мы двинулись вдоль реки, в направлении района, где жил Эбинджер.
* * *Перед воротами резиденции Эбинджеров стоял полицейский в форме. Полицейские автомобили въехали на территорию окружающего виллу небольшого парка. Видимо, полиция не хотела раньше времени устраивать сенсацию. Я показал копу свою лицензию, но он отказался впустить нас.
— Я должен поставить вас в известность, что миссис Эбинджер ждет меня, — заявил я.
Должно быть, я пользовался неплохой репутацией среди городских полицейских, коль скоро моя лицензия и мои слова произвели на него определенное впечатление и он решил позвать своего коллегу, который торчал под деревом посреди газона.
— Все, что я могу сделать, — сказал тот, — это проводить вас к лейтенанту Трэнту.
— Ладно. Пусть будет так.
Полицейский сел в автомобиль, и Луиза въехала на территорию виллы. Машина двигалась по аллее, которая, изгибаясь плавной дугой, вела через парк в сторону дома. Дом — двухэтажный, заросший вьющимися растениями. Снобизмом простоты он напоминал типичные виллы кинозвезд Голливуда.
Справа от дома — большой гараж на полдюжины автомобилей; слева густые кусты заслоняли ту часть сада, которая предназначалась исключительно для домашних. Там, по-видимому, находился и бассейн. Мое предположение превратилось в уверенность, когда я увидел еще одного стоящего на страже копа и полицейский автомобиль, припаркованный возле живой изгороди.
Эскортирующий нас полицейский велел Луизе остановиться. Он ушел и спустя несколько минут вернулся вместе с лейтенантом Трэнтом.
Луциус Трэнт возглавлял отдел расследования убийств. Это был высокий, великолепно сложенный блондин сорока лет. Не могу сказать, чтобы он был особо интересным человеком, но в отношении меня он всегда вел себя вполне порядочно. Когда я прибыл в Спрингвилл, он поинтересовался моими родителями, моей службой в полиции и в течение нескольких недель внимательно за мной наблюдал. Он быстро пришел к выводу, что деятельность частного детектива в среде цветных, проводимая надлежащим образом, может оказаться весьма полезной. Прежде всего она позволила ему избежать столкновений полиции с цветными обитателями города. Именно поэтому он время от времени без излишней огласки помогал мне, делясь со мной информацией. Так что между нами установились почти дружеские отношения.
Но сегодня все было иначе. Трэнт явно нервничал и пребывал в отвратительном настроении.
— Чего вы хотите, Бенсон? — спросил он не слишком любезно. — Вам здесь нечего делать.
— Вы ошибаетесь, — ответил я. — Я условился встретиться с миссис Эбинджер.
— Миссис Эбинджер сегодня не принимает, — заявил он официальным тоном.
— Сбросьте обороты, лейтенант! — сказал я без злости. — Я знаю, что произошло. Знаю, что Арнольд Эбинджер мертв. И именно этот факт требует, чтобы я срочно встретился с его женой.
Моя атака произвела на него впечатление. Он явно был изумлен. Луиза тактично отошла и сейчас, опершись на кузов своего «фольксвагена», спокойно дымила сигаретой. Трэнт колебался: он не мог решить, должен ли он просто вытурить меня отсюда или следует приберечь на случай, если я окажусь полезным для следствия. Наконец он принял решение.
— Ладно! — сказал он. — Мы живем в свободной стране. Я не имею права помешать вам встретиться с миссис Эбинджер, но лишь в том случае, если она захочет вас принять. Я спрошу ее об этом, но буду удивлен, если она согласится.
Он тут же удалился. Я ждал его несколько минут. Наконец он возвратился и знаком велел мне следовать за ним. К дому мы подошли с левой стороны. Я заметил машину скорой помощи, сотрудников из технического отдела, щелкающих своими фотоаппаратами, и, наконец, Стюарта Реннера, стоящего в стороне и наблюдающего за ходом операции.
Не знаю, что они сделали с трупом. Возможно, он уже находился в машине скорой помощи.
* * *Джейнис Эбинджер не располагала временем, чтобы переодеться в темное, и этому не приходилось удивляться. Она была в узкой юбке и белом свитере. Ее глаза покраснели, лицо было искажено гримасой боли.
Она приняла меня в маленькой гостиной с большим телевизором в углу. Вместе с ней в комнате находился шериф О’Мэлли — высокий, толстый, шумливый мужчина, возглавляющий полицейские силы округа Спрингвилл.
— Что вы здесь делаете, Бенсон? — рявкнул он, как цепной пес, при виде меня.
О’Мэлли — типичный ирландец. Законченный расист до мозга костей. Я отлично знаю, что он не любит негров всех вместе и каждого в отдельности. Отношения, связывающие меня с Трэнтом и его помощниками, он принимал как неизбежное зло. И не старался скрыть это.
— Боюсь, что вас это касается лишь косвенно, шериф, — ответил я. — Разве что вы приняли на себя роль мистера Эбинджера. Я условился с миссис Эбинджер о встрече сегодня утром.
Он так посинел от злости, что цвет, который приобрело его лицо, несомненно, заинтересовал бы его домашнего врача. Но я не дал ему времени вступить со мной в спор и обратился непосредственно к вдове.