Наконец он сообщил:
– Едет из «Пулкова».
Через полчаса распахнулись двери, и в холл стремительно вошла группа молодых людей из семи человек. Все были одеты одинаково – в черные плащи с шелковыми шарфами, остроносые лаковые ботинки и темные узкие брюки в полоску. Но самое главное состояло в том, что они были похожи, как близнецы – все на одно лицо. Они прошествовали через турникет ровным строем и скрылись в лифте.
Лифт вознесся вверх.
Пирошников оторвался от журнала и проводил их глазами.
– Охрана? – спросил он.
– Да. Шестеро – охрана. Но седьмой – Джабраил, – ответил Геннадий.
– Который из них? – удивился Пирошников.
– Фиг его знает… Это его ноу-хау. Подбирает охрану по своему подобию и одевает так же. Чтобы запутать врагов.
– А как же ты его отличаешь?
– По кабинету. Тот, кто в кабинете сидит – Джабраил. Не ошибешься. Остальные в других местах.
У Геннадия запищал телефон.
– Вызывает… – сказал он, посмотрев на дисплей. – Да, слушаю. Есть, – сказал он в трубку и тоже исчез в лифте.
Пирошников остался ждать, когда его тоже позовут наверх, размышляя о том, как забавно выглядела бы его охрана, если бы она у него была и подбиралась по принципу Джабраила. Семь прихрамывающих жизнерадостных старичков напомнили ему диснеевских гномов. Но где же Белоснежка?
Геннадий позвонил через час и пригласил:
– Джабраил вас ждет. Шестой этаж.
Пирошников посмотрелся в зеркало. Там он обнаружил пожилого джентльмена в костюме с галстуком «бабочка», который придавал джентльмену слегка анекдотический вид по здешним понятиям, но был вполне естественен для жителя Лондона.
Пирошников вошел в лифт и через минуту вышел из него на шестом этаже, который оказался крышей здания, приспособленной под резиденцию хозяина.
Наконец он понял, как устроена эта резиденция. Видимая снизу часть была верхом стеклянного купола, накрывавшего находящиеся внутри сооружения – апартаменты хозяина и зону рекреации, где располагались бассейн с сауной и помещения для отдыха с музыкальными аппаратами, телевизорами, биллиардным столом.
В эту зону и попадал посетитель, приезжавший на лифте. Здесь Пирошникова ждал Геннадий, который по случаю официального визита Хозяина тоже был одет в униформу – нечто среднее между офицерским френчем и костюмом швейцара.
Пирошникову показалось, что Геннадий за этот час как-то изменился. Он сухо и официально кивнул Пирошникову и указал, куда идти.
Они прошли вдоль бассейна по резиновой дорожке ко входу в апартаменты. Вода в бассейне была голубая, но картину очень портила наклоненная поверхность воды, точнее, поверхность– то наклонена не была, это стенки бассейна отклонялись от вертикали.
Геннадий открыл дверь и пропустил Пирошникова. Они прошли по коридору, куда выходили еще несколько дверей, и вошли в кабинет.
Хозяин сидел за письменным столом и разглядывал что-то в ноутбуке. Обстановка была богатая, но без излишней роскоши. Увидев гостя, Джабраил поднялся и пошел ему навстречу. Они с Пирошниковым обменялись рукопожатием и приветствиями.
– Геннадий, ты пока свободен. Я вызову, – обратился к помощнику Джабраил.
Геннадий молча кивнул и вышел из кабинета.
Некоторое время Джабраил разглядывал гостя, доброжелательно улыбаясь. Пирошников отметил про себя, что если бы этот молодой человек встретился ему где-то случайно, то он произвел бы весьма приятное впечатление. Джабраил был изящен, строен, двигался с кошачьей мягкостью, с лица его не сходила располагающая улыбка.
Но сейчас Пирошникову приходилось быть настороже, поскольку намерения Джабраила были совершенно неизвестны.
Джабраил жестом пригласил гостя сесть. Пирошников выбрал кожаное кресло – одно из нескольких, окружавших стеклянный низкий стол внушительных размеров, на котором лежали какие-то бумаги. Хозяин уселся напротив и закурил, предварительно испросив согласия Пирошникова.
Он, словно умелый лицедей, держал паузу, продолжая изучать Пирошникова.
Наконец откинулся на спинку кресла и начал говорить.
– Владимир Николаевич, я о вас все знаю. Вам обо мне знать не требуется, это ни к чему. Позвольте мне сразу перейти к делу.
Пирошников позволил, отметив про себя, что Джабраил говорит по-русски совершенно чисто и даже наслаждается этой чистотой и правильностью речи. Ни благоприобретенного английского акцента, ни родного акцента уроженца Кавказа в его речи слышно не было.
– Я далек от того, чтобы винить вас в том, что произошло и продолжает происходить с моим… точнее, с нашим домом. Но нужно принимать какие-то меры…
– Я постараюсь… – вставил Пирошников, с неудовольствием заметив слегка подобострастный тон своей реплики.
Джабраил улыбнулся.
– Я думаю, вам ничего иного не останется, как постараться. Очень постараться. Потому что я принял решение отдать эту собственность вам.
– Как? – не понял Пирошников.
– Очень просто. Видите эту зажигалку? – Он поднял со стола массивную зажигалку Zippo, украшенную бриллиантом. – Я ее вам дарю на память о нашей встрече.
Он протянул зажигалку Пирошникову. Тот неуверенно ее принял.
– Вот также я дарю вам мой дом со всем содержимым, включая этот кабинет, и бассейн, и столовую, и все финансовые документы, и персонал, если у него не будет возражений. За исключением арендаторов. С ними вы будете договариваться сами… Вот дарственные документы.
Он указал на лежащие перед ним бумаги и снова замолчал, любуясь произведенным эффектом.
Многолетняя привычка Пирошникова наблюдать за любой ситуацией со своим участием со стороны не позволила ему действовать пошлым образом, издавая невнятные восклицания, хватаясь за грудь и ища слова благодарности.
Он тоже сделал паузу, как бы обдумывая предложение, а потом сказал:
– А если я откажусь?
По лицу Джабраила Пирошников понял, что тот доволен таким ответом. Партнеры оказались достойны друг друга.
– Тогда я буду вынужден выселить оставшихся арендаторов, снести этот дом, заказать новый проект, потом строительство… Долго и дорого.
– Почему вы хотите отдать дом мне, если на то пошло?
– А кому? Вы один можете выправить его. В нынешнем состоянии привлечь арендаторов почти невозможно, значит, нужно непрерывно тратить деньги на содержание дома…
– А если мне не удастся этого сделать? Или удастся, но не сразу?
– Я буду следить за финансовым состоянием объекта. Геннадий посылает мне бухгалтерские отчеты, я гашу долги… В разумных пределах. Я полагаю, что с вашей стороны злоупотреблений не будет.
– Спасибо, – кивнул Пирошников. – Можете быть уверены.
Собственно, тут только до него начало доходить, что речь идет не о зажигалке, а об огромном старом доме, практически пустом, с тремя подземными этажами, с полутора сотнями жильцов, живущих на глубине десяти метров, – доме, который погружается в землю, заваливаясь при этом набок.
И этот дом надо спасать, налаживать в нем быт, находить средства к существованию.
– Значит, по рукам? – спросил Джабраил.
Но Пирошников колебался.
– Знаете, я привык искать истинные причины событий, – ответил он. – Если я их не понимаю, я не знаю, зачем мне в них участвовать. Вы предлагаете революцию, смену власти. Я не понимаю причины… Вы же знаете, что я не владею методикой управления подвижками дома. И исследования Браткевича тоже пока ничего не дали. Зачем вы отдаете дом мне, вместо того чтобы просто назначить «де юре» управляющим Геннадия, который и так является им «де факто»?
Джабраил затянулся, выдохнул дым и хитровато взглянул на Пирошникова.
– А вы сами не догадываетесь?
– Нет.
– Дело в том… Геннадий – отличный работник, я его ценю. Но что бы он ни делал, ни говорил, ни думал… как бы ни изворачивался… дом не сдвинется ни на миллиметр. А на ваши движения души он почему-то реагирует.
– Но я же говорил… Это неуправляемо.
– И прекрасно. Это меня устраивает. Считайте, что я хочу посмотреть, что будет. Я историк. Я закончил Московский университет, сейчас учусь в Оксфорде. Моя специализация – новейшая история России… Если хотите, я ставлю эксперимент.
– А я и все арендаторы – подопытные кролики?
– Да. Впрочем, мы все подопытные кролики. Итак?
Джабраил достал из кармана пиджака связку ключей и протянул на ладони Пирошникову.
И Пирошников их взял.
(окончание следует)
Дэн Шорин Звезды для дочки Рассказ
– Папа, а космос – это далеко?
Мы гуляем по парку, и маленькая Инга смотрит на меня влюбленными глазами. Наташа идет рядом, по выражению лица я понимаю, что она не разделяет щенячьего восторга дочери.
– Космос начинается вот тут, дочка, – я хлопаю себя по груди.
– Папа, я хочу в космос!
Поднимаю ее на руки и заглядываю в карие глазенки.
– Папа, я хочу в космос!
Поднимаю ее на руки и заглядываю в карие глазенки.
– Если человек к чему-то всю жизнь стремится, рано или поздно он к этому придет. Даже если для этого придется перешагнуть через вселенную.
Наташа недовольно бурчит за спиной. Насколько я знаю, сейчас она больше всего на свете хочет отобрать у меня дочку и крикнуть, чтобы я замолчал. Но в органах ей это, конечно, запретили. Они все еще пытаются получить секрет Нуль-Т. Людям порой трудно понять самые простые вещи, они всегда пытаются искать секреты там, где их нет. А для меня многие тайны перестали быть тайнами. После Ветрянки.
– Максим, пожалуйста, не пудри дочери мозги. Инга, девочка, папа шутит.
Наташа совершенно не умеет мечтать. Она никогда в жизни не смотрела в небо.
– Мама, смотри, звезды совсем рядом!
– Максим, отпусти Ингу!
Чаша терпения Наташи переполняется. Сейчас ей плевать на особистов, плевать на всю вселенную. Есть ее ребенок, и есть безответственный отец этого ребенка, который уже не совсем человек и который хочет сделать драгоценному ребенку что-то непонятное – но обязательно плохое.
– Мама, но почему? – хнычет Инга.
– Девочка, мама не видит звезды, – отвечаю я.
– Она слепая? – девочка доверчиво смотрит на меня.
– Нет, дочка, она домашняя.
Наташа забирает у меня Ингу и крепко прижимает к себе.
– Инга, не верь ему, твой папа плохой… человек, – на слове «человек» Наташа делает едва заметную паузу.
– Зато он хороший папа! – заявляет маленькая проказница. – Мама, знаешь, когда я вырасту, я ни за что не буду домашней.
– Максим, что ты делаешь с Ингой? – произносит Наташа назидательно-официально.
– Он меня взрослеет! – отвечает девочка.
Наташа фыркает, а я поднимаю взгляд в небеса. Нахожу взглядом Сириус и перешагиваю через бездну.
Он подошел, когда я через прозрачный купол старбара наблюдал восход Сириуса. Валера всегда находит меня, не знаю, как это у него получается. Думаю, ему помогает кто-то из наших. Впрочем, Валера ни разу не подтвердил это мнение. Как и не опроверг.
– Красиво, не правда ли?
– Здравствуй, здравствуй, – прячу улыбку я. – Как дела?
– В личной жизни или в институте?
– Могу поспорить, что личной жизни у тебя до сих пор нет. Ты трудоголик, Валера, а женщинам нужно иногда уделять время.
– Когда-нибудь найдется та, которая сможет принять меня таким, какой я есть, – улыбается Валера.
– И говорить вы с ней будете исключительно о квантовой физике, – сообщаю другу я.
– Говорить мы с ней будем о жизни. Знаешь, Максим, жизнь нечто большее, чем пришел-ушел-вернулся, даже если каждый твой шаг длиной с десяток светолет. Вот ты о Наташе подумал?
Натянуто улыбаюсь. Ну и кто тянул меня за язык начинать разговор о личной жизни? В некоторых вещах Валера просто невозможен.
– А как дела в институте? – без тени смущения спрашиваю я.
Будь на месте Валеры кто угодно другой, мой финт просто не прошел бы. Но для Валеры работа – все, он просто представить себе не может, что я просто ухожу от неприятной темы.
– Все по-прежнему. Все говорят про колоссальные достижения института пространства и времени, но успехи пока остаются только на бумаге.
– Сегодня все открытия делаются на бумаге, – тяжело вздыхаю. – Времена ученых-одиночек ушли со смертью Альберта.
– Согласен, – Валера долго смотрит сквозь выпуклое стекло купола на медленно выползающий из-за горизонта слепящий диск. – А знаешь, мы почти поняли, как вы ходите.
– Расскажи-расскажи, – я с интересом смотрю на Валеру.
– Электромагнитные поля. Сложная модуляция, способная к созданию информационного двойника. А так как при переходе нарушается закон сохранения энергии, то оригинал просто исчезает, а копия возникает на новом месте.
– Эксперимент «Филадельфия»? – я вежливо улыбаюсь. – По-моему, давно доказано, что это ушная мистификация.
Валера смущенно кашляет. Я прекрасно понимаю его. Человечество слишком долго обманывали, и теперь люди не верят простым решениям. Бывает.
К нам подходит официант. Местный. Человек.
– Чего изволите? – спрашивает он.
– Дежурное блюдо, – заказывает Валера.
– А мне графин воды, – я вежливо улыбаюсь официанту. И когда он отходит, медленно сообщаю Валере:
– Он из безопасности.
– С чего ты взял?
– Знаю.
Валера задумчиво смотрит на восход.
– Все-таки многое вам дала Ветрянка. Гораздо больше, чем человек может выдержать.
– Не Ветрянка нас научила этому знанию. Земля.
– Земля? – он недоверчиво улыбается.
– Знаешь, сколько раз меня пытались убить?
– Может, это иммунная система человечества?
– Обычная ксенофобия.
Официант приносит заказ. Из тарелки Валеры вкусно пахнет ванилью и какими-то пряностями. Наливаю воды в стакан и залпом выпиваю.
– Чего ему надо? – спрашивает Валера, торопливо жуя.
– Нуль-Т, – отвечаю я. – Новая игрушка для человечества. Не думаю, что он здесь, чтобы причинить мне вред. Просто шпионит. Космическая безопасность наконец-то поняла, что сами они Нуль-Т не откроют.
– Максим, расскажи о Ветрянке, – просит Валера.
– Что тебе рассказать? Про Источник писали во всех газетах…
– Нет, расскажи с самого начала. Я хочу понять вашу мотивацию.
– Мотивацию? – задумчиво гляжу на Валеру.
– Мотивацию, – повторяет он.
– Ладно, слушай.
Первый раз о Ветрянке люди услышали три года назад. «Титан» в тот раз возвращался на полутора тысячах световых со стороны Ядра. Настроение было хорошее, мы открыли три пригодные к терраформированию планеты, а впереди маячил двухгодичный отпуск. Я постоянно торчал на камбузе, пытаясь снять антиалкогольную защиту с синтезатора. Всей команде до чертиков надоел отдающий хвоей самогон, перегоняемый Лыскиным у себя в генераторной, а синтезатор на камбузе был способен выдавать даже марочные вина. Вот только между этой эстетикой и экипажем стоял код, поставленный капитаном Юдиным, убежденным трезвенником и тираном. Согласно теории вероятности, поставленная передо мной задача не имела решения. Пятьдесят триллионов вариантов – это вам не фунт изюма. На практике, вероятно, тоже. Только меня что-то дернуло поспорить с Димкой Аковым, что я этот код сделаю. Наверное, причиной столь опрометчивого заявления был пятый или шестой стакан самогона; впрочем, о мотивах импульсивных поступков я задумывался крайне редко.
Сначала подобрать код мне показалось занятием плевым. Когда дни рождения кэпа, его жены, тещи и старшего сына во всех формах синтезатор принять отказался, я призадумался. Человеческий разум не может охватить пятьдесят миллиардов абстрактных чисел. От силы – несколько тысяч. Только как определить нужную мне комбинацию? Я курил прямо на камбузе, благо Санька Норкин благополучно забил на обязанности кока и целыми днями торчал у себя в каюте, проводя досуг за изучением порнодисков. Скорее всего, я бы переиграл Юдина. У меня тогда был и стимул, и необходимая квалификация, и, как я думал, масса свободного времени. Но судьба распорядилась иначе. Мои потуги прервал противный зуммер.
Сам по себе сигнал маршевой тревоги чем-то экстраординарным не является. Галактика похожа на большую свалку, в которой временами встречается самый неожиданный мусор. Когда этот мусор оказывается на пути «Титана», Юдин включает маршевые двигатели. И корабль слегка подправляет траекторию, избегая нежелательной встречи. Но мое счастливое неведение длилось всего несколько секунд. До того, как я посмотрел на пейджер и зафиксировал плановый промежуток работы маршевых двигателей. Полтора часа. При нашем ускорении за это время можно повернуть под прямым углом. Или обогнуть без потери скорости черную дыру среднего класса.
В рубку я влетел ровно через три минуты, пренебрегая всеми правилами безопасности. Кроме Юдина, здесь сидели особист Симагин и бортмеханик Димка Аков.
– Что за фигня происходит? – от души рявкнул я.
– Сядь в компенсатор, – спокойно сказал Юдин и повернулся ко мне. – Через две минуты включатся маршевые, а кататься по полу во время ускорения достаточно некомфортно.
Я уселся в эластичное кресло гравикомпенсатора и застегнул ремень.
– Ну а теперь мне кто-нибудь объяснит, что случилось? Вы что, черную дыру нашли на занесенном во все лоции маршруте?
– Не дыру, – планету, – коротко сказал Симагин.
– Ерунда. Откуда здесь взяться планете? Хочешь, я тебе докажу, что все это чушь. Во-первых, пять месяцев назад приведенным курсом шел «Альбатрос». Никакой планеты он, разумеется, не нашел. Во-вторых, чтобы обогнуть по оптимальной траектории планету, достаточно включить маршевые ровно на пять минут. В-третьих, во время проведения штатной корректировки курса присутствие бортмеханика в рубке управления не предполагается.
– Присутствие виртуалыцика – тоже, – буркнул Дима.